717
Вторая культура, музыка, литература Связь: @okkie_dokkie web: https://soloma.today rss-bot: @soloma_bot Подстелить соломки: https://yasobe.ru/na/solomatoday Еще каналы: автор: @victorpuchkov / @m25rr музыка: @balanced_output
К сожалению, экосистема Телеграм устроена так, что она исключает полноценные музыкальные паблики по образу контактовских. Музыку слушать неудобно, трафик жалко. Говорю исключительно о себе: несмотря на то, что я подписан на множество интересных чисто музыкальных каналов самых разных жанров, направлений и языков, я не послушал из них ни одного трека. И даже мой собственный @banshit - это, скорее, кармашек для закладок, чем привычный паблик. Очевидно, что у мессендежера другие задачи: обсудить, поделиться, договориться, рассказать, узнать. Собственно поэтому мы (т.е. я и ведущие других каналов, мои друзья и знакомые) решили организовать музыкальный чат, в который вас и приглашаю. Если вы музыкант, делитесь своей музыкой с нами, обсудим, покритикуем, оценим. Если вы журналист, поможем найти информацию, договоримся о совместных проектах, выпьем, наконец. Вам просто интересно, заходите, пишите, спрашивайте. Я думаю, что пока нас мало, то и делиться музыкой недоступной и дорогой не возбраняется тоже. Privacy is not a crime, как говорится. Пригласительная ссылка вот: /channel/musicsstudies
Читать полностью…
(Антону @moresongsabout тоже спасибо за возможность высказаться по такому классному поводу)
Читать полностью…
Вчера не стало писателя Марата Басырова. Не думал, что так быстро стукнусь о смерти ровестников. Дмитрий Бирюков, и теперь Марат, которого я не знал лично, но, конечно, читал. Смерти нет же. Есть укусы. И есть книги.
Читать полностью…
Наткнулся недавно на лекцию журналиста и главного редактора одного из лучших российских журналов Макса Семеляка. Выступление это под условным названием "Неосознанная журналистика" касается тем, над которыми я и сам, пытаясь запустить сайт Соломы., часто рефлексирую, особенно в последнее время. История зеркалит все: совсем недавно Prime Russian Magazine прекращает выпуск бумажной версии, а Феликс Сандалов возрождает КРОТ. И то, и другое издание, конечно, мало могут изменить повестку дня, но ведь именно в этом и дело: неосознанная журналистика имеет в собеседниках языковую парадигму и - широко - всю культуру, впрочем, далее - слово Максу. Вот о чем он вкратце говорит:
1. Н.ж. провозглашает функцию хранения гуманитарного знания.
2. Благородно - Умно - Талантливо.
Три категории текста. Современные ниши (жанровой) журналистики неизбежно что-то упускают, как минимум что-то одно.
3. Тимофеевский: из всего получается лит-ра. Семеляк меняет акцент: литературу сделать из всего. Концентрация на красоте текста в ущерб информативности. Причина в исчерпанности средств, способных что-то сообщить о реальности.
4. Н.ж. не предполагает категорийной парадигмы амплуа: не-ученый, не-журналист, не-писатель и т.п. Тогда кто? "Закваска": некий плодородный слой "на будущее". Т.е. воспитание, создание среды? Семеляк ответа не дает. Проблема осмысленности действия: изучения, архивирования, нарратива.
5. Ниша "физиологического фантазма" свободна. Семеляк говорит, что нужно возвращать в н.ж. темы гендерных журналов, но "крутить" их активнее, без стандарта.
6. Н.ж. работает с языком, но не формирует его и не может формировать. По мнению, Семеляка.
7. В н.ж. возможна фантазия. Это выделяет ее. Искренность, тем не менее, по мнению Семеляка, переоценена.
Старый мой текст, написанный для другого моего проекта. Но актуальность его с годами только подтверждается. Это рассуждение о главной, по-моему, книге Бориса Гройса - "Политика поэтики". Привожу полностью, он недлинный.
Среди множества (весьма спорных, но небезынтересных - в особенности, касаемых политики современного диджитал-протеста) мыслей этой книжки важнейшими на мой взгляд являются две. Первая - о тотальной бездискурсивности капитализма. Вторая - о тотальности редимейда, оставляющего художнику незавидную участь бездуховного компилятора, обслуживающего СМИ, или медиума, как Гройс их именует вслед за Маклюэном. И одно, и другое - на самом деле - имеет дело, конечно, с проблемой языка - главной проблемой всего постмодерного общества. Отличие лишь в том, что, по Гройсу, языка больше нет. Грамматика - хребет любой лингвистики - съедается сущностными экранами власти: поисковыми системами и экономической статистикой. Нам не важен писатель Н., нам важно, как продаются его книги. Его жесты - радикализм, пассивность, закрытость, т.е. вообще все - в этой структуре вообще лишаются значения, ибо важна лишь формулировка его финансовых показателей, в плюсе - он, безусловно, прав, в минусе - увы, он просто недостойный гражданин. Это же касается главного креативщика - власти. Власть эффективна до той поры, пока ее деятельность сопряжена с экономической стабильностью или - лучше - ростом. Других оправданий в лице Бога, морали, патриотизма капиталистическая система не принимает. Художник - это мрачная бижутерия, прикрывающая систему, дающее право дышать. Он не владеет языком, а если и пытается быть критиком (в кантовском, конечно, смысле) - то это замкнутый на себя коммутатор, не имеющий ничего общего с современностью. Распад атома завершился, всеобщий коллапс открытых систем предполагает тотальное молчание, деятельностный сон о великом вчера. Важнейшими именами для Гройса становятся Дюшан, Малевич и Беньямин. Каждый из них, по мнению философа, воспринимал эпоху как конечную точку времени. Это ничем не отличается от сегодняшнего дня. В этот миг художнику важно спасти последнее, чем может быть спасено искусство. Для Дюшана - это было одухотворение готового, суперреалистичного объекта, для Малевича - конечность форм, вбирающих в себя все линии и штрихи предыдущих поколений, для Беньямина - дух, стремительный взмах крыла нескопированной мысли.
