Хотел сегодня поговорить о новых альбомах, но сил моих слушать что-то новее 1990-х годов нет абсолютно (а один очень ожидаемый мной альбом просто взял и не вышел, представляете себе такое?). Поэтому давайте покажу два хороших поста про две крутые древние дискографии.
1. Олег Соболев тоже ретроспективно послушал Depeche Mode — и написал о наследии группы кратко, хлёстко и комплиментарно. Не поспоришь, я только добавлю кое-что к написанному собой выше: мне всё-таки кажется, что успех этой группы действительно во многом зависел от людей, которые были рядом. Пока депеши были модными, имелся особенный драйв и у тех, кто вкладывал свои время и силы в творческую работу с ними: от Флада (который помогал на SoFaD и Violator) до главы лейбла Mute Дэниэла Миллера: во время записи первых альбомов он самолично зависал в студии со своими подопечными. И Мартин Гор предлагал свои лучшие наброски, и закончить оные всем было в радость (ладно, не всегда). Немного напоминает историю одной талантливой группы из Ливерпуля, в распоряжении которой на несколько лет оказались передовые технологии и умы. Но в том, что сказка кончилась (и, к счастью, в данном случае не распадом), совершенно нет никакой трагедии — как точно подмечает Олег, Дэйв и Мартин всё ещё знают, чем зацепить верного слушателя; искры в этом нет, но по наитию порой случаются замечательные вещи — послушал краем уха новый альбом DM, Memento Mori, и он действительно неплох. Послушаю ещё.
2. Михаил Наговицкий давно уже слушал Stereolab, но впервые натурально нам велел — я сам не заметил, как сырым, но тёплым пятничным утром уже погрузился в удивительные звуковые миры Тима и Летиции. С этой группой (к слову, напомним себе её самоназвание The Groo/-up) мне всегда было тяжело: я понимал, что SL — в хорошем смысле музыкальный и идеологический пастиш, что детальное прослушивание её может стать отличным успокоительным и обнадёживающим опытом — но чего-то всё время не хватало. Оказалось — порядка: как и со всяким погружением, заходить лучше аккуратно, без нервов; Михаил бросил в тексте наживку о схожести первой стороны дебютника Lab с музыкой тогдашнего шугейз-движения, и понеслась с самого начала (пока я на Emperor Tomato Ketchup 1996 года). Но приманка мишиных постов чуть в другом — он решил выстроить нашу любимую с ним иерархию альбомов «от худшего к лучшему»; в личной переписке удалось выяснить, что места с шестого по первое автор выложит взамен на шесть наших лайков. Пойдёмте, что ли, читать и реагировать.
Хотел выложить здесь просто текстом — но часть лучше спрячу, как раньше говорили, под кат; сделал популистским пунктиром заметку-признание в том, что все подводные камни при слушании Дельфина в 2023 году я осознаю.
Правда, там опять ни строчки о том, что альбом про пламенное чувство не может быть просто альбомом про пламенное чувство — замечание, которое видится ключевым, в отличие от всех этих обсуждений допустимой шкалы эскапизма. Проблематика любви во время бойни, кажется, никого всерьёз не интересует — стратегии сраться или паниковать как-то притягательнее, видимо — а вот для меня это вопрос, над которым приходится думать, поскольку 2022 год вернул меня к отчуждению, к невозможности что-то дать даже самому себе, когда нет никакого завтра, что уж говорить о близости с партнёром. И «Прощай оружие» — будто утешительная аудиозапись в этом смысле: горе сближает, пробуждает в мужчине инстинкт защитника идеалов и добрых чувств, раскрывает глаза и поворачивает к близким, поскольку есть за кого переживать. Что на самом деле далеко от реального положения вещей, естественно: на альбоме Дельфина мы слышим только один голос — а это будто накрывать партнёра одеялом без его запроса: ему ведь сейчас должно быть холодно.
В этом смысле лучшим решением оказывается послушать параллельно с Дельфином и альбом Наади, и, допустим, песню проекта «Дочь»; полифония разных людей и их ощущений, как выясняется — слабая прививка от всеобщей тупости, но от высокой маскулинной поэзии точно может сработать. Это не значит, что альбом Дельфина в этом разрезе плох, скорее напротив — он хорош в связке с другими: мне видится в коллекции частных портретов воссоздание болезней социума по крупицам впротивовес карикатурному обобщению. Пульсирующее тело каждого против закостенелого, обессмысленного социального тела — вот та баталия, что в идеале может сейчас занимать умы.
К сожалению, не в кондиции сейчас делать из двух половинок цельную мысль, поэтому по ссылке чуть бурчу о политическом аспекте дельфиньих песен отдельно от личного.
Ну и, раз уж сам посетовал на непозволительную редкость текстов про достойных артистов — у Бориса Стародубцева borisstarodubtsev/%D1%83%D0%B6%D0%B0%D1%81%D0%BD%D1%8B%D0%B5-%D0%B2%D0%B5%D1%89%D0%B8-%D0%BA%D0%BE%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B%D0%BC-%D0%BD%D0%B5%D1%82-%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%86%D0%B0-%D0%BC%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0-xiu-xiu-%D0%BA%D0%B0%D0%BA-%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%81%D0%BE%D0%B1-%D0%BD%D0%B5-%D1%81%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BB%D1%8F%D1%82%D1%8C%D1%81%D1%8F-cc7ea27ce786?postPublishedType=initial">получилась неплохая вводная по Xiu Xiu. Автор пишет, что написание материала было тем редким случаем, когда он задумался о сторонней редактуре — но не знаю, мне годится и так (сказал человек, сам остро нуждающийся в редакторском взгляде, хаха).
Поспорил бы только с выбором альбома для ознакомления: Forget не переслушивал пару лет, но помнится мне, что в нём мало нужного чувства опасности: до поры у Джейми Стюарта получалось лучше изъясняться именно на ломаном, жутковато нелинейном музыкальном языке. Последние две-три работы в этом ключе (после Angel Guts...) уже кажутся извращённостью ради самой себя — в результате выходит искусство на любителя Death Grips и попсово повисеть на реддите; прости, Джейми. Сам бы я на месте новичка начал с Dear God, I Hate Myself: дурацкий (и оттого довольно дикий) поп-альбом, сделанный в одиночку на игровой приставке — притом очень похожий на группу «Кассиопея», если бы те были не белорусами, да и тяготели бы к невыносимой прозаичности сюжетов.
Именно такие сюжеты, от которых трудно отворачиваться, в наши жуткие дни есть позыв видеть и слышать, в этом я с Борисом солидарен — впрочем, тут есть соблазн (для слушателя) получить эффект хуже, чем от думскроллинга. Любые новости, увидеть которые мы так боимся и так вожделеем (звучит ужасно, но спорить трудно), можно перевести в формат притчи, вечной истории, показательной личной драмы — и в такой форме они станут будто бы поучительными, но эскапизма ухода от настоящих бездн и сублимации в этом окажется не меньше, чем в тупом созерцании сплетен и бездушной информационной ленты. Готовый фастфуд или попытка эмпирического вглядывания в тяжёлые вещи — сложная грань и сложный выбор; впрочем, возможно, я как всегда упрощаю.
Немного утомляет быть вестником юбилеев, свадеб и смертей — но это самый доступный способ держаться в писательском тонусе, не забывать о любимых артистах, да ещё ставить кому-нибудь в укор забывчивость.
Вчера 35 лет исполнилось группе «Колибри». Грустно было увидеть ноль анализа и славословий по этому поводу; родившись в стране, где ударнице на репбазе могут предложить китайские палочки вместо барабанных (был свидетелем однажды), к песням Инны Волковой, Елены Юдановой и Ирины Шароватовой (и куда без наследия покойной Пивоваровой, конечно) хочется возвращаться как к чему-то утвердительному и утешительному, к медленному и созерцательному girl power, каким его можно помыслить среди эпохи тёмных веков.
По случаю переслушал несколько записей «Колибри» — пару песен с альбома «Бес сахара» и пару поздних — поразившись их насущности даже там, где раньше отказывался что-то видеть: песню про тонущую станцию «Мир» я сначала вообще воспринял как запоздалый привет из начала двухтысячных — а оказалось, слова