31500
Вика Обо всем книжном, околокнижном, а еще о жизни Написать письмо, заказать рекламу (без ссылок не отвечаю), отправить денег: @simonakaminski 4983205810
Днём придумала слово «охуцпанел». Это как «оборзел», но на стероидах. Когда человек не просто нахамил, а сделал это гордо и с апломбом.
И вот что поняла.
Когда достаточно долго говоришь на трёх языках, пусть и с разной степенью успешности, мозг перестаёт видеть смысл в границах и начинает работать по принципу: какое слово лучше сработает, то и пойдёт в ход. А иногда — если подходящего слова нет — просто изобретает новое.
Причём подобные слова-франкенштейны у меня всплывают всё чаще. Скажем, «захамсинело», которое даже близко не стоит к русскому «жарко». Захамсинело — это когда ты вышел на улицу и моментально пожалел, что у тебя есть кожа. В иврите для подобной погоды есть максимально ёмкое слово — хамсин. А в русском, если без мата, подходящего аналога не припомню.
Прекрасно знаю, что у каждой лингвистической солянки есть свои противники, aka поборники чистоты языка, но вот что думаю: иврус и прочие языковые гибриды — это вовсе не про лень или безграмотность. А про точность. Иногда начинаешь говорить (а чаще писать), перебираешь слова — и чувствуешь: не то. Слабовато, не дотягивает. Вот и приходится изобретать.
Это должен был быть технический пост: ребята из Синхро попросили напомнить, что у них завтра заканчивается акция по случаю переезда на новую платформу, но я опять увязла в деталях.
Подумала, что все мои увлечения в той или иной мере вредят зрению. Сначала чтение, сейчас вышивка. Она заняла всё свободное время и часть несвободного. Чувствую себя человеком, который случайно нашёл портал в параллельную вселенную и не хочет оттуда возвращаться.
Муж говорит, что с тех пор, как я начала шить, произнесла всего пару слов и общаюсь в основном кивками. И это, увы, не преувеличение.
Впервые за долгое время делаю что-то руками и не думаю о результате. Радует сам процесс: как ложится цвет, как один стежок выходит из другого, как из странного пятна появляется форма. Всё это требует предельной, но приятной сосредоточенности.
Неожиданный бонус: пока руки заняты, голова свободна, можно слушать то, на что не хватало времени.
И тут так совпало, что я действительно, а не рекламы ради, последние пару дней вышиваю под курс про коллекционирование. Сделали его, как вы уже могли догадаться, Синхро совместно с сотрудниками Sotheby’s и Art Basel.
Курс не про то, как за вечер стать арт-дилером, и не про инвестиции с гарантией, а про внимательность. Про то, как научиться замечать детали, отличать подлинник от фальшивки и искреннюю работу от нарочитой, даже если обе выглядят эффектно.
Всё это неожиданно рифмуется с вышивкой. Та же игра с вниманием, та же работа на уровне деталей. Послушайте.
И если все же надумаете начать, напоминаю: акция заканчивается завтра в 12:00. Промокод на 40% скидки стандартный: BOOKWORM.
Реклама. ООО «Культурная платформа «Синхронизация». ИНН 9721220961. Erid:2Vtzqw5WPEyЧитать полностью…
Многим хорошим вещам и событиям я обязана бессоннице. Например, за те три ночных часа, что я не спала вчера, в доме появилась овощечистка в форме Чарли Чаплина с лезвием вместо трости.
Но прошлонедельные ночные бдения были продуктивнее. Ночь с понедельника на вторник я частично провела в Pinterest, где алгоритм с завидным энтузиазмом подсовывал мне всё новые и новые вышивки: lobby boy из «Отеля Гран Будапешт», муми-тролли, текстильные мемы, портреты, машины и кадры из фильмов. Я насмотрелась и поняла: хочу так же. И не когда-нибудь в следующей жизни, когда я стану кошкой, а прямо сейчас.
Утро началось с поиска репетитора. Наивно полагала, что в мире, где можно арендовать козу по подписке, с этим не возникнет проблем. Ха. Найти учителя оказалось сложнее, чем, скажем, человека, который выправит карму с помощью тибетских поющих чаш. Но ладно, нашла.
Встретились.
Минут сорок мне объясняли разницу между китайскими, японскими и советскими шелковыми нитями. Учили отличать качественную иглу от некачественной. Помогали переносить очертания Снусмумрика на ткань. Показывали как делать первые стежки гладью.
А потом началось странное.
Я не трогала телефон три часа.
В моей жизни не так много занятий, во время которых экран перестаёт быть продолжением руки. Вождение — потому что инстинкт самосохранения пока побеждает FOMO. Стрельба и рыбалка — потому что я не чувствую времени, когда стреляю и слежу за поплавком, а я очень люблю стрелять и следить за поплавком. Чтение, конечно. И вот теперь вышивка.
Пока вышиваю Снусмумрика, борюсь с желанием скупить всё в рукодельном и не понимаю: почему никто мне раньше не сказал, что вышивка — это так круто.
Недавно поняла, что соскучилась по привычной израильской еде. Даже по батату. Но не в роллах — по батату в роллах соскучиться невозможно в принципе, это предел гастрономического мазохизма.
Захотелось нормального хумуса, хрустящего шницеля, питы, которая не рассыпается в труху и сочного, пряного мяса. Для Петербурга, в котором, кажется, есть все: от суши с трюфельным маслом или до вонтона с фуа-гра, задача вроде бы несложная.