—---------------------------
Кроме того, он же доступен на обновившемся весьма сайте: http://soloma.today/groys/
Заходите, сейчас он принял, в общем, тот вид, каким я его и задумывал.
http://gefter.ru/archive/18708
На "Гефтере" опубликовали интересное интервью Галина Тиханова, приглашенного профессора ИГИТИ НИУ ВШЭ, преподавателя Ланкастерского университета, в общем, довольно заслуженного специалиста, о современном литературном процессе. Ниже выкладываю аудиоверсию. Видео есть на сайте.
Здесь небольшой конспект:
1. Начиная с Гете, литературный труд мыслится как процесс. Изначально этот процесс рассматривался в качестве духовного поиска и общественной борьбы, с победой либерализма в англо-саксонском изводе практически по всему миру к поиску и борьбе прибавляется еще одно измерение - рынок.
2. Рынок универсализует литературу, вся совокупность текстов циркулирет посредством переводов. С одной стороны, стираются границы между литературами и традициями, с другой, пропадает идентичность, но фантомно, т.к. разница между укладами - основное свойство культуры. До конца 19 века подобного не было, литература европейская, например, никак не пересекалась с литературой китайской. Литература становится способом производства.
3. Стиль и метод этого производства, если он стремится к востребованности, подверстывается под стили и методы, пригодные для англо-саксонской культуры и языка. Тема произведения здесь не играет никакой роли. Собственно этим объясняется успех на Западе, скажем, Пелевина. Это Западный тип письма. То же касается и остальных русских постмодернистов. Экзотика - это характеристика стиля сегодня, но не способ продвижения.
4. Путь восточно-европейского автора на западный рынок всегда лежит через Германию. Закономерность эта объясняется, во-первых, центральным положением Германии на мировой карте, а, во-вторых, грамотной культурной политикой государства, восприимчивой к творческим поискам, культурным инновациям и т.п.
5. Метод "писатель как совесть нации" исчерпан, в ближайшие годы новых Солженицыных, Гавелов и т.п. мы не увидим.
6. Очевидно, что литература как институт утратила все присущие ей изначально функции, как следствие - исчезновение читателя, раз, и, два, исчезновение прорывов, концептов для поиска нового стиля, исследований нарратива и т.п.
7. Высказана мысль о том, что музыка изначально самое прогрессивное искусство (в отличие от музыковедения, которое не успевает отрефликсировать все многообразие существующих авангардных практик), именно музыка может быть опорой для прорыва как для визуального, так и словесного искусства.
Тот же текст на сайте (он несколько обновился): http://soloma.today/kazuskoma/
Читать полностью…
Казускома: вечное возвращение.
Альбом называется "Издевательство". Трудно придумать название точнее. Ирония? Конечно. Но ирония совершенно романного свойства. И кроме того, здесь заключен явный парадокс возвращения (еще одна, кстати, вполне романтическая вещь). Возвращение - ясно - к традиционному хард, руф энд хэви 70х, ослабленными басовыми струнами, гитарному жиру и дымной атмосфере маленьких клубов и репточек. Но штука в том, что группа Казускома меняет качество этой реверсии: возврат становится не семантической (как, например, у добрых трех четвертей групп-участниц отгремевшего Psychfest'а) характеристикой метода, а вполне морфологической, т.е. природной, т.е. as it is. А такого мало. Да вот те же Sonic Death и Матушка-Гусыня приходят на ум - и все, пожалуй. Группы - важно - из Санкт-Петербурга, Казускома - трио московское.
Начинается все вполне обыденным сегодня шагом: латиница меняется на кириллицу, Kazuskoma становится Казускомой, музыка тяжелеет и "русеет". Язык подразумевает ревизию состава: к Артему Ляховскому присоединяются участники групп Спасибо и weloveyouwinona - Федор Денисов и Антон Евсеев. В 2015 году трио записывает грязный гаражный миниальбом "Втрескивание", следующий вполне в формате heavy-psych-ревайвла, самая интересная часть которого охватывает северо-запад (прежде всего, Питер и Петрозаводск). Маршрут от первой EP до дебютного лонг-плея стал для группы Казускома путешествием из Петербурга в Москву. Или - в наших терминах - еще одним возвращением.
Нас не должны путать эти невольные литературные подтексты, Россия - страна окружностей, в одной Москве четыре кольца внутри и еще два кольца дорог снаружи, у нас центр на периферии. Радищев, этот "бунтовщик хуже Пугачева", в конце XVIII века (великого века установки общественных парадигм) занимался примерно тем же и с тем же успехом, что и группа Казускома сейчас: он осваивает стандарты западной философии в ракурсе русских реалий. Не подражает, подобно, например, Кантемиру или Тредиаковскому, а именно что осваивает. Позднее, если уже совсем отвлекаться на литературу, это даст свои плоды в лице великого русского писателя Чулкова. Также и с Комой: здесь нет никакого подражания, подобного подражанию ранних психоделических групп в диапазоне от The Toobes до Scarlet Dazzle, но есть именно что освоение. Именно что кооптация, именно что на русской почве.
Их музыка лишена каких-либо ностальгических оглядок. Да, на фоне Чарли Мунхарта и Тая Сигалла освоение - лучший эвфемизм для подражания, но ведь и они занимаются примерно тем же: осваивают. Реалии только другие, а за реалиями и (музыкальный) язык. Мне кажется, что сопоставление гаражного ревайвла у нас и в Америке - большая и отдельная тема для глубокой рефлексии, но не в этот раз. Для меня в данном контексте важно еще и вот что. Помимо прочего, ведь Казускома могла бы быть, мне кажется, инкарнацией забытой уже группы Lesbian Boy, если бы та в свое время не изменила названия на Raketa Boy и не отказалась от панковской юности в стенах "Клуба им. Джерри Рубина". Ну а тут уже и до Ярче 1000 Солнц рукой подать. И здесь кольцо замыкается: возвращение приобретает должный порядок.
