4878
Ваш литературный канал. По всем вопросам: @nmp_7 Канал молодых авторов: @Sampoet
Влюбленность
Она была в кого-то влюблена.
Дышал Апрель. И зелень молодая
Была светло-девически-нежна.
Узорность облачков, воздушно тая,
В лазури утопала, как мечты,
Сирень пьянила воздух, расцветая.
И девушка, в расцвете красоты,
На утре дней, смотря прозрачным взором,
Преображала все свои черты.
Душа светилась свадебным убором,
И нежная все делалась нежней,
Влюбленность облекала легким флером.
О, девушка, ты в светлой зыби дней,
Средь вод, где волны только закипают,
Баюкают мельканием огней.
И пусть мечты с другим тебя сливают,
Пусть я тебе далекий и чужой,
Мои слова твой сон не прерывают.
К твоей душе я льну своей душой,
С тобой я слит, как луч с лучом, согласный,
Как свет в волне, я нежно, вольно твой.
Люблю тебя, люблю, мой сон прекрасный!
Константин Бальмонт
Приходит время сожалений
Л.М.
Приходит время сожалений.
При полусвете фонарей,
при полумраке озарений
не узнавать учителей.
Так что-то движется меж нами,
живёт, живёт, отговорив,
и, побеждая временами,
зовёт любовников своих.
И вся-то жизнь — биенье сердца,
и говор фраз, да плеск вины,
и ночь над лодочкою секса
по светлой речке тишины.
Простимся, позднее творенье
моих навязчивых щедрот,
побед унылое паренье
и утлой нежности полёт.
О Господи, что движет миром,
пока мы слабо говорим,
что движет образом немилым
и дышит обликом моим.
Затем, чтоб с тёмного газона
от унизительных утрат
сметать межвременные зёрна
на победительный асфальт.
О, всё приходит понемногу
и говорит — живи, живи.
Кружи, кружи передо мною
безумным навыком любви.
Свети на горестный посев,
фонарь сегодняшней печали,
и пожимай во тьме плечами
и сокрушайся обо всех.
Бродский
Александр Городницкий. Почему расстались.
Сильный и бессильный,
Винный и безвинный,
Словно в кинофильме
«Восемь с половиной»,
Забываю вещи,
Забываю даты —
Вспоминаю женщин,
Что любил когда-то.
Вспоминаю нежность
Их объятий сонных
В городах заснеженных,
В горницах тесовых.
В теплую Японию
Улетали стаи…
Помню все — не помню,
Почему расстались.
Вспоминаю зримо
Декораций тени,
Бледную от грима
Девочку на сцене,
Балаган запойный
Песенных ристалищ.
Помню все — не помню,
Почему расстались.
Тех домов обои,
Где под воскресенье
Я от ссор с собою
Находил спасенье.
Засыпали поздно,
Поздно просыпались.
Помню все — не помню,
Почему расстались.
Странно, очень странно
Мы с любимой жили:
Как чужие страны,
Комнаты чужие.
Обстановку комнат
Помню до детали,
Помню все — не помню,
Почему расстались.
Век устроен строго:
Счастье до утра лишь.
Ты меня в дорогу
Снова собираешь.
Не печалься, полно,
Видишь — снег растаял…
Одного не вспомню —
Почему расстались.
Юлия Друнина. Окончился семьдесят третий.
Окончился семьдесят третий —
В какую я даль забрела!
На яростной этой планете
Еще мне ворочать дела.
И сердце пока не устало,
И щеки, как прежде, горят.
И надо для счастья так мало —
Работу да любящий взгляд.
И снова уводит дорога
Туда, где стихов целина.
И надо для счастья так много —
Сознанье, что людям нужна.
«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души.
Омар Хайям
Заметался пожар голубой…
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь — как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
1923 г.
Сергей Есенин
Что касается звёзд, то они всегда.
То есть, если одна, то за ней другая.
Только так оттуда и можно смотреть сюда;
вечером, после восьми, мигая.