За мясом пошла в местный «Бейрут» — единственный относительно надёжный вариант. Ливанская еда была хороша, но ужин на двоих стоил примерно как билет до Ливана.
Спустя пару дней созрела до шницеля. Золотистого, тонкого, хрустящего и огромного. Такого, какой в Израиле можно съесть в любой забегаловке. Логика подсказывала, что в Петербурге с этим проблем быть не должно, но логика ошибалась. В городе, где можно найти любую (или почти любую) кухню мира, нет (?) нормального израильского шницеля. То, что в меню называется «шницель», чаще всего оказывается панированным нечто, у которого нет ни нужной текстуры, ни вкуса.
Удивительно, как сложно найти что-то настолько простое. Хочешь ризотто с крабом, который плавал в Адриатике под Моцарта? Пожалуйста. Пасту с трюфелем? Вам с белым или черным? Шницель, просто шницель? Извините, это не для нас, это для менее сложных натур.
Читаю сборник Владимира Медведева «Хороший братец — мертвый братец» (возможно, кто-то читал его «Заххок»). Начала с «Охоты с кукуем», десятого из тринадцати рассказов.
Вообще заметила, что почти всегда так делаю: открываю сборник и выбираю рассказ по названию, которое резонирует с настроением. Потом читаю ещё парочку вразнобой, и только если очень понравилось, возвращаюсь к первому тексту.
Не знаю, с чем это связано. Может, с детства осталось ощущение, что рассказы — как конфеты в коробке: можно выбирать. Или просто внутренний саботаж, желание делать не как положено. А вы как читаете сборники — по порядку или как придется?
К вечеру пятницы мозги вскипели настолько, что я уже не в состоянии решить, какую часть фотосета показать — в образе солнечного зайчика или femme fatale. Поэтому держите оба. Шаббат шалом.
Читать полностью…
Дочитала «Удивительную историю Уильяма Бакеланда» Гарри Митсидиса, нахожусь под впечатлением.
Есть люди, которые коллекционируют марки, есть те, кто собирает редкие книги, а есть особая категория — собиратели стран. Они не просто путешествуют, а методично закрывают пробелы в своих списках, гоняясь за недостающими территориями. Ради формального визита на крошечный атолл они готовы переплыть океан, а ради новой галочки в личном списке — выложить шестизначную сумму, купить билет на ледокол до Арктики или зафрахтовать частный самолёт.
Обычно в этом неформально закрытом клубе собираются люди в возрасте, успевшие сделать карьеру и заработать достаточно, чтобы позволить себе подобные авантюры. Но в какой-то момент в их ряды врывается Уильям Бакеланд — молодой, харизматичный и обеспеченный на три поколения вперед правнук Лео Бакеланда, изобретателя бакелита, первого промышленного пластика. Юный Бакеланд довольно быстро становится своим. Он организует поездки в самые глухие и недоступные точки мира, собирает вокруг себя элиту трэвел-комьюнити, вдохновляет, увлекает — и колесит по планете в компании таких же фанатиков. Все идет идеально, пока не выясняется, что никакого Уильяма Бакеланда не существует.
Гарри Митсидис, один из самых известных «собирателей стран», который не просто посетил все официально признанные государства, но и побывал в сотнях труднодоступных мест, описывает историю разоблачения афериста, сумевшего элегантно нагреть десятки матерых путешественников на сотни тысяч евро. Среди жертв, кроме прочих, оказался небезызвестный Артемий Лебедев, что делает историю ещё пикантнее.
Книга не только отличная, но и неожиданно полезная — она каким-то образом разбудила во мне дремавший лет 25 интерес к географии. О половине мест, куда заносило автора, я раньше не слышала, но теперь знаю о них больше, чем когда-либо планировала. Это во-первых.
Во-вторых, было чертовски интересно наблюдать за тем, как устроено трэвел-сообщество, в которое случайному человеку не попасть. Порог входа, мягко говоря, высокий: десятки тысяч долларов, удобные для путешественников паспорта и возможность быстро получить нужные визы.
Отдельно любопытно было узнавать, как люди реагировали на аферу: кто-то сразу чуял подвох, кто-то не хотел верить в очевидное, а кто-то потерял не только деньги, но и веру в людей.
Тем не менее, больше всего меня зацепил не сам аферист, а та среда, в которой он появился. До сих пор думаю, где проходит граница между страстью и одержимостью, насколько далеко человек готов зайти ради галочки в своем списке, и главное — если все вокруг построено на идее исключительности, почему именно этот обман оказался для закрытого сообщества таким оскорбительным.
#чтопочитать
Слушайте, а расскажите про фразы, от которых у вас уши в трубочку сворачиваются и глаза кровоточат.
У меня довольно большой поток входящих. Приходит разное: от просьб почитать рукопись до предложений стать донором яйцеклеток для еврейской пары или прорекламировать вибраторы, лекцию Дарьи Донцовой и огуречную рассаду.
При этом вне зависимости от содержания письма есть несколько признаков, по которым сразу становится понятно, что дальше ничего хорошего не будет. Например, сообщение начинается с «доброго времени суток» или содержит обращение «Вы» с большой буквы в середине предложения. Ещё один тревожный знак — «предложение, от которого вы не сможете отказаться». Очевидно смогу. Как и от «сотрудничества, которое принесёт взаимную выгоду», потому что если выгода действительно взаимная, почему-то никогда не нужно об этом отдельно уточнять.