И тут же Sonic Death, без сравнения с ними трудно обойтись, они все-таки начали проворачивать эти штуки раньше. Разница в акцентах. У Морозова - это лирическое упражнение, у Ляховского - это упражнение в риторике. В самом деле, гараж для Sonic Death попытка скрыться, как под слоем корспейнта, а для Комы как раз повод снять покровы. Но несмотря на различия, эта в сущности жеманная музыка и тех, и у других, пафосная, дискурсивно сложена об одном: политическая подкладка рассматривается лишь как внутренний конфликт воли, а не как социальный активизм, в общем-то, заранее обреченный. "Я свободен, хотя мир вокруг нет". - Говорят они. Декларация романтического характера. И если ирония, допустим, Соломенных енотов заключала в себе признак возвышенного отдаления от распавшейся формы мира, то здесь наоборот - мир становится объектом казуальных интерпретаций, столкновений, игр со штампами.
Б. Рыжий
"Сегодня 9-ое мая — день победы над фашистской Германией, и весь двор «ента банда, чё во дворе стоит» ходит вся на рулях «все бухие». Половина джентльменов мирно сидят на скамейках у первого подъезда, и их тошнит. Остальные матерятся. И вот, когда я ходил отправлял тебе письмо, они на меня наехали, я сначала объяснял им, что я «их друг» Боря, а потом надоело, и самому крутому и самому пьяному сунул прямо в харю. Тогда они меня признали, и предложили «бухнуть», но я сказал, что я пить не буду, а пойду лучше домой. Они сделали вид, что обиделись, и опять стали наезжать. Но я всё-таки прошел домой".
Борис Рыжий пишет сестре Ольге. В этих строчках ему 16, 9-й класс. Пустой первопуток, точка из неги. Через одиннадцать лет он повиснет на балконной двери и уйдет навсегда. Это случилось в 2001-м, тоже в мае: поэта Бориса Рыжего нет с нами уже 15 лет.
Писать о нем, кажется, сложнее прочих. Не только потому, что это всегда разговор о самоубийстве, но и - в большей степени - потому, что сам Борис Рыжий так и остался неразгаданной метафорой ускользания. Мы ничего не знаем о нем - и, может быть, это незнание и привело его тем утром на балкон. И даже "друг" он кавычит, уже тогда. У кого спросить?
Господи, это я
мая второго дня. —
Кто эти идиоты?
Это мои друзья.
Есть две его биографии, вышли они совсем недавно. "Дивий камень" Фаликова, издан многотиражкой в "малой серии" ЖЗЛ, и "Поэт Борис Рыжий" Казарина, 200 экз., "Кабинетный Ученый". Обе книги неудачные, сбивчивые, слишком близкие к Борису Рыжему. Настолько, что порой в этой близости больше виден биограф. И, действительно, что у Казарина ("односельчанина"), что у Фаликова (литературного восприемника) повествование глубоко исповедальное, лирическое. Оно множит мифы, часто пустые, и осколки - уже довольно известные всем, кто любит или что-то слышал - становятся осколками зеркала. Впрочем, это все Рыжий: сам же заручился не писать мемуары и с товарища Леонтьева, давшему ему Голландию, клятву взял. И тот держит слово. А слово кроет джокером масти всех других. Была и такая игра. Повествование обеих биографий (никакой точности, к черту нон-фикшен, особенно у Фаликова) слоится авторскими самобичеваниями, подбивками стихов, статей, интервью, воспоминаний, дневников. Компиляция, подлинно - мемуары. Это трудное чтение - и все-таки, несмотря на все очевидные недостатки избранного метода, здесь, кажется, есть некий продуктивный способ сказать о Борисе Рыжем главное.
Все дело в настройках, но не в оптике, видимо. Нужно лишь сместить фокус с вины на любовь, с горечи утраты на факты, и Борис Рыжий вместит все возможные лики, а ведь так и было. Такая была игра.
Он - маска, сам выбирал, продумывал, мастерил. В жизни, литературе, разницы, конечно, не было. "Ты дочь моя, а не мать". Или вот, к примеру, тот же "Роттердамский дневник": как календарные листья слетают со слов уколы совпадений, встреч, набросков. Реальных и сломанных, смазанных. Так ему хотелось, вероятно. Высшего качества проза. "Без дураков", пользуясь его же любимым присловием. Почему? Потому что в прозе этой Рыжий ни разу не изменил себе: диагноз точен, распад неизбежен. Кажется, весь текст и мыслился как рождение. "Куда все подевалось? Что стало с нами? Почему господин в зеркале думает о смерти чаще, чем о жизни. Бреется брезгливо и думает о смерти. Почему стало плевать на то, во что ты одет? Где стрелочки на брюках? Что за перья и нитки на пальто? И что это за турецкая дрянь у меня на ногах, я всегда носил минимум “Саламандру”? Мы предпочли вымыслу реальность, я во всяком случае, а реальность что, вот она такова. Она серьезна до глупости, она сидит с тобой в кафе в виде Оли Славниковой и говорит, что обязательно надо печататься в “Новом мире”, потому что это престижно, или вдруг, превратившись в редактора одного поэтического альманаха, назидательно объясняет: говорить о Довлатове как о серьезном писателе просто смешно! Реальность предлагает сыграть по-крупному. И как бы ты хорошо ни передергивал, эта дрянь передергивает лучше. Я проиграл несколько деревенек, поручик, но, черт возьми, я отыграюсь, в один прекрас