Небо выглядит лучше без них. Хотя
освоение космоса лучше, если
с ними. Но именно не сходя
с места, на голой веранде, в кресле.
Как сказал, половину лица в тени
пряча, пилот одного снаряда,
жизни, видимо, нету нигде, и ни
на одной из них не задержишь взгляда.
Иосиф Бродский
«Эстетическое воспитание выступает в истории мысли либо как средство демократического развития общественного человека, либо как внешняя приманка и слабая отдушина, способная отвлечь внимание людей от мучительных противоречий их собственной жизни. Там, где этот последний взгляд выходит за пределы культуры частных кружков, не претендующей на более широкое значение, он открывает дорогу формуле римского империализма — «хлеба и зрелищ»! Одно дело — эстетическое воспитание народа во имя общественного разума и светлого чувства жизни. Совсем другое — управление сознанием толпы при помощи возбуждающих средств или успокоительных развлечений.
В первом случае развитие чувства прекрасного является непосредственным приближением к правде — правде-истине и правде-справедливости, которые существуют вопреки обывательскому неверию и часто напоминают о своём существовании дождём огненным, нашествием пёсьих мух и прочими библейскими казнями. Во втором случае — эстетическое воспитание не соответствует своему понятию и остаётся за пределами его собственной, принадлежащей ему сферы. Оно служит здесь только внешним формальным средством для внушения определённых правил — правил казённой морали или религии, либо, наконец, рассматривается как род символической разрядки, сатурналии, карнавала, дионисической оргии, отвлекающей массы людей от их действительных социальных задач».
Лифшиц М.А. Поэтическая справедливость.
Знание фактов только потому и драгоценно, что в фактах скрываются идеи; факты без идей – сор для головы и памяти.
В.Г. Белинский
Вторая годовщина
(Простые рифмы)
Нет, я не выплакала их.
Они внутри скипелись сами.
И все проходит пред глазами
Давно без них, всегда без них
Без них меня томит и душит
Обиды и разлуки боль.
Проникла в кровь — трезвит и сушит
Их всесжигающая соль.
Но мнится мне: в сорок
четвертом,
И не в июня ль первый день,
Как на шелку возникла стертом
Твоя «страдальческая тень».
Еще на всем печать лежала
Великих бед, недавних гроз, —
И я свой город увидала
Сквозь радугу последних слез.
Анна Ахматова
Убивали любовь. Убивали в четыре руки.
Били с разных сторон, соревнуясь в сноровке и силе.
Им шептала любовь:"Ах, какие же вы дураки."
А они ей в ответ за ударом удар наносили.
Убивали любовь. И однажды любовь умерла.
Ей бы их обмануть. Притвориться убитой. И только.
Но любовь — есть любовь. Притворяться она не смогла.
Да и им, поначалу, не жаль ее было нисколько.
Схоронили любовь. На поминках его кулаки
До боли сжимались, а глаза ее слезы затмили.
Но, тайком друг от друга, все те же четыре руки,
Поливают цветы у погибшей любви на могиле.
Юрий Воронов
Герой романа Джойса Кэри, стареющий художник Галли Джимсон, с тоской описывал свою художественную эволюцию: «Импрессионизм, постимпрессионизм, кубизм…». Последним пунктом он назвал ревматизм.
Чтобы закрыть вопрос базового самообразования в сфере искусства, в том числе отличать все -измы, можно долго собирать «пазл» из разрозненных источников или выбрать серьезный подход. 16-томная «Большая история искусства» сейчас доступна в предзаказе со скидкой 34%. Предзаказ продлится недолго, издания начнут развозить с 20 июня.
