Смешная история в США, про которую вряд ли напишут в российских СМИ, и правильно, потому что есть дела поважнее. Но я прочитал и поделюсь.
На этой неделе издание ProPublica выяснило, что судья Верховного суда Кларенс Томас годами бесплатно катается на дорогих яхтах и джетах, а также отдыхает в дорогущих отелях по всему миру. И все это — на деньги миллиардера Харлана Кроу, техасского девелопера и спонсора Республиканской партии. Томас — консервативный судья; либералы тут видят очевидный конфликт интересов. По идее Томас должен был отчитываться о таких подарках, но не отчитывался. Сам он говорит, что ему коллеги сказали, что это необязательно.
Томас — интересный персонаж: когда в 1991 его утверждали на пост, против него выдвигали обвинения в харасменте, это был один из первых случаев в Америке, когда такого рода дело обсуждали публично — и в итоге Томаса утвердили, а обвинившую его женщину Аниту Хилл более-менее смешали с грязью (см., например, фильм «Confirmation»). Но примерно с тех пор Томас — самый молчаливый и непубличный судья ВС. И его решения почти всегда поддерживают консервативную повестку.
Насколько я понимаю, с судьей ВС сделать почти ничего нельзя. Томас сказал, что не видит проблемы, все попыхтели, дело закрыто. Однако тут возникает собственно фигура его спонсора, Харлана Кроу. Ну девелопер и девелопер, республиканец и республиканец. Однако выясняется, что у него довольно специфические интересы. А именно: он коллекционирует меморабилию, связанную с диктаторами и нацистами. Например, вот так выглядит его приусадебный парк в Далласе: статуи Мао, Сталина и почему-то Че Гевары.
А в самой усадьбе — еще круче. Картины Гитлера висят рядом с картинами Рембрандта, также на стенах можно обнаружить оформленные, как музейные экспонаты, сервизы с нацистскими орлами и «Майн Кампф» с автографом. В 2015 году даже был маленький скандал, когда республиканский кандидат в президенты Марко Рубио проводил там фандрайзинг накануне Йом Киппура. А в соседней комнате нацистские гербы висят.
Самое смешное, что теперь всякие консервативные болтуны (типа Джоны Голдберга, автор бестселлера «Liberal Fascism») заступаются за Кроу и говорят: он настоящий патриот и поставил Сталина у себя в саду в рамках политики «ничто не забыто». Вполне вероятно, что это так и есть, но форма, мягко говоря, специфическая.
Выводов нет, последствий у всего этого тоже, скорее всего, никаких не будет, кроме репутационных. Но смешно — и хорошая иллюстрация того, сколь глубока кроличья нора американской политики.
Замечательный, можно сказать — жизнеутверждающий текст про нью-йоркского ученого и музыканта Дэвида Сулцера, а также про нейробиологию музыки и про то, как слушают и поют животные.
Сулцер, сын двух выдающихся психологов, много лет вел двойную жизнь. Днем он был занимался биологией — начинал с растений, потом переключился на изучение мозга; сейчас у него лаборатория в нью-йоркском университете Коламбия. А по вечерам Сулцер играл музыку — причем с кем только не, от Лу Рида до Генри Тредгилла (очень хороший авант-джазовый человек). Его университетским шефам это не нравилось, поэтому для своей музыкальной карьеры Сулцер взял псевдоним Дейв Солджер. Почти как Рон Суонсон и Дьюк Силвер в сериале Parks & Recreation.
В какой-то момент Сулцер объединил два своих занятия и стал изучать, как, собственно, работает музыка в мозге. Откуда берутся песни? Как они нас трогают, какие сигналы проводят? Сулцер начал изучать это дело на животных — и вот тут начинается совсем роскошная фактура. Он собрал оркестр слонов, которые, как выяснилось, очень ритмичные существа — и записал с ними три альбома. В какой-то момент в тексте появляется коллега Сулцера, который исследует, как поют птицы. Он собрал колонию зебровых амадин в несколько сотен особей — и ставит с ними музыкальные эксперименты. Например, он сделал для них своего рода плеер, замаскированный под самца: нажимая на разные рычажки, птицы могли выбирать, что этот самец будет им петь. Постепенно возникли паттерны: амадины предсказуемо любили духовые инструменты, а еще — индонезийский гамелан. Самой непопулярной оказалась гаражная нойз-рок группа из Мемфиса The Oblivions: птицы, услышав их песню, отпрыгивали и кричали, больше к этому рычажку они не подходили.
Ну и там еще масса таких прекрасных деталей, которые в целом складывают в очень интересную картину того, что такое музыка с точки зрения нейробиологии и науки и мозге. Вот, например, такой поэтически-научный пассаж:
“Music is so ingrained in us it’s almost more primitive than language,” Sulzer told me. An old man with Alzheimer’s might hear a Tin Pan Alley tune and suddenly recall his daughter’s name. A young woman with Parkinson’s will stand frozen on a stair, unable to move her legs, but if she hums a rhythm to herself her foot will take a step. “I know of one man who had a stroke so severe that he could barely talk,” Sulzer said. “But he could still sing.” Music is a kind of skeleton key, opening countless doorways in the mind.
Ну и нельзя не отметить первый абзац. Это, конечно, образцовая нарративная экспозиция.
Luk Kop didn’t seem to have the makings of a musical prodigy. He didn’t hum made-up tunes to himself as a youngster or shake his head when someone sang flat. He didn’t build instruments out of sticks and gourds or blow trumpet solos as a five-year-old. He had a brief moment of fame as a child actor, in the Disney film “Operation Dumbo Drop,” but grew into a sullen and ungainly teen. When the composer and instrumentalist Dave Soldier first met him, in Thailand, in 2000, Luk Kop spent most of his time eating grass and hanging around with the other elephants. He’d been deemed too truculent to mix with tourists.
Ну то есть — нам начинают рассказывать историю героя, а потом оказывается, что этот герой — слон. Обожаю такое.
https://www.newyorker.com/magazine/2023/04/03/david-sulzer-profile-neuroscience-music
Сегодня еще один день ужасных новостей. В Екатеринбурге задержали моего знакомого, прекрасного журналиста Эвана Гершковича. Обвинения звучат чудовищно; очевидно, что Эван занимался своей работой, которая не имеет отношения к шпионажу. Последнее время Гершкович работает в Wall Street Journal, но до этого много лет был корреспондентом Moscow Times, которые и сейчас остаются хорошим независимым изданием о России. Их можно поддержать.
Весной 2020 года в больнице в Вашингтоне умер писатель Аче Карилло — подхватил ковид на фоне лечения от рака простаты. Карилло много лет работал в Университете Джорджа Вашингтона на филфаке — преподавал латино-американскую литературу и письмо. Еще в 2004 году он выпустил успешный в литературных кругах роман «Loosing My Espanish» — про учителя истории, который родился на Кубе, а теперь работает в Чикаго. Роман был отчасти автобиографическим: сам Карилло тоже был афрокубинцем, семья которого переехала в США, когда он был ребенком, и таким образом размышлял о своей идентичности. Своему мужу он рассказывал, что много лет провел в Пуэрто Рико; в их доме висела картина, на которой был изображен старший сводный брат писателя, который погиб от суицида.
Когда Карилло умер, его некролог напечатали в The Washington Post, изложив всю историю с эмиграцией кубинской семьи и так далее. Вскоре там появился комментарий: женщина, которая утверждала, что она племянница покойного, писала, что в некрологе примерно все неправда. Карилло на самом деле звали Гленн Кэрролл. Он родился в Детройте, в афро-американской семье. У него не было никаких кубинских корней. Он никогда не жил в Пуэрто-Рико. И так далее.