Нужно сказать несколько слов о Петрове. Тем более, книга. Тем более, сам же много раз вспоминал. Книга - событие, но это лишь перепечатка того, что уже было сказано о ней, а первой публикации повести - в Новом мире - уже почти 10 лет, она доступна в сети на страницах Журнального зала (http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2006/11/pe2.html ). Там же и Юрьев, и Урицкий - те, кто стали отложенными авторами предисловия. Те, на кого ссылаются все пишущие об издании. Все это, несмотря на их безусловную ценность и важность, тонкие полоски на бумаге, которые выгодно оттеняют портрет, т.е. строят мир вокруг повести, но мало добавляют к ее пониманию. Все потому, что держится этот своеобразный дискурс на широких допущениях и предположениях: Пунин, Ахматова, Хармс, Кузьмин. А через них Гессе, Панова, Шекспир. Это увлекательное чтение, столь, невзирая на прошедшие 10 лет, яркое, что пересказом их заняты все нынешние журналисты, кто-то тоньше (Самохоткин), кто-то нет (Наринская). Довольно тривиальная же история: война, офицер полюбил санитарку, а потом та, изменив, погибла. Кажется, привязка к контексту, времени (46й год) необходима, без нее мир Петрова неустойчив, излишне литературен. Он, как увидевший солнце гном, крошится в песок и камень. Все так и не так одновременно. Конечно, "Турдейская Манон Леско" - это послание, это разговор, зеркало, попытка найти место выпавшему из времени человеку. Но в тот же момент: повесть и есть утверждение этого вневременья. Развязка трагическая, но финал-то светлый. И повесть все-таки, придя к нам через 70 лет, не меркнет, не превращается в документ и свидетельство о мире, но пытается мир это претворить. Контекст тут не важен, он, важен, повторюсь, именно как фон, штриховка. Почему? Как это Петрову удается? Выскажу свою версию. Дело, конечно, в интонации, в ритме, в стиле, говоря широко. Стиль ведь - это самое главное в искусстве. Неспроста постмодернизм выбрал стилизацию главным элементом в своей архитектуре. Стиль и иронию. Стиль - убивает. Вопрос в том - кого: факт, прозу или себя; должен - последнее, но чаще поступает иначе. Повесть - это последовательная отмена примет. Войны, быта, героев. Кто такой повествователь: сколько в нем автора, сколько в нем Вертера, сколько в нем Гете, сравните насколько он субъективен в начале - и как взгляд его объективируется в конце. Важные слова о неустойчивости формы, о ее неизбежной гибели в романтизме, и Петров находит самое адекватное природе средство: плавучую форму. Как Вселенная вечно бродит от сжимания к разжиманию галактик, так и его проза вечно гибнет и вечно же продолжает жить. Удивительно, как это содержание отразилось и на самой рукописи. Блуждая из уха в ухо, из вечера в вечер, она была приговорена автором не сделаться книгой, она ей и не стала, мне кажется, ведь это не книга доходит до нас сейчас, а то гулкое эхо вневременья, где она была создана.
Читать полностью…
А теперь о скольжении и печальных несовершенствах. Долго думал, писать ли, даже гадал на И-Цзинь. Решил - не писать. Но судьба подкинула другую тему. Пушкиниста Виктора Есипова. Я читал его воспоминания об Аксенове в тщетной и - не буду скрывать - мелочно-эгоистичной надежде найти там не только указание на эпизод одной из двух моих встреч с Василием Павловичем (о них я и хотел писать сперва), но и, почему нет, что-то о себе самом. В итоге не нашел ни того, ни другого. Наивно было думать, что о 17-летнем безусом и маловыдающемся юноше помнят, но это сейчас уже не важно. Важным становится как раз Виктор Есипов.
Это были последние годы Василия Аксенова. В издательстве, где я тогда работал мальчиком на побегушках, выходила книга стихов из его романов, сопровожденных автокомментарием. "Край недоступных фудзиям". Так же назовет и свои воспоминания его близкий друг, собачник, филолог - В. Есипов. Именно он вел в те времена все дела заслуженного писателя, готовил рукописи, переговаривался, в общем, был распорядителем-поверенным, хотя, почему был, кажется, до сих пор является. Аксенов появлялся на публике с большой свитой: женщины, поклонники, зеваки. Среди них Виктор Михайлович был едва ли заметен. Худой интеллигент в серых одеждах, в кепочке, лицом смахивающий на Веллера, но без его фирменного прибалтийского выговора, лысеющий, он был похож на московского старичка каждый день уже на протяжении многих лет кормящего уток в парке, сросшегося с лавочками так сильно, что они приняли его окрас и повадки, его тихую, невидимую любовь. Таковы и его воспоминания. Он совсем не останавливается на подробностях скандала с Русским Букером (Аксенов был председателем жюри и список составил под своего друга Анатолия Наймана - эмигрантская привычка - и в итоге рассорился со всеми остальными членами выборной комиссии, а те в отместку наградили премией Дениса Гуцко), неистово на страницах толстых журналов защищает друга в дискуссии о конфликте Аксенова и Бродского, бережно публикует его архивы. В общем, ведет себя как лучший из нас.
Виктор Есипов начинал как поэт, первые публикации относятся к середине 70х годов, а первая книга стихов выходит лишь на излете 80х, а потом лирика кончилась. Я не знаю, что это за стихи, о чем они, какие они; простейший алгоритм поисковой машины дает лишь статью в википедии, несколько плохого качества фотографий, и статьи о друге. Я говорил уже о путях "второй" культуры - хранить, кормить уток в парке и вспоминать. Но - вот моя мысль последних дней - не ошибся ли он? И если ошибся, то как это произошло, когда именно, где? Я помню, как встретил его на Новослободской, кажется, он где-то жил неподалеку, я должен был передать ему на вычитку сверстанную рукопись аксеновских "Фудзиям". Общение было недолгим, так, обмен взглядами, "спасибо"-"пожалуйста". Мы пожали друг другу руки, Виктор Михайлович стал подниматься по эскалатору вверх, не помню, как было в реальности, но сейчас я вижу, как эта рукопись растет у него в руках. В своих воспоминаниях он никогда почти не говорит о себе. Тут должно быть что-то трагическое. Понимание, что ты мельче, меньше, что твое воспоминание о людях, с которыми столкнула тебя жизнь, - самое значительное твое свершение. Но ведь мемуарист всегда избирателен, забывчив, предвзят, наконец. "Вторая" культура - это всегда невидимый раздел между (вероятно, сознательной) ошибкой и верой. И, как правило, все-таки, ошибка, увы, превалирует.