📚 Оформить можно тут
Письма к Людмиле Штерн
1
31 мая 1968г., Комарово
Милая Люда, письмо получил. От него зловеще повеяло холодом и душевным покоем........ Что касается автодеклараций по поводу моих рассказов, то запомни раз и навсегда: литература цели не имеет. Вернее, к ней применима любая цель, укладывающаяся в рамки человеческих надобностей (врач, учитель, конферансье, и т.д.) Для меня литература — выражение порядочности, совести, свободы и душевной боли. Я не знаю, зачем я пишу. Уж если так стоит вопрос, то ради денег. И я не уверен, что мои рассказы зарождаются именно во мне. Я их не создавал, я только записывал, мучительно подбирая слова, которые бы кое-как отвечали тому, что я слышу, как голос извне. Ты знаешь, что я не отличаюсь большим самомнением. А сейчас пишу тебе совершенно искренне: все, что говорят о моих рассказах, как бы они ни были несовершенны, для меня откровение. И я не уверен, что над ними довлеет моя личная воля... Разница же, соотношение между ценностью и истиной такое же, как между несдерживаемыми воплями на ложе любви и первым криком ребенка...
Твой Довлатов
Редьярд Киплинг
Перевод С. Маршака
О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твоё в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова —
Без прежних сил — возобновить свой труд,
И если ты способен всё, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Всё проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперёд нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!» —
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твоё, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты — человек!
Эвальд Ильенков. О воображении.
Воображение – результат воспитывающих воздействий жизни на человека, которым мы не только не помогаем, но даже, может быть, и мешаем делать свое дело. Мешаем, когда обрываем игры детей замечаниями вроде: «Занялись бы лучше серьезным делом». Мешаем, когда презрительно фыркаем на уроки рисования и музыки. Мешаем, когда вместо умения наслаждаться красотой поэзии Пушкина воспитываем манеру подвергать ее псевдоученому «анализу»... А потом удивляемся, откуда же берется талант, умение самостоятельно видеть в мире то, о чем нельзя еще прочитать в книгах, в учебниках, умение открывать новые факты, новые области, новые закономерности, откуда берется страсть исследователя, любовь к внимательному постижению фактов, умение вдруг увидеть в привычном новую черточку, новую важную деталь, новую красоту, увидеть за деталью целый мир, целую проблему. Но не хватит ли удивляться? Не пора ли понять, что лирика – не менее важная вещь для физика, чем физика – для лирика?
Юрий Левитанский. Как бьют часы! Со счета можно сбиться.
Как бьют часы! Со счета можно сбиться.
По полке бродят блики, неясны.
Стоят на полке книги. Как им спится?
У них свои, особенные сны.
Они недвижны, книги, и спокойны.
Но ухо к переплету приложи!
Там гул стоит. Там происходят войны.
Там вспыхивают грозно мятежи.
Там и мое мальчишеское фото,
что в книге позабытое лежит,
под непреклонной сенью эшафота
уже иным векам принадлежит.
Оно там столько времени хранится,
что действующим сделалось лицом.
Страница детства. Некая страница
между его началом и концом.
Там всё так ясно. Выпукло и зримо.
Там, преданный голодным и рабам,
на все века гремит непримиримо
мой маленький отрядный барабан.
О, как он бьет! Со счета можно сбиться.
Он, призрачные тени шевеля,
мне говорит: — Пока тебе тут спится,
меня теснят солдаты короля...
О да, у королей надежны слуги!
Но от ответа я не ухожу.
Я с сожаленьем отвергаю слухи
о том, что я причастен к мятежу.
Не я в горах оружие скрываю,
и не меня преследуют всё злей.
Да, это так. И всё же не скрываю:
я с детства презираю королей.
И ты стучи, греми, когда мне спится,
буди меня, мой барабанный бог!
Не дай мне ненароком оступиться
в одной из тех решающих эпох!
Как устранить горести? Если бы люди всегда думали о важном, если бы глядели дальше мгновений. Ну что вам слава, деньги, почёт, если впереди, и уже совсем близко — смерть? Борьба с ней и есть история человечества: слепые ссорятся, лгут, ворууют – опять разрушения, опять смерть. Если бы всю энергию, все средства, которые люди тратят на войны, водку и прочие нелепости, они потратили бы на главное, они бы давно жили в счастье и мире. Уже давно преодолели бы нищету, невежество, земной гнёт. Слепые! Если бы все мы — рабы сегодняшнего, рабы суеты, рабы погони за мнимым благополучием, за маленькими удовольствиями — думали бы о главном (а только о нём стоит думать, только оно стоит нашего волнения и страсти), мы бы уже давно вырвались в небо! А там — начало новой жизни человека. Изменив мир, человек изменится и сам. Люди будут говорить на языке добра, мира, и места хватит всем.