Универсальные индикаторы, серьёзно. Никогда не подводили, как и лишние пробелы перед запятой.
Почти не пишу о комиксах и графических романах, но горячо их люблю. Помню, даже брала в университете спецкурс по истории американских комиксов — с тех пор периодически возвращаюсь к теме. С утра дослушала подкаст, где объясняется, почему в советских изданиях долго не приживались облачка, они же бабблы, с репликами. Причина оказалась неожиданно бюрократической.
Формат «историй в картинках» человечество придумало давно: древние люди рисовали сцены на стенах пещер, средневековые монахи раскрашивали жития святых. Предположительно в XIII веке кто-то догадался, что к картинке можно присобачить текст — сначала на свитках, потом в облачках. К XIX веку комикс оформился в +- современный вид: картинка, герой и его прямая речь сверху.
Но в СССР всё было иначе. Михаил Заславский, редактор и переводчик комиксов, выделяет ключевые для российского поджанра даты: 1917, 1937 и 1956 годы. Первые две, объяснять, думаю, не надо, а вот история 1950-х годов любопытнее. После смерти Сталина искусство начало оттаивать, и тогда же вышел первый советский журнал с полноценными комиксами — «Весёлые картинки». Правда, даже там облачка появлялись редко. В СССР закрепился так называемый «паркетный метод»: текст подписывали под картинкой, как в немом кино.
Почему так вышло? Всё дело в редакционной кухне. Комиксы — жанр авторский: художник рисует и сам же пишет текст. В советской системе это было немыслимо. Там текстом ведали литературные редакторы, картинками — художественные, при этом приоритет был у литредов. Текст можно было поправить легко, но рисунок требовал согласования, а иногда и переделки. В итоге, чтобы не застрять в бюрократическом болоте, текст просто вынесли за пределы изображения.
В итоге комикс, который везде строился на динамике, лаконичности и спонтанности, в СССР неожиданно стал почти отдельным литературным жанром — потому что так его было проще согласовать.
Мою жизнь изменила несуществующая женщина. После просмотра «Удивительной миссис Мейзел» я не только завела «еврейку у микрофона», но и всерьез задумалась о стендапе.
У меня специфическое чувство юмора, я люблю абсурдные шутки на грани фола, которые сначала заставляют людей недоумевать, а уже потом смеяться. Но быть смешной в жизни и быть смешной на сцене — это два разных навыка. И если с первым у меня всё в порядке, то второй я хочу развить.
Дружественная школа писательского мастерства Band выкатила бесплатный урок по основам стендапа, я записалась, теперь несу вам. Теоретическая сторона юмора для меня — тёмный лес, поэтому будет полезно.
Даже самые феерические шутки можно разложить на формулы. Сетап, панчлайн, тайминг — как ингредиенты для идеального блюда (для атлантской грудинки, если понимаете, о чем я). Если смешать их по уму, получится умопомрачительно вкусно. А если нет, выйдет как у бывшего мужа миссис Мейзел в том баре: зрители смотрели на него, как на человека, который рассказал анекдот про плоскую Землю.
В общем, если вам тоже интересно, как устроен юмор, хочется понять, почему одни шутки работают, а другие — нет, и узнать о комедийных приёмах, послушайте урок. Даже если не пойдете в стендап, сможете блеснуть остроумием в кругу друзей.
ИП Ковылкин, ИНН 772825558234, erid: 2SDnjdpjinGЧитать полностью…
Как и обещала, рассказываю о романе про советский лепрозорий.
Если бы «Прокажённые» вышли сегодня, книгу наверняка бы подали как «острую социальную драму» или «историю о людях на грани». Потом какой-нибудь стриминг растянул бы роман на пару сезонов, добавил больше слёз, конфликтов и душераздирающих монологов. Но, к читательской радости и собственному несчастью (автора репрессировали в 1937), Шилин жил в другое время, поэтому мы получили добротный роман о прокажённых, лишённый банальной трагичности.
История о жизни советского лепрозория во времена, когда ещё не существовало эффективного лечения лепры, звучит как готовый материал для трагедии, но автор выходит за пределы очевидного. Он пишет не о болезни, а о том, что остаётся от человека, когда общество списывает его со счетов. Ожидаемого расчеловечивания не происходит, но представления о добре и зле ощутимо смещаются. Скажем, помощь ближнему в лепрозории принимает неожиданные формы. Например, убийства: один прокажённый убивает друга в терминальной стадии, потому что не может видеть, как тот гниёт заживо.
Сам по себе роман отличный, читается влёт и не грузит (хотя, опять же, возможно, я просто хорошо умею абстрагироваться), несмотря на сложную тему. Шилин по-врачебному наблюдателен, а повествование от третьего лица даёт возможность посмотреть на лепрозорий и мир за его пределами глазами как прокажённых, так и врачей, санитаров и редких здоровых гостей. Довольно жутко читать, как вменяемый человек осознает, что у него отваливаются конечности, и пытается отвлечься от этого факта, но примерно так, судя по всему, и выглядела жизнь прокаженных до 1980-х, когда медицина смогла подобрать первую в истории рабочую схему лечения лепры.