Дело не в том, что иногда грусть съедает тебя. Папа называл это место под горлом пищик, детская игра из серии побеситься, взять за пищик. Папа нас с братом, мы папу, кто кого. И - как обычно - все оборачивается реальностью. Это не грусть, просто пришло время взять тебя за пищик. И не важно кому - шагам командора, судьбе или твоему сыну - главное, что что-то ты все равно проиграешь.
Странное слово: пищик, откуда он его взял. Вообще: срезная дудочка для охоты. Манок на утку. А утка в сундуке, сундук на дереве, игла в яйце, яйцо в зубах у этой же утки. Улетит, стреляй. Грусть оборачивается сказкой, в которой ты не попал или даже не стрельнул.
Если расчертить мазок по основаниям, встать к самому себе спиной и сразиться: можно ли на себя положиться, можно ли себе верить? И да. И нет. И снова да. Интрига. Заманчивая игра.
Дело, конечно, не в грусти: мало ли пищиков. Мало ли уток. Дело в самой игре. Рассударишься. Выбьешься. Раскопаешь. А вокруг лягушачья лапка по-над коробченкой едет. И глаз не видно. Хочется видеть эти глаза. А какие тут глаза? За донышком не разобрать. И что-то липкое, чья-то спина несет тебя к берегу, только на него и надежда.
Что ж, я хочу, чтобы мы были рыбой. На манок не клюнет, а утонуть не даст. Это начинание - столь смутное, сколь и сказочное - простая попытка говорить о себе не в единственном числе. Это как зайти к соседу поздороваться, обжиться и опрокинуться рукой на дубраву. И узнать кожей родную сторожку. Мы могли быть лучше, но стали равны себе. Не в этом ли дело? Не этого ли боимся?
----------------------
31 год сегодня Вашему автору. Поздравить или откомментировать можно, написав сюда @okkie_dokkie
Пытаюсь оформить как-то все свои мысли по поводу нового Пелевина, но никак не получается, надеюсь, пока. И вот нашел какой интересный тумблер (ссылка ниже), одна запись, картинки, создан в сентябре, не обновляется и, вероятно, не будет. Капустин Рут. Прекрасно. Так я свой отзыв и озаглавлю. И думаю, не большой грех вспомнить, что я писал о Пелевине в 2013-м. О "Бэтмане Аполло" (много повторов, как оказалось, ну да ладно):
Итак, что же такое новая книга Пелевина? как с ней быть? что делать? и как читать? Важность этой книги, безусловно, не в так называемом протестном дискурсе. Идиоты-критики ищут там и не находят именно этого. Ну еще их смущает, например, Дракула и общая памфлетность повествования, будто бы до этого Пелевин не писал памфлеты под разными масками. Да, увы, "Бэтман Аполло" гораздо слабее "Снафа", но лишь в той части, которая называется художественной правдой. Дело в прозрачности аллегорий и метафор, впрочем, приложение к роману в виде словарного словоблудия по ключевым понятиям на букву "С" разъясняет эту проблему: метафора-де - это плохой тон и отсутствие мысли как таковой. Это мыслительный роман - и это важно. И тут надо бы остановиться поподробнее. Неприметный сухопарый английский философ Беркли, в любви к которому Пелевин признается еще в Священной книге оборотня, развертывает свой объективный идеализм и проверяется соломенной точкой всех пелевинских книг - степенью дзен. В книги вся эта конструкция названа великим черным путем - таинством отрешения в пользу небытия. Это важный посыл, который в контексте русской смерти важен с каждым годом все больше и больше. Эта книга о небытии в гораздо большей степени, чем все остальные его книги. Если раньше акцент делался на внешних знаках времени - читай симулякрах - то здесь Пелевин уничтожает их, объявляя единственной из возможных реальностей - реальность лимбо, предельно четкая отсылка к Данте - первому ныряльщику мирового значения. Лимб как субстанция жизни, прибежище души в стране чертей. Говорят о статике произведения, его бессюжетности - это так, но какое движение может быть в лимбе, прибежище покоя? Говорят об отсутствии колких острот, афоризмов и прочих привычных фичей - да, но опять же - про смерть не шутят. смерть - это самая великая тема, после Бога, про них ведь не каждый сумел написать.
http://kapustin-root.tumblr.com/
В продолжение темы про Glintshake/ГШ: пригласил телеграм-команду по заметкам о музыке высказаться об альбоме, ну и сам пару слов вставил заодно. Не знаю, насколько удачно получилось - помощь со стороны в написании текстов привлекаю, если честно, впервые, потому и мнений в итоге так немного, да и желанной изначально полемики не вышло - но, кажется, всё же удовлетворён; спасибо @solomatoday, @v_potemkahFM и @heymaka за отзывчивость и важные слова.
http://bit.ly/2drVWoe
- Согласишься ли ты (это и в русле разговора о поп-музыке) с утверждением, что России не присуща середина, т.е. нет качественного среднего уровня? У нас либо низко, либо очень высоко.
- Совершенно не согласна. Россия сама по себе очень средняя страна.
- И как бы ты тогда охарактеризовала текущее положение дел для независимых групп в России?
- Все становится формализованнее. Если ты не попадаешь в тег, не упаковываешься, ты обречен на маленькие аудитории. А в них быстро заканчивается кислород.
(наше новое интервью, разговор c Сашей Филипповой о натуральных шумах России, поэзии и музыке. Полностью здесь: http://soloma.today/sasha-ph/)
Подвел итоги полугода по музыке.