И действительно: в итоге выяснилось, что писатель вообще с раннего детства любил про себя выдумывать все подряд, от мелких фактов до базовых данных, а в начале 2000-х по сути заново изобрел свою биографию — и скрупулезно разделял две свои жизни: парня из детройтской семьи — и афрокубинца, работающего в престижном университете. Его работодателям никогда не приходило в голову проверить его резюме — а если бы они его проверили, они бы узнали, что он врал примерно во всем. Например, Карилло говорил, что шесть работал «на телевидении», а в реальности он шесть лет занимался повышением квалификации сотрудников колл-центра HBO.
Но эта история, конечно, не про мошенничество, а про то, что такое идентичность, где кончается литература и начинается жизнь — и насколько приемлемо то, что этот конкретный человек, судя по всему, не отличал их друг от друга. Вот как об этом говорит его муж; это, на мой взгляд, самая точная цитата в тексте — и, так сказать, наводящая на размышления: «Since there’s no such thing biologically as race, it has to be a cultural construct, and if it’s cultural then it’s performance».
Но там внутри еще много подробностей и разных суждений. Отдельное спасибо, что бессмысленный, на мой взгляд, термин «культурная апроприация» в тексте не появляется.
https://www.newyorker.com/magazine/2023/03/20/h-g-carrillo-the-novelist-whose-inventions-went-too-far
В российский прокат на днях выходит фильм «Нюрнберг»; очевидно, Нюрнбергский процесс будет много обсуждаться. Собственно, уже обсуждается: вот, например, хороший текст Юрия Сапрыкина, который не про фильм, а про сам процесс и про то, как на него сейчас можно смотреть из России.
В частности, там упоминается недавняя книжка американки Франсин Хирш «Soviet Judgment at Nuremberg». Я ее недавно прочитал (спасибо за совет Егору Сенникову) и могу посоветовать тем, кто готов иметь дело с нарративом академического типа, в который упаковано большое количество увлекательной фактуры. То есть Хирш, с одной стороны, старается каждую главу начинать с какой-то сцены и одушевлять персонажей, с другой — судебный процесс есть судебный процесс, а книга представляет собой его прилежную хронику: день за днем советские делегаты и их коллеги из других стран выслушивают и допрашивают свидетелей, смотрят фильмы со свидетельствами военных преступлений, подают ходатайства, спорят с судьями, а вечерами пьют в гостях друг у друга.
Книжка, как понятно по названию, сфокусирована именно на деятельности советской делегации, хотя и подробное представление о ходе всего процесса по ней составить, конечно, можно. Так вот, если руководствоваться книгой Хирш, фильм про «наших» в Нюрнберге можно было бы делать в двух направлениях.
Первое — это комедия. Поскольку Сталин, Молотов и Вышинский хотят контролировать все происходящее в ручном режиме, а нет ни времени, ни ресурсов (тупо отсутствует достаточное количество хороших переводчиков с немецкого на русского; понятно, что с такими людьми происходило во время войны), все получается через жопу — советская делегация вечно опаздывает с заявлениями, их застают врасплох и обвиняемые, и американцы; в какой-то момент главный советский обвинитель Руденко, в очередной раз подписав что-то не то, вообще исчезает на несколько дней и потом обнаруживается в Лондоне с какими-то маловразумительными извинениями. И так — всю дорогу: Сталин представляет себе суд как ультимативный показательный процесс, а союзники — как настоящий суд, и из-за этого все время возникают какие-то недоумения и гэги.
А второй путь — это драма про советского правоведа Арона Трайнина, человека, который фактически изобрел понятия «преступление против мира» и «преступная агрессия» и ввел их в мировой юридический контекст, был интеллектуальным мотором советской делегации в Нюрнберге, а потом чудом выжил во время сталинской кампании против «космополитизма» и, в общем, так никогда и не обрел признания.
Впрочем, что-то подсказывает мне, что фильм Николая Лебедева будет показывать совсем другое.
https://www.amazon.com/Soviet-Judgment-Nuremberg-International-Military-ebook/dp/B0876CRCL2/
Сходил на некоторое количество документальных фильмов в рамках Берлинале. Запомнились два.
Первый — «Iron Butterflies», фильм украинского режиссера Романа Любого про катастрофу малазийского боинга и ее расследование. При этом сам фильм не расследовательский и вообще не журналистский. Да, тут тщательно и остроумно (именно остроумно, при всей тяжести темы) собраны факты — из видео из соцсетей, презентаций расследовательской группы, личных архивов родственников жертв и так далее, вплоть до безумных теорий с российских телеканалов. Но из всего этого фильм делает не нарратив, а поэзию. Главное в нем — это почти сновидческие черно-белые сцены, специально снятые для фильма: солдат умывает заблеренное лицо, люди в деревенском доме слышат звуки падающих тел и так далее. Очень интересный и неожиданный способ работы с таким материалом.
Второй — «Seven Winters in Tehran», фильм немецкой режиссерки Стеффи Нидерзолль о деле Рейхане Джаббари. Она жила в Иране; когда ей было 19, ее попытался изнасиловать какой-то уважаемый мужчина со связями с иранскими спецслужбами. Она ударила его ножом и убила. Суд признал ее виновной в предумышленном убийстве; семья убитого потребовала, чтобы девушку повесили (отдельно интересно, как устроено право в Иране — суд оказывается своего рода процедурным посредником в осуществлении кровной мести). Следующие семь лет семья девушки пыталась убедить родственников убитого ее простить, а она сама, сидя в тюрьме, постепенно стала активисткой за женские права с мировой славой. В принципе, история понятная и не единичная, и то, что мы знаем о мире вообще и об Иране в частности, заставляет предположить, чем все закончится, но именно с точки зрения драматургии все сделано исключительно пронзительно, и в финале рыдал весь зал.
Не знаю, можно ли это будет посмотреть где-то, кроме фестивалей, но если будет возможность — рекомендую.
Слышали про синдром самозванца? Не все так однозначно.
Критическая история одного из самых популярных сейчас психологических вердиктов (наверное, это все-таки не диагноз), из которой выясняется, что:
— само явление описали в 1970-х две успешных американских женщины, которые сошлись на том, что им все время кажется, что они сейчас провалятся и их разоблачат, хотя обычно все получается очень успешно;
— описывали они его на примере выборки таких же успешных женщин: профессорок, юристок, ученых, врачей;
— авторки исследования назвали это «феномен самозванца», а не «синдром», и это важное различие: «the phenomenon is “an experience rather than a pathology,” and their aim was always to normalize this experience rather than to pathologize it».
Дальше их статья потихоньку набирала популярность, а взрыв произошел в эпоху соцсетей и селф-хелпа, когда «синдром самозванца» начали диагностировать себе абсолютно все вне зависимости от гендера и социального положения.
Все, да не все: в последние годы против «синдрома» возникло мощное движение, и этот спор в целом отражает спор между феминизмом второй волны и третьей. Ревизионистки — в основном это представительницы расовых меньшинств — указывают на то, что «синдром самозванца» превратился в своего рода отвлекающий маневр: с помощью него замыливают вполне реальные препятствия, с которыми, например, афроамериканки или латиноамериканки встречаются, пытаясь делать карьеру. То есть — не надо нам говорить, что все у нас в голове, потому что это не у нас в голове, а это вполне реальный институциональный сексизм, расизм и так далее. И вообще выясняется, что, видимо, «синдром» этот легитимно характеризует какие-то психологические вещи для конкретного поколения белых женщин, но не факт, что для кого-либо еще.
Там еще много интересных рассуждений и анекдотов вокруг всей этой истории; в частности, хорошая мысль, что обратная сторона спроса на «синдром самозванца» — успех настоящих самозванцев, которые себя никакими самозванцами не считают, и почти нездоровая популярность историй про них. См. Анну Делви, Элизабет Холмс, тиндер-свиндлера, а также, например, Ольгу Карчевскую (в этой истории одинаково поражают объемы лжи и кровожадность разоблачителей).
