4318
О Древнем Риме и не только: записи и выписки Виктора Сонькина, автора исторического путеводителя "Здесь был Рим".
Доброй ночи.
Вопрос простой, его вполне можно назвать детским: какого размера были античные лошади и почему? Я читал, что верховые были меньше нынешних и это связано с тем, что стремена европейцам ещё не были известны, а вот про колесничных и прочих не особо пишут.
Если хотите, другие внешние характеристики лошадей (лохматость, телосложение, цвет) тоже можете прокомментировать.
Простите, что время немного не детское. =)
#herewasquestion
(Отвечаю с помощью юзера Prufrock451/reddit/AskHistorians.)
В Римской империи было несколько типов рабочих лошадей, и сами римляне восхищались большими животными; в частности, они активно экспортировали лошадей из Галлии. Размер, впрочем, не был единственной важной характеристикой, но следует помнить, что при определенной величине сесть на лошадь без стремян (а стремян у римлян не было) достаточно трудно.
Греки любили фессалийских лошадей (Буцефал, знаменитый скакун Александра Македонского, был из Фессалии), но и эти лошади ценились главным образом за выносливость и красоту, а не за размер.
Список общих предпочтений древнеримских солдат и фермеров не очень отличался от нашего, с той оговоркой, что плечи и суставы лошади были расположены ближе друг к другу, а цвет был по возможности одинаков (то есть всяких игреневых и в яблоках лошадей римляне любили меньше, чем мы сейчас).
Где воспитывают лучших боевых лошадей — про это тоже было известно: в Испании, на юге Италии, севере Греции, в степях на Востоке. Вегеций Ренат (конец IV — начало V века), Ливий, Страбон согласны в том, что лошади для кавалерийских нужд должны быть быстрыми, спокойными, неприхотливыми и послушными, а их размер и мощь — вторичные характеристики.
Общеримская кавалерийская тактика, если обобщать в больших масштабах, строилась на маневрировании и езде верхом; кавалерия нападала на разведчиков и фуражиров и пыталась заманить армию в бой с пехотой, а также обращала в беспорядочное бегство уже потерявшую организацию и отступающую армию. В такой картине мира, опять-таки, размер лошадей имел второстепенное значение.
В средние века лошади немного увеличились в размерах, но главным образом развили мощную мускулатуру, особенно в задней части туловища (в том числе для доспехов). Поэтому, кстати, они были так дороги: развитие мышц требовало больших усилий от конюхов.
Средний размер римской кавалерийской лошади — 14 рук (это особая мера, равная 4 дюймам, применяющаяся в англо-американском мире для определения роста лошади), но при этом размер скелетов боевой лошади варьирует от 12 до 15 с небольшим рук (т. е. от 122 см до 155 см). В наши дни все, что ниже 14,2 “рук” (147,5 см) — это пони, и, стало быть, с нашей точки зрения, римская кавалерия в основном пользовалась пони.
Что касается колесничных лошадей, то колесницы в римское время никогда не использовались как военные ресурсы, только для спорта, поэтому размер колесничных лошадей, скорее всего, был напрямую связан с размером лошадей военных.
На картинке из Акрополя, несмотря на ее несколько фантастический вид, общий размер лошади показан довольно точно: он небольшой, и по нашим меркам соответствует размеру пони.
Товарищи, мне неясна разница в просмотрах предпоследней и последней записи -- это одна запись, искусственно разделенная программой надвое. Если вас интересует переводческая проблематика, прочтите, пожалуйста, обе.
Читать полностью…
Немного вбок от нашей основной темы, но не совсем от нее отрываясь (чуть позже поясню, почему). В прессе и соцсетях бурно обсуждают только что вышедший по-русски роман американца Томаса Пинчона “Bleeding Edge”. Чего не отнять у переводчика Макса Немцова — так это способности возбуждать дискуссию о переводе. Прошлый всплеск переводобесия был вызван им же — тогда публику возбудил новый перевод всего корпуса Сэлинджера, включая роман “The Catcher in the Rye” (в версии Немцова “Ловец на хлебном поле”). И да, почти любой абзац из этих переводов — Сэлинджера ли, Пинчона ли — дает много оснований для споров.
Перевод я обсуждать не буду, тем более что Пинчон — автор мне совершенно не интересный, и я ничего осмысленного про его идеологию и стилистику сказать не могу. Но в ходе обсуждения поломалось много копий и, в частности, литературный критик Галина Юзефович задала вопрос (призывая, inter alia, и меня в свидетели) — а какова, собственно, целевая аудитория переводного произведения? Кому оно адресовано? Кому принадлежит лояльность перводчика?
Мой ответ на этот вопрос прост. Все главное и важное, что нужно было сказать про художественный перевод по-русски, было сказано Михаилом Леоновичем Гаспаровым в двух статьях. Одна из них (написанная в соавторстве с Н. Автономовой) называется “Сонеты Шекспира — переводы Маршака”, и она объясняет, почему нам так приятно читать маршаковские сонеты, несмотря на то, что к стилю и идеологии Шекспира они имеют довольно отдаленное отношение. (Статья, безусловно, сверхкомплиментарна по отношению к Маршаку, он — по праву — описывается как непревзойденный гений тонкой настройки; но советским критикам так не показалось, и оргвыводы по отношению к обоим соавторам были сделаны самые неутешительные.)
Вторая статья называется “Брюсов и буквализм”. На примере эволюции переводческого стиля Брюсова применительно к одному из главных его переводческих трудов, “Энеиде” Вергилия (вот она, связь с нашей темой), Гаспаров показывает, что “буквализм — не бранное слово, а научное понятие”. Из этого примера вырастает целая концепция развития русской культуры/литературы в целом, где перевод — лишь самое очевидное и яркое проявление общих тенденций. Тенденций, если упростить, всего две: развитие вширь и развитие вглубь. Вширь — это когда культура охватывает новые слои населения; это время упрощения, одомашнивания, стилизации, подстраивания под уже сформировавшиеся вкусы публики, как правило, не очень образованной. Вглубь — это когда культура слегка закукливается в себе, становится менее массовой и более элитарной; это время усложнения, остранения, разработки доселе невиданных на местной почве стилей, принуждения (не слишком широкой) публики к новым словам, оборотам, образу мыслей. Периоды эти, по Гаспарову, чередуются, как полосы на зебре; в частности, после элитарности Серебряного века и авангарда 1920-х наступил долгий период советского развития “вширь”, и на этом материал статьи заканчивался. Прошедшее с начала 1970-х (когда была написана статья) время подтвердило правоту Гаспарова: постсоветская эпоха — это эпоха некоторой глобальной массовой культуры, но реальная работа совершается, конечно, в очень узком слое элитарной культуры. Переводы Немцова — как к ним ни относись — суть проявления этой же тенденции.
(Я очень рекомендую всем интересующимся гуманитарными вопросами любой степени сложности прочесть обе статьи, они доступны в сети. Ничего более внятного о предмете вы не найдете; плюс это еще и большое эстетическое удовольствие.)