Что ж, 50 альбомов (на самом деле почти 120), чуть больше тысячи песен, 28 часов чистого звука в жанре от психотического попа до загробного дума. Что между ними общего? Только дата (первая половина две тысячи шестнадцатого)? Только место? По правде сказать, я не смог найти ответа на эти вопросы - поэтому поступил так же, как Филип Дик в случае "Человека в Высоком замке": я взял И-Цзинь и подбросил монеты. Выпала гексаграмма "Линь", "Посещение". Благоприятный символ, что уж спорить, но нестойкий. Это сутки, точнее - 28 часов, сглаживания углов, строительства и упорства. И правда - здесь нет фантастических прорывов, но есть то, что больше всего ценишь после того, как выйдешь из клуба - достоинство. Да, действительно, "музыка меня слушает" (читайте интервью с автором этой фразы в ближайших выпусках), я рассматриваю следующий ниже условный топ-альбомов полугодия как зарубку на линейке роста: твоя походка отцовская, скулы высятся, как у матери, нам всем хотелось уйти дальше, но в итоге приходится делать так, чтобы походка сохранилась.
Лучший мой альбом на сегодняшнюю минуту называется "Казначейство", мне кажется, тут все неслучайно. Два человека, мужчина и женщина, выступают на фестивале барочной музыки XVII-XVIII веков под видом исполнителей средневековых хоралов и играют песню собственного сочинения, публика ничего не подозревает, скупо аплодирует, музыканты расходятся. Это правило жизни: быть поэтом при казначействе, сочинять слова забытым шедеврам, и - в общем - служить, но помнить о главном, таково свойство времени, или возраста, или как хотите. Группа называется Cat's Eyes (опять неслучайно). Рэйчел Заффира, канадка, сопрано, классический пианист, и Фэррис Бедвэн из The Horrors, выходцы из самой продуктивной, на мой взгляд среды, где делается лучшая гитарная музыка (Toy, S.C.U.M., Наташа Хан, Sexwitch, Томас Коэн и проч.), пожалуй, они лучшая метафора посещения, ускользания, баланса счастья-несчастья. Каждая песня их альбома не похожа на другую, и каждая, я только сейчас поймал себя на этой мысли, как зеркало отражает всех остальных 49 участников этих списков от величавых струнных главного квинтета планеты Radiohead до безумных блужданий человека-кукушки Terra Tenebrosa.
Я расстелил перед Вами циновку, Вам понравится эта картина. Условные противоречия здесь и там, смывает короткая форма волны. Не перебивайте ее.
http://soloma.today/best-of-2016-1/
Что же, я выхожу потихоньку из невынужденного отпуска, продолжаю вещание. Спасибо тем кто беспокоился, писал мне, высказывал поддержку, это важно. В самом скором времени будет опубликовано новое интервью, чуть раньше, надеюсь, подведу запоздалые музитоги полугодия, а сегодня Вашему вниманию рецензия на "Небесный Стокгольм" Олега Анатольевича Нестерова, написанная амбидекстерным способом, потому что трудно критиковать хорошего человека и лидера любимейшей группы, тем не менее, книга небезупречна, но безусловно важна. Не только в контексте мегаполисовского проекта "Из жизни планет", но и с точки зрения, не побоюсь этого слова, магистрального ныне направления в русской прозе середины нулевых.
Дальше цитата:
"Четыре фильма, ставшие музыкой - это история движения "воздуха", рукотворное создание мифа новыми, адекватными реальности средствами. И это самое важное достижение Нестерова: им классифицированы и описаны четыре пути русской культуры ("воздуха" - вот почему расхожее определение "оттепель" у Нестерова не в чести), пути, которые мы точно можем назвать архетипическими. И книга здесь - это идеальная модель консервации знания, письмо обреченного моряка, пускающего бутылку в океан. И именно на него смахивает больше всего опустивший бороду увлеченный джентльмен с мягким голосом и глазами, полными юношеского огня. Автор".
Полный текст рецензии: http://goo.gl/brolxf
Хочется сделать доброе дело. Это не реклама, профит мой - только ваши эмоции. Вот в чем дело: у меня есть куча сертификатов на скидки в Майшопе скидку. Достались по долгу службы (я издательский работник). Один на 25%, остальные на 15%. Активировать их нужно до 30 июня. Но скидка эта постаянная. Если вы планируете закупиться каким-нибудь чтивом, вам это будет кстати. Думаю, физически пересекаться не нужно, я просто вышлю фотку в личку, а вы его сами активируете на сайте. Если интересно, пишите мне, как обычно, @okkie_dokkie.
Читать полностью…
Новый, но слегка запоздалый текст об Эрике Сати. В мае мир праздновал его 150-летие.
Один из своих автопортретов он подпишет словами друга: "Я пришел в старый мир слишком молодым". Что это - молодость? Это растянутое утро; растраченные сигаретные клубы; часы взаперти свободной гримерки - "Сати, ты должен быть трезв"; вечерние пешие километры с Монпарнаса в дом с четырьмя трубами; часы разговоров. Когда новые спицы парижского солнца коснутся Сены, и она станет слегка похожей на розовую от трепета недавнего свидания хористку из Эколь дэз Ар, ветер подхватит их голоса. Голоса любви, голоса той последней ссоры возле окна. Что после этого время? слова? воздух? Музыка должна быть распорядком, украшать быт, лакировать его. Как радуга, если допустить, что радуга содержит смысл. Музыка - это инстинкт. Впрочем, все слова неудачные. Кто укусил больнее - Сати или эпоха? Кокто уверяет, что оба достойны победы: Сати сидел в пасти Фафнира и играл свои пьесы, Волк, знак обреченной судьбы мира, не смел щелкнуть зубами. Эпоха рождала шедевры, невиданные ранее, Сати своей беспечной растянутой молодостью методично устилал им дорогу. Оба стоили друг друга, животные мудрее (Сати был в этом убежден), при невозможности выигрыша они делят территорию поровну. Так и случилось.