И еще смешное: получается, что вообще-то по-русски будет корректно «синдром самозванки».
https://www.newyorker.com/magazine/2023/02/13/the-dubious-rise-of-impostor-syndrome
На мой взгляд, текст по итогу запутавшийся и не очень внятный; с другой стороны, это как будто неплохо отражает состояние поднятых в нем вопросов в том числе в моей голове. Ну и еще интересно, что здесь есть — через Саида как раз — рефлексия по поводу имперской составляющей в британской классической литературе, но даже не упоминается возможная (неизбежная?) имперская составляющая в современной американской литературе, к которой Батуман вообще-то принадлежит куда более основательно, чем к русской классической. (Это я не с точки зрения вотэбаутизма, а с точки зрения интересных путей рефлексии.)
При этом прочитать / подумать все равно стоит; если что, Батуман — авторка одного из самых моих любимых нарративных журналистских текстов вообще.
Десять лет назад, в 2012 году, 25-летний Станислав Богданов помог мировому судье в поселке под Новгородом открыть ворота, чтобы тот смог заехать на машине на свой домашний участок. Судья пригласил Богданова зайти в гости. Через некоторое время хозяин отпустил нетактичную ремарку, и гость начал его убивать. Убивал несколько часов — кочергой и гантелями, не реагируя на просьбы о пощаде, параллельно выясняя пин-коды от карт.
Богданова задержали, судили и как рецидивиста приговорили к 23 годам тюрьмы. Летом 2022-го в колонию, где он отбывал срок, приехал Пригожин, чтобы вербовать заключенных на войну. Богданов вписался. Через пару недель он уже был на фронте. Еще через восемь дней ему удаляли ногу в луганском госпитале. Теперь он лечится в санатории под Анапой, получает 200 тысяч рублей в месяц и планирует связать свою жизнь с ЧВК «Вагнер».
Для этого материала — «Холод» выпустил его совместно с «Новой вкладкой» — журналистка Нина Абросимова нашла Богданова и поговорила с ним. Кажется, это первый случай, когда заключенный, ставший вагнеровцем, сам рассказывает свою историю. Был еще Евгений Нужин, но тот сдался в плен, что дает заведомо другую риторику. Богданов интересен как раз тем, что он абсолютно не раскаивается ни в чем; вообще это леденящая душу историю о происхождении зла из долбоебства.
(Важно при этом, что в материале есть и разговор с сестрой человека, которого убил Богданов. Нина рассказывает не только про убийцу, но и про жертву — и про боль, которую испытывают его родственники прямо сейчас.)
В разговоре с Богдановым меня больше всего изумили два момента. Первый — где он рассказывает, собственно, про убийство. он очень хорошо помнит все, что делал, и совершенно непохоже, чтобы он о чем-либо сожалел. Ну убил и убил. «А зачем он меня разозлил?» — такая примерно риторика.
Второй — тот, что в заголовке материала. Богданов говорит, что в колонии его просили остаться (якобы он очень хорошо работал в швейном цехе), Но он отказался: «Вы думаете, меня там убьют? Вы меня в колонии быстрее убьете — морально». Я совершенно сломал мозг об эту формулировку. Вся эта история в конечном итоге — о морали и ее отсутствии. Очевидно, что у Богданова эта мораль устроена примерно в режиме «всех против всех». И поразительно, что российская исправительная система устроена так, что рисковать собой на фронте для него оказывается более выгодным, чем спокойно сидеть в колонии.
Как будто это что-то объясняет про всю эту историю с вербовкой заключенных. вообще, по тому, что говорит Богданов, видно, что Пригожин, видимо, довольно умело конструирует для этих людей общность. Поскольку ни к какой общности они никогда не принадлежали, это получается, судя по всему, легко: абсолютная лояльность, купленная за какие-никакие положительные гарантии — и четкие отрицательные (пресловутая кувалда). Есть в этом какое-то дьявольское хитроумие.
Про Богданова важно не только то, что он говорит, но и как он говорит — можно послушать подкаст, сделанный по этому материалу, он производит отдельное впечатление. В каком-то смысле это очень узнаваемая интонация. Пока я работал над этим материалом, у меня в голове крутилась хрестоматийная песня Майка Науменко про гопников. Она ужасно устарела по фактуре, да и по пафосу, наверное, — дегуманизация и все такое прочее. Но я смотрю на этого человека, читаю и слушаю его слова и думаю: это гопники. Они мешают мне жить.
https://holod.media/2023/01/20/prison-wagner-freedom/
Зачем изучать сталинизм?
Много интересного в последнем номере НЛО. Евгений Добренко рассказывает о превратностях занятия соцреализмом в годы перестройки: в те годы на полках спецхрана соседствовали давно стоявшие там Мандельштам и Солженицын, с одной стороны, и вся прославляющая Сталина литература - с другой. В брежневские годы было принято делать вид, как будто прославляющей Сталина литературы не существует, и этот идеологический айсберг остался непонятым. Казалось, зачем бороться за допуск к сталинским писателям Бабаевскому и Суркову, когда еще не возвращены Булгаков и Бабель?
В результате литература как крупнейшая культурно-идеологическая институция по формированию советского воображаемого, советский язык и ментальные клише остались неисследованными. "Спустя тридцать лет можно констатировать, что без работы с этим механизмом, без анализа этой культуры история обречена на рецидивы, чему свидетельством — политическая культура современной России, - пишет Добренко. - В стране, где огромное число людей величайшим политическим деятелем признает величайшего в ее истории политического преступника, есть вещи поважнее, чем литература".
Сначала сталинская культура игнорировалась по политическим причинам, а потом - просто как недостойная рассмотрения. В обзорной статье Добренко рассказывает, как со сменой поколений в русистике менялась ее повестка. Один из важных выводов Добренко: "Советский проект отнюдь не был классовым, но был типичным национальным модернизационным проектом, лишь завернутым в марксистскую риторику. Только в идеологической проекции холодной войны русская революция была центральным событием ХХ века. В национальной перспективе центральной точкой становился сталинизм.
Революция 1917 года оказалась лишь толчком, тогда как фундаментальные основы советской нации являлись продуктом именно сталинизма, в котором был создан и укоренен экономический, политический, идеологический и культурный фундамент советского режима, просуществовавшего в созданных Сталиным рамках еще почти четыре десятилетия после его смерти. Постсоветская идентичность опирается на прежние советские традиции, корни которых не столько в революции, сколько в сталинизме".
Добренко хорошо пишет о значимости изучения именно массовой культуры сталинского периода: "Фундаментально отличным от предыдущих веков и либерально-демократических режимов образом культура чрезвычайно важна для диктаторских режимов и основанных на насилии национальных
государств. Она важна потому, что является универсальным орудием политической власти: как необходимый объект централизованного планирования и координации; как способ дотянуться, кооптировать или противопоставить политических субъектов; как домен, который не может быть оставлен в руках традиционных патронов, поскольку культура является единственным способом производства властью собственного образа и легитимации.
Культура рассматривается как домен, который должен быть поставлен под контроль и наблюдение государства. Поэтому культура современных диктатур, включая сталинскую, перемещается за пределы своего традиционного пребывания при дворах, в салонах, галереях, театрах. она выходит на площади, в библиотеки и школы, в государственные институции, на спортивные арены, на телевидение. Все это делает изучение сталинской культуры чрезвычайно актуальным в современной России, где практики власти вырастают из сталинизма".
"Сталинизм, будучи продуктом всей российской политической культуры, является генетической болезнью постсоветского общества. Проект постсоветского национального и культурного строительства без лечения или хотя бы без диагностирования этой болезни обречен на провал".
Одна из проблем, с которой регулярно приходится сталкиваться журналистам и редакторам: самые важные темы (в диапазоне от бедности до медицины) — одновременно самые сложные; их очень трудно охватить целиком — но если описывать частично, что-то важное неизбежно теряется. Решать эту проблему можно по-разному; самый частый способ — вы выбираете нескольких героев, которые репрезентируют разные ключевые аспекты темы, а потом сводите их вместе через композицию и контекст.