Образ Клеопатры, совершающей героическое самоубийство вместе с двумя служанками при помощи двух змей, прочно вошел в мировую культуру. Но прочностью этой мы, кажется, опять обязаны Шекспиру, который увековечил эту версию в “Антонии и Клеопатре” (а дальше понеслось). Античные источники гораздо осторожнее описывают это событие. Вокруг него вообще было наворочено много сложностей, политических, финансовых и личных. После разгрома Антония (и странного, почти предательского поведения флота Клеопатры) при Акции на политическом будущем обоих супругов можно было смело ставить крест. Но при этом Клеопатра продолжала владеть несметными сокровищами, которые были позарез нужны победителю-Октавиану (будущему Августу): без них ему просто нечем было бы расплатиться с собственными войсками. А Клеопатра грозилась картинно сжечь их в собственной усыпальнице, превратив самоубийство в акт финансовой мести. Кроме того, Октавиан, с одной стороны, очень хотел провести Клеопатру в своей триумфальной процессии (а для этого она ему нужна была живой), с другой — опасался: появление ее младшей сестры Арсинои во время триумфа Цезаря вызвало неожиданный всплеск сочувствия к египтянке и недовольства жестокостью триумфатора. К этому примешивались еще более сложные политические соображения: Юлий Цезарь, по завещанию приемный отец Октавиана и, в сущности, единственный источник его неслыханной власти, к Клеопатре, как известно, относился хорошо; у них был общий сын, а в важнейшем для Цезаря и всего его семейства храме Венеры-Родительницы стояла золотая статуя египетской царицы.
Так что когда Клеопатра все-таки покончила с собой, Октавиан был не слишком рад (хотя она не уничтожила, как грозилась, свои сокровища: повод облегченно вздохнуть у него был). По свидетельству Светония, он даже посылал к ней представителей африканского племени псиллов, которые славились устойчивостью к змеиным укусам, чтобы те отсосали (предположительно) змеиный яд; но, очевидно, безуспешно.
Да, так что со змеями-то? Плутарх, оставивший подробный отчет, упоминает две точки, которые могли быть нанесены гребнем, смазанным ядом (слово, которое он использует — кнестис — довольно редкое, что может означать, что он пользовался чьим-то отчетом с места происшествия). То же самое говорит Дион Кассий (но это еще более поздний источник). Змей они тоже упоминают, но неуверенно; с одной стороны, конечно, это красиво (особенно если бы это была кобра, символ фараонов); с другой, ненадежно: даже укус египетской кобры не всегда вызывает верную смерть, а уж остальные кандидаты (латинские авторы используют слово aspis, что, к сожалению, может означать любую североафриканскую змею) — например, рогатая гадюка Cerastes cerastes — неприятны, но редко смертельно опасны для человека.
Но в античности, как и сейчас, красота и завершенность медийной картинки была важнее достоверности, поэтому версия с укусом змеи, спрятанной в корзине с фруктами/фигами закрепилась. В качестве иллюстрации привожу картину малоизвестного итальянского художника Акилле Гисленти “Смерть Клеопатры” (1870-е годы), которая обычно живет в музее города Брешии, но сейчас демонстрируется на выставке “Нил в Помпеях” в Египетском музее Турина. Трогательная деталь — небритые подмышки Клеопатры, безусловно, дань времени создания произведения, а не исторической точности: мне не известны буквально никакие античные произведения визуального искусства, где женщины были бы изображены с body hair.
Еще к вопросу об историческом Христе. Никейский Символ веры (325 год), точнее, его версия 381 года (Никео-Цареградский Символ веры) указывает, что христианин должен, в числе прочего, верить в Христа, “распятаго же за ны при Понтийстем Пилате”. Это не случайные слова: они жестко привязывают евангельский рассказ к большому римскому миру, который существовал отдельно от ближневосточных сект и никак специально ими не интересовался. Понтий Пилат — представитель этого мира в Символе веры, якорь, обеспечивающий хронологическую привязку.
Некоторая проблема тут в том, что Понтий Пилат известен почти исключительно из христианских и околохристианских источников. Есть очень пристрастные и вряд ли достоверные упоминания у Иосифа Флавия и Филона Александрийского и, что особенно интересно, у Тацита. Тацит заговаривает о христианах в связи с великим пожаром Рима при Нероне, который Нерон решил свалить на христиан; и Тацит использует этот повод, чтобы дать сверхкраткую историю этой неприятной ближневосточной секты: ее предводитель, говорит он, был казнен при Тиберии прокуратором Иудеи Понтием Пилатом, но распространение заразы прекратилось лишь на время: вскоре она подняла голову снова, и не только на Востоке, но и в Риме, куда стекается все отвратительное со всего мира. (Как видим, этот пассаж легко проходит тест на “критерий неудобства”: даже очень осторожный христианский апологет, если бы он захотел сделать вставку в труд Тацита, выбрал бы какие-то слова понейтральнее, так что текст, скорее всего, подлинный, вопреки мнению Берлиоза.)
Тут интереснее всего именно упоминание о Пилате — единственное в неближневосточных источниках.
Впрочем, нет, уже не единственное. В 1961 году в приморском израильском городе Кесарии был найден кусок камня с обрывком латинской надписи, которая, судя по всему, отмечала возведение храма в честь императора Тиберия силами префекта (не прокуратора, как считали Тацит и Булгаков — особой разницы, правда, между этими должностями не было) Понтия Пилата. Это, конечно, очень убедительный аргумент в пользу историчности Пилата (и, по аналогии, Христа). Подлинник камня сейчас хранится в Музее Израиля в Иерусалиме, а в Кесарии можно увидеть копию.
Но в целом биография исторического Пилата состоит из легенд и сказаний. Так, церковный историк IV века Евсевий Кесарийский рассказывает, что Пилат попал в немилость при Калигуле, был сослан в Галлию и покончил с собой в городе Виенне (нынешний Вьен в департаменте Изер). Там долго показывали “Иглу Пилата” — пирамиду, якобы служившую надгробием самому известному римскому чиновнику всех времен и народов. На самом деле вьенская пирамида была, скорее всего, поворотным столбом в цирке, важным элементом колесничных скачек. Сейчас она украшает собой небольшую транспортную развязку в черте города.
Добрый день. Прочитал вашу заметку про Колизей и вспомнил, как в мае спорили два экскурсовода по поводу представлений морских сражений на арене — один рассказывал, как нижний ярус заливался водой и миниатюрные корабли разыгрывали битву, другой распалялся, кричал, что это “complete bullshit, не слушайте его, фактика хромает и т.д.” Поэтому мой #herewasquestion — что вы думаете по поводу этих морских сражений в Колизее, правда или нет?
Это хороший и непростой вопрос, и я его вкратце коснулся в книге — но, наверное, недостаточно. Колизей открыли с большой помпой — вероятно, при Тите; об этих церемониях и играх с восторгом вспоминали потом на протяжении нескольких поколений. На одних только травлях убили больше пяти тысяч животных.