Константин Циолковский
Двадцать первое. Ночь. Понедельник…
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна.
1917
Анна Ахматова
Одни предпочитают богатства, другие – крепкое здоровье, власть – третьи, почести – четвертые, а многие – даже плотские наслаждения. Но последние – удел диких животных, а все то, что я перечислил выше, тленно и ненадежно; оно зависит не столько от наших замыслов, сколько от прихоти судьбы.
Цицерон
Хоть бы и с трудом тебе давалось что-нибудь — не признавай это невозможным для человека, а напротив, что возможно и свойственно человеку, то считай доступным и для себя.
Марк Аврелий Антонин
Боэций. Утешение философией.
«Итак, не является ли благо принадлежащим вам и расположенным внутри вас? Поэтому не ищите его во внешних и не принадлежащих вам вещах. Разве таков порядок мира, чтобы существо, причастное божественному разуму, могло блистать не иначе, как через обладание неодушевленными предметами? Другие существа довольствуются принадлежащим им, вы же, разумом уподобленные Богу, ищете в низменных вещах украшение отличнейшей природы и не понимаете, какое оскорбление вы наносите этим своему создателю. Он желал, чтобы человеческий род возвышался над всеми земными созданиями, вы же уронили свое достоинство ниже самого низменного. Ведь если всякое благо, как явствует, выше того, кому принадлежит, а вы считаете презреннейшие из вещей вашими благами, тем самым себя вы по собственному соизволению ставите ниже их, и вы это заслужили. Положение, уготованное человеку природой, таково, что лишь тогда человек отличается от всех прочих вещей, когда познает себя, и он же опускается ниже животного, если перестает осознавать свое предназначение. Если для других животных не знать самого себя соответствует их природе, то у людей это — следствие развращенности. Ваша ошибка простирается столь далеко, что вы считаете, будто вам могут придать блеск украшения. Но это невозможно, ведь если нечто сверкает благодаря украшениям, то прославляется само украшение, сокрытое же под ним сохраняет свое безобразие».
Ф. М. Достоевский. Речь о Пушкине
«Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное, а по-нашему, и пророческое,... ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии, народность в дальнейшем своем развитии, народность нашего будущего, таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески. Ибо что такое сила духа русской народности как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк.
…
Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите… Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей… О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!
…
Этому надлежало быть высказанным, но особенно теперь, в минуту торжества нашего, в минуту чествования нашего великого гения, эту именно идею в художественной силе своей воплощавшего. Да и высказывалась уже эта мысль не раз, я ничуть не новое говорю. Главное, все это покажется самонадеянным: "Это нам-то, дескать, нашей-то нищей, нашей-то грубой земле такой удел? Это нам-то предназначено в человечестве высказать новое слово?" Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина. Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю "в рабском виде исходил благословляя" Христос.
…
Повторяю: по крайней мере, мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные. В искусстве, по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. Если наша мысль есть фантазия, то с Пушкиным есть, по крайней мере, на чем этой фантазии основаться».
Сергею Есенину
Вы ушли, как говорится, в мир в иной. Пустота… Летите, в звезды врезываясь. Ни тебе аванса, ни пивной. Трезвость.