Но есть и другие способы. Вот ключевой материал недавнего климатического номера «Нью-Йорке». Это буквально the state of climate change, попытка в одном тексте рассказать о состоянии одного из самых комплексных сюжетов на планете. И они это делают через словарь: от A до Z, и получается классно, потому что этот подход позволяет технически объединить очень разные сюжеты — от активизма имени Греты Тунберг до стартапов, которые делают самолеты на батарейках, — и очень разные смыслы: от технологического оптимизма (мы уже много придумали и придумаем еще больше) до философского пессимизма (катастрофа уже происходит, и останавливать ее слишком поздно).
(Еще в том же журнале любопытный репортаж о научном путешествии в Антарктиду; грубо говоря, там рассказывается о жюль-верновского размаха приключении, вся цель которого по итогу в том, чтобы сбросить один зонд в глубину тающего ледника и снять с него показания.)
https://www.newyorker.com/magazine/2022/11/28/climate-change-from-a-to-z
Поддержите независимые СМИ — например, «Медузу».
Посмотрел вчера «Meet Me in the Bathroom» — новейший док про нью-йоркскую инди-сцену рубежа 1990-х и 2000-х. Сняли те же люди, что делали великий фильм-концерт LCD Soundsystem «Shut and Play the Hits»; метод — как в «Марадоне» Асифа Кападии: никаких говорящих голов, только архивные съемки, поверх которых говорят герои; эффект — мощнейший ностальгический трип.
1999 год, в Нью-Йорке с музыкальной точки зрения некоторый застой — или, во всяком случае, так это вспоминают сами участники сцены. Появляется антифолк; Адам Грин и его друзья бегают по улицам полуголые и сочиняют комические куплеты про хипстеров; в том же клубе поет песни под гитару Карен О. На одной из вечеринок Грин знакомится с пьяным Джулианом Касабланкасом и узнает о существовании группы The Strokes; тем временем О встречает Ника Зиннера и создает Yeah Yeah Yeahs; где-то рядом мыкаются Interpol и TV on the Radio. По-настоящему все начинает цвести, когда музыканты переезжают в пока еще дешевый Бруклин — и когда их начинают звать на гастроли в Великобританию: там The Strokes внезапно выясняют, что они уже суперзвезды. Параллельно по Манхеттену бродит меланхоличный взрослый звукорежиссер Джеймс Мерфи — а потом пробует на вечеринке экстази и решает, что нужно делать музыку самому.
Это общая фабула первой трети — дальше будут синдром второго альбома, проблемы со славой, героин, депрессия; заканчивается все джентрификацией Бруклина при мэре Блумберге (остроумный конец, потому что к концу 2000-х у героев все уж слишком по-разному, чтобы можно это было свести воедино как-то по-другому). Но, конечно, главное тут — не арка, а детали и архивные съемки: первые оголтелые концерты The Rapture; гитарист The Strokes Альберт Хаммонд и его друг Райан Адамс приходят обдолбанными в эфир к Кортни Лав на MTV и засыпают на диване; изумительная история, как ирландский техно-диджей Дэвид Холмс довел Джеймса Мерфи до собственного лейбла; домашний бруклинский фестиваль, где друг за другом играют Liars и Yeah Yeah Yeahs в прайме — ну и так далее.
Не знаю, будет ли это интересно смотреть людям, которые в начале 2000-х не переписывали друг другу альбомы этих групп на болванках с mp3 и не качали их часами в первых пиринговых сетях (один из мини-сюжетов фильма — Пол Бэнкс очень расстраивается, когда второй альбом Interpol сливают в сеть; черт возьми, я помню, как это было!). Вообще, наследие всей этой сцены в историко-культурном смысле, пожалуй что, спорное: LCD Soundsystem — великая группа, Interpol — плохая, Адам Грин, кажется, больше повлиял на российских музыкантов, чем на земляков. Ну и ладно. Если вы помните ЖЖ-коммьюнити i_am_rare, это точно не худший способ провести два часа.
«Meet Me in the Bathroom» можно легально посмотреть в Америке, а нелегально сами найдете.
За последние десять лет Ник Кейв изобрел заново не только песни (слово «свои» тут не пропущено), но и то, что их окружает: вместо обычных интервью он теперь почти всегда сопровождает свои альбомы документальными проектами, которые их так или иначе комментируют и углубляют. С «Push The Sky Away» это был великий фильм «20 000 Days on Earth» (один из лучших документальных фильмов про музыку вообще, на мой взгляд); со «Skeleton Tree» — камерный и душераздирающий «One More Time with the Feeling». И вот недавно вышла «Faith, Hope and Carnage» — книжка диалогов Кейва с его другом-журналистом Шоном О’Хэйгеном, своего рода словесный аккомпанемент к двум последним записям музыканта. Возможно, это самая целительная книга, которую я читал в этом году.
Кейв и О’Хэйген начинают разговаривать в 2020 году: вокруг коронавирус; недавно вышел великий альбом «Ghosteen» (прошу прощения за обилие превосходных степеней, но они кажутся мне оправданными; «Ghosteen», я думаю, — это одна из самых удивительных записей последних десяти лет); Кейв с Уорреном Эллисом садятся придумывать то, что станет альбомом «Carnage» — песни буквально рождаются и обретают форму на глазах читателя, и это удивительное впечатление. Самый значимый фон бесед — гибель 15-летнего сына Кейва Артура, которая полностью поменяла мироощущение Кейва, его отношение к жизни и к людям, его музыку. Примерно на втором разговоре умирает Хэл Уиллнер — американский продюсер, с которым Кейв дружил и записывался. Еще через пару разговоров умирает мать Кейва. Еще через несколько — его первая большая любовь и творческая партнерка Анита Лэйн. Смерть осеняет эти разговоры, но их не назовешь депрессивными или даже скорбными; одна из главных тем книги — это счастье как протест против катастрофы; очень актуальный сюжет.
Много и другого. Кропотливые разговоры о том, в чем ценность песни, как они создаются, что значат. Вбросы баек о далеком прошлом — иногда трагических (Кейв узнает о смерти отца, когда мать забирает его из полицейского участка — его задержали по подозрению в ограблению), иногда смешных (роскошная история о том, как Кейв единственный раз в жизни пропустил свой концерт, когда его забрали в полицию в Нью-Йорке, поймав со свежекупленным героином). Рассказы о Мике Харви, Бликсе Баргельде, Уоррене Эллисе. Беседы о боге. Афоризмы («надежда — это оптимизм с разбитым сердцем»). Масса инсайдов о том, как записывались «Skeleton Tree» (Кейв говорит, что очень плохо запомнил тот период, потому что был почти в беспамятстве из-за гибели Артура; сам альбом он не может слушать, хотя написан он почти целиком был до смерти сына), «Ghosteen» и «Carnage». Куча ценнейших, по-моему, советов музыкантам — да и вообще любым людям, которые занимаются творчеством. Местами ощущение, что книжка выстроена по логике длительной психотерапии; особенно — когда в предпоследней главе Кейва прорывает, и он очень подробно рассказывает о дне гибели Артура и том, как они с женой жили следующие несколько месяцев.
В общем, это чрезвычайно утешительное и обогащающее чтение — о музыке, да, но в первую очередь — о боли и о том, как прожить ее как ценность. В былые времена я бы побежал в ИМИ лоббировать перевод на русский, а сейчас просто порекомендую.
P. S. Под впечатлением от «Faith, Hope and Carnage» поискал, какие собственно биографии Кейва существуют, и обнаружил, что есть только книжка 1997 года — и совсем недавний труд про его молодые годы (он даже немного обсуждается в книге; Кейв признается, что хотел наложить вето на печать, но потом передумал). То есть, похоже, ничего, что заходило бы в 21-й век, пока не написано. Или я что-то пропустил? Напишите в личку, если кому-то что-то попадалось.
https://www.amazon.com/Faith-Hope-Carnage-Nick-Cave/dp/0374607370
Большой, журнального, если не книжного масштаба материал The New York Times про Россию на войне с Украиной; своего рода промежуточное подведение итогов с наметкой будущих перспектив.