Что касается игровых морских сражений, которые назвались греческим словом “навмахия”, то некоторые авторы, например, Дион Кассий и Светоний, утверждают, что при “запуске” Колизея были продемонстрированы и они. Тит, утверждает Дион, внезапно наполнил арену водой, где плескались специально обученные лошади и быки, а после этого состоялась реконструкция знаменитой морской битвы, после которой Греция обрушилась в страшную Пелопоннесскую войну — битвы между керкирянами (жителями нынешнего острова Корфу) и коринфянами. Не углубляясь в детали, многие путеводители так и говорят, что Колизей можно было почти мгновенно превратить в бассейн.
Но тот амфитеатр, руины которого сохранились до наших дней, невозможно затопить. Под ареной расположен гипогей, сложная система переходов, клеток и лифтов глубиной около шести метров, благодаря которой можно было быстро выпускать на арену стаю львов и устраивать разные другие чудеса. Гипогей построили не позже чем при Домициане (то есть практически сразу, хотя и не к открытию), и с ним никакие затопления были бы невозможны. Даже и без гипогея акведук Аква Клаудия, работающий на полную мощность, смог бы заполнить арену не быстрее чем за час — что вряд ли подходит под определение “мгновенно”. Есть хорошо задокументированные свидетельства о том, что другие места, в частности, пруд, выкопанный при Августе на небольшом отдалении от города именно для этой цели, использовался для навмахий, а вот Колизей, возможно, нет, и Дион Кассий, который писал через сто лет после открытия амфитеатра, мог перепутать, где что происходило.
САЛАССЫ, САЛАССЫ!
Император Август не был особо воинственным человеком; то из его достижений, которое пропагандировалась как главная и славнейшая победа над внешним врагом (если вынести за скобки его победы над врагами внутренними, из которых решающей была, конечно, битва при Акции, тоже из пропагандистских целей подаваемая как победа над врагом внешним) была на самом деле победой дипломатической — речь о возврате штандартов (орлов), потерянных римской армией под руководством Красса в битве с парфянами за много лет до укрепления власти Августа. (Уф. Простите.)
Но среди его сподвижников было много удачливых и умелых полководцев; один из них, Авл Теренций Варрон Мурена, разбил кельтское племя салассов, которые занимали земли возле перевала, названного впоследствии в честь Св. Бернарда (крупные собачки с бочонками на шее, вот это вот все). На землях салассов были золотые копи, но их римляне прибрали к рукам еще во II веке до н. э. А ко временам Августа салассы оставались — и это был, конечно, еще какой аутлаер — практически единственным народом средиземноморского бассейна, тем более географически италийским, который еще не подчинился римской власти.
Ну, в общем, Мурена их разбил, мужчин в основном поубивали, женщин и детей продали в рабство, на месте, где они раньше жили, основали колонию — военное поселение — под названием Augusta Praetoria Salassorum. Среди самых ранних свидетельств о ней — надпись, найденная около западных ворот, где говорится, что “салассы, присоединившиеся к колонии с самого начала, посвятили [некоторый объект] Августу”. То есть все-таки не всех истребили, некоторых приручили.
Этот город стоит до сих пор и называется Аоста. В нем есть внушительная стена римского амфитеатра, крепостные стены и мощная триумфальная арка в честь Августа (фото автора). Как водится (в Риме такого было очень много), в XII веке в арке обустроила жилище местная знатная семья, в XIV веке внутри была возведена небольшая крепость для роты арбалетчиков. В XV веке на арку было помещено распятие — в честь спасения города от разлива местной реки. Сейчас оно в музее, а арку украшает копия. Но вообще нынешним видом памятника мы обязаны (как тоже часто бывало в Риме) реставрации начала XX века, которую организовал археолог Эрнесто Скиапарелли. Скиапарелли примерно как Соссюры — удивительное семейство, в котором природа не отдыхала ни на одном поколении, от знаменитого первооткрывателя марсианских “каналов” до одной из ведущих модных дизайнеров межвоенной эпохи. Эрнесто же славен (среди многого другого) тем, что вывел Египетский музей в Турине, начало которого было положено самим Шампольоном, на высший уровень мировой египтологии.
Продолжаем серию ответов на детские вопросы, которые мне передали издательство “Розовый жираф” и Политехнический музей. Сегодняшний вопрос такой:
КОГДА РОДИЛСЯ ИИСУС ХРИСТОС?
На первый взгляд, это странный вопрос: нынче практически весь мир, независимо от вероисповедания, считает годы от даты рождения Иисуса Христа; то есть достаточно посмотреть на нынешний год — скажем, 2016-й — и сказать: “Христос родился 2016 лет назад”.
Если посмотреть пристальнее, то все, конечно, оказывается гораздо сложнее. Мы не будем даже касаться здесь вопроса о том, существовал ли Иисус Христос. Скажу только, что в XIX веке многие скептические ученые настаивали, что нет, не существовал, это все сказки; а сейчас в научном мире мало кто готов безоговорочно поддерживать такую точку зрения. И вовсе не из боязни оскорбить чувства верующих, а по причинам вполне научным. Но это отдельный вопрос.
Отсчет лет от Рождества Христова — изобретение сравнительно позднее. Ранние христиане вели счет от сотворения мира (считалось, что эта дата хорошо известна), пользовались календарем Юлия Цезаря, продолжали считать годы на древнеримский лад, по консулам, или от основания Рима. Восточные христиане отсчитывали годы согласно так называемой “эре Диоклетиана”, где точкой отсчета было восхождение на престол императора Диоклетиана, злейшего гонителя и врага христиан (поэтому второе название этой системы — “эра мучеников”).
В VI веке нашей эры провинциальный монах из скифских краев, живший где-то неподалеку от мест черноморской ссылки Овидия (в нынешней Румынии) по имени Дионисий Малый решил, что негоже христианам основывать систему летоисчисления на жизни своего заклятого врага, и ввел новую систему, которая получила название Anno Domini, “год Господень”. “Сейчас — 525 год от земного воплощения нашего Спасителя”, — заявил Дионисий. К сожалению, он нигде не объяснил, какие расчеты привели его к такому выводу и вообще рассчитывал ли он что-нибудь. Система Дионисия вошла в широкое употребление только после того, как знаменитый английский христианский писатель Беда Достопочтенный использовал ее в своей книге “Церковная история народа англов”.
Если же посмотреть на то, что написано в Евангелиях, то и там все непросто. Матфей утверждает, что Иисус родился в годы правления Ирода Великого. Ирод умер в 4 году до н. э. Лука сообщает, что Иисус родился во время переписи населения (из-за чего и пришлось всему семейству ехать из обжитого Назарета в Вифлеем, по месту рождения Иосифа). Перепись эту устроил римский наместник Квирин в 6 году н. э. Как видим, разброс составляет десять лет (не одиннадцать, потому что нулевого года нет).
