91
Теория и клиника психоанализа в направлении мысли Зигмунда Фрейда и Жака Лакана. Для записи на личный анализ — @skvgn или другими способами в первой закрепленной записи.
Второй выпуск видео-подкаста «Принцип Фрейда»: оправдали нарциссов, поговорили о стадии зеркала, продемонстрировали ее структуру на героях фильма «Субстанция». Приятного просмотра!
https://youtu.be/cJYMhuZRG20?si=PfFRFKHFUB-H2osK
Власть в психическом: Я-Идеал и Сверх-Я.
Упреки в адрес психоанализа со времен Фрейда ничуть не изменились: они остаются столь же поверхностными и слабыми, а по поводу их не оригинальности и вторичности можно лишь утомленно вздохнуть. Но отворачиваться от критики полностью не стоит хотя бы потому, что она, как и сами критики, выдают в своих высказываниях истинность всех основных положений психоанализа, превращаясь, таким образом, в удобный и до комизма наглядный предмет демонстрации целого ряда положений психоанализа.
Главный упрек состоит в том, что, мол, психоанализу нет дела до высшего, морального, надличного в человеке, что перверсивный полиморфизм инфантильной сексуальности – оральные кошмары о поглощении и пожирании, динамика экскрементального объекта, анально-уретральный садизм и мастурбация, мазохизм, вуайеризм и эксгибиционизм, фетишизм, инцестуозные тенденции, гомосексуальность и «прочие извращения» – составляют эксклюзивный интерес психоаналитического исследования. Не будем уточнять причины, по которым критически настроенные индивиды выбирают именно эти темы в качестве объектов своей критики, ведь тем, кому удалось выработать должную внимательность и освоить логику психоаналитического мышления, наши уточнения ни к чему.
Посмотрим, как отвечает на критику Фрейд, и на этом примере попытаемся более четко сформулировать суть взаимоотношений между инстанциями второй топики.
(P.S. Испанский художник Матео Черезо Младший [Mateo Cerezo, el Joven] в 1663-64 годах написал картину Суд над душой [Una pobre alma ante el tribunal], которая находится в национальном музее Прадо в Мадриде. Любопытно, что такая репрезентация высшего, морального и надличного современным критикам психоанализа тоже приходится не по вкусу.)
⬇️
Фрейд указывает на несостоятельность подобного упрека в двух пунктах.
В первую очередь, вспомним о том, что процесс вытеснения запускается и поддерживается именно моральными и эстетическими тенденциями Я. Во вторую, не будем забывать, что построение философской системы на базе психоаналитического знания никогда не было первой и главной целью психоанализа, поскольку в отличие от философских исследований, аналитическое не могло и не может исключить длительную, кропотливую и крайне тяжелую работу с психическим аппаратом анализантов. Потому трепетное беспокойство о наличии высшего в человеке ограничивается знанием о том, что это высшее есть, конечно, до того момента аналитической работы, пока изучение вытесненного не позволяет приступить к более полному анализу Я.
Так или иначе высшее существо в человеке есть, и представлено оно в виде Я-Идеала или Сверх-Я. Это репрезентации первоначального отношения ребенка к родителям, высшим существам периода детства, которые вызывали, и восхищение, и трепет и которые, в конечном итоге, были приняты внутрь самих себя. Но как же нам различить Я-Идел и Сверх-Я?
Фрейд пишет, что Я – это репрезентант внешнего мира, которому Сверх-Я противостоит как поверенный внутреннего мира, а Я-Идеал есть наследие комплекса Эдипа, за счет которого Я преодолевает его и одновременно подчиняет себя Оно. Таким образом, мы можем предположить, что Сверх-Я в терминах Лакана представляет собой господствующее означающее, которое устанавливает некий строго определенный способ, закон наслаждения и одновременно является источником запрета на наслаждение. А Я-Идеал тяготеет к логике фаллического означающего, ограничивающего свирепость и однозначность закона Сверх-Я, позволяющего установить способы обращения с этим законом и указать границы его применимости. Говоря метафорически, Сверх-Я полагает строгую однозначность закона и вместе с тем осуществляет функцию запрета, согласно которой наслаждение останется на стороне Другого, а Я-Идеал может быть описан как положение о правоприменительной практике на основании имеющегося закона, его ратификация.
(продолжение следует)
Собственное Я современного человека сформировалось <...> в диалектическом тупике "прекрасной души", не умеющей разглядеть в обличаемом ею хаосе мира причины собственного своего бытия.
Но из тупика этого, где высказывание субъекта бредит, ему предлагается выход. Он может вступить в полноценное общение в рамках общего дела науки и в тех ролях, которые принадлежат ей в мировой цивилизации; внутри колоссальной объективации, этой наукой обусловленной, общение это будет эффективным и позволит ему забыть о своей субъективности. Он примет деятельное участие в этом общем деле своим повседневным трудом и заполнит свой досуг всеми щедрыми благами культуры, которые — от детектива до исторических мемуаров, от общеобразовательных лекций до ортопедии групповых отношений – дадут ему всё необходимое, чтобы забыть о своем существовании и своей смерти, а мнимое общение принять за смысл своей жизни.
Ж. Лакан "Функция и поле речи и языка в психоанализе".
Субъект доисторического времени.
В прошлый раз мы узнали, что изъятие либидо у объекта любви ввиду его утраты приводит к идентификации и неминуемо формирует то, что принято называть характером. Однако этого недостаточно. Фрейд указывает на принципиальную важность идентификации с отцом в личное доисторическое время, уточняя, что использует термин идентификация с отцом ради простоты изложения, тогда как фактически речь идет о неразделенной фигуре матери и отца, фигуре Родителя.
Не придать должного значения этому замечанию – значит отказаться от понимания сущности явления идентификации как такового. Анна в своем последнем тексте уже указала в виде точных и емких тезисов все принципиальные моменты данного феномена; развернутое изложение их и разработка заслуживают другого формата, в связи с чем призываю внимательно следить за обновлениями. Я в свою очередь не собираюсь повторяться, но вижу необходимость прояснить суть понятия доисторического в контексте истории субъекта и субъективности.
(P.S. На фото Раненый бизон, фрагмент наскальной живописи, пещера Альтамира, Испания, ок. 15000 до н.э.)
⬇️
Своей одной стороной история представляет запись в её материальности, а другой – обращена в то время, когда запись как таковая еще не была сделана, то есть еще не приобрела материального носителя, при этом субъект записи в механизме последействия уже налицо. Это мифическое время, мифическое в букальном понимании означающего μῦθος, которое не отсылает нас к вымышленности или недостоверности, но напротив удостоверяет субъекта сказания. Например, наскальная живопись, она представляет собой наличную запись и в то же самое время открывает поле символизации до того момента, когда нечто было зафиксировано в виде, например, изображения.
В связи с этим я усматриваю потребность различать смысловые режимы, когда мы говорим о символизации в поле психоанализа. Нередко можно встретить утверждение, что символизация связана исключительно с регистром Символического. Такое утрированное упрощение трехрегистровой системы, предложенной Лаканом, делает любые попытки формализации тщетными. В качестве аргумента, который должен как бы подтверждать обоснованность такого понимания эксклюзивности, говорят об использовании языка. Несомненно, язык является основой Символического. Однако отчуждение новорожденного ребенка разыгрывается сразу в двух регистрах: он отчужден не только в Символическом, не только в Законе, согласно которому язык используется Другими, который в Другом представлен, но и в языке как таковом, языке, за использованием которого еще не усматриваются какие бы то ни было связи. Другими словами, тот факт, что за использованием языка Другим стоит особая, неслучайная грамматика, языковой Закон, изначально не доступен ребенку. В этом состоит сущность отчуждения: ребенок по отношению к Другому отчужден двукратно – и в языке, и в Символическом, Другой же по отношению к ребенку, уже преодолевший отчуждение в языке, остается отчужденном только в Символическом. В связи с этим мы должны говорить не просто о функции символизации как о состоявшемся преодолении отчуждения в языке, как о совершенной более или менее удачно попытке освоения Символического, а о форме означивания, которая в качестве инструмента может использовать как Воображаемое, так и Реальное, то есть тело.