Пересказывать в общих чертах нет смысла, потому что в общих чертах и так все понятно: все очень плохо, а будет еще хуже (фигурирует цифра, что Путин готов к общим потерям в 300 тысяч человек, это производит впечатление, но вряд ли о чем-то специально говорит). Материал интересен деталями, их очень много — от рассказов про то, как Путин отъезжал от реальности в прошлом году, до баек с передовой. Собственно, с точки зрения фактуры его основа — материалы, которые газете передали украинские власти; среди них, в частности, дневник российского военного (в материале есть фото рукописи) и армейские документы, где фиксируется процесс распада здоровья и морали захватчиков.
Отдельно мне запомнился рассказ мужика, которому в 2016 году дали миллион с лишним долларов, чтобы он «загримировал» разваливавшуюся базу Кантемировской дивизии перед визитом высокого начальства — оно собиралось проинспектировать итоги модернизации базы. И еще тот факт, что Евгений Нужин — человек, которого пригожинцы убили на камеру кувалдой — находясь в плену, успел дать интервью NYT и его даже сфотографировали.
С профессиональной точки зрения ужасно интересно было бы узнать, как это делалось. У материала шесть основных авторов; сообщается, что вклад внесли еще 18 (!) корреспондентов и трое переводчиков — плюс шесть продюсеров и картограф. Все это делится на шесть больших глав; вероятно, каждый основной автор писал по главе, привлекая фактуру от авторов поменьше. А сводил все это вместе, должно быть, редактор — но редакторы тут как раз нигде и не названы. Вот так всегда.
https://www.nytimes.com/interactive/2022/12/16/world/europe/russia-putin-war-failures-ukraine.html
(Поддерживайте независимую журналистику — например, «Медиазону».)
Очень яркая история про то, как капиталистическая этика выгоды разрушает самые благие намерения.
В американской системе страховки Medicare предусмотрено, в частности, государственное финансирование хосписов. Компании, которые этим занимаются, получают от правительства деньги на каждого пациента (разные суммы в зависимости от тяжести заболевания) — и должны облегчать его страдания и смерть. Все логично, что может пойти не так? Как выясняется, примерно все, поскольку целью компаний быстро становится не забота о пациентах, а заработок, — а контроль за ними заведомо ослаблен еще и потому, что там очень многое остается на усмотрение врачей: если доктор сказал, что этот человек умирает и ему нужна помощь, кто будет с этим спорить?
В итоге хосписы в США превратились в огромную коммерческую индустрию с кучей злоупотреблений. Подкупленные компаниями врачи прописывают сотни пациентов как умирающих — на них выделяются деньги, люди об этом даже не знают. Администраторы компаний мотивируют своих сотрудников, обычных медсестер и медбратьев, приводить как можно больше новых клиентов — примерно с той же риторикой, как это делают, не знаю, владельцы салонов мобильной связи. Существуют сотни компаний, прописанных по одному адресу, где происходит буквально ничего; по сути это просто юрлица для получения денег.
Медбратья и медсестры регулярно сами обнаруживают, что происходит какая-то хрень, и жалуются в органы, но и там все непросто — обычно до суда дело не доходит, все заканчивается небольшими штрафами, компании продолжают работать, и все довольны, так как сумму штрафа делят между собой государство и жалобщики. Каркас текста по ссылке — один конкретный кейс, совсем уж вопиющий: тут хоспис-компания пошла в суд; судья оказалась плотно с ней связана; сначала очень странно разделила дело на две части, потом заявила, что вердикт присяжных не годится, и сама вынесла вердикт в пользу хосписов. Прокурор по делу так охренел, что сначала впал в депрессию и несколько дней не вылезал из кровати, а потом уволился, прихватив с собой дюжину конфиденциальных жалоб на хоспис-компании. Он начал звонить этим компаниям и предлагать им содержание этих жалоб. Его поймали на встрече с клиентом (точнее, притворившимся им агентом ФБР); бывший прокурор был в парике.
И таких поворотов в этой истории масса. Текст читается как сценарий оскаровского фильма вроде «99 Homes» или «Big Short»; может быть, этот фильм еще будет сделан.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/05/how-hospice-became-a-for-profit-hustle
(Постараюсь потихоньку вернуться к тому, чтобы писать сюда не только про свои тексты. Поддерживайте независимую журналистику — например, телеканал «Дождь».)
Вышла блестящая рассылка Kit про понятие «неолиберализм» и его применимость к путинскому режиму. Если вы не очень понимаете, что означает это ходовое словечко и, главное, почему путинскую Россию называют радикальным вариантом неолиберального капитализма, хотя сам Путин вроде критикует неолиберализм, — почитайте этот текст. Мне просто нечего к нему добавить, база.
Его автор Георгий Ванунц помимо прочего закончил в 2019 году политфилософию в Шанинке и защитил очень сильную магистерскую про Шумпетера, получившую премию. Качество этой рассылки ещё раз подтверждает уровень политфилософов.
Декабрьским вечером 2022 года 60-летняя почтальон Виктория Луданная из поселка Шумный Хабаровского края готовила ужин. Вдруг она услышала лай собак и по опыту последних недель сразу поняла — где-то рядом тигр. Ее годовалая чихуахуа по кличке Умка неслась в сторону дома «с недетским лаем». Луданная ринулась к двери, чтобы впустить ее. В открытую дверь вбежала Умка и следом за ней — лохматый, как Виктория теперь вспоминает, тигр. В ее доме сквозной коридор. Умка «в ужасе» выбежала на улицу в следующую открытую дверь, тигр — за ней. Луданную на мгновение «прошибло шоком», но она, чтобы спасти любимую собаку, сразу же схватила швабру и с матом погналась за тигром. Испуганный зверь убежал прочь из ее двора. За этой картиной наблюдал сын Виктории, который на крики матери выбежал из бани.
Изумительный текст Иры Кравцовой про то, как последние полгода амурские тигры кошмарят людей и собак в Хабаровском крае. Хоть что-то хорошее в российской журналистике на этой кошмарной неделе.
Отдельно круто, что фактически это история про то, как Владимир Путин испортил жизнь людям и зверям, живущим буквально посреди негде. Вертикаль власти в действии. Причем людей, которые жалуются на тигров, еще и штрафуют по статье — какой? Правильно, о фейках. Ну и там еще масса выдающихся деталей — как обаятельных, так и трагичных.
https://novayagazeta.eu/articles/2023/03/28/vdrug-tigr-menia-skhvatit-i-uvoloket
Поддержите независимую русскоязычную журналистику — например, донатом «Новой газете»
Оказывается, ровно 20 лет назад началось американское вторжение в Ирак. Абсолютно не привязываясь к этой дате, последние полторы недели слушаю про нее подкаст «Blowback» — он тоже к ней не привязывался и вышел в 2020 году.
Два леволиберальных журналиста, не скрывающих своих убеждений и взглядов (в случае войны в Ираке это означает, в общем, презрительную ненависть ко всему американскому истеблишменту), сначала пунктирно излагают предысторию войны от Ирака 1950-х до «Бури в пустыне», а потом очень подробно рассказывают, как от 11 сентября дошло до вторжения и чем оно обернулось. Стилистически сделано очень бодро, местами на грани стендапа, притом что материал в основном крайне мрачный: ложь, коррупция, пытки, военные преступления. Притом что, повторюсь, авторы открыто ангажированы, подкаст максимально фундированный, а источники максимально мейнстримовые. Все это очень интересно, мерзко и местами узнаваемо; и хотя понятно, что война в Украине похожа на войну в Ираке главным образом тем, что обе — преступные, иногда возникают очень мощные дежавю.