Особое внимание Шилин уделяет одиночеству, которому подвержен любой соприкоснувшийся с проказой. Заложниками социальной изоляции оказывались не только сами прокажённые, но и врачи. И если для больных лепра была приговором, то для лепрологов одиночество становилось побочным эффектом профессионального выбора. Работа с проказой требовала постоянного эмоционального дистанцирования, что, в свою очередь, отталкивало даже самых близких. Шилин подробно об этом пишет.
Отдельно любопытно было узнать, как были устроены советские лепрозории. Постфактум, прокручивая роман в голове, думаю, что по сути они были микроанклавами внутри СССР, но с одной важной оговоркой: социальный статус жителей лепрозория зависел не от денег или власти, а от стадии болезни. При этом прокаженные всячески сопротивлялись тому, чтобы окружающие, в том числе соседи по баракам, воспринимали их через призму диагноза, поэтому некоторые обманывали систему и скрывали прогрессирование болезни, чтобы сохранить своё место в верхушке этой крошечной иерархии.
Единственный существенный для меня минус книги — в обилии советской агитации, но, учитывая, что книга написана в раннем СССР, это вполне ожидаемо. Если не зацикливаться, читать однозначно стоит. Роман отличный.
#чтопочитать
С ночи не отпускает, мощнейшая работа. Все утро запоем читаю, как снимали Adolescence. Пару моментов, которые особенно впечатлили:
• Каждый эпизод снимали в реальном времени без склеек. Это значит, что если эпизод длится 1 час и 3 секунды минут, то и съемки шли ровно 1 час и 3 секунды.
• Изначально команда планировала снимать каждую серию по 10 раз (утром и днем в течение пяти дней), но некоторые эпизоды в итоге переснимали до 16 (!) раз.
• Сценарий адаптировали под реальную географию. То есть если по сюжету герои едут от дома до полицейского участка 15 минут, то они реально едут 15 минут.
• Актеры и оператор-постановщик отрабатывали каждое движение, чтобы камера могла плавно следовать за действием. Если требовалось, чтобы некоторые члены съемочной группы оставались в кадре, они переодевались, чтобы смешаться с массовкой и не нарушать целостность сцены.
• Некоторые сцены снимали с дрона, и это выглядит нереально. Два оператора несли дрон с камерой, затем он взлетал, снимал сцену с воздуха, а потом плавно опускался. На земле его перехватывали, но камера оставалась закрепленной, поэтому никакой тряски или перехватов в кадре не видно. Ювелирная работа. Нашла фото, как это выглядело. Закинула в комментарии.
• Сцену в школе снимали в настоящей школе, а массовка состояла из реальных школьников. Одновременно в кадре находилось около 370 человек, 300 с чем-то из которых — дети. Можете представить, чего стоило их организовать. К слову, учителя, когда камера была направлена не на них самих, помогали координировать школьников.
И всё это, чтобы обеспечить зрителю максимально возможный эффект присутствия. Просто о-д-у-р-е-т-ь.
Понимаю, что технические подробности большинству малоинтересны, но меня такие вещи восхищают.
Не знаю, были ли в истории кино подобные эксперименты, где в одном проекте сошлись съемки в реальном времени, хореография камеры, дроны, отсутствие склеек и сотни человек в кадре. Я в диком восторге.
Зашла с утра в букинистический. Люблю местный запах старой бумаги и тот факт, что здесь, в отличие от популярных книжных, меня никто не узнает.
Других покупателей не было, и продавец, женщина в розовом кардигане, решила, что я нуждаюсь в помощи. Она ходила за мной между полок, поглядывала на книги в руках, кивала и в какой-то момент предложила взглянуть на «это», подводя к стеллажу с любовными романами.
Я смотрела на неё, она смотрела на меня. Ни искры, ни бури, ни безумия — обычно сканирование прокупателя продавцом. А я что, я выгляжу как девочка-девочка, к тому же кудрявая. А девочкам-девочкам, к тому же кудрявым, видимо, по умолчанию сюда.
Женщина сняла с полки Даниэлу Стил, протянула мне, я приличия ради повертела книгу в руках и поставила обратно. Но мадам сдаваться не собиралась.
Мало кто заходит в букинистический утром понедельника, поэтому за возможность поговорить хозяйка медной горы бумажной норы ухватилась крепко.
— Что, — говорит, — читаете?
Сейчас думаю, что стоило, наверное, благопристойно соврать, но я честно ответила, что читаю роман о советском лепрозории.
Услышав слово «лепрозорий», женщина отшатнулась. В смысле, буквально отошла на пару шагов, будто я принесла проказу в её уютный книжный. А потом выдала фразу, которые воспитанные люди произносят, когда не знают, что сказать.
— Главное, чтобы вам было интересно.
Я кивнула, соглашаясь. Главное — чтобы интересно.
Она смерила меня оценивающим взглядом. Я стояла перед ней в красной помаде, с ногтями цвета «казнь через четвертование», с серьгами-кольцами и в длинной черной юбке. Вероятно, любители хтони в её понимании одеваются иначе.
— Ну надо же, — пробормотала она. — А выглядите вы так… прилично.
По следам чтения «Книги о граде женском» возник вопрос, который не даёт покоя. Возможно, среди вас есть лингвисты, историки или просто неравнодушные, которые смогут помочь разобраться.