Идентификация с отцом в доисторическое время, таким образом, представляет собой некий незыблемый форпост, своего рода точку сохранения, к которой субъект всегда может вернуться, одновременно усиливая её за счет последующих идентификаций, которые будут происходить в связи с чередой объектных утрат.
(продолжение следует)
Прощай, объект: идентификация и характер.
Фрустрация, лишение, кастрация, утрата, потеря – все эти понятия объединены наиглавнейшим аналитическим феноменом – пустотой, дырой, отсутствием. В III главе Фрейд начинает разговор об инстанции Сверх-Я или Я-идеала (причем в данном случае следует остерегаться усматривать полную эквивалентность за этим «или»). Фрейд пишет об этой инстанции как о дифференциации внутри самого Я и добавляет, что она имеет «менее прочные отношения с сознанием». Это не просто очередное отступление от главной мысли. Вполне возможно, что это и есть главная мысль.
Всем аналитикам хорошо известно, что утрата объекта любви заменяется идентификацией с утраченным объектом. Но, как это часто и бывает, хорошо известное всем аналитикам при ближайшем рассмотрении требует развернутого пояснения.
(P.S. Эта малоизвестная картина прерафаэлита Фредерика Сэндиса, написанная в 1866 году, называется Утрата.)
⬇️
Как описать любовный объект в терминах метапсихологии?
По своей сути это такой объект, который получает либидинальную нагрузку, происходящую из Оно. Оно является источником либидо, но объект нагружается не непосредственно, а опосредованно инстанцией Я. Если объект становится объектом утраты, то с одной стороны на его прежнем месте в психическом возникает дыра, а с другой – появляется необходимость сделать что-то с тем количеством либидо, которое было с объектом связано. Наиболее ярко этот механизм демонстрируют случаи меланхолии. В работе 1917 года «Скорбь и меланхолия» делается предположение, что меланхолические страдания связаны с восстановлением в Я утраченного объекта; объект восстанавливается в виде особого вида идентификации – интроекции, т.е. буквального психического аналога объекта реального, тогда как дыра в свою очередь остается на своем месте. Именно в эту дыру и утекает всё либидо, ранее предназначенное объекту. Именно в эту дыру, которая принимает вид оконного проема или веревочной петли, и помещает себя Я меланхолика в акте самоубийства. И именно стойкость и гипертрофированность меланхолических проявлений в отличие от ситуации обычной утраты заставляют аналитика думать об особенностях такой замены. Но очевидным является то, что такая замена – утраченного объекта на те или иные изменения в Я – вносит главнейший вклад в формирование характера. Стоит добавить, что возможности четко различить объектный катексис и идентификацию становится доступным только с оформлением Я и его объекта в полной мере; в логике оральной фазы такое различение невозможно.
Так каким же образом можем мы объяснить изменения Я при утрате, которые встречаются в неврозах?
Важнейшим психическим действием для Я является идентификация с утраченным объектом по той или иной черте этого объекта. При идентификации Я принимает на себя черты объекта и, таким образом, становится любовным объектом для Оно. То есть Я может заступить на место утраченного объекта, не становясь им. Любовный катексис Оно, будучи неспособным нагружать объект ввиду утраты, получает возможность осуществлять нагрузку Я за счет обнаружения в Я черт утраченного объекта. Такое превращение объектного либидо в нарциссическое представляет собой суть первичного нарцизма. Отдельно стоит подчеркнуть, что такая замена приводит к отказу от сексуальных целей влечения, то есть по своей сути, пишет Фрейд, речь идет о сублимации. Мы видим теперь, что сублимация представлена в виде двух своеобразных тактов: превращение объектного, сексуального либидо в нарциссическое, десексуализированное и поиск другой цели.
(продолжим разбираться в устройстве Я-Идеала и Сверх-Я в следующий раз)
…у Фрейда и Маркса, есть одна общая черта — оба они не говорят глупостей. А видно это вот почему: начиная им возражать, вы всегда рискуете сбиться, и действительно сбиваетесь, к какой-нибудь глупости. Они вносят разлад в речь тех, кто пытается их зацепить. И речь эта быстро и необратимо вырождается в академическую, конформистскую, отсталую болтовню.
Ж. Лакан «Изнанка психоанализа».
Восприятие и Я.
"Я и Оно" написана в 1923 году, и в ней Фрейд замечает, что психоанализ несколько чрезмерно и односторонне сфокусировался на исследовании вытесненного, а инстанция Я осталась чуть ли не заброшенной. Надо сказать, что что-то похожее можно встретить в поле фрейдо-лакановского психоанализа и сейчас. Оснований для этого при том, что Я, как мы увидели, может быть бессознательным, кажется нет. Но возможно ли тогда вообще знание о бсз части Я? Фрейд задает прямой вопрос: что значит, сделать нечто сознательным? Как это может произойти?
Первым делом уточним, что сознание – это поверхность душевного аппарата: и в значении функции – то есть, сознание как первая система по отношению к внешнему миру, и в анатомическом смысле. Потому все восприятия, происходящие извне, сознательны по определению. Трудности возникают с пониманием восприятия внутреннего.
В разборе работы «Бессознательное» мы не раз отмечали, что бсз предметному представлению нужна связь с соответствующим словесным представлением в системе псз, чтобы получить доступ к осознанию. Сказали и о том, что сознательным может стать только такой материал, который когда-то уже был воспринят, что возможно благодаря следам воспоминаний. Добавим теперь вслед за Фрейдом, что эти следы воспоминаний (знаки восприятия) хранятся в системах, которые близко прилежат к системе восприятия-сознания. Именно поэтому катексисы их могут без труда переходить на элементы этой системы. Этот важный момент позволяется лучше понять суть отличия галлюцинации, воспоминания и непосредственного восприятия. При воспроизведении воспоминания катексисы сохраняются в памяти, а галлюцинация есть результат полного перехода катексиса следа воспоминания на элемент системы восприятия.
Восприятие же внутреннего основано прежде всего на регистрации пары удовольствие-неудовольствие, чего-то такого, что оказывается «другим» по отношению к окружающим локусам душевного аппарата. Фрейд говорит о том, что ощущения неудовольствия в высшей степени императивны, они побуждают к отводу той избыточной нагрузки в психическом, которая и стала причиной неприятных ощущений. Принципиально понимать, что даже несмотря на императивный характер неудовольствия, осознание его происходит не на том месте, где оно возникает, такой импульс должен быть подведен к системе восприятия. Это легко наблюдать в жизни и на клиническом опыте. Это «другое», пишет Фрейд, ведет себя словно вытесненный импульс. То есть оно обладает силой побуждать Я к совершению того или иного способа отведения, но осознание этого напряжения достигается лишь в том случае, когда возникает задержка отведения из-за какого-либо препятствия. При этом нет нужды дополнительно объяснять, что осознание неудовольствия не является обязательным условием отведения этой избыточной нагрузки
(в следующий раз продолжим разбираться в сложностях инстанции Я).