(У подкаста есть еще два сезона, про Кубу и про войну в Корее; постараюсь добраться и до них.)
https://blowback.show/
Netflix выпустил документальный минисериал про исчезновение самолета MH370. Думаю, все помнят: в марте 2014 года «Боинг»-777, летевший из Куала-Лумпура в Пекин, посреди Южнокитайского моря пропал со всех радаров; потом выяснились очень странные подробности про его траекторию — он развернулся, летел еще семь часов и окончательно пропал где-то в максимально недоступных районах Индийского океана; была куча теорий; ни одного тела так и не нашли, какие-то обломки всплыли на побережьях Африки, но насколько это те обломки, тоже есть разные мнения. Подробнее пересказывал вот тут.
Даже странно, что док про это вышел только сейчас. Там три серии — с одной стороны, они устроены как прямой рассказ хода событий; с другой, каждая вращается вокруг одной из теорий исчезновения. На мой вкус, многовато планов «человек многозначительно смотрит в компьютер», зато очень деликатно сделаны реконструкции. Но это все не так важно, важнее — как сериал ходит по тонкой грани между ответственной документалистикой и конспирологией. Я так и не понял, как я оцениваю эту ходьбу, но, во всяком случае, про это интересно думать.
Первая серия строится вокруг версии про то, что самолет специально разбил пилот (это самая общепринятая гипотеза). Вторая — вокруг теории, что самолет угнали русские в Казахстан, чтобы отвлечь внимание от аннексии Крыма (гм!). Третья — вокруг теории, что на самолете был какой-то груз с ценными американскими технологиями, которые вывозили в Китай, и его попытались в Южнокитайском море перехватить американцы, а когда не получилось — сбили и подделали все спутниковые данные (гм!!!). Сценарно сделано так, что в какой-то момент начинаешь если не верить, то сомневаться, тем более что основные защитники второй и третьей версии — вроде как адекватные независимые журналисты, которые говорят, что да, конечно, все это звучит безумно, нооооооооо....
А, да: еще есть спин-офф-теория, что некий путешественник, который решил помогать семьям жертв и искать на пляжах Мозамбика и Мадагаскара обломки самолета — и нашел пару десятков штук, — на самом деле русский шпион, который туда эти обломки подбрасывает. С одной стороны, совсем шиза; с другой, это действительно какой-то странный персонаж, а на обломках нет серийных номеров, а их убирают, только когда самолет разбирают...
Ну и вот на таких качелях сериал очень грамотно едет всю дорогу. Я перестал все это покупать в третьей части, только когда французская журналистика, которая топит за теорию, что во всем виноваты США, произнесла: «Ну вот они говорят, что найденные обломки highly likely от MH370, значит, они ничего не подтвердили». Про то, как для раздувания конспирологии используется формулировка «хайли лайкли», я хорошо помню.
И вот, конечно, смотришь все это и думаешь: да, кинематографически и драматургически классно, но насколько это вообще ответственно — делать эту историю вот так? С чем отсюда выйдет непрофессиональный зритель, сколько граммов сериал добавляет на чашу весов, где написано «не верьте медиа и официальным источникам»? К счастью, создатели, видимо, и сами про это думали, так что последнее слово остается за людьми, которые говорят, что гипотеза про подделку спутниковых данных — безумие, — ну и за родственниками жертв. Которые напоминают нам, что при всех играх в расследования есть несколько сотен человек, которые не могут похоронить своих родных и, скорее всего, никогда не узнают, что с ними на самом деле случилось. И наш мир устроен вот так: какие-то самые важные на свете вещи ты иногда никак не можешь контролировать, и никакие правительства и деньги тоже не могут, потому что, скорее всего, самолет лежит где-то на дне Индийского океана, в месте, где ужасно неудобный рельеф для поисков и постоянный шторм. И всё.
https://www.netflix.com/title/81307163
Товарищи из «Службы» поддержки запустили приложение.
Мне лично оно нужно прежде всего для того, чтобы быстро и удобно жертвовать гуманитарным антивоенным инициативам, которые точно заслуживают доверия (вроде собираются сделать так, чтобы это можно вообще было сделать в один клик). Но вообще там много функций — от тревожной кнопки до новостей и мемов. Как медийная инновация тоже интересно, такой гибрид инстаграма и телеграма. В общем, рекомендую и по любви, и по специальности. Этот пост написан от души и совершенно бесплатно, если что.
Когда пять-шесть лет назад читал все подряд про революцию 1917-го, хотелось еще какую-то внятную и интересно написанную книжку про Гражданскую войну. Но найти ее я не смог, а знающие люди сказали, что такой скорее не существует. Это было понятно (про войны со всеми их передвижениями армий и корпусов вообще сложно писать интересно для неспециалистов, а Гражданская — это еще и воплощение хаоса с десятками воюющих сторон), но обидно.
В общем, когда я узнал, что выходит книжка «Красные и белые» Олега Будницкого, очень обрадовался. Будницкий читал несколько интересных лекций и курсов на «Арзамасе»; сама идея — рассказать о Гражданской войне через людей, которые ее вели, — тоже казалась максимально подходящей.
К сожалению, книжка совсем бессмысленная и представляет из собой набор поверхностных энциклопедических очерков про Деникина, Врангеля, Тухачевского и других предказуемых персонажей, к которым приложена пара статей, построенных на интересных уникальных архивных документах (вроде большого письма по следам посещения врангелевского Крыма в 1920 году). Никакой общей картины из этого не сложить, и вообще чтение вряд ли более полезное интересное, чем соответствующие статьи на «Википедии»; местами еще и ощущение, что собраны тексты из разных источников, поэтому одни и те же вещи повторяют по нескольку раз.
Грустно. Вообще, прискорбно неровная серия «Что такое Россия» у НЛО. Некоторые книжки там отличные («Рождение государства» Крома, «Цена утопии» Давыдова — последняя местами меня прямо возмущала, но, во всяком случае, она представляет большую внятную концепцию на уникальном материале), а некоторые совсем пустые — вроде вот этой или Дугласа Смита про аристократов. А если кому попадались хорошие книжки про Гражданскую войну, дайте знать. Сейчас тема снова стала особенно актуальной.
https://www.nlobooks.ru/books/chto_takoe_rossiya/25266/
Поддержите независимые медиа — например, «Бумагу»
Директор московского турклуба «Гадкий утенок» годами домогался школьниц. Все об этом знали, но боялись рассказать, чтобы лагерь не закрыли. Большое расследование
Александр Щербина (все звали его просто Сашей) несколько десятилетий возглавлял турклуб и пользовался абсолютным доверием среди всех его членов. А еще у него были любимчики — с ними он ночевал в одном спальном мешке.
Лиза Авд. впервые оказалась с Сашей в спальнике в 2008 году, когда ей было почти 16. К тому моменту она занималась в клубе уже три года и слышала разные «мифы и легенды» о Саше:
«Среди ночи я проснулась оттого, что он меня очень сильно обнял сзади и начал везде трогать, но ниже живота не лез. В какой-то момент он потянул мою руку на член, несколько раз я возвращала ее обратно. У Саши были до колен спущены штаны».
Журналистка Анастасия Беляева в юности тоже ходила в походы с турклубом и ездила в «Эко». Иногда ей казалось, что вокруг происходит что-то странное.
Беляева поговорила с полутора десятками жертв домогательств и переосмыслила свой юношеский опыт.
Читайте ее расследование по ссылке
Не открывается? Читайте здесь
Самый вдумчивый текст о русской классике и путинской войне написала американка турецкого происхождения.