Вот что пишет Кристина Пизанская об этимологии слова «амазонки»:
…С тех пор их стали называть амазонками, что значит «удалившие себе грудь». И в самом деле, у них был обычай особенным способом выжигать левую грудь у высокородных девочек, чтобы та не мешала носить щит; менее знатные, которые должны были стрелять из лука, лишались правой груди.
Больше всего реакций и комментариев обычно собирают посты с пересудами и скандалами книжного мира. Я их тоже люблю — сложно устоять перед драмами, но не меньше меня увлекает адекватная изнанка книжного процесса. Когда выходит книга, которая становится бестселлером, кажется, что всё понятно: отдал текст, подписал контракт, дождался обложки — и вот она, слава. Но реальность книгоиздательского процесса куда более сложна и монотонна, чем кажется извне.
Существует заблуждение, что есть некий общий секрет успеха, стабильно рабочая стратегия, но её, очевидно, нет. Все индивидуально. За удачным релизом скрываются месяцы (а то и годы) поиска подходящего издательства, работа с редакторами, проработка маркетинговой стратегии и и понимание, как именно подать текст, чтобы им заинтересовались.
И ровно по этой причине я хочу и рада рекомендовать канал своей подруги — писательницы и литературного агента Уны Харт.
Уна освещает аспекты, которые часто остаются за кадром: как корректно взаимодействовать с издательствами, как отличить хорошего редактора от плохого, что важно учитывать при подписании договора на книгу и как ее продвигать.
Если вы когда-нибудь задумывались, что требуется, чтобы попасть в поле зрения издательств и не растеряться в этом процессе, вам будет полезно. Никаких общаний мгновенного успеха и прочей мути, но много полезных и, что важно, практических советов для тех, кто хочет издаваться и готов работать. Дарю: @agentuna
Интернет снова напомнил: если тебе кажется, что у тебя странная жизнь — просто зайди в твиттер. Там сейчас пишется платиновый тред.
Началось невинно: твиттерский предложил вспомнить один самый абсурдный факт из своей биографии. Чтобы не быть голословным, он начал с себя — рассказал, как однажды бесплатно попал в Большой театр, выдав себя за иностранного балетного критика.
Звучит дико, но дальше в комментариях открылся портал в ад.
Один рассказал, как жил в квартире с пингвинами, второй — как в семнадцать лет по пьяни украл индюка. Впоследствии птицу назвали Пумбой, и всю свою недолгую жизнь индюк прожил в роли домашнего питомца у своего похитителя.
А дальше понеслось. Люди делились, как пили с клоунами в цирке, ели градусник вместе с ртутью, пропивали ежа в ночном клубе и от скуки ходили пешком до соседнего города (65 км, 15 часов с перерывами).
Но главный удар по моей реальности пришёлся со стороны человека, которого на репетиции любительского хора внезапно попросили играть на ложках. Он, по собственному признанию, не умел, но был не из тех, кто отступает перед кухонной утварью. Посмотрел пару видео на ютубе, понял принцип и сыграл. А закончилось это все двумя месяцами ложечного триумфа в Британии и Швейцарии, а также ложечным соло в концертном зале Мариинского театра.
Понятия не имею, чем закончится тред. Не удивлюсь, если кто-нибудь вспомнит, как играл на балалайке для крокодила в зоопарке. Но ложки пока на первом месте.
P.S. Если вы когда-нибудь уезжали автостопом с цирком, ели ртуть по ошибке или пели для моржа — рассказывайте. Настала ваша минута славы.
Как ни странно, «Аул» Асии Арслановой — это первый за много лет young adult, который я решила прочитать сознательно, а не по недосмотру. И выснилось, что зря я так долго проходила мимо. Потому что если бы мне раньше сказали, что в young adult можно уместить башкирскую мифологию, этнографическую наблюдательность, детектив и немного фольклорной жути — я бы, может, почаще бы смотрела, что в разделе нового.
Главный герой «Аула» — Сашка, подросток из среднерусской деревни, который после смерти матери отправляется с отцом на поиски лучшей жизни, но остаётся один посреди дороги, без денег, без транспорта, без надежды. Его случайно подбирает мулла и увозит в башкирский аул, в котором и будет разворачиваться дальнейший сюжет. А сюжет, надо сказать, не из тех, где герой неспешно взрослеет на фоне природы.
На первую половину книги приходится девять смертей, семь из которых — убийства. И это не спойлер, а отправная точка. YA, в котором герои выбывают быстрее, чем в средней новелле Стивена Кинга, — уже звучит любопытно. Но дело не в количестве трупов, а в том, что стоит за этой внезапной и массовой гибелью. Каждая смерть оказывается частью странной, тревожной и местами пугающей конструкции, где замешаны не только люди, но и силы, с которыми в ауле давно научились не спорить.
Башкирская мифология в «Ауле» не прилагается к сюжету, она формирует его изнутри. Это полноценная часть мира, неотъемлемая и весомая. С урманом, в котором шепчут захматы, с шурале, которые не любят, когда на них смотрят, — и с логикой, не похожей на современную, но от этого не менее стройной. Особенно ценно, что Арсланова не занимается экзотизацией. Локальное не подаётся как диковинка, которую нужно разглядывать с безопасного расстояния.
Писательница не адаптирует материал под воображаемого читателя с условной Тверской, и это отличный шаг. Местный быт остаётся местным, не упрощённым, мифология — живой и чуть лохматой. Кроме прочего, в тексте много башкирских слов. Их значения в большинстве случаев считываются по контексту, но для особенно дотошных в конце есть словарь.