Может быть, один из евангелистов ошибся; может быть, ошиблись оба; может быть, известные нам даты смерти Ирода и переписи Квирина неточны. Есть еще один основанный на евангелиях способ, но он тоже не дает стопроцентного результата. Лука пишет, что когда Иисус начал свое служение, он был “лет тридцати” (именно так, с некоторой неопределенностью). Иисуса разбудил другой еврейский пророк, Иоанн Креститель, который принялся крестить людей “в пятнадцатый год правления Тиверия Кесаря”, то есть 28-29 год н. э. (в евангелии от Иоанна есть еще одна привязка к дате, которая указывает ровно на эти же годы). В общем, как ни крути, получается, что Иисус Христос родился примерно — примерно! — на рубеже нашей (названной в его честь) эры. А насколько эта дата точна — не так уж важно: даже предыдущий Папа Римский, Бенедикт XVI, в своей книге о детстве Иисуса утверждает, что традиционная дата неточна, но в этом нет ничего страшного.
За вчерашний день пришло некоторое количество детских и не очень детских вопросов, на осмысленные из них постараюсь в скором времени ответить. Сегодня отвечаю на вопрос ребенка Николая с тихоокеанского побережья.
Были ли у римлян фантастические животные вроде греческой химеры?
Как всегда, когда речь заходит о разнице греческой и римской культур, возникают определенные сложности (об этом, кстати, был отдельный вопрос, на который в другой раз отвечу). Римляне выросли в самостоятельную политическую силу задолго до того, как стали производить собственную высокую культуру. А рядом, буквально под боком, уже была культура — и древняя, и развитая, и всем Средиземноморьем уважаемая. (Под боком — это не только в Греции, которая тоже не так уж далеко, но и еще ближе, в греческих колониях Южной Италии и окрестных островов вроде Сицилии.)
Поэтому все очень перемешано. Поэтому у всех основных греческих богов есть парные римские имена. Поэтому самое известное изображение химеры — небольшая бронзовая статуэтка — не греческой, а этрусской работы.
Так что с осторожностью можно говорить разве что про некоторых мифических существ, которых упоминают именно римские авторы, а не греческие. Это не значит, что греки про них не знали — скорее всего, знали, просто эти сведения до нас не дошли.
Вот, например, у ученого-энциклопедиста Плиния Старшего в монументальном труде “Естественная история” упоминается зверь ахлис — вроде лося, но с такой большой верхней губой, что есть ему приходится, запрокинув голову, и такой тяжело-неуклюжий, что чтобы поймать ахлиса, достаточно подпилить дерево, на которое он опирается во сне: тут-то он и упадет.
У Плиния же упоминается и еще одно необыкновенное животное — птица иктерус, которая прилетает к больному и потом, улетая, уносит с собой его болезнь. В средневековых рассказах и иллюстрациях эта птица — под именем “каладрий” — стала очень популярна.
А вот что точно исконно-римское — так это лемуры. Лемурами римляне называли неуспокоившиеся души покойников — например, непогребенных или неотмщенных. Только никакого определенного вида — человеческого или звериного — у них не было; лемуры были бесформенны и невидимы в темноте ночи, с которой их, конечно, связывали римляне. Чтобы задобрить этих духов, праздновался отдельный праздник, лемурия или лемуралия (9 мая). Глава семейства должен был встать в полночь и бросать через плечо черные бобы, но не смотреть на них. Поев бобов, лемуры успокаивались до следующего праздника.
Когда в XVIII веке знаменитый шведский ученый Карл Линней придумывал названия для всех известных существ, он назвал в честь этих римских духов целый класс приматов, потому что лемуры (тонкий лори, например) ведут в основном ночной образ жизни и медленно двигаются.
Издательство "Розовый жираф" и Политехнический музей готовят к изданию книгу в жанре "Ученые отвечают на детские вопросы". Они попросили меня ответить на несколько вопросов про античность и любезно согласились на публикацию ответов в этом канале. Ближе к делу я, конечно, расскажу про книгу подробнее (пока многие детали неясны). Сегодняшний вопрос такой:
КАК ПРИДУМАЛИ КОЛИЗЕЙ?
Прежде всего надо сказать, что древние римляне никогда не называли Колизей Колизеем. Это название появилось только в Средние века. Слово "Колизей" значит просто "очень большой" (может быть, тебе приходилось слышать слово "колоссальный", которое значит то же самое). Когда-то рядом с тем местом, где потом построили Колизей, стояла очень большая статуя — выше, чем "Рабочий и колхозница" в Москве. Такую огромную статую в древности называли "колосс". Возможно, слово "Колизей" происходит именно от этой статуи — ее давно нет, конечно, но так бывает, что какую-нибудь достопримечательность начинают звать по имени другой, несохранившейся. Хотя сам Колизей тоже очень большой, конечно.
А как же римляне называли Колизей? Они называли его просто "амфитеатр". Это греческое слово из двух корней, и корень "театр" тебе знаком, а слово "амфи" означает "с обеих сторон". Греки чаще всего строили свои театры — где разыгрывали трагедии и комедии — на склоне холма, чтобы природный уклон сам собой образовывал ряды зрителей. Римляне научились строить из бетона и кирпича очень сложные сооружения, и им уже не обязательно было использовать холм в качестве подпорки.
Говорят, что первый амфитеатр в Риме возник буквально из двух театров. Один человек построил два деревянных театра для греческих представлений, а потом сложные механизмы разворачивали эти полукружия вместе со зрителями так, что они складывались в амфитеатр. В амфитеатре римляне устраивали гладиаторские сражения — вооруженные люди бились по-настоящему, насмерть — и так называемые травли, когда люди сражались не друг с другом, а с разными дикими животными.
История про двойной деревянный амфитеатр почти наверняка правдива, но он не был первым — каменные амфитеатры стали строить на юге Италии до этого случая. Хорошо сохранившийся старинный амфитеатр есть в Помпеях, городе, который погиб в одночасье от извержения вулкана.
Конечно, столица империи заслуживала самого грандиозного амфитеатра, и он был построен. Построили его во времена императоров из династии Флавиев, поэтому в древности его еще иногда называли "флавианский амфитеатр". До Колизея на этом месте были угодья императора Нерона, которого после смерти все возненавидели. Красивый амфитеатр, где весь город собирается для развлечений, вместо жилища дурного правителя — за это римляне, конечно, были благодарны императорам династии Флавиев.
Отдельный вопрос — как римляне додумались до гладиаторских сражений. Скорее всего, поначалу это были жертвенные игры в честь выдающихся полководцев, но потом постепенно обычай превратился в жестокое и кровавое развлечение. Один римский поэт даже писал, что толпе не нужно ничего, кроме хлеба и зрелищ (в оригинале "хлеба и цирков") — хлеб раздавали бесплатно, а зрелища устраивались в цирках, где проходили гонки колесниц, и амфитеатрах, где сражались гладиаторы.
Римских амфитеатров сохранилось множество по всей Европе, почти везде, где была Римская империя (особенно в западной ее части). Развалины римских амфитеатров, иногда очень величественные, есть не только в Италии, но и во Франции, в Испании, в Тунисе, и даже в Англии и в Германии.