Элиф Батуман вспоминает свою поездку в Киев в 20219 году и в Тбилиси в 2022-м и то, как в процессе осмысляла свои отношения с русской классикой (свои первые книги она назвала "Бесы" и "Идиот", то есть... да, вот до такой степени она в нее влюблена) https://www.newyorker.com/magazine/2023/01/30/rereading-russian-classics-in-the-shadow-of-the-ukraine-war
Начинает она с противоречия: украинцы призывают отказываться от русских книг, в украинских городах проходят "пушкинопады", и вроде бы основания для этого есть — российские идеологи часто апеллируют к Пушкину и Достоевскому, чтобы оправдать агрессию. Но для Батуман политические взгляды писателей не были особо важны, важнее было содержание книг: то, как Пушкин в "Онегине" исследовал отношения столицы и провинции и то как Достоевский мастерски проводил дебаты между своими персонажами, показывая, что у каждого своя правда.
Но все же Достоевский утверждал, что без России Украина и Польша погибли бы, а Пушкин грозил Кавказу Ермоловым. Как читать их книги теперь, когда на подобные тезисы опирается русская пропаганда?
Это тем более кажется Батуман актуальным, пока она гуляет по Тбилиси. В эссе есть характерный эпизод, как Батуман пытается попасть в музей репрессированных писателей, но ока оказывается закрыт. Зато тут и там попадаются места, связанные с репрессиями: потерявший семью из-за чисток Галактион Табидзе бросался из окна психиатрической клиники, а по тбилисскому Дому писателя гуляет призрак поэта Паоло Яшвили, застрелившегося в 1937 году. Музей репрессированных писателей закрыт, но при этом в такой музей превращается весь город.
И это город, где Толстой начал писать свой первый роман, а Пушкин работал над "Кавказским пленником". И в Тбилиси разворачивается часть действия посмертно опубликованного "Хаджи-Мурата". То есть, отношения метрополии и периферии оказываются сложнее, чем видится на первый взгляд, и мнения писателей по их поводу — тоже.
"Если бы вы спросили Пушкина, как он относится к "пушкинопаду", ответ зависел бы от того, какого Пушкина вы бы спросили", замечает Батуман. Пушкин, которого в 1820 году отправили ссылку за антидеспотические стихи, уже не тот Пушкин, что возвращается в столицу в 1827-м. А этот Пушкин — не тот, что пишет "Медного всадника". (Тут Батуман проводит интересную параллель судеб Пушкина и онегинской Татьяны: она тоже пишет пылкий юношеский текст, правда, о любви, и оказывается отвержена, а уже три года спустя живет в Петербурге замужем за царским генералом). Похожая история с Достоевским: переживший бутафорскую казнь идеалист — это совсем не тот Достоевский, что грезит о славянской империи в "Дневнике писателя".
При этом русская классика все равно оказывается актуальной. Каренина не может жить с мужем-чиновником, который отнимает земли у башкир. Майор Ковалев у Гоголя (Гоголь — представитель народа-субалтерна, прославившийся только после переезда в столицу) недоволен тем, что его собственный нос его покинул и теперь ведет себя независимо — примерно так Путин видит отношения России и Украины.
Чтобы снять противоречие, Батуман обращается к книге Эдварда Саида "Культура и империализм" 1993 года. В ней Саид проводит параллель между ростом мощи Британской и Французской империй и рождением европейского романа XIX века. Робинзон Крузо обустраивается на острове, где он оказался после кораблекрушения. Хозяин поместья в "Мэнсфилд-парке" Джейн Остин владеет сахарной плантацией на Антигуа. При этом сам роман воспроизводит логику колониальных социальных отношений: рациональная слуга выходит замуж за сына баронета.
Так что теперь, кэнселить Джейн Остин? Напротив, говорит Саид, отбрасывать "Мэнсфилд-парк" значит отказаться от взгляда на литературу как динамичной сети взаимовлияний и взаимодействий, а не просто как иллюстрацию отношений насильников и жертв. Однако и игнорировать колониальный контекст неправильно: следует читать Остин с учетом того, что благополучие героев романа строится на труде рабов с Антигуа.
Книгу «Песни в пустоту» теперь можно скачать бесплатно
Это история российского музыкального подполья 1990-х, которая вышла в 2014 году и с тех пор стала библиографической редкостью: бумажные копии можно найти только на «Авито» за бешеные деньги.
Сейчас авторы Александр Горбачев, Илья Зинин и соавтор Максим Динкевич выложили «Песни» в открытый доступ.
«Песни в пустоту» посвящена важным андеграундным музыкантам последней четверти века. Ее героями стали Эдуард «Рэтд» Старков («Химера»), Веня Дркин, Леха Никонов (ПТВП), Андрей Машнин («Машнинбэнд»), Борис Усов («Соломенные Еноты»), Роберт Остролуцкий («Собаки Табака») и еще около сотни участников и очевидцев событий.
Скачать книгу во всех удобных форматах можно тут. А здесь — прочитать отрывок про Леху Никонова и ПТВП.
Пару лет назад в мирное время я вместе с творческой группой компании Lorem Ipsum работал над будущей экспозицией Политехнического музея (не уверен, что когда и если она откроется, от наших идей что-либо останется). В частности, там предполагался экспонат, рассказывающий о том, что такое квантовый компьютер — некий супермогучий компьютер будущего. Коллеги из Политеха очень старались объяснить, как он может работать, но я не могу сказать, что понял.
А вот теперь Стивен Уитт (автор отличной книжки «Как музыка стала свободной») выпустил в «Нью-Йоркере» материал про то, как Google, Amazon, правительство Китая и еще пара десятков стартапа пытаются первыми создать рабочий квантовый компьютер — и вроде понял.
Правда, пересказать и не опозориться все равно вряд ли смогу; ну и ничего — Джон Клаузер, физик, который экспериментально проверил эффект квантовой запутанности, лежащий в основе квантового компьютера, и получил в том числе за это Нобелевку, в 2002 году признался, что до сих пор не понимает квантовую механику. Так или иначе, квантовые компьютеры используют парадоксальные эффекты квантового мира (типа: электрон — одновременно и частица, и волна), чтобы осуществлять вычислительные операции намного, в порядки раз быстрее, чем компьютеры обычные. Квантовый компьютер даже с несколькими рабочими кубитами (это как бит, только квантовый (понятно, да?)) сможет, вероятно, решить важнейшие задачи медицинского моделирования — а также легко взломает любой существующий сейчас криптографический ключ. В этой связи США и не только они выделяют десятки миллиардов долларов на разработку новых криптографических стандартов.
В общем, квантовые компьютеры — это дерьмо следующего уровня; проблема в том, что прямо сейчас это просто дерьмо: квантовый компьютер Google стоит в ангаре в Калифорнии и пока ничего не может; корректной работе кубитов может помешать даже малейшая радиация из космоса, поэтому их надо как-то очень сложно паковать; ну и так далее. Все собеседники Уитта — среди них есть и выходец из России Алексей Китаев, теперь работающий в Техническом университете Калифорнии — вроде бы уверены, что рано или поздно, примерно до конца этого десятилетия, квантовые компьютеры начнут работать в более-менее полную силу. Правда, в Google думают, что они заработают у китайцев, а в Китае — что у Google. И еще есть хорошая цитата одного из ученых — о том, что он часто думает о людях, которые в 1940-х разрабатывали ртутные линии задержки как способ хранить цифровую память.
Отдельное профессиональное восхищание: Уитт в этом материале объясняет ну правда очень сложные вещи, но при этом когда ему нужно в этом объяснении что-то сказать о простых числах, появляется буквально определение простых чисел с трогательным пояснением: Шесть делится на два и на три, это не простое число; пять делится на пять и на один, это простое число. Я предполагаю, что это такие законы издания — всегда предполагать, что читатель может не знать, — и это классные законы.
https://www.newyorker.com/magazine/2022/12/19/the-world-changing-race-to-develop-the-quantum-computer
(Теперь тут много статей из «Нью-Йоркера», потому что друзья подарили мне подписку на день рождения; спасибо, друзья!)
Поддержите независимые СМИ — например, «Холод».