В «Толковании сновидений» (1900) Фрейд пишет, что процесс мышления является бессознательным. Доступным осознанию он может стать только за счет установления связи с остатками словесных представлений – подробно о них было сказано в прошлый раз. Не нужно быть аналитиком, чтобы убедиться в том, что любому представлению – словесному или предметному – должен предшествовать акт восприятия. В статье, посвященной механизму отрицания, Фрейд говорит однозначно: без восприятия ни о каком представлении в психическом аппарате не может идти речи. Но ведь если, и словесные, и предметные представления одинаковым образом берут свое начало в чувственном восприятии, тогда почему предметные представления, в отличие от словесных, не способны осознаваться только за счет своих собственных катексисов? Этому мы вслед за Фрейдом вынуждены дать топическое объяснение.
Наиболее вероятно, что процесс мышления происходит в системе, которая максимально удалена от системы восприятия, то есть там, где от качественного компонента изначального восприятия предмета уже ничего не остается, и для их осознания необходимо некоторое усиление, а именно связь с соответствующим словесным представлением. Аналитику важно не забывать, что связывание предметного представления со словом – это процесс, причастный системе предсознательного, следовательно, связывание это лишь создает условия для осознания, но не является осознанию тождественным.
Как же это влияет на понимание механизма вытеснения?
Привычно думать, что вытеснение происходит на границе Бсз и Псз, а его главный результат – отдаление от сознания. Это так. Но когда речь заходит о шизофрении или нарциссических неврозах, этим определением довольствоваться не получается. Мы знаем, что при шизофрении изымается катексис бсз объектного представления. При этом мы подробно рассмотрели, что соответствующее этому объекту словесное представление свой катексис сохраняет. И это выглядит крайне странным, если учитывать метапсихологический принцип: ведь если словесное представление соответствует недопустимому объекту, оно должно подвергаться жесточайшей цензуре. Поэтому следует сказать, что словесное представление не относится к акту вытеснения, оно по своей сути есть попытка исцеления, способ заново найти утраченный объект, по крайней мере через его словесную составляющую. Получившее широкое распространение выражение, что шизофренический субъект обращается со словами, как с вещами, своим происхождением обязано именно этой особенности.
Другими словами, психические процессы происходят в двух противоположных направлениях:
• от влечений через систему Бсз к Псз и Сз;
• извне через систему восприятия, Сз и Псз к катексисам Я и объектов в Бсз.
Важно подчеркнуть, что второе направление остается доступным несмотря на вытеснение! Именно второй путь и используется для попыток обрести утраченные объекты вновь.
Это был обзор работы "Бессознательное". Благодарю всех, кто следовал за нами в этом продвижении. В следующий раз перейдем к разбору второй топики Фрейда в работе 1923 года «Я и Оно».
Итак, речь шизофренического субъекта: узнается она безошибочно.
Во-первых, бросается в глаза то, с каким трепетом относится к ней сам говорящий, производя при этом специфически дезорганизованные фразы, создающие впечатление бессмысленности, впечатление, кстати, ложное. Речь в данном случае по своей сути – аналог замещающего образования в неврозах переноса.
Во-вторых, нельзя не заметить выступание на первый план вычурного отношения к телу или его частям, которое обнаруживается в содержании шизофренических высказываний. Фрейд заимствует пример из описания случая В. Тауска, который излагает рассказ одной пациентки о её возлюбленном после ссоры с ним следующим образом: «Она совсем не может понять его, он каждый раз выглядит по-другому, он лицемер, закатывает глаза, он закатил ей глаза, теперь у неё закатившиеся глаза, это уже не её глаза, она теперь смотрит на мир другими глазами». Фрейд подчеркивает, что на первый план выступает отношение к органу, и называет это ипохондрической чертой шизофренической речи. А мы, пользуясь языком Лакана, можем добавить, что момент невыносимого столкновения с объектом взгляда в случае этой пациентки, приводит к единственно возможному ходу – возврату к глазу как органу; в этом ходе сквозит примитивная психотическая проекция (он закатил ей глаза).
Еще один пример – симптом Человека-Волка, проигрывающего на своем лице сцену кастрационного комплекса. Выдавливание угрей «из-за постоянной возни с рукой» и тот факт, что на месте удаленных угрей остается «глубокая ямка» оказываются способом непосредственной телесной символизации – мастурбации и, соответственно, женских гениталий, – т.е. буквального исполнения угрозы кастрации.
Здесь важно не упустить отличия такой символизации от конверсии при истерии. Заметьте: (1) буквальность не-невротической в привычном смысле аналогии: Человек-Волк отождествляет дыру на месте женских гениталий с дырой на коже лица; (2) в качестве символа привилегированного участка (фантазийная дыра на месте кастрации) он использует непривилегированный участок лица (каждая пора на лице отсылает к дыре фантазийной).
Примеры ярко демонстрируют преобладание словесных отношений над предметными в тех случаях, которые мы не можем отнести к неврозам переноса. Это значит, что истеричка и невротик навязчивости выберут символическую замену по сходству обозначаемых предметов, тогда как субъект, структурированный иначе, отдаст предпочтение словесному сходству.
Попробуем теперь наложить изложенное на структуру первой топики.
– Сначала скажем, что представление об объекте – в психологическом смысле – состоит из двух представлений: словесного и предметного. Первое есть результат нагрузки записи слова в системе Псз, второе – бсз образа воспоминания о предмете или следа такого воспоминания.
– Напомним, что объектные катексисы, исчезающие в шизофрении, компенсируются сохраненным катексисом словесных представлений.
– И, наконец, воскликнем бинго! – на этом этапе у нас есть все основания для четкого различения сознательного и бессознательного представления. Теперь мы можем с уверенностью ответить на заданный в самом начале вопрос: представления в системе Бсз и Сз не являются различными записями одного и того же содержания или разными состояниями катексиса в разных локусах психического аппарата. Сознательное представление – это предметное представление + словесное представление, которое ему соответствует, а бессознательное – это лишь предметное представление и его катексис. Эта развертка полностью соответствует цепочке буква – означающее – знак.
Сказанное сегодня помимо всего прочего проясняет структурную цель вытеснения: оно призвано прервать перевод отвергнутого предметного представления в соответствующие ему слова. Не облеченное в слова, оно вынуждено оставаться в системе Бсз.
(в следующий раз скажем заключительные слова о распознавании бессознательного)
Мы уже сказали об особых свойствах бсз представлений. Скажем теперь об их дериватах, которые сочетают в себе противоположные свойства: они могут быть, с одной стороны, высокоупорядоченными и казаться непротиворечивыми, т.е. иметь все свойства системы Сз, а с другой – зачастую остаются недоступными для осознания. То есть по своим качествам их следовало бы отнести к системе Псз, но фактически они остаются бессознательными. Объясним это кажущееся противоречие (внимательным читателям, скорее всего, оно уже очевидно).
Говоря о вытеснении, мы уже затронули функцию цензуры на границе систем Бсз и Псз. Повторим, что значимая часть содержания предсознательного происходит из бессознательного, носит характер его дериватов и потому подлежит цензуре. На этом первом этапе буквальной перлюстрации подлежат представления, которые демонстрируют чрезмерную ассоциативную близость с представлениями вытесненными. Другими словами, это в некотором смысле эстетическая цензура, оценка которой затрагивает форму представления.
Теперь, чтобы объяснить невозможность некоторых качественно предсознательных представлений достигнуть осознания, добавим функцию второй цензуры, размещенной на границе предсознательного и сознания. Те дериваты, которые успешно преодолели контроль первой цензуры за счет внешних метаморфоз, то есть приобрели внешние качества предсознательного представления, по-прежнему могут быть остановлены второй цензурой, которая оценивает не форму представления, а его избыточную аффективную нагруженность. В таком случае представления распознаются как бессознательные и вновь подвергаются вытеснению.
Упомянем свойства цензорских инстанций как таковых.