Нет, Есенин, это не насмешка. В горле горе комом — не смешок. Вижу — взрезанной рукой помешкав, собственных костей качаете мешок. — Прекратите! Бросьте! Вы в своем уме ли? Дать, чтоб щеки заливал смертельный мел?! Вы ж такое загибать умели, что другой на свете не умел. Почему? Зачем? Недоуменье смяло. Критики бормочут: — Этому вина то… да сё… а главное, что смычки мало, в результате много пива и вина. — Дескать, заменить бы вам богему классом, класс влиял на вас, и было б не до драк. Ну, а класс-то жажду заливает квасом? Класс — он тоже выпить не дурак. Дескать, к вам приставить бы кого из напосто̀в — стали б содержанием премного одарённей. Вы бы в день писали строк по сто́, утомительно и длинно, как Доронин. А по-моему, осуществись такая бредь, на себя бы раньше наложили руки. Лучше уж от водки умереть, чем от скуки! Не откроют нам причин потери ни петля, ни ножик перочинный. Может, окажись чернила в «Англетере», вены резать не было б причины. Подражатели обрадовались: бис! Над собою чуть не взвод расправу учинил. Почему же увеличивать число самоубийств? Лучше увеличь изготовление чернил! Навсегда теперь язык в зубах затворится. Тяжело и неуместно разводить мистерии. У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье. И несут стихов заупокойный лом, с прошлых с похорон не переделавши почти. В холм тупые рифмы загонять колом — разве так поэта надо бы почтить? Вам и памятник еще не слит, — где он, бронзы звон или гранита грань? — а к решеткам памяти уже понанесли посвящений и воспоминаний дрянь. Ваше имя в платочки рассоплено, ваше слово слюнявит Собинов и выводит под березкой дохлой — «Ни слова, о дру-уг мой, ни вздо-о-о-о-ха.» Эх, поговорить бы и́наче с этим самым с Леонидом Лоэнгринычем! Встать бы здесь гремящим скандалистом: — Не позволю мямлить стих и мять! — Оглушить бы их трехпалым свистом в бабушку и в бога душу мать! Чтобы разнеслась бездарнейшая по́гань, раздувая темь пиджачных парусов, чтобы врассыпную разбежался Коган, встреченных увеча пиками усов. Дрянь пока что мало поредела. Дела много — только поспевать. Надо жизнь сначала переделать, переделав — можно воспевать. Это время — трудновато для пера, но скажите вы, калеки и калекши, где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше? Слово — полководец человечьей силы. Марш! Чтоб время сзади ядрами рвалось. К старым дням чтоб ветром относило только путаницу волос. Для веселия планета наша мало оборудована.
Надо вырвать радость у грядущих дней. В этой жизни помереть не трудно. Сделать жизнь значительно трудней.
Владимир Маяковский
Нет, мы не стали глуше или старше.
Мы говорим слова свои, как прежде.
И наши пиджаки темны все так же.
И нас не любят женщины все те же.
И мы опять играем временами
В больших амфитеатрах одиночеств.
И те же фонари горят над нами,
Как восклицательные знаки ночи.
Живем прошедшим, словно настоящим,
На будущее время непохожим,
Опять не спим и забываем спящих,
А также дело делаем все то же.
Храни, о юмор, юношей веселых
В ночных круговоротах тьмы и света
Великими для славы и позора
И добрыми для суетности века.
Бродский
Аполлон Григорьев
Когда в душе твоей, сомнением больной, Проснется память дней минувших, Надежд, отринутых без трепета тобой Иль сердце горько обманувших, И снова встанет ряд первоначальных снов, Забвенью тщетно обреченных, Далеких от тебя, как небо от духов, На небеса ожесточенных, И вновь страдающий меж ними и тобой Возникнет в памяти случайно Смутивший некогда их призрак роковой, Запечатленный грустной тайной, - Не проклинай его… Но сожалей о них, О снах, погибших без возврата. Кто знает, — света луч, быть может, уж проник Во тьму страданья и разврата! О, верь! Ты спасена, когда любила ты… И в час всеобщего восстанья, Восстановления начальной чистоты Глубоко падшего созданья, - Тебе любовию с ним слиться суждено, В его сияньи возвращенном, В час озарения, как будут два одно, Одним божественным законом…
Беатриче
Бледнеют звезды полуночи,
Луна заснула в облаках,
Но сна мои не знают очи,
В душе тоска, тревога, страх.