Полностью на сайте: http://soloma.today/satie/
Это музыка, открывающая за подшпорками казалось бы устойчивого быта подлинный хаос, размытость чувств и невозможность созидания, с одной стороны, но и - с другой - предполагает значительность нового шага, масштаб новой игры.
https://soundcloud.com/kazuskoma/sets/izdevatalstvo
В тестовом режиме запущен сайт. Работать над ним еще нужно (особенно в части мобильной версии), но в целом читать можно. Будущие интервью, очерки и длинные тексты буду размещать там. В остальном все без изменений. Замечания и пожелания приветствуются. Заходите/читайте: http://soloma.today/ Напоминаю также: Солома. - авторский блог о культурных средах и сообществах, неизвестных широко явлениях музыки и литературы настоящего и прошлого. Проект принципиально некоммерческий. Все материалы созданы @okkie_dokkie. Кроме того, сочувствующих любезно приглашаю в свой авторский приватный канал со стихами и прозой. Ссылка: https://telegram.me/joinchat/BkzktD-CGCzTpvPSkSZV_A
Читать полностью…
ный день я оставлю этих ребят без штанов. Слово офицера". Игра, как водится, оказалась сильнее. Рождения не случилось. А далее известно: пояс от кимоно, балкон, почти заснул, закладка на Полежаеве, "я всех любил". "Без дураков".
Маска теперь каждому впору. Я впервые услышал о поэте Борисе Рыжем от Натана Дубовицкого. Была какая-то кулуарная встреча с пишущим молодняком, тогда таких было много, кто-то даже в Ново-Огарево ездил. С. (Дубовицкий - фамилия жены) спросил Васю Чепелева: как же так, не уберегли? Вася сконфузился. Встреча казалась рядовой. На устах бренчали инновации, прорывы, революция. Дубовицкий говорил о тексте. Думаю, будучи плотью и кровью модернистской традиции, С. верил в художника, его преобразовательную силу. Это нечто римское как будто бы: политик-философ, модернист, мистик, главный идеолог. Суверенная демократия. Трудно дружить с писателем - и не стать его персонажем. Если бы я был автором политической заметки, я должен был бы ставить вопрос этически, по-граждански: на каком праве этот художественный эксперимент, жечь Рим ради вдохновения? Но тогда, в начале 10х, с устами, полными инноваций, протеста и перемен, у нас не было выбора. Кроме одного. И я, когда смотрю сейчас на те майские дни моей разогнавшейся юности, понимаю, что только на этом стыке, на ребре между социальным, гражданским и эстетическим рождается "вторая", скрытая, культура. Кто же этот поэт, Вася? - спрашивал я Чепелева по пути к тогда еще открытым ПирОГАМ на Никольской. Борис Рыжий. Хороший поэт. - отвечал. - Был.
"...потом все смолкло, и я сочинил стихотворение Набокова “В книге сказок помнишь ты картину...”, вспомнил, что это не мои стихи, и подумал, что Ирина правильно сделала, не взяв мою фамилию, а Артема в школе дразнить будут. Перегнулся, сколько мог, через борт ванны и шмякнулся на кафель. Перетянул, помогая зубами, руку подвернувшейся тряпкой и почти сразу потерял сознание. Между “почти” и “сразу” по лугу с колокольчиками и ромашками проскакал Тоша на маленькой лошадке, и я мысленно кивнул — белая, да, с голубой гривой..."
Я начинал этот текст с мыслью, что именно Дубовицкий мог бы стать лучшим его биографом. Все так и есть, но... Вот вопрос: кто же кого написал? С. Рыжего или - наоборот? Строго, мы знаем три его книги: том публицистики и два романа. Критика видит в двух последних соперничество с Лимоновым, Сорокиным, Пелевиным, отмечает его англоманство, страсть к мистике и т.п. т.д. Незамеченным остается лишь Рыжий, любимый его поэт. Между тем, влияние его огромно. "Роттердамский дневник" заканчивается многоточием. Сложноорганизованные наброски не стали книгой, но тем не менее стали прозой. "Околоноля", "Машинка и Велик" дописывают то, на чем Борис Рыжий остановился, то, что он не успел или не захотел написать. Да вот же "Интро": "Входят два клоуна; имя им Бим и Бом, Инь и Ян, Адам и Ева, Тайра и Минамото, Владимир и Эстрагон, Он и Офф, Ницше и Пустота, Маша и Медведи. Но эти имена ненастоящие, потому что настоящих имён у них нет, а есть только роли". Шекспир? Да. Но и Рыжий. Маска.
Его называют певцом Вторчика, ул. Титова, маргинальной среды. Один сел, другой откинулся. Бокс, карты, пацаны. Для шершавой книжной публики, конечно, нечто запредельное. Они и говорят (так у Фаликова): вот не было на карте такого места, а теперь есть благодаря музыке его стихов, это значение гения. Только ли в музыке дело? Он же сам пишет: выбрал реальность. Реальность обернулась суверенной демократией. То есть историей страны, а не точкой на карте. Вторая культура всегда об истории, шире - времени. Вернее, даже о том, что время выигрывает всегда.
Я тебе привезу из Голландии Legо,
мы возьмем и построим из Legо дворец.
Можно годы вернуть, возвратить человека
и любовь, да чего там, еще не конец.
Я ушел навсегда, но вернусь однозначно -
мы поедем с тобой к золотым берегам.
Или снимем на лето обычную дачу -
там посмотрим, прикинем по нашим деньгам.
Станем жить и лениться до самого снега.
Ну, а если не выйдет у нас ничего -
я пришлю тебе, сын, из Голландии Legо,
ты возьмешь и построишь дворец из него.