Работа первой цензуры, осуществляющая качественную проверку на границе Бсз и Псз, остается полностью бессознательной. До сознания не доходит ни сам процесс отбора представлений, ни конечный результат. Представление, не удовлетворяющее требованиям данной цензуры, не получает псз катексис и вынуждено вернуться в систему Бсз, где может продолжить попытки трансформации для последующего возврата.
Вторая цензура, функция которой подсчет количества либидо, относящегося к измененному бсз представлению, работает несколько иначе. Процесс непосредственной количественной оценки и повторное вытеснение в случае обнаружения чрезмерной нагрузки по-прежнему остаются бессознательными, однако сознание как система сталкивается с характерным признаком, указывающим на процесс цензурирования. Этим признаком являются возникающие у анализанта мысли, касательно тех свободных ассоциаций, которые пришли ему в голову. Чаще всего они звучат следующим образом: «Это не имеет отношения к делу», «Об этом я уже говорил», «Я расскажу об этом в другой раз», «Это совсем не важно» и.т.п. NB! Иначе говоря, результирующая форма выражения работы второй цензуры сознательна топически, т.е. попадает в систему Сз, однако остается неосознаваемой качественно. Этот факт должен быть прояснен аналитиком заблаговременно; пациент должен быть в курсе того, что ему придется столкнуться с подобным проявлением цензуры (непрерывно функционирующей в случае невроза). Именно благодаря победе над этой цензурой, говорит Фрейд, мы прокладываем себе путь к устранению вытеснения.
(постепенно приближаясь к заключительным моментам, продолжим в следующий раз)
Свойства бессознательного как системы.
Бсз главным образом состоит из репрезентаций влечений, целью которых является отведение аффектов, которые существуют рядом друг с другом, не оказывая взаимного влияния и никак не противореча друг другу. При одновременной активации двух побуждений, цели которых, казалось бы, несовместимы, находится некий общий, компромиссный способ отведения аффектов, который удовлетворяет обоим влечениям.
В качестве яркого примера можно вспомнить одновременное достижение целей двух противоположных влечений в случае Сергея Панкеева. Вспомним резкое изменение его поведения, которое проявлялось в неуправляемости, непослушании, даже агрессивности. Это поведение, с одной стороны, было призвано удовлетворить садистический компонент анально-садисткой фазы (ввиду регрессии) – на это указывает агрессия, направленная на няню; с другой стороны – получение пассивного, мазохистического удовлетворения – в виде наказания со стороны отца, что является непосредственным эквивалентом такого же пассивного, но, ввиду проживания кастрационного сюжета с участием няни, недоступного более удовлетворения, полученного однажды в инцестуозной сцене с участием сестры.
В системе Бсз нет места отрицанию, сомнениям; нет ни одного намека на степени безопасности. Бессознательные процессы не упорядочены во времени и не только не меняются с его течением, но вообще никак не связаны с хронологией. Также, эти процессы не связаны с реальностью и полностью подчинены принципу удовольствия. Обнаружение этих свойств в клиническом материале точно указывает на происхождение звучащих в речи анализанта представлений.
Отдельно стоит сказать об особой подвижности аффекта в Бсз, в котором доминирует первичный процесс. Только в системе Бсз одно представлением может полностью передавать сумму аффекта другому представлению в процессе смещения; так же и бессознательное представление может аккумулировать на себе всю сумму аффектов других представлений в процессе сгущения. (NB! Важно помнить, что появление признаков первичного процесса на уровне предсознательного, вызывает смех за счет эффектов комичности).
Свойства системы предсознательного оказываются не менее важными.
Фрейд говорит, что процессы бессознательного «непознаваемы, даже неспособны существовать, поскольку на систему Бсз очень рано напластовывается система Псз, отрезающая доступ к сознанию и к подвижности как таковой». В этом утверждении Фрейд явно опережает Лакана; возможно, в том числе этот фрагмент позволит Лакану выделить регистр Символического в его организующей функции дать возможность к существованию бессознательного как такового.
Касательно свойств Псз, стоит сказать следующее. Главным образом процессы предсознательного демонстрируют тенденцию тормозить отвод нагруженных представлений. При этом переход катексиса с одного представления на другое осуществляется только частично: большая часть катексиса остается связанной с первым представлением, смещению подвергается лишь незначительный компонент. В полной мере смещение и сгущение в Псз либо исключены полностью, либо существенно ограничены.
Принципиально отметить, что возможность сообщения между содержаниями различных представлений, также зависит от системы Псз: именно перемещение небольшого количества катексиса от одного представления к другому позволяет упорядочить их во времени, подвергнуть проверке реальностью и, собственно говоря, принцип реальности установить. Такое перемещение малых катексисов в предсознательном лежит и в основе свободного ассоциирования пациентом во время аналитической работы. Создание условий для регрессии метит именно в эту точку внутрипсихической динамики.
(в следующий раз проясним, как же происходит сообщение между системами Бсз и Псз)
Однако на этом процесс вытеснения не останавливается.
Аналогичная логика используется теперь (третья фаза) для того, чтобы затормозить развитие страха, источником которого является новое замещающее образование. Динамика в этом случае следующая: все те представления, которые оказываются ассоциативно близки к замещающему представлению, получают дополнительную нагрузку, посредством чего становятся гораздо более чувствительными к возбуждению. Если происходит возбуждение какого-либо из этих отдаленных от первой замены представлений, то ребенок испытывает лишь незначительный по интенсивности страх, который используется в качестве сигнала для торможения.
Отдаленность представления и чувствительность к сигнальному возбуждению связаны прямой пропорциональностью: чем более представление отдалено от изначального, тем более чувствительным оно оказывается в отношении своей сигнальной функции. NB! По понятным причинам, такой механизм оберегает субъекта лишь от того возбуждения, которое происходит из восприятия. Поэтому при любом усилении импульса влечения, фобическая конструкция отодвигается дальше и дальше, включая в себя новые и новые представления. Вывод о функционирующей фобической конструкции делается на основании эффектов торможения, которые демонстрирует субъект в отношении попавших в структуру фобии представлений: многочисленные запреты, избегания, отказы идти в то или иное место или взаимодействовать с каким-либо объектом. Фобическая конструкция – это «анклав бессознательного влияния».
Стоит также сказать, что развитая сеть фобических представлений формирует причудливый топографический узор той местности, в которой обитает субъект (вспомним про наводненную лошадьми Вену времен маленького Ганса). От изначальной невозможности посещать какое-либо место в городе страдающий истерией страха продвигается к постепенно ужесточающимся ограничениям. Разметка становится все более строгой. По мере прогрессии фобии запрет распространяется на всё большее число мест в городе, а в тяжелых случаях разрешенным может оставаться лишь небольшой участок пространства, ограниченный, например, только домом, одной комнатой в доме или даже одной половиной кровати. В развитых фобиях мы становимся свидетелями того, как границы пространства, в которых возможно существование субъекта, прогрессивно сужаются. Таким образом, вытеснению в фобии удается лишь до какой-то степени подавить развитие страха, что достигается за счет огромных жертв, связанных прежде всего со свободой передвижения.
(в следующий раз поговорим об особых свойствах бессознательного)
ТЭЦ-12 на Бережковской набережной: три взгляда.