Злой и одновременно полный любви и даже надежды madeofstraw/slava-psikhonavtam-itogh-10-kh-kak-proghnoz-voobrazhaiemykh-20-kh">текст про российскую политическую музыку последних 10 лет. Не со всеми конкретными оценками согласен, но со всеми общими тезисами — согласен, особенно в третьей главе. Ну и просто радостно, что возникают тексты про музыку на русском языке, написанные с таким уровнем мысли и уровнем страсти.
Читать полностью…New York Times расследовали военные преступления российских войск на одной улице в Буче. Видео, свидетельства, имена, фамилии, названия. 234-й полк ВДВ, полковник Артем Городилов. 36 убитых гражданских — случайные велосипедисты на улице, молодые мужчины, расстрелянные во дворе. (В частности, подробно восстановлены обстоятельства убийства Ирины Филькиной.) В общем, это уровень доказательной базы для суда. Хочется верить, что этот суд состоится.
https://www.nytimes.com/2022/12/22/video/russia-ukraine-bucha-massacre-takeaways.html
(Поддержите независимые СМИ — например, «Важные истории».)
На русском издали «It Gets Me Home, This Curving Track» — книгу эссе Яна Пенмана, умного и борзого музыкального критика, блог которого мы в 2000-х читали за компанию с Саймоном Рейнольдсом, Марком Фишером и прочими писателями такого рода. Блог Пенман вести давно перестал; я совсем потерял его из виду; когда пару лет назад вышла книжка, я купил ее по-английски — но прочитал вот только сейчас, испытав некоторое потрясение от известия, что ее перевели в России 2022 года.
Откладывал так долго, прежде всего потому что люди, о которых тут пишет Пенман, — совсем не мои герои. Элвис, Чарли Паркер, Принс, Джон Фэи, Синатра — никого из них я никогда пристально не слушал (ну, может быть, Фэи, но это было очень давно); к Принсу попробовал в пятнадцатый примерно раз подступиться, книжку уже прочитав, но нет, не идет. Так бывает; в данном случае это пояснение важно в том смысле, что читать интересно, даже если не слушать.
«It Gets Me Home, This Curving Track» — набор текстов в специфическом на первый взгляд жанре: это даже не тексты о музыкантах, а тексты о книгах об этих музыкантах; развернутые критические рецензии. Однако London Review of Books — это вам не жук лапкой потрогал: Пенман на основе чужих изысканий предлагает свою интерпретацию именно что музыки и музыкантов. В редакторской аннотации издавшего русский перевод НЛО сообщается, что сквозная тема всех эссе — «рецепция и место афроамериканской традиции в рамках западноевропейской популярной культуры»; честно говоря, мне так совсем не показалось. По-моему, ключевой для Пенмана сюжет — это то, как музыка соотносится с жизнью, причем как жизнью ее автора, так и автора ее слушателя. В такой формулировке это, наверное, выглядит как банальный подход, но вообще-то он не то чтобы самый распространенный: со звуком всегда есть большой соблазн анализировать его без привязки к конкретным биографическим условиям его создания. Пенман, явно не чуждый психоаналитической оптики, всегда рассуждает об альбомах и песнях в контексте человека — его воспитания, его привычек и аддикций, его жен и круга общения (а еще – в контексте самого себя, и это тоже важно).
Меня больше всего зацепило эссе про Синатру — никогда не слушал его за пределами такси и супермаркетов, честно говоря; Пенман здорово мотивирует послушать.
https://www.nlobooks.ru/books/istoriya_zvuka/25278/
(Еще раз повторюсь, что сам факт издания этой книги в России здесь и сейчас для меня поразителен; вообще, очень многое, что сейчас делает издательство НЛО, — это такой обреченный героизм, который хочется поддержать.)
Распущенная три года назад группа «Ленинград» за 2022-й выпустила 20 с лишним новых песен. Это примерно столько же, сколько за все годы пикового поп-успеха, когда были хиты про лабутены и Питер. Рискну предположить, что эти новые песни многие из вас не слышали. Частично это подлые и пошлые частушки про иноагентов и войну; частично — агитки против петербургского губернатора Беглова. Шнуров теперь поет не для меня, не для «нас» и не уверен, что для народа. Кажется, теперь он поет для Евгения Пригожина.
Текст про то, что творит Шнуров в последние три года, от «Партии Роста» и RTVI до нынешнего ужаса, придумала и сделала для «Холода» Маша Карпенко. Вопрос лежал на поверхности — Сергей, как так вышло, что вы во все это вляпались, — но кто-то должен был его задать и попытаться ответить. Сделать это было непросто: в подавляющем большинстве люди, которые так или иначе были рядом со Шнуровым много лет, отказались обсуждать его поход в политику и нынешние занятия в более или менее резкой форме. Но кое-что все-таки удалось узнать (например, как Шнуров мог задать Путину свой вопрос, но задал вопрос Пескова — или про давние отношения с тем же Пригожиным), а кое-что сформулировать. Мне милее всего вот эта анонимная цитата: «Когда оказывается, что кровь уже не бутафорская, делать так, как он делал раньше — все стебать, — уже нельзя. В прошлом он провоцировал тебя, и ты должен был проверять свою позицию. Он показывал тебе тебя и говорил: ты правда в это веришь? А сейчас мне не нужно себя сверять. Этот метод больше не работает, подъебка не работает. Воздух путинской державы вытянул из него самое плохое».
В конечном итоге, по всей видимости, ответ на вопрос, что случилось со Шнуровым, заключается в том, что с ним не случилось ничего — просто, перефразируя традиционного автора, много людей умерло у него на глазах, а он остался таким же. Здесь надо оставить место для комментариев типа «а я всегда говорил» — и они, конечно, будут верными; с другой стороны, может быть, все-таки лучше разочаровываться в людях, чем сразу считать их говном.
https://holod.media/2022/12/16/shnurov/
Больше всего в этом году я слушал чувашского рэпера ATL. В какой-то момент стало ясно, что нужно выяснить свои отношения с этой музыкой и понять, как так вышло. И я написал про него большой текст, а лучшее русскоязычное музыкальное издание The Flow любезно согласилось его опубликовать.
Мне кажется, что музыка ATL, говоря об окружающем мире, дает энергию, но не обманывает надеждой. Это редкое сочетание, особенно ценное для нынешнего беспроглядного времени. Подробности — по ссылке.
В силу ряда причин, описанных в тексте, у ATL странный статус — он безусловно в высшей лиге хип-хопа, но, в отличие от своих по ней соседей, мало востребован за ее пределами. Грубо говоря, про него не пишут в фейсбуке представители культурных элит. Я рискну предположить, что многие из тех, кто читает этот канал, про него толком даже не слышали (в отличие от Оксимирона, или Нойза, или Моргенштерна). Понятно, как так вышло, но это несправедливо. Поэтому заодно с текстом я собрал плейлист для знакомства с ATL — возможно, он кому-то пригодится. Можно слушать на Spotify или YouTube.
📚Что будет с книгами ИМИ? Рассказываем, какие издания остаются в продаже, а какие теперь можно скачать бесплатно
За последние три недели мы получили много вопросов о дальнейшей судьбе наших книг. Рассказываем о каждой:
• «Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях», а также три сборника «Новой критики» — «Контексты и смыслы российской поп-музыки» под редакцией Александра Горбачева, «Звуковые образы постсоветской поп-музыки» под редакцией Льва Ганкина и «По России: Музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга» под редакцией Дениса Бояринова — можно скачать бесплатно в формате EPUB на сайте ИМИ.
• Бумажные и электронные издания книг «Машина песен. Внутри фабрики хитов» Джона Сибрука и «На музыке: Наука о человеческой одержимости звуком» Дэниела Левитина доступны в продаже
• Электронная версия книги «Как работает музыка» Дэвида Бирна доступна в продаже
• Пособие «Ментальное здоровье музыкантов» можно прочитать на сайте ИМИ
• «Как достичь успеха в музыкальном бизнесе» Ари Херстанда уходит из продажи. Автор готовит третье издание, и мы надеемся, что оно будет выпущено в России