Лампада гаснет - я вздыхаю
И плачу о погибшем дне,
Сквозь слез едва-едва читаю -
Не наяву и не во сне -
Больной души моей скрижали,
Где трудно прожитые дни
Так беспощадно начертали
Сказанья верные свои:
Невзгоды жизненной дороги,
Безумных сил безумный гнет,
Ошибок страшные итоги
И счастья вечный недочет;
Где всё, что отнято судьбою
И жизнью у души моей...
И вдруг явилась предо мною
В сияньи розовых лучей -
Она! - Знакомое виденье!
В ней всё о прошлом говорит:
И очи, полные томленья,
И бледный мат ее ланит,
Ее сверкающие плечи
В каскаде шелковых кудрей,
Волшебных уст немые речи,
Понятные душе моей;
Волнистый стан, ко мне склоненный,
Полупрозрачные персты...
И я очнулся, пробужденный
Сияньем дивной красоты.
Замолкли злой судьбы угрозы,
Молчит душевная гроза,
Иные, радостные слезы
Туманят жадные глаза.
Она, колеблясь, улетает
В объятьях молодого дня,
И, мнится, свыше призывает
Благословенье на меня.
В душе гармония святая,
Чуть слышно сердце бьется вновь,
Таинственно переживая
Святую, первую любовь.
Печальных дней моих отрада!
Подруга милых сердцу дней!
Неугасимая лампада
В святилище души моей!
Гори! Сияй! И тьме окрестной
Объять святыни не давай!
И до конца стези безвестной
Не угасай! не угасай!
И. П. Клюшников
Компромисс
Я себя проверяю на крепость: Компромиссы — какая нелепость! Я себя осаждаю, как крепость, И никак не решаюсь напасть.
Не решаюсь. Боюсь. Проверяю. Вычисляю, тревожно сопя, Сколько пороху и провианту Заготовил я против себя.
Но однажды из страшных орудий Я пальну по себе самому, Но однажды, слепой и орущий, Задохнусь в непроглядном дыму…
И пойму, что солдаты побиты. И узнаю, что проигран бой, И умру от сознанья победы Над неверным самим же собой…
Леонид Филатов
Антон Чехов. Красавицы.
«Ощущал я красоту как-то странно. Не желания, не восторг и не наслаждение возбуждала во мне Маша, а тяжелую, хотя и приятную, грусть. Эта грусть была неопределенная, смутная, как сон. Почему-то мне было жаль и себя, и дедушки, и армянина, и самой армяночки, и было во мне такое чувство, как будто мы все четверо потеряли что-то важное и нужное для жизни, чего уж больше никогда не найдем. Дедушка тоже сгрустнул. Он уж не говорил о толоке и об овцах, а молчал и задумчиво поглядывал на Машу…
И чем чаще она со своей красотой мелькала у меня перед глазами, тем сильнее становилась моя грусть. Мне было жаль и себя, и ее, и хохла, грустно провожавшего ее взглядом всякий раз, когда она сквозь облако половы бегала к арбам. Была ли это у меня зависть к ее красоте, или я жалел, что эта девочка не моя и никогда не будет моею и что я для нее чужой, или смутно чувствовал я, что ее редкая красота случайна, не нужна и, как всё на земле, не долговечна, или, быть может, моя грусть была тем особенным чувством, которое возбуждается в человеке созерцанием настоящей красоты, бог знает!»
Такой пост -
Всем привет. Меня зовут Элизабет и я начинаю свой путь, как писательница и поэтесса.
По ссылке, Вы попадете на мой канал, где я делюсь своими мыслями и отрывками из произведений.
Буду благодарна за любой отклик и поддержку, а так же критику.
Надеюсь, Вам понравится и возможно, Вы найдете там себя 🌸
«..Если вдруг имя, годы сотрутся,
Если вдруг ты забудешь мечты,
Соберу для тебя по крупицам,
И напомню о том, кто же ты..»
𝓔.𝓥.
/channel/ElizabeteVilmane