Читать полностью…
Аффект, либидо, катексис: синонимы или нет? (нет)
Расположение в поле психоанализа во многом завязано на освоении словаря. Трудно откреститься от настойчивости психоаналитиков использовать точные формулировки и термины. Открещиваться от этого не следует, не собираемся этого делать и мы. Однако заметим, что временами этот важный для аналитика навык претерпевает анекдотично странные метаморфозы, особенно явные, когда критика словоупотребления затрагивает не само словоупотребление, а понятия как таковые, которые при уместном использовании, казалось бы, в критике не нуждаются. Едва ли найдется аналитик, который не сталкивался с неприятным ощущением собственной невежественности и малограмотности, когда контекст требовал употребления таких чуть ли не табуированных в поле психоанализа слов как «диагноз», «онтология» или, упаси боже, «патология». И вместе с этим – парадоксально! – термины из заголовка данной заметки зачастую используются теми же самыми критиками в неоправданно смелом угаре синонимичности. Оберегает же критиков от критики лишь избегание в собственной речи «запрещенных» слов (вопрос об авторстве таких табу опустим по причине отсутствия автора).
Поэтому прежде чем приступать к рассмотрению динамики вытеснения при фобическом неврозе, конверсионной истерии и неврозе навязчивости – не навлекая на себя праведный гнев лингвистического синедриона – уточним понятийный аппарат, относящийся к экономическому (количественному) фактору метапсихологии. Надеемся, что это будет полезным желающим разобраться в сути материала и с комфортом расположиться в дискурсе.
(P.S. Кстати, на фото написанная в 2014 году картина албанского художника Altion Lalaj, называется Libido in 570 B.C).
Поехали!
⬇️
Топика vs динамика: единство или борьба? (Читаем «Бессознательное»).
Первые три главы работы «Бессознательное» (1915) на первый взгляд могут показаться пересказом уже известного, ранее разработанного материала. Однако следует помнить, что в текстах Фрейда не бывает лишних прояснений или избыточных уточнений, и, действительно, при внимательном изучении, оказывается, что поверхностное прочтение именно этой части текста приводило и продолжает приводить к недопустимой вульгаризации, почти преступному упрощению представлений о динамическом принципе работы бессознательного.
(P.S. Полотна в триптихе по порядку: Exquisite Corpse, André Breton, Yves Tanguy, 1938; Autumnal Cannibalism, Salvador Dalí, 1936; Gala Éluard, Max Ernst, 1924.)
Итак, пересмотр.
⬇️
Наш психоаналитический картель "Зеркало психоза 2024/25" продолжает свою работу.
Третью встречу мы посвятили чтению и разбору позднего текста Фрейда "Расщепление Я в процессе защиты" 1938 года. В частности, речь пойдет о таком особом изобретении субъекта, как фетиш.
Записи первых встреч можно найти на канале. Приятного просмотра!
https://www.youtube.com/watch?v=wDvqYltORkI
— Начинайте же, рассказывайте свою историю.
— Историю! — закричал я, испугавшись, — историю! Но кто вам сказал, что у меня есть моя история? у меня нет истории...
— Так как же вы жили, коль нет истории?
Вот так Ф.М. Достоевский в романе «Белые ночи» нащупывает эквивалентность истории субъекта и его жизни. Кстати, глобализм, культивирующий под маской т.н. инклюзивности идею стирания истории, границ и каких бы то ни было различий, метит именно в эту цель.
(P.S. "Белые ночи" Достоевского переиздавалиь неоднократно. В 1923 году издательство "Аквилон" печатает их снова вместе с рисунками чудесного художника и графика М.В.Добужинского, который создал 8 страничных иллюстраций, 5 заставок и 4 концовки, а еще обложку и титульный лист: выполнил он их в технике цинкографии.)
Эдип как история
Так как комментарий о субъекте доисторического времени вызвал ряд вопросов, остановимся на ключевом для психоанализа понятии истории на примере эдипова комплекса.
В тексте 1953 года Функция и поле речи и языка в психоанализе, так называемой «римской речи» Лакан неоднократно обращается к понятию истории. Он прямо пишет, что бессознательное – это та глава моей истории, которая отмечена пробелом или покрыта ложью: это глава, подвергнутая цензуре, что то, что мы учим субъекта признавать как его бессознательное, – это его история.
Бессознательное есть речь Другого, записанная в её непрерывности, восстановление которой оказывается в авангарде аналитического опыта, и которая для Фрейда служила мерой полноты исцеления. Там же Лакан пишет: У Фрейда речь идет не о биологической памяти, не об интуитивистской мистификации, и не о парамнезии симптома, а о припоминании, то есть об истории, в которой на острие достоверных датировок балансируют в неустойчивом равновесии предположения о прошлом и обещания на будущее. И сразу же призывает к категоричности, говоря, что в психоаналитическом анамнезе речь идет не о реальности, а об истине, ибо действие полной речи состоит в том, что она упорядочивает случайности прошлого, давая им смысл грядущей необходимости, сконструированной той толикой свободы, которой располагает субъект для их представления в настоящем.
Эдипов комплекс в этом контексте оказывается тем перевалочным пунктом, который откроет субъекту возможность, и хронологической, и логической, а значит исторической разметки. Эдипов комплекс – не событие, это история в её длении.
(P.S. На фото известная картина Гюстава Моро 1864 года Эдип и Сфинкс.)
⬇️
В Я и Оно Фрейд выделяет простую и полную формы эдипова комплекса. Последняя может быть позитивной и негативной, что зависит от первоначальной бисексуальности ребенка.
Если в простом эдиповом комплексе для мальчика характерны амбивалентная установка к отцу и объектный выбор матери, то в полном – к этой диспозиции добавляется женская, нежная установка к отцу и враждебная установка к матери. Амбивалентные отношения с обеими родительскими фигурами здесь сосуществуют до определенного момента, не исключая друг друга. Мы видим, как Фрейд аргументирует связь сексуации и выбора объекта любви; более того, он допускает, что сам факт амбивалентности по отношению к родителям может быть сведен к бисексуальности, а не к идентификации ввиду сопернической установки с отцом.
Предположение, что невротик причастен полному комплексу, возникает с необходимостью, это не пример языковых игр. Однако во время анализа субъекта становится очевидно, что часть комплекса может исчезнуть, не оставляя заметных признаков. Тогда, по мысли Фрейда, мы можем говорить о некоем спектре, о том, что получается вариационный ряд, на одном конце которого размещается простой позитивный вариант комплекса, на другом – его обратная, негативная форма, а промежуточные звенья соответствуют полной форме комплекса, в которой, пусть и неравномерно, обнаруживаются оба компонента.
Полученный спектр представляет собой историю идентификаций как комбинации четырех стремлений субъекта: любви и ненависти к матери и любви и ненависти к отцу. Разрешение Эдипа, таким образом, будет представлять собой усвоение двух идентификаций в результате сочетания этих стремлений: одна – с отцом, позволяющая удержать материнский объект позитивного комплекса и заменить отцовский объект комплекса негативного, вторая — с матерью, обеспечивающая сходную комбинаторику. Возможность сохранить отца в качестве любовного объекта обратного комплекса благодаря идентификации с матерью, вероятно, становится источником т.н. гомосексуального либидо, являющегося основой Я-идеала, десексуализированных связей внутри сообщества и персекуторных идей в психозе.
Усвоение в Я этих двух идентификаций, которые должны быть каким-то образом согласованы друг с другом, оказывается общим итогом разрешенного комплекса Эдипа. Эти две идентификации окажутся противопоставленными другому образованию внутри Я, а именно Я-идеалу или Сверх-Я.
(продолжение следует)
Дорогие друзья! На канале Анны вышел первый выпуск нашего подкаста «Принцип Фрейда».
В дебютной серии встреч мы будем продолжать детальное исследование вопроса нарцизма в психоанализе. Приглашаем всех причастных и интересующихся к просмотру.
https://www.youtube.com/watch?v=cWmy2J48vGI&t=3s
Я и тело. Тело как я.