К сегодняшнему празднику — всех заокеанских читателей искренне позравляю — приведу немного расширенный отрывок из интервью, которое я некоторое время назад дал порталу “Футурист” — про будущее и про Америку.
— Кто из древних мыслителей представлял себе далекое будущее и сбылись ли эти предсказания?
— Никто не представлял, по причинам, о которых я уже сказал: не было представления о том, что будущее — это что-то принципиально иное. Были трактаты об идеальном политическом устройстве, вроде “Государства” Платона, но это не совсем футурология. Когда стало понятно после кризиса III века, после активного наступления христианства, что мир не неизменен,начали появляться пророчества — конечно, главным образом апокалиптические. Но разного рода религиозные пророчества и предсказания существовали всегда, и среди самых почитаемых святынь древнего мира были греческий Дельфийский оракул и неясного происхождения римские Сивиллины книги. Но их пророчества и предсказания — об индивидуальной судьбе, пусть даже “индивидуальное” понимается как относящееся к целым народам и царствам: перейдя через реку, разрушишь великое царство; править будет тот, кто первым поцелует мать; чтобы не проиграть войну, закопайте на Форуме двух иностранцев. Вообще правильное пророчество должно быть максимально темным, чтобы при наступлении любого значимого события можно было сказать, что именно оно и предсказано. Некоторые прорывы такого рода в античной литературе встречались: например, в четвертой эклоге Вергилия говорится о младенце, рождение которого принесет мир и спокойствие народам. С большой вероятностью Вергилий так отреагировал на один династический брак, который был призван помирить враждующие партии и связать их потенциальным общим потомком, но христианская традиция увидела в этом пророчество о рождении Христа; в результате такого толкования именно Вергилий ведет Данте на экскурсию по христианскому аду.
Пожалуй, самое похожее на античную футурологию — это слова из трагедии Сенеки “Медея”: “настанет пора, когда океан разомкнет круг вещей, и вся большая земля откроется, и не будет крайнею Тула” (прим. - Крайная Тула, ultima Thule — это название полумифической северо-западной страны, которую отождествляют то с Норвегией, то с Исландией). Эти слова часто цитировали как пророчество об открытии Америки. Но вот что-нибудь вроде “через две тысячи лет люди полетят на Луну” античные оракулы никогда не сообщали.
(Оригинал:
Venient annis saecula seris,
quibus Oceanus vincula rerum
laxet et ingens pateat tellus,
Tethysque novos detegat orbes,
nec sit terris ultima Thule.)
Интервью было немного странное, от некоторых вопросов пришлось скорее уворачиваться, чем осмысленно отвечать — но почитать кое-что про Антикитерский механизм или Кубок Ликурга было интересно. Целиком оно тут: http://futurist.ru/articles/172
Про то, как август был назван в честь Августа, нам известно больше, чем про то, как июль был назван июлем. Древние авторы оставили нам сведения довольно сбивчивые и противоречивые. Писатель-мистик начала V века Макробий утверждает, что июль был назван июлем в результате закона, внесенного и продавленного через Сенат консулом Марком Антонием — поскольку Юлий Цезарь родился четвертого квинтилия. (Но не спешите записывать Цезаря в “рожденные четвертого июля” — по нашим понятиям, точнее, по придуманному Цезарем календарю, это 13 июля 100 года до н. э.)
Из замечания Макробия совершенно не ясно, произошла ли эта перемена при жизни диктатора или посмертно; скупые слова Светония и Плутарха дают основания полагать, что скорее при жизни, и это, конечно, был еще один признак стремления к царской власти, на которые римляне реагировали так болезненно.
По-английски название месяца произносилось с ударением на первый слог, подчеркивая связь с Юлием Цезарем, еще во времена доктора Джонсона. У Вордсворта в “Лирических балладах” (1798) July рифмуется с truly.
In March, December, and in July,
’Tis all the same with Harry Gill;
The neighbours tell, and tell you truly,
His teeth they chatter, chatter still.
Так вот, еще о римской коррупции. Понятно, что для римских моралистов прошлое всегда было окрашено в розовые тона: не только трава была зеленее, не только девушки добродетельнее, но и чиновники порядочнее. Главной иконой этого некорумпированного древнего-Древнего Рима был, пожалуй, Цинциннат, тот деятель, к которому послы пришли звать его на диктаторство и обнаружили, что он собственноручно пашет свое поле аки Лев (Толстой, в смысле — кто его знает, кстати, может он тоже, как граф, специально выходил пахать к курьерскому поезду). Про него же, если я не путаю, была еще тоже вполне в толстовском духе история про печеную репу (но мы отвлеклись).
Рэмси МакМаллен в книге Corruption and the Decline of Rome говорит, что, мол, конечно, коррупция сопутствовала римской республике на всех этапах ее существования, но при переходе к империи произошел радикальный слом, полная смена этических основ правления и государственной жизни. Даже ранний принципат был уже не системой безличного администрирования; он базировался на личном фаворе, патронате, признанных узах семьи, родства, классовой принадлежности, землячества — и постепеннно эта сеть взаимных обязательств срослась с системой государственного управления, подчинила ее себе и до известной степени заменила.
К IV-V вв. н. э. коррупция и взяточничество уже не воспринимались как отклонения от нормы — они сами стали нормой, и никакой другой нормы не существовало. Продавалось и покупалось все: государственные должности, епископские епархии, воинские звания, включая руководство целыми армиями, вердикты судов, оценки налоговиков, доступ к представителям власти на всех уровнях (дороже всего, конечно, обходился доступ к телу императора). Кроме личного интереса, у акторов поздеримской политической жизни не осталось никакой мотивации.
В результате даже при самых благородных намерениях императора (какого-нибудь нового и наивного, например), любое его указание немедленно расползалось по тысячам отдельных частных канальцев и уходило в песок. Чиновники, поставленные для борьбы с коррупцией, использовали свою власть для личного обогащения. Военачальники предпочитали не сражаться всерьез, а вымогать деньги у мирного населения и присваивать армейское имущество, а также торговать освобождением от неприятных военных обязанностей (а что делать, генеральские должности доставались им недешево, приходилось как-то компнсировать).
МакМаллен, разумеется, не первым заговорил о римской коррупции — но именно он задумался, а не она ли стала причиной — системной причиной! — упадка и гибели Римской империи? И, надо сказать, его версия мне кажется довольно убедительной.
Говорить о коррупции в Древнем Риме непросто, потому что источники очень искажают картину. Каждая цивилизация идеализирует прошлое и стонет о золотом веке, который безвозвратно утрачен; римляне были чемпионами такого подхода. Больше всего идеализированию подвергались раннереспубликанские времена, но по причине их сказочности что-либо экономически осмысленное про них сказать непросто. Позднереспубликанские времена, с другой стороны, кишели примерами коррупции, особенно избирательной, и давешняя история про Верреса (а про Верреса, благодаря Цицерону, мы знаем множество таких историй — и понятно, что он был не один такой, просто ему повезло обзавестись разговорчивым недоброжелателем) — она как раз про закат римской республики. Ранний принципат вроде бы даже упорядочил положение вещей, но зато перенаправил денежные потоки в свою сторону.