На сайте "Сеанса" опубликовали забытое интервью Сергея Курехина 1989 года. Мало того, что оно любопытно само по себе, но оно еще и касается тем, которые я пытаюсь освещать в этом уютном уголке, в частности тему среды, авангарда и официоза. Вот отрывок: "Было ощущение, что все окружающее придумано — нарочито, нелепо и глупо. Это действительно так и было. Но вот опять — я не знаю, когда что во что переходит. Наступает момент, когда вы начинаете понимать, что в ту музыку, которую вы любили, вы привносили то, чего в ней не было, и за это приходится расплачиваться. У меня эволюция происходила гораздо быстрее, чем у всех людей рядом, и поэтому каждый раз происходило смещение, оно до сих пор так же идет. Наверное, потому что у меня общая психофизическая конструкция гораздо более неврастеничная, общий круг замыкается гораздо быстрей. Рок мне надоел гораздо быстрее, чем всем моим друзьям. И поэтому мне надо было искать какую-то отдушину, то, что меня бы поддерживало, что являлось бы антитезой моему кругу. Эту поддержку я нашел в авангардном джазе. Никто из моих сверстников не слушал авангардного джаза, его слушали люди, которые были на десять-пятнадцать лет старше меня. И вот эта среда стала моей средой. А в тот момент, когда джаз показался мне уже совершенно выдохшимся и бессмысленным — я играл тогда в ансамбле Анатолия Вапирова — мне нужно было найти антитезу уже той среде, в которой я существовал определенное долгое время. И тогда я подружился с Гребенщиковым. И вот мы начали записывать первые альбомы, тогда это для меня имело смысл. Этот второй роковый период продлился несколько дольше, чем первый. Если первое поколение рока было чисто эпигонское (если бы не новая западная культура, которая проникала к нам с большим трудом, его бы вообще не было), то второй период уже был попыткой сконструировать что-то свое. Для многих людей, с которыми я тогда сталкивался, рок был открытием, а для меня и Гребенщикова это уже был второй этап. Хотя это было неосознанно и абсолютно естественно. Для меня это была уже двойная оппозиция. Скажем, фри-джазовый период — это двойная оппозиция: оппозиция к официальной культуре и оппозиция к року. Третий же этап — это уже какая-то безумная оппозиция, это возвращение к первому этапу, но уже на новом качественном уровне, и это уже оппозиция к официозу и к фри-джазу. Но, повторяю, я никогда не считал, что мне нужно делать что-то, что было бы антитезой чему-то, у меня было ощущение естественности процесса. <...> Просто сейчас есть потребность в чем-то таком, что отбросило бы нас далеко от той культуры, которая существовала вокруг нас на протяжении долгого времени. Но помимо отталкивания от среды, у меня сегодня идет еще и отталкивание от времени". Это ощущение неопределенности и подполья, и официоза, в общем, затянулось - и, кажется, сил преодолеть разлом идеалов, по крайней мере, в известной нам культуре нет. А ведь, я думаю, что рецепт верный - нужно отталкиваться от времени. Перестать видеть это время, уйти от истории. полностью интервью здесь: http://seance.ru/blog/kuhnya-kuryohina/
Читать полностью…
Очередной лонг-рид для вас. Мое большое интервью с Евгением Алехиным о новом альбоме 'Макулатуры'. http://soloma.tilda.ws/alekhin
Читать полностью…
Надо пробовать разобраться с этим самым "красиво" от Черепко-Самохвалова. Не может же быть все просто так, должна быть закавыка, фраза, образ, сомнение. Сами же приучили. И правда - "Петля" как будто создает нужный тон, дает глазу дополнительный монокль для чтения загадок и... по-русски Филипа Дика. Когда главный герой тщетно пытается найти выключатель в комнате, а находит шнурок. А дальше по спирали - что-то не так. Но что? Мир начинает двоится, троится, игра перестает быть игрой, оборачивается войной с инопланетянами, побежденными нацистами, бутафория искусством и т.д. На самом деле жестокая шутка. Говорят, Дик, юный толстячок из кампусовского магазина с пластинками, не жаловал эксперименты с веществами - а ведь все делали это, и его друзья - время было такое, 60-е, хиппи, романтика, цветы и радужки - но ведь все не так, все не то, подлые рекламыши ползут по нативным каналам, вот и Медуза, где выложен альбом... Вещества путали его еще больше. Кто-то хмыкнет, а ведь мир действительно произошел из мгновенного схлопывания десятимерной сферы в трехмерную каплю, все остальное ушло на время, и время - самый неуверенный стимул. Стимул же - это копье, которым раджа колет уши слонам. Вот так с плеч и валится груз, Филип Дик видит это по-настоящему, к чему тут шутки, вещества, радужки, сиди и пиши в сарае, пока дети целуют жену. И-цзинь для каждого героя. Филип Дик бросает кости. И видит - и говорит: это красиво. И сходит с ума, пишет экзегезу, и мир уже - это рыбка на шее случайной почтальонши.
Вот так и с Петлей. Второй гитарист дал им сложности - но и отобрал все истерики: теперь чистая математика: грамматика Книги перемен, весны и осени Ли Юя, сон в красном тереме. Альбом вышел неделю назад, аккурат на Космический день. Мы помним - все не просто так. Я не могу сказать, что это веселый альбом, по-моему, они лукавят - и в то же время, конечно, это все до невероятия красиво. Вот уже абзац я пытаюсь понять чем же: и понимаю - тем, что в одной точке на протяжении тридцати с небольшим минут каждый звук соответствует характеру, личности, радиусу шага. Соответствие - это правильное слово. Об этом и песня у них даже есть, предпоследняя. Соответствие мечтам.
И еще. Увы, отечественная постсоветская музыка фактически не знает примеров того, чтобы инди-группа вырастала до возможности сделать цельное высказывание настолько убедительным. Кого тут вспомнить - Психея разве что приходит на ум. В случае с Петлей все еще сложнее: пост-панк - самое жесткое мерило, ошибок не прощает, но у кого получается, тот и выстреливает. Вот вам A Place To Bury Strangers или The Horrors, например. И вот Петля. Я боялся этого альбома, потому что боялся неудачи, повторюсь, "Фобос" - работа мастера, подобно работам Финка из "Человека в высоком замке", но "Мода и облака" - это безусловный шедевр, переразвитие великого.
Слушать: https://soundcloud.com/petlia/sets/k71njrsa4yrh
Скачать (авторская ссылка): https://yadi.sk/d/XVsyr2dLqwAyy