Первая топика не сводится к делению психического аппарата на системы Бсз, Псз и Сз. А назвать психические инстанции Я, Оно и Сверх-Я – не значит приблизиться к прояснению сути второй топики. О предпосылках для разработки второй топики я сказал в прошлый раз. Теперь сосредоточимся на структуре и происхождении инстанции Я, что поможет думать о свойствах функциональной границы между Я и Оно и наличии границы топической.
(P.S. Изображение Святого Себастьяна на одноименной картине Рени Гвидо 1617-19 гг тоже может помочь вашим размышлениям.)
⬇️
Из уже сказанного ранее нетрудно сделать вывод о том, что система восприятия (В) как наиболее дифференцированное место психики представляет собой ядро Я: Я исходит из восприятия, охватывает сознание, предсознательное и, по мере нарастания недифференцированости, становится бессознательным. И на этом этапе всё казалось бы ясно.
Однако уже во II главе «Я и Оно» мы натыкаемся на странный пассаж. Отдавая должное работе Г. Гроддека («Книга об Оно»), Фрейд называет инстанцию, «исходящую из системы В, которая вначале бывает псз, понятием Я, а остальное психическое, в котором она продолжается и которое ведет себя как бсз – Оно».
Как это понимать? Значит ли это, что границы между Я и Оно нет?
Ответ на вопрос обнаруживается в тексте (правда лишь при многократном прочтении). В рамках второй топической системы «индивид» – обратите внимание, что несмотря на то, что описывает Фрейд дискретную природу психического, использует он именно означающее индивид, и вскоре станет понятно, почему – итак, индивид представляет собой "Оно – непознанное бессознательное, на поверхности которого покоится Я, развившееся из системы восприятия как ядра». Таким образом, о строгом отделении Я от Оно речи не идет, так как своей самой недифференцированой частью Я с Оно сливается. Что касается вытесненных представлений, то они также сливаются с инстанцией Оно, а вот от Я они отделены с помощью сопротивления, которым сопровождается процесс вытеснения. Сообщение между Я и вытесненным материалом происходит опосредованно через инстанцию Оно.
То, что Я представляет собой часть Оно, которая изменилась под действием влияний внешнего мира при помощи системы В-Сз, теперь сомнению не подлежит. Я в сущности есть продолжение дифференцировки поверхности психического. NB! Восприятие играет для Я такую же роль, как и влечения для Оно.
Что еще следует знать о построении Я?
Лакан, разрабатывая стадию зеркала, был прежде всего сосредоточен на том, как в конституировании представлений о Я задействовано скопическое. Фрейд в свою очередь не ограничивается зрительным восприятием внешнего мира и добавляет, что возникновению Я и его отделению от инстанции Оно способствует собственное тело, а главным образом – его поверхность, так как она как раз и представляет собой место одновременного схождения внешних и внутренних восприятий. Фрейд пишет, что зрение помогает воспринять тело в качестве другого объекта, тогда как тактильные ощущения двояки по своей природе, потому что какая-то их часть может быть отождествлена с внутренним восприятием. Но и на этом Фрейд не останавливается. Еще одним источником представлений о теле для него, источником, который играет не последнюю роль в конституировании Я как инстанции, является боль. Более того, Фрейд называет ее «прототипом того, как вообще возникает представление о собственном теле».
Так мы становимся свидетелями рождения той причудливой и в полной мере топологической структуры Я, описанной Фрейдом задолго до какой-либо топологии. Фрейдовское Я – это инстанция, в которой мы сталкиваемся с непредставимой одновременностью внутреннего и внешнего, Я – это место их схождения и расхождения. Поэтому у аналитиков появляется необходимость до определенной степени скомпенсировать эту самую непредставимость. Сделаем это, процитировав Фрейда: «Я прежде всего телесно, оно представляет собой не только некое существо, имеющее поверхность, но и само есть проекция этой поверхности».
(в следующий раз приступим к серии разборов, посвященных введению и разработке инстанции Сверх-Я)
Навигация по разборам текстов:
1. О введении понятия "нарцизм", 1914
2. Бессознательное, 1915
3. Я и Оно, 1923
Основания второй топики. Восприятие и Я: читаем «Я на и Оно».
Деления психики на бессознательное, предсознательное и сознание, то есть первой топики Фрейда, было достаточно до тех пор, пока преимущественными пациентами психоанализа были истерические субъекты. Однако вскоре стало понятно, что другие пациенты, страдающие, например, неврозом навязчивости или меланхолией, демонстрируют ряд особенностей, для объяснения которых привычного понимания структуры и функционирования психического аппарата явно не хватает. Появилась необходимость не только объяснить явления навязчивого повторения и мазохистических тенденций: по-новому зазвучал вопрос о пресловутом сопротивлении пациента анализу. Фрейд задается вопросом: откуда же в конечном итоге происходит это сопротивление? Почему власть сопротивления зачастую становится столь велика, что анализант оказывается буквально неспособным произвести какой-либо материал в соответствии с главным правилом психоанализа?
Рассуждения Фрейда можно назвать апофатическими. С одной стороны, бессознательное влечение как таковое источником сопротивления быть не может – это очевидно, ведь главной его целью является достижение системы Сз и моторная разрядка аффекта. С другой стороны, разместить сопротивление на уровне сознания тоже никак нельзя: во-первых, потому что это противоречило бы самому страданию пациента, т.е. принципу удовольствия (подробно этот момент будет разобран в дальнейшем), а во-вторых, потому что сам факт работы сопротивления не только не осознается пациентом, но также не может быть осознан даже в том случае, когда аналитик сообщает об этом напрямую.
Уже до этого мы понимали, что всё вытесненное является бессознательным, и сказали также, что не всё бессознательное является вытесненным, примером чему служит материал системы предсознательного: то есть такой латентный материал, который не осознается, но может быть осознан без труда. Но основания, изложенные выше, делают неизбежной необходимость сказать, что большая часть Я также является бессознательной: и не в описательном, а именно в качественном, топическом смысле этого слова.
(P.S. Опечатку в заголовке я решил оставить: вот так в образовании бессознательного проступил выбор полотна: на фото картина Мальчик на баране, написанная Франсиско де Гойя в 1786/87 гг. Почти шутка.)
⬇️
Бессознательное мышление и вытеснение.
Психоанализ – это сложнейшая работа по поиску внутрипсихических различий; это искусство ввести разрез, своего рода литораль, место схождения эстетики и этики, ювелирной, хирургической точности. Сложность состоит в том, что взгляд и ухо аналитика должны усвоить определенную амбивалентность различения и объединения. Кто-то из советских хирургов однажды сказал: «Длина разреза обратно пропорциональна разуму хирурга». Для психоаналитика это высказывание может быть переформулировано так: точность разреза прямо пропорциональна разуму аналитика.
Те, кто продвигался вместе с нами, должно быть не раз задавались вопросом о природе мышления: является ли мышление сознательным или всё же оно бессознательно? Мы завершаем разбор работы «Бессознательное» попыткой дать ответ на этот вопрос.
(P.S. На фото картина французского художника Александра Канабеля Мыслитель, молодой римский монах, 1848).
⬇️
Слова и предметы. Шизофрения и неврозы переноса.
Ближе к концу работы мы убеждаемся, что Фрейд возлагал большие надежды на исследование нарциссических психоневрозов, благодаря которому загадочное бессознательное станет для нас более близким, осязаемым.