Император Тиберий, например, как рассказывает Дион Кассий, “никого не казнил из-за денег, не конфисковал ничье имущество, и даже не прибегал к хитроумным способам получения средств. Даже так: когда Эмилий Рект, губернатор Египта, однажды прислал ему больше денег, чем требовалось, император послал ему сообщение следующего содержания: “Я предпочитаю, чтобы моих овец стригли, а не брили”.
Но вот в 1988 году влиятельный йельский историк Рэмзи Макмаллен опубликовал монографию, в которой предложил свежий взгляд на развитие римской коррупции. Об этом — в следующий раз.
Чтобы не плакать о падении нравов и о добрых старых временах, предлагаю вспомнить древнеримские коррупционные практики. Нынешние примеры у всех на виду и слуху, от московского армагеддона до карельского. А вот как это делалось в Риме.
Известный деятель Веррес получил что-то вроде госзаказа на ремонт храма Кастора и Поллукса на римском Форуме. Он имел право расторгнуть контракт с подрядчиками, если бы обнаружилось, что ремонт не соответствует требованиям городских властей. К сожалению для Верреса, работа была выполнена отлично, и во время инспекции он не смог обнаружить никаких недостатков. Тогда один из Верресовых прихвостней (“псов”, как называет их Цицерон) заметил, что “почти ни одна колонна не стоит абсолютно перпендикулярно”. “А это мысль”, — подумал Веррес и приказал проверить отвесом перпендикулярность всех колонн (хотя такая мера не была предусмотрена контрактом, никогда раньше не использовалась и ничего не говорила о структурной устойчивости постройки). Под этим предлогом Веррес госприемку не одобрил и потребовал у подрядчика взятку. Те предложили 200 тыс. сестерциев; Веррес решил, что мало, и передал подряд “своему” подрядчику, назначив цену в 560 тыс. Поскольку устранить “неперпендикулярность” ничего не стоило, новый подрядчик легко справился с задачей, а Веррес еще и велел первой фирме оплатить все расходы по второму, пустяшному, но раздутому контракту.
Три колонны храма Кастора и Поллукса стоят до сих пор — это один из очень немногочисленных примеров исконных, а не воздвигнутых в XX веке руин на римском Форуме.
Лошадиная нога из Лиона. Найдена в XVIII веке. Сейчас находится в Музее галло-римской цивилизации.
Читать полностью…
В свете сказанного вопрос об allegiance (ШП) переводчика мне представляется безосновательным. Никакой единой лояльности, общей для всех переводчиков, быть не может. Более того, никакого идеального, единственного и правильного перевода быть не может, эта идея — вредная ересь, навязанная нам советской школой. Как минимум со времен программной речи Фридриха Шлейермахера (1813), а на самом деле — и со времен Цицерона и Блаженного Иеронима известно, что перевод, будучи занятием объяснительным, может выполнять разные задачи и обращаться к разным аудиториям. Хорошо, когда в культуре есть яркие примеры удачных переводов, авторы которых сознательно придерживались радикально несхожих, даже противоположных стратегий. В русской культуре, слава богу, таких примеров множество: скажем, переводы “Гамлета” Лозинского и Пастернака или переводы “Алисы в стране чудес” Демуровой и Заходера. Все это прекрасные тексты, созданные очень талантливыми людьми. Это переводы, а не фантазии на тему (как тоже иногда бывает). При этом понятно, что перевод Заходера показывает нам только часть авторского замысла, раз с другой стороны к нему можно подойти с таким несхожим инструментарием Демуровой. Это ситуация здоровая, правильная и для культуры благотворная.
Но так дело обстоит почти исключительно с поэтическими текстами и детской литературой. Никого не смущают десятки немецких “Анн Карениных” или английских “Братьев Карамазовых”, а вот если какое-то классическое произведение европейской прозы вдруг кто-нибудь решает перевести заново, начинает стон на реках вавилонских. А я, например, из-за этой ситуации не могу толком прочесть “Дон Кихота”: испанского мне не хватит, а зная по французским текстам творческий метод Любимова, читать Сервантеса в его версии я не готов.
Подчеркну еще раз, что даже если переводчик считает себя в ответе перед великой русской литературой или русским читателем, он эту ответственность может воплощать самыми разными способами. Ну как кто-то дает ребенку беситься и резать ножичком комод Людовика Пятнадцатого, а другой запирает в комнате, где только скрипочка и хорошо темперированный клавир, изволь играть. Каждый считает, что поступает как хороший родитель. Переводчик (если слегка перефразировать Шлейермахера) тоже может пнями перетаскивать автора в родные осины и одевать в косоворотку, чтобы тот меньше пугал читателя, а может такими же пнями перетаскивать читателя в исландский ландшафт и сажать голой задницей прямо на Эйяфьядлекюдль. Первая стратегия безопасна: автор, как известно, мертв, и ничего не скажет. Читатель, с другой стороны, может и бритвой полоснуть (что мы и наблюдаем) — но этот подход по-своему благороднее и, что еще важнее, соответствует духу времени.
Ключ в форме лошадиной головы. Из собрания галло-римского музея в Лионе.
Читать полностью…
#herewasquestion Здравствуйте. У меня вопрос. Как сейчас выглядит то место, где убили Юлия Цезаря. Можно ли его найти в Риме?
Ответ на этот вопрос тоже можно найти в моей книге “Здесь был Рим”, но я с радостью отвечу на него здесь с некоторыми уточнениями.
В 44 году до н. э. постоянного места для заседаний Сената не было. Предыдущая Курия — так называлось здание Сената — сгорела во время уличных беспорядков. Юлий Цезарь уже дал указание построить новую (по римской традиции, точно такую же на том же месте), но работы еще не были закончены. В этом не было ничего страшного: Сенат мог собираться на любом освященном месте, в частности, в храме (по римским понятиям, “храмом” считалось не только здание, но и, скажем, площадка перед зданием, если она использовалась для религиозных целей). Заседание в мартовские иды было назначено в портике Театра Помпея — большой и роскошной пристройке к недавно построенному театру. Когда там не было заседаний, по портику любила прохаживаться золотая молодежь, и поэты утверждали, что в Риме не было лучше места для флирта.
Заговорщики оттеснили Цезаря в один из закутков портика и там, у подножия статуи Помпея, его недавнего союзника, а позже злейшего врага, нанесли ему больше двадцати ножевых ударов. Поняв, что сопротивление бесполезно, Цезарь натянул на голову край тоги, и хотя выражение “И ты, Брут” придумал, видимо, Шекспир, Светоний пересказывает городскую легенду (которой сам не верит), что, увидев среди нападавших своего любимца Брута, Цезарь сказал по-гречески “Кай сю, пайде”, ‘и ты, дитя’.