Если любите разное локальное, читать точно стоит.
И если уж начистоту — после «Аула» мне захотелось дать YA второй шанс.
#чтопочитать
Скрестила искусственный интеллект со своим
Читать полностью…
Есть люди, у которых жизнь — это стройная система: планы, дедлайны, контроль хаоса. Они встают в 6:30, завтракают белком с клетчаткой и не забывают поливать растения. А есть я.
Я, конечно, стараюсь — списки задач, иллюзия контроля, все как надо. Но в какой-то момент всё равно пью кофе на голодный желудок, ищу планер в одной сумке, а он, как назло, в другой, и вместо того, чтобы пойти по делам, залипаю в телефон. Однако, залипаю в хорошее. Скажем, в канал Маши, она же Добрая Веда.
Маша виртуозно разгружает мою голову. Настолько виртуозно, что канал даже не замьючен.
У неё нет ничего грузного, зато есть крепкий юмор, лёгкие, но умные истории, бодрый чат и неприлизанная речь, которую мало где встретишь. Вот, почитайте про Цунами, например, или про блины. Или о том, как правильно падать на рельсы.
Потом скажете мне спасибо.
Это чтение из той эпохи, когда ЖЖ не был погребен под завалами экспертных экспертов, продажных продаж и обзоров на хлам с маркетплейсов (что не отменяет того факта, что всем время от времени нужен хлам с маркетплейсов).
Машу, в общем, от души рекомендую. И кстати, она мне не абы кто — мы дружим в крошечном админском чатике на 7 блогеров. Так что могу заверить: человек хороший, писать умеет, читать стоит.
Узнала, что Александра Шалашова пишет хоррор с рабочим названием «Элеватор “Две башни”», и пришла в экстаз. Не знаю, читают ли меня самарчане и сочувствующие, но если вы вдруг не в курсе: элеватор, о котором там пойдет речь, — не просто гигантский образчик брутализма, не просто зернохранилище, а бетонный колосс, символ промышленного тогда еще Куйбышева, вросший в урбанистический пейзаж так глубоко, что из местных его уже почти никто не замечает.
Последние лет двадцать он стоял забытым и полузаброшенным, но тут про него вспомнили. И не просто вспомнили — а сделали центральной фигурой хоррора. И это логично: размеры, запустение, атмосфера отложенной катастрофы. Вот вам и Сайлент-Хилл местного разлива, ничего придумывать не надо.
Я в восторге. Про Самару наконец-то напишут! И это будет «где-то в Поволжье», не в «городе N», а в Самаре. В моей родной, любимой, узнаваемой Самаре со всеми её бетонными массивами, бесконечной набережной и волжским духом.
Могу навскидку назвать пару десятков книг про провинцию, но вот чтобы сюжет разворачивался в Самаре — хоть убей, ни одной не вспомню. А теперь такая будет.
И да, видимо, меня так торкнуло ещё и потому, что чем дольше живёшь вдали от родного города, тем сильнее начинают притягивать вещи, которые раньше казались просто частью ландшафта. Кто-то вешает на холодильник магниты и скупает сборные модели панелек, а я буквально полгода назад чуть не купила дорогущий бетонный ночник в форме самарского элеватора. Не купила — и до сих пор жалею.
Тогда казалось: ну серьёзно, зачем и как я попру в Израиль тяжеленный кусок бетона? Вручную? В чемодане? Отложила до лучших времен. Теперь думаю — зря. Это был бы не просто сувенир, а возможность поставить Самару на тумбочку и иногда включать, пусть светит. Как и положено городу, который с тобой даже тогда, когда ты от него далеко.
Куплю, наверное. И книгу буду ждать.
Кстати, из практически полезного. Гарри Митсидис, кроме прочего, — основатель «Номадмании». Это соцсеть для заядлых путешественников и что-то вроде клуба коллекционеров стран. Мир в «Номадмании» разбит на 1300+ регионов (но есть списки и по странам и областям). По каждому региону есть рекомендации, подборки локаций и достопримечательностей, а также челленджи — например, добраться не только до столиц, но и в самые глухие районы.
По сути это система, которая помогает структурировать путешествия, ставить новые цели, находить единомышленников и планировать совместные поездки на край географии. Помимо этого, там есть рейтинги, подборки сложных для посещения территорий и система верификации, которая исключает возможность приписать себе липовые поездки.
Среди рекомендаций встречается и стереотипный бред вроде советов drink vodka with locals или wear an ushanka, но их можно просто игнорировать.
В общем, если любите ездить в отпуск раз в год и разлагаться на лежаке, сайт вряд ли пригодится. Но если любите исследовать и коллекционировать новые места, «Номадмания» может стать подспорьем.
Больше суток с квадратными глазами и воображаемым ведерком попкорна наблюдаю за историей, в которую, экранизируй ее Голливуд, никто бы не поверил.
Как вчера выяснилось, некоторое время назад советник президента США по нацбезопасности случайно добавил главного редактора The Atlantic Джеффри Гольдберга в сверхсекретный уютный чатик в Signal. В этом сверхсекретном уютном чатике, помимо Гольдберга, состояли вице-президент Джей Ди Вэнс, министр обороны Пит Хегсет, советник по нацбезопасности Майк Уолтц и еще пара чиновников. Все они, не подозревая о постороннем, обсуждали предстоящую бомбардировку Йемена, финалили последние детали удара и спорили не слишком ли это все противоречит риторике Трампа.