Если неврозы демонстрируют картину преимущественной рассогласованности между инстанциями Я и Оно, то в психозах (в целом) и при шизофрении в частности на первый план выходит конфликт между Я и объектами. Невротическая интроверсия либидо, как уже было показано ранее, ввиду отказа от реального объекта, по своей сути – всего лишь перемещение изъятого либидо на новый, воображаемый объект: объектный катексис сохраняется как таковой. Но в случае шизофрении изъятое у реального объекта либидо отступает непосредственно в Я, объектные катексисы исчезают, и восстанавливается примитивное безобъектное состояние нарцизма – что объясняет особенности переноса при психозах (не стоит забывать, что способность психотического субъекта к переносу полностью определяется степенью распространенности болезненного процесса: перенос может отсутствовать полностью). При этом каждый психоаналитик, имевший дело с шизофреническим субъектом, знает, что такой субъект зачастую сознательно выражает материал, который у субъекта невротического без длительной и упорной психоаналитической работы остается недоступным.
Как же прояснить этот факт? Делая акцент на особенностях шизофренической речи, Фрейд приходит к необходимости различения словесных и предметных представлений. Давайте проследуем его путем, чтобы продемонстрировать всю важность такого различения.
(P.S. Фотоснимки рукописей Ф.М. Достоевского придутся нам кстати в качестве визуального примера того, как словесные и предметные представления сосуществуют во взаимной связи).
⬇️
Сообщения между системами, или Заговор психического
Еще одна диковина, всё чаще встречающаяся в аналитической среде – это навязчивая потребность отказаться от идеи существования какой-либо нормы функционирования психики. Происхождение этих настойчивых попыток подорвать любые ориентиры загадочно: подобных призывов мы не найдем ни у Лакана, ни тем более у Фрейда, как и у других аналитиков первой волны. Сама форма обращения с понятием нормы среди многих аналитиков недвусмысленно наталкивает на размышления о перверсивном уклоне, всё более берущем верх в поле разработки теории психоанализа. Виной ли тому глобалистская направленность мысли, гипнотизирующая ложными обещаниями о воцарении некой блаженно-саморегулирующейся анархии, или же причины стоит искать в личных свойствах каждого субъекта – оставим эти вопросы на самостоятельное рассмотрение читателей. Фрейд же в свою очередь пишет однозначно: «Полное расхождение стремлений, абсолютный распад обеих систем [Бсз и Псз] – это характеристика болезненного состояния». Так что, давайте займемся прояснением этого важнейшего момента.
(P.S. Картины на фото – Призвание апостола Матфея Караваджо, 1599/1600 и Эксперимент с птицей в воздушном насосе Джозефа Райта, 1768 – выполненные в тенебристской манере, выбраны, как всегда, не случайно. На каждой из них, несмотря на кажущуюся их рассогласованность, запечатлен момент кооперации, своего рода сообщеничества.)
⬇️
Бессознательное: оно где или оно какое?
Говоря о бессознательном, мы не довольствуемся указанием лишь на его особую топику, определенное расположение в структуре психического. Более того, сама возможность провести различие между отдельными локусами психического аппарата основана прежде всего на особых свойствах каждого из этих мест. Принадлежность того или иного представления к системе Бсз или Псз определяется через выявление этих самых свойств.
(P.S. А на фото картина Сальвадора Дали Дезинтеграция постоянства памяти, написанная в 1952/54 годах. Это своего рода преобразование более известной картины 1931 года Постоянство памяти).
⬇️
Истерия страха и вытеснение.
Детальное понимание динамики вытеснения оказывается совершенно необходимым в клинике психоанализа. При этом сразу стоит отметить, что конверсионная истерия и невроз навязчивых состояний являются структурными надстройками к фобическому неврозу (истерии страха), подробным разбором которого мы и займемся в этой заметке. Напомним, что исследованию истерии страха посвящен один из пяти больших клинических случаев Фрейда – «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (1909), или случай маленького Ганса, положенный в основу семинара Лакана об объектных отношениях 1956/57 года.
(P.S. Музей Фрейда в Лондоне - фото оттуда - сообщает, что в то время, когда маленький Ганс развил свою фобию, связанную с фигурой лошади, её многочисленными трансформациями и усложнениями, в Вене насчитывалось порядка 70000 лошадей. Это небольшое замечание окажется важным для нашего понимания фобического механизма).
Итак, разбираемся.
Первая фаза истерии страха, говорит Фрейд, зачастую упускается из виду. Начало её связано с появлением чувства страха, однако остается неизвестным: страха перед чем?
Объясним это положение метапсихологически: предположим, что в системе Бсз был любовный импульс, требовавший отведения, перемещения в систему Псз. Обращенный к нему катексис Псз изымается, а аффект отвергнутого представления отводится в виде страха, нежелательность которого и вызывает необходимость его преодоления.
Каким образом?
Катексис отвергнутого бсз представления, как было описано ранее, связывается с замещающим представлением в том случае, если оно отвечает двум критериям: во-первых, это новое представление должно быть ассоциативно связано с представлением отвергнутым, а во-вторых, оно должно быть в достаточной мере удалено от первоначального представления, чтобы избежать нового вытеснения. Если такое замещающее представление найдено, и оно удачно связало бсз катексис, тогда оно начинает играть в системе Сз(Псз) роль контркатексиса, предотвращая появление вытесненного представления в сознании. Одновременно с этим это новое представление становится отправной точкой для развития страха, который уже не подлежит торможению.
Клиническое подтверждение этого механизма трудно опровергнуть.
Каждый человек, которому приходилось иметь дело с ребенком, страдающим фобией животных, убеждался, что такой ребенок начинает испытывать страх в двух случаях: (1) при восприятии животного, которое и внушает ему страх и (2) при усилении вытесненного любовного катексиса (например, при очередном взаимодействии с попавшим под запрет телом матери в поле какого-либо частичного влечения: нередки случаи, когда возвращение матери после долгого отсутствия становится отправной точкой для развития такого страха или его усиления). При этом по мере всё большей дифференциации Я, при усилении господства системы Сз, первый способ возбуждения всё более и более уступает место второму. Формированием замещающего образования завершается вторая фаза истерии страха.
⬇️
Говоря о вытеснении, мы уже обсудили, что психологическая природа представлений в разных системах психического аппарата различна. При этом проблем с называнием вытесненного представления бессознательным у нас не было. Но могут ли быть бессознательными аффекты, ощущения, чувства?
Первым на ум приходит категоричное нет: разве сущность чувства не заключается в том, чтобы его испытывать, чтобы оно было доступным сознанию? Затем в памяти всплывают такие выражения, как «бессознательное чувство вины», «бессознательная любовь/ненависть», «бессознательный страх». Как быть?
Во-первых, аффективный (или эмоциональный) импульс может восприниматься, но при этом не распознаваться.
Запишем некое влечение в виде А1П1 (где А означает аффект, а П – представление). Тогда, если аффект (импульс влечения) А1 лишился своего представления П1 в результате вытеснения, то он должен будет связаться с другим представлением, скажем, П2. В результате такого связывания – А1П2 – сознанию теперь доступно это новое представление (П2), а связанный с ним первоначальный аффект (А1) воспринимается как выражение этого нового представления. Когда в результате анализа восстанавливается истинная связь – то есть когда благодаря устранению вытеснения восстанавливается структура А1П1 – мы можем говорить о том, что первоначальный аффект был бессознательным, несмотря на то, что вытеснению подвергалось только его изначальное представление.
Во-вторых, говоря «бессознательный аффект», следует понимать, что речь идет о судьбе количественного компонента влечения (напомним, что судьба влечения складывается из судьбы его представления и судьбы аффекта, которые радикально отличаются друг от друга).
Что может произойти с аффектом в результате вытеснения его представления? Известно три варианта. Аффект как таковой может:
• сохраниться полностью, связавшись с иным представлением – пример выше;
• превратиться в тревогу/страх, становясь отправной точкой для запуска механизма фобии, истерии, навязчивости или, при неудаче этих механизмов, проживаясь;
• подавляться, то есть его развитие в целом может быть предотвращено.