Место, где пал Цезарь, можно увидеть сейчас. Для этого нужно пойти на Ларго ди Торре Арджентина, где посреди небольшой площади расположена археологическая зона с четырьмя очень старыми храмами, встать у ограждения этой зоны напротив круглого храма и посмотреть вниз. Именно это и будет место убийства Юлия Цезаря. При Августе его замуровали как “проклятое” (locus sceleratus) и устроили рядом общественный туалет, остатки которого видны внутри археологической зоны, если посмотреть направо.
К вопросу о римской веротерпимости: надгробие вполне достойной римской матроны из города Бари, II век н. э. Как видите, сбоку самый натуральный Анубис — а на лицевой стороне еще и систр (в русской википедии написано “древнеегипетская храмовая погремушка”), атрибут культа Исиды.
Это один из экспонатов с выставки Il Nilo a Pompeii (“Нил в Помпеях”), которая до 4 сентября открыта в Египетском музее Турина; люто, бешено рекомендую (как и музей в целом). Скорее всего, в ближайшие дни еще вас этим поспамлю.
#herewasquestion
Почему римляне были веротерпимы ко всем религиям, кроме христианства? Христиане же не отказывались от лояльности Риму, даже легионерами служили, как Св. Маврикий.
Проблем было несколько. Во-первых, все религии, уживавшиеся на территории Римской империи, были терпимы друг к другу; это вообще характерно для язычества, где народ попроще не очень задумывается о мультикультурализме, а интеллектуалы исходят из того, что разные народы просто чтут одних и тех же богов под разными именами. Поэтому римляне так легко принимали в свой пантеон любых богов — от греческих, которые слились с латинскими божествами до степени неразличения, до египетских, малоазийских и всяких других: инклюзия.
Христианство же было религией эксклюзивной. Принимая Христа, человек отказывался от всех остальных богов. Это само по себе не было бы еще проблемой: римлянам было совершенно все равно, во что верят или не верят граждане. Но римская религия была частью государственной машины и частью традиции. Определенные вещи нельзя было совершить без определенных религиозных ритуалов. Ритуалы эти легко множились (в частности, поклонение гению, то есть божественной сущности, духу, императора), и римляне со свойственным им невротизмом считали, что если их не выполнять, случится большая беда. А христиане выполнять эти ритуалы отказывались. А это уже попахивало государственной изменой.
(Тут надо сделать оговорку, что евреи тоже старались в подобного рода вещах не участвовать: закон Моисеев строго-настрого запрещает поклонение любым посторонним богам, и у христианства это, конечно, наследственное. Но на это римляне старались закрывать глаза: еврейская религия была очень древней, что приводило их в трепет, и, кроме того, евреи не прозелитствовали — а христиане очень недолго оставались чисто этнической ближневосточной сектой, и когда от участия в государственных обрядах стали отказываться благородные матроны или вот, как вы заметили, кадровые военные, это уже было совсем другое дело.)
Мученичество ранних христиан — это такая важная часть христианского нарратива в целом, что его эмоциональное воздействие затуманивает историческую реальность. В реальности, во-первых, антихристианские репрессии были редкими, скорее точечными чем массовыми и, главное, лишенными всякого энтузиазма. (По-настоящему мощное антихристианское движение ненадлого возникло при упомянутом вчера Диоклетиане, но и оно было составной частью мер по спасению империи: состояние дел было не то что кризисным, а закризисным, поэтому щепки летели во все стороны, от гонений на христиан до попыток заморозить все цены специальным декретом.) Даже пристрастные христианские свидетельства не могут скрыть, что римские чиновники часто ведут себя как пушкинский Савельич, уговаривая христиан — “Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у злод… (тьфу!) поцелуй у него ручку”. Многие отказывались — упорно, многократно, вызывающе — и чиновники нехотя отправляли их на казнь. Некоторые целовали и получали соответствующий сертификат. Вопрос о том, как относиться к собратьям, которые спасли себе жизнь ценой совершения государственного обряда, горячо дебатировался в первые века христианства.
(В наше время пародическая версия этой проблемы возникает у христиан еврейского происхождения, репатриирующихся в Израиль. Еврей, перешедший в другую веру, не подпадает под действие закона об абсорбции; вход открыт только для иудеев или для тех, кто не исповедует никакой религии, для атеистов. Репатрианты-христиане вынуждены лукавить в ответах на соответствующую анкету. Не знаю, что думают по этому поводу иерархи разных христианских церквей — никакой широкой дискуссии на эту тему не видел.)
Попробуем воспользоваться этим каналом для саморекламы: кто в эти приятные летние дни в Москве, приходите завтра, 9 июля, в летний кинотеатр-лекторий ВДНХ. Я буду рассказывать про то, что и как ели древние римляне. Дегустации на этот раз не будет, но будет много картинок. Начало в 18:00 за павильоном 62, вход свободный.
http://znanie.vdnh.ru/
Если у вас есть детский вопрос про античность, присылайте его мне @herewasrome с тэгом #herewasquestion. Лучше про римскую античность, в греческой я хуже ориентируюсь, хотя на некоторые детские вопросы, наверное, смогу ответить.
Читать полностью…
Ну что же, количество подписчиков канала "Громкая держава" преодолело психологически значимую отметку 2000, с чем всех нас и поздравляю. Скоро — детские вопросы!
Читать полностью…
На наш с Александрой Борисенко переводческий семинар некоторое время назад приходил издатель Илья Бернштейн — человек, который делает какое-то гигантское подвижническое дело: находит, собирает, редактирует, отдает иллюстрировать и издает забытую (в основном детскую) советскую литературу. В интервью Наталье Кочетковой (https://lenta.ru/articles/2015/10/17/bernstein/) весь этот корпус текстов не без основания назван “Атлантидой” — как ни поразительно нам сейчас это представлять, в детской литературе 1960-х — 1970-х годов авторы рутинно поднимали такие темы, как детская сексуальность, педофилия (или то, что сейчас называют этим словом), сексуальная (в том числе внебрачная) жизнь родителей, смерть в семье, рак, национальные проблемы, самоубийства; вот насчет гомосексуальности не поручусь, но думаю, что и это найдется, если поискать.
И в интервью, и у нас в гостях Илья Бернштейн упоминал повесть Евгения Дубровина “В ожидании козы” — и хотя его характеристика этой книги как самой страшной на свете (ну примерно) мне кажется преувеличением, она, безусловно, весьма впечатляет — именно тем, что такого густого замеса проблем и совершенно честного, лобового разделывания с ними как-то не ждешь от советской детской повести.
Но я о нашей теме. Главный герой и рассказчик, подросток Виктор, любит цитировать жизнеописания римских императоров, что вызывает у окружающих то благоговение, то бешенство. Особенно люб ему хладнокровный, циничный и самоироничный Веспасиан. Но, как у одного из персонажей, незадачливого ухажера матери бухгалтера Семена Абрамовича, дебет не сходится с кредитом, так кое-что не сходится и у автора. Виктор утверждает: “Об императоре Веспасиане я узнал из разодранной книжки, которую нашел на свалке. Книга была с буквой «ять» и так понравилась мне, что я выучил ее наизусть”.