Гольдберг сначала решил, что его разыгрывают. Но когда в чате появилось сообщение из Пентагона с точным временем атаки, а через два часа Белый дом подтвердил, что штаты начали бомбить Йемен, стало ясно, что это не шутка.
Три дня Гольдберг читал, как высшие чиновники США спорят о торговых сделках, Израиле и последствиях авиаударов, а потом просто молча вышел из чата и разослал пресс-запросы. Но самое фееричное даже не это.
Белый дом подтвердил, что да, чат был настоящим, обсуждения — подлинными, и в целом все так и было. Но самое прекрасное: их мало волновала гостайна, которую они опрокинули перед журналистом, как грузовик с печеньками. Реально их волновало, что из сообщений могло сложиться впечатление, будто вице-президент Вэнс не всем сердцем поддерживает линию Трампа, не всеми, так сказать, фибрами души.
И вот что удивляет: я три раза проверяю, кому отправляю сообщение, смотрю на чат, на список участников, на аватарки, на собственную жизнь — и все равно боюсь, что сделаю какую-нибудь глупость. А тут человека, отвечающего за нацбезопасность, вообще не смутило, что он добавил главреда крупного левого сми в чат по планированию военной операции. И три дня никто этого не замечал.
Потому хочу обратиться ко всем, кто в беспамятстве писал бывшим, кто разбалтывал менеджерам корпоративные тайны бухгалтерии или взвешивал узбекские помидоры по цене обычных розовых. Переживаете? Не переживайте. Вообще больше никогда ни о чем таком не переживайте.
Помните, я гуляла по кладбищам? Конечно, не помните, но я повторю, мне приятно вспомнить. Люблю кладбища — в первую очередь, за истории. За каждым побитым витражом, за каждой полустершейся эпитафией и склепом, спроектированным так и никак иначе, стоит чья-то жизнь, а иногда целый род, уходящий корнями черт его знает в какие дебри. Вот лежит герой, рядом — его старшие родственники, и другие, еще старше, и каждый прожил свою удивительную жизнь и свою неповторимую эпоху. Разве не захватывающе?
Так оно пошло и поехало. Сперва прогулки между могил, затем стопки книг на эту и соседние темы. Дальше все как в тумане. Мозг очевидно такой: что мы любим? кладбища! а на кладбище у нас кто? мертвецы! а мертвецы что делают? восстают!
Три нехитрых шагах, и я уже смотрю лекцию философа Дмитрия Скворцова по — внимание — фильмам ужасов. Довольно любопытно, особенно часть про психологию страха. Это новинка Синхронизации, у них там вообще большие перемены.
Синхро переехали на свою платформу — теперь всё работает без замедлений, с тайм-кодами и личным прогресс-баром. Можно в любой момент вернуться к лекциям ровно с того места, где остановились. Ещё они обновили платформу, и она стала как-то глубже, если это слово применимо к визуалу.
В честь обновления — максимальная скидка 40%. По моему промокоду BOOKWORM годовая подписка обойдется в 10 800₽ вместо 18 000₽. Оплатить можно картой любой страны.
Я часто рекомендую Синхронизацию, а сейчас особенно. У них по-честному вдумчиво и обстоятельно, но такая подача, что приятно слушать или смотреть. Старые лекции, бесспорно, хороши, это уже классика, но новые вообще не уступают и всегда, скажем так, на острие.
Реклама. ООО «Культурная платформа «Синхронизация». ИНН 9721220961. Erid:2VtzqwNs3CcЧитать полностью…
Читаю кое-что о путешествиях. Автор пишет: «Подходит познакомиться странный русский».
Абзацем ниже выясняется, что странного русского зовут Артемий Лебедев.
Представьте: читаешь про ледяной ветер, бескрайнюю белую пустоту, про проход через Пролив Дрейка, где одно неверное движение — и всё, привет рыбам. И тут посреди северного ада появляется Артемий Лебедев, который, кажется, вот прямо сейчас объяснит, почему Пролив Дрейка — переоценённое унылое говно, айсберги недостаточно симметричны и вообще криво стоят, а на полярной станции даже кофе нормального нет.
Как же я с этого выпала.
Если вам попадались в книгах подобные внезапные вставки — расскажите.
Я с вау-новостью. Пишут, что 27 января 2026 года выйдут мемуары Жизель Пелико — француженки, чей муж почти десять лет усыплял её наркотиками, насиловал и позволял делать то же десяткам других мужчин. Следствие зафиксировало 92 эпизода насилия, в которых участвовали 72 человека.
Я следила за процессом, но не освещала его в канале, это был натуральный ад. Если не слышали, в Forbes есть неплохой материал по теме.
Издательство The Bodley Head, выпускающее мемуары, обещает не только личную историю Жизель, но также разбор судебного процесса, общественной реакции и того, как дело Пелико повлияло на отношение к домашнему насилию во Франции.
ОЧЕНЬ жаль, что нельзя оформить предзаказ уже сейчас.
Второй раз в жизни обнаружила себя в «Фонтанке», сегодня в интервью дорогого книготоргоблинай Лены из «Во весь голос». Приятно!
А первый раз был, кажется, в 2021 году. Тогда в материал попали мои сторис из ночной очереди в ЗАГС на Английской набережной. То был день открытия записи на лето, и мы с тогда еще будущим мужем, дубея на адовом февральском морозе, стояли в очереди с пяти утра в надежде забронировать слот для росписи. Мест и без того было мало, но мы, приехав в чертзнаетсколько, еще и были что-то типа пятидесятыми. Нашлись куда более рьяные желающие зарегистрировать брак, пришедшие к ЗАГСу накануне вечером. Так что если вдруг соберетесь повторять подвиг, заранее приготовьте термос и палатку.
В утренних синяках под глазами прошу винить нетфликсовский Adolescence. Четыре часовых эпизода, каждый снят одним дублем, без монтажных склеек, что само по себе безумие.
Первая серия сразу расставляет точки над i: тринадцатилетний Джейми Миллер насмерть забил одноклассницу кухонным ножом. Это факт. В этом смысле классической интриги не будет — никаких подозрительных незнакомцев за углом, неожиданных алиби или поисков настоящего преступника. С самого начала ясно, что преступление было, преступник найден. Вопрос в другом: как ребёнок, который ещё вчера гонял мяч во дворе, оказался способным на убийство? И кто в этом виноват?
Сюжет крутится вокруг обвинённого подростка, его семьи и разрушительных последствий ареста. Каждый новый допрос, каждый неосторожный взгляд прохожего превращается в токсичный элемент, который разъедает Миллеров изнутри. Процесс разрушения показан максимально детализированно, и техника съемки играет в этом ключевую роль. Камера становится молчаливым свидетелем, фиксирует не только реплики, но и скрытые эмоции героев. В сериале много крупных планов, которые позволяют видеть минимальные мимические изменения и считывать эмоции героев. Это феерия, высший пилотаж.
Кроме того, с учетом, что монтажные склейки отсутствуют, зритель оказывается как бы внутри каждой сцены: от утреннего захвата малолетнего убийцы спецназом, допросов и до сессии с психологом. Последней, кстати, целиком посвящена третья серия. Час разговора без единого разрыва, крышесносная, высококлассная, блестящая (три эпитета подряд — можете представить, как меня проняло) театральная игра. Некоторые моменты (допрос, погоня за другом Джейми, пару финальных минут) выжали меня в ноль, но это того стоило.
Если вы по какой-то причине еще не смотрели, выделите под это дело ближайший свободный вечер.
#кино
Наблюдаю роскошный скандал вокруг обложки нового «Ведьмака». «АСТ» выкатило обложку (ту, что слева), в ответ издательство довольно быстро обвинили в нейрохалтуре (и справедливо — обложка выглядит, будто её слепили на коленке из говна и палок), живой художник там даже не ночевал. И все бы ничего, но дальше началось веселье.
Автор «Собакистана» Виталий Терлецкий (если не читали, многое упускаете) предложил художникам поставить таймер и за 10 минут нарисовать альтернативную обложку к «Ведьмаку». В итоге твиттер заполонили десятки вариантов — от ламповых фанартов до феерического трэша в духе Adventure Time. Получилась по-хорошему дикая дичь, я такое очень люблю. Терлецкий собрал всё в тред, там же есть ссылки на авторов. Приятного залипания.
Для тех, кому лень включать vpn и идти в твиттер, сохранила пару шедевров. Покажу в комментариях.
Редко делюсь сиюминутными впечатлениями, но сейчас не могу удержаться. Читаю совершенно прекрасную средневековую «Книгу о граде женском» Кристины Пизанской. Текст написан более 600 лет назад, но при этом он звучит свежее и адекватнее, чем большинство схожих по теме работ последних лет двадцати. Бодрейший роман, местами чем-то напоминает крепкий женский стендап с панчлайнами, отсылками к истории и прожаркой патриархалов, уверенных, что место женщины у люльки, люлька на кухне, а кухня в церкви. Классная вещь. Подробный пост, разумеется, будет. И что-то мне подсказывает, что не один. А пока актуальная цитата.
Читать полностью…
Если у вас тоже случаются полуночные приступы любопытства, то вот вам вопрос, который не давал мне покоя сегодня: какая самая старая надпись известна человечеству?
Первым в голову пришёл «Эпос о Гильгамеше», который выцарапали на глиняных табличках почти четыре тысячи лет назад, но нет. Мне почему-то казалось, что древнейшие надписи могут быть какими-то прототипами эпоса, однако, все оказалось прозаичнее. Надо было изначально искать в офисах древних бухгалтеров, которые под скрип стилусов фиксировали вещи куда более насущные, чем подвиги Гильгамеша.
В общем, первая сохранившаяся надпись, как выяснилось, — это табличка из пивоварни Урука, которая датируется 3100 годом до н.э. Точно не ясно, что означают несколько табличек с упоминанием слова «Кушим», но скорее всего это был поставщик или владелец заведения.
То есть первый человек, чьи записи дошли до нас, не герой и не философ, а античный бухгалтер, который записал, что за три года на его предприятие привезли 29 000 мер ячменя. Может, он был выдающимся управленцем. Может, просто нудным, дотошным счетоводом. В любом случае, именно его записи пережили тысячелетия.
Так что если вдуматься, зачем вообще появилась письменность, ответ будет банален: чтобы фиксировать долги, передачи рабов, сделки с зерном и поставки пива. Всё как сейчас — люди могут сколько угодно говорить о культуре и вечных ценностях, но первым делом они записывают, кто кому и сколько должен.