Главной целью вытеснения и является подавление (Unterdrückung) аффекта. NB! Если аффект остается неподавленным, работа вытеснения считается незавершенной. То есть «бессознательным» можно назвать тот аффект, чье развитие было заторможено вытеснением и чье первоначальное место было восстановлено при устранении вытеснения.
В-третьих, следует помнить, что бессознательные представления и бессознательные аффекты имеют разные характеристики.
Представления по своей сути – это катектированные следы воспоминаний. Будучи вытесненными, они сохраняются в системе бессознательного в качестве реальных образований как раз за счет сохранения своих катексисов. Аффекты, в свою очередь, соответствуют процессу отведения, который ведет к внутреннему изменению тела независимо от внешнего мира и воспринимаются как ощущения. Поэтому для них сохраняется возможность бессознательного образования. При этом вопрос о существовании в системе Бсз аффективных образований в качестве реальных структур Фрейд оставляет открытым.
И, в-четвертых, в качестве преамбулы к разбору частных случаев вытеснения: говоря о неврозах переноса, мы всегда затрагиваем вопрос сексуальных влечений, которые не являются врожденными и судьбы которых начинают разворачиваться после введения запрета на инцест. Потому мы имеем полное право заменять в словоупотреблении термин «катексис» на «либидо». Аффект всегда связан с катексисом сексуального влечения. Понимание этого структурного момента играет для аналитика огромную роль в клинике.
(про вытеснение в неврозах переноса поговорим в следующий раз)
Примитивное понимание первой топики – то есть разделения психического на системы бессознательного (Бсз), предсознательного (Псз) и сознательного (Сз) – обычно выглядит следующим образом: якобы некое представление покидает систему Бсз, движется в направлении Сз и, при успешном прохождении цензуры Псз, оказывается в сознании. Будь всё так, нам бы не приходилось сталкиваться с колоссальными трудностями в аналитической работе. Фрейд же определяет совсем другую траекторию, задаваясь вопросом о том, что происходит с бессознательными записями при перемещении представления из одной системы в другую?
Первый вариант ответа подразумевает появление новой записи в другой топической системе. Второй – связан с изменением, которое затрагивает первую запись в той же топической системе, что позволяет материалу, изменив свои свойства, оказаться доступным для системы Сз.
Первый способ кажется более удобным и понятным с описательной точки зрения и подчеркивает топические свойства психики, а второй в свою очередь – в большей мере отвечает результатам клинической работы. Ведь простое сообщение анализанту вытесненного представления никогда не приводит к устранению вытеснения, а в ряде случаев – напротив, приводит к его усилению и создает риски невозможности продолжать работу с данным материалом в дальнейшем.
Как это объяснить?
Скажем, что таким сообщением аналитик создает ситуацию, при которой одно и то же представление начинает существовать одновременно в виде двух записей в двух системах: 1) бессознательная запись о вытесненном представлении с одной стороны и 2) акустический след представления, записанный на основании сообщения аналитика. Вытеснение же как таковое устраняется лишь в том случае, если сознательное представление связывается с бессознательной записью, что приводит к возможности перезаписи, переназывания, то есть изменения состояния представления в системе Бсз. Из-за этого, говорит Фрейд, может возникнуть впечатление, что сознательное и бессознательное представления в топическом смысле являются лишь различными записями одного и того же содержания. Но при устранении вытеснения оказывается, что такая тождественность имела лишь кажущийся характер и что психологическая природа этих представлений различна, несмотря на одинаковое содержание.
Формализацию этой разницы различных записей одинакового содержания мы находим у Лакана. Мы можем смело говорить о том, что психологическая природа бессознательного, предсознательного и сознательного представлений отличаются друг от друга так же, как буква, знак и означающее соответственно. Другими словами, представление в системе Бсз в виде буквы является условной отправной точкой для всей означающей цепочки, в которую включаются знак и означающее, имеющие отношение к тому же содержанию, что и буква бессознательного.
Таким образом, мы имеем дело с топологической необходимостью одновременного использования топического и динамического принципов, которое можно описать следующим образом:
• запись одного и того же материала в психическом аппарате происходит в разной форме, в зависимости от того места в психическом, в котором производится эта запись: в системе Бсз, Псз и Сз материал пишется в виде буквы, знака и означающего соответственно;
• содержательная тождественность материала, представленного в виде буквы, знака и означающего, НЕ является тождественностью психиологической природы этих записей;
• для устранения вытеснения необходимо:
– топическое перемещение бессознательного материала, связанного с буквой из системы Бсз в систему Псз(Сз), которое происходит посредством выстраивания знака на основании буквы и означающего на основании знака;
– означающее, данное аналитиком и переведенное в знак, дает возможность перезаписи бессознательной буквы, являющейся отправной точкой означающей цепочки.
(продолжим, вероятно, об аффектах и их превращениях в бессознательном)
Нарцизм как метафора.
Теперь, когда мы прояснили основные моменты развития субъективности с точки зрения нарцизма и проследили интрапсихическую либидинальную динамику, дополним наши знания ключевым выводом.
Вспомним, что чувство собственной значимости напрямую связано с нарциссическим либидо. Случаи мании величия в парафрении демонстрируют нам повышение чувства собственной значимости, а неврозы переноса – его понижение. Взаимная и невзаимная любовь показывают то же распределение. Напрашивающийся вывод, что цель субъекта при нарциссическом выборе объекта – быть любимым.
Как же нам тогда, в принципе, объяснить многочисленные случаи невзаимной любви с точки зрения метапсихологии?
Чрезвычайно меткое замечание Анны Ващило о том, что сам факт отвержения со стороны выбранного любовного объекта указывает на ошибку, провал в нарциссической стратегии выбора, вызывает необходимость объяснения тех случаев, когда несмотря на такой отказ, субъект продолжает свои либидинальные инвестиции. Ведь действительно, с точки зрения либидинальной динамики столкновение с невозможностью восполнить нарцизм за счет стяжания любви объекта должен был бы приводить к отворачиванию от этого объекта. Объяснением таких ситуаций может быть возврат к примыкающему типу.
Повторим. Целью примыкающего типа выбора является такой объект, который был выбран по образу заботящегося родителя, который удовлетворял первичный нарцизм ребенка, то есть неразделенные влечения Я. Любящий по примыкающему типу настаивает на получении наслаждения, загражденного в случае невроза введенным запретом на инцест. Нарциссический выбор направлен на объект, похожий на самого себя, а целью его является получение любви со стороны этого объекта (признания в терминах Лакана) и, как следствие, восполнение нарцизма. При этом не будем забывать, что каждому субъекту присущи оба этих типа, которые распределены в разных соотношениях. В таком случае нам ничто не мешает сказать, что нарциссический тип выбора объекта является определенного рода метафорой типа примыкающего. Тогда при неудаче нарциссического типа, когда субъект сталкивается с непохожестью объекта на самого себя, единственной структурной причиной продолжения либидинального инвестирования является обнажение примыкающей подоплеки, обнаруженной в выбранном объекте. Тогда отказ со стороны объекта делает явным вновь то наслаждение, которое мог черпать субъект в удовлетворении парциальных влечений (прежде всего голосовом и скопическом).
———
Таков краткий обзор фундаментальной работы Фрейда "О введении понятия нарцизм". Надеюсь, что проделанная работа помогла прояснить сложные моменты, связанные с пониманием нарцизма в психоанализе, а может быть, навела и на собственные, сингулярные размышления.
В следующий раз мы продолжим исследование метапсихологии, сделав акцент на динамическом принципе через работу 1915 года "Бессознательное".