Цитирует же он, например, вот какой пассаж:
“Вольности друзей, колкости стряпчих, строптивость философов нимало его не беспокоили. Ссыльный киник Деметрий, повстречав его в дороге, не пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться и даже стал на него лаяться, но император только обозвал его псом”.
Это, конечно, из классического перевода М. Л. Гаспарова, который впервые вышел в издательстве “Наука” в 1964 году (мамадорогая, Гаспарову в этот момент 29 лет), разумеется, без ятей. “В ожидании козы” — 1968 год, действие происходит сразу после войны. Нестыковочка.
Но это мелочь, конечно, а книжка очень неплохая.
В последний день одного из лучших месяцев года (не в смысле, что этот конкретный был так уж хорош, вовсе нет, но на большом куске Северного полушария мало какой месяц краше июня) стоит вспомнить, что не только подписи коммунистических газет, но и названия месяцев достались нам от римлян. Январь, например — месяц Януса, бога порогов и пограничных состояний, бога-привратника, который своими двумя лицами смотрит одновременно в прошлое и будущее. На римском Форуме было святилище Януса, что-то вроде узкого коридора с дверью с каждой стороны; эти двери запирали во время мира и отпирали во время войны. Запертыми они стояли очень редко, практически никогда. Кстати, “двери” по-латыни ianua.
Февраль — месяц очищения, от februa, “очистительный обряд” — слово темное, возможно, сабинского происхождения. Март — месяц Марса; Апрель — этимология темна, возможно, от этрусского искажения имени греческой богини Афродиты. Май — в честь богини Майи, матери Гермеса-Меркурия. Июнь — в честь грозной Юноны, супруги Юпитера-громовержца. Дальше два лизоблюдских названия — июль, в честь Юлия Цезаря, и август, в честь Гая Октавия Турина-младшего, известного впоследствии как Август.
Дальше скучно: месяцы с сентября по декабрь — это порядковые номера с седьмого по десятый. Но почему, ведь это месяцы №№ 9-12? Ну, видимо, когда-то в незапамятные времена римский год начинался с марта, и сентябрь действительно был седьмым и так далее. Но было это так давно, что достоверных сведений о таком изначальном календаре толком нет.
В ночь на сегодня умер Николай Алексеевич Федоров, соавтор главного вузовского учебника латыни и учитель всех-всех-всех, от чуть ли не Гаспарова до Дашевского. (Статьи про него нет в русской Википедии, что несколько нелепо.) Последние месяцы его жизни были омрачены безобразным скандалом вокруг пожилых преподавателей РГГУ — который, правда, закончился вроде бы победой сил добра, но осадок срамоты оставил невъебический.
Когда я был в девятом, наверное, классе, я сходил на филфак МГУ на день открытых дверей. Зашел, в частности, на презентацию (слова такого еще не было) кафедры классической филологии. И красавец Федоров в числе прочего сказал: “Вот говорят, мол, что латынь и древнегреческий — мертвые языки. А вы возьмите газету “Правда” и посмотрите, что на ней написано — Орган Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Из семи слов пять — греческие и латинские. Какие же это мертвые языки?”
На классику я так и не пошел, но это высказывание крепко запомнил, и оно у меня сидит где-то в гипоталамусе, когда я слышу очередные стоны про то, как импортное слово лобстер вытесняет хорошее русское слово омар.
Requiescat in pace.
Нынешний Брекзит — не первый в истории (за вычетом технологий мало что нового бывает в истории). Впрочем, если применять эту параллель, Евросоюзу предстоят непростые времена.
В конце IV — начале V вв. нашей эры римская власть по всей империи трещала по швам. Ключевые посты президентской, то бишь императорской администрации занимал клан Феодосия I, но его отовсюду теснили другие претенденты на престол, и то в одной, то в другой провинции они на какое-то время добивались успеха и брали власть в свои руки, de facto отгрызая целые куски от империи. Семья, конечно, такое не приветствовала и называла их узурпаторами. Вооруженные силы уже довольно давно были под контролем романизованных германцев, которые хоть и сохраняли в целом лояльность центру, вторыми глазами постоянно блюли и свои германские интересы.
В этой ситуации Британия оказывалась отрезанным ломтем: малонаселенный остров, единственный ценный ресурс — олово, да и не до олова в такой экономической ситуации, а проще сказать — жопе. Германцам Британия тоже была глубоко по барабану: это сейчас английский — германский язык, и само слово “Англия” германское, а тогда коренное население было поголовно кельтским (плюс, возможно, сохранялся какой-то таинственный докельтский субстрат, который в генах британцев, особенно в митохондриальной ДНК, жив до сих пор). Саксы еще только-только начинали пощипывать восточное побережье редкими рейдами; про англов никто еще не слышал.
После нескольких поступательных движений туда-сюда, когда Британия то оказывалась под управлением какого-нибудь узурпатора, то опять возвращалась в слабеющие римские руки, император Феодосий I как раз помре, оставив на западном престоле малолетнего сына Гонория. Военачальник Феодосия и реальный правитель Стилихон, сам наполовину германец, в этот момент был вынужден сражаться с другими германцами на два фронта — с остготами Радагасия и визиготами Алариха. Чтобы как-то продержаться, он отозвал гарнизоны с Адрианова вала (а те были рады отозваться — денег им, судя по всему, уже давно почти не платили). Это не относится, конечно, к тем римлянам, которые давно одомашнились в Британии — у Киплинга есть трогательное стихотворение от лица римского легионера, который всей душой за STAY, хотя в нем сильно преувеличена мощь и упорядоченность империи того времени.
Римские монеты чеканки после 402 года в Британии в сколько-нибудь заметных количествах не встречаются. После того, как в 406 году сразу несколько диких германских племен пересекло Рейн (вероятно, по льду), остатки римской армии в Британии решили взять дело в свои руки. У них тоже дела пошли не очень блестяще (впрочем, германцы по-прежнему Британией пока не особенно интересовались), но в конце концов в 410 году так называемый “Рескрипт Гонория” сообщил британским комьюнити (civitates), чтобы они не рассчитывали на Рим в смысле военной защиты. Сам Гонорий, запертый в этот момент в Равенне, не смог предупредить и разгром Рима, учиненный готами Алариха в том же 410 году. Примерно с этого момента можно отсчитывать конец централизованной римской власти в Британии.
Давайте посчитаем. От вхождения Британии в состав Римской империи (43 г.) до фактического выхода (410 г.) прошло 367 лет. С 410 года до фактического падения Западной Римской империи (традиционная дата — 476 г.) прошло 66 лет. От вхождения Великобритании в ЕЭС (1973) до Брекзита (2016) — 43 года; используя коэффициент 0.118, можно ожидать фактического распада Евросоюза в 2024 году. Академику Фоменко предлагаю обратить особое внимание: следующее поколение фоменковцев, безусловно, будет говорить, что Стилихон и Камерон, а также Гонорий и Гордон Браун — одно и то же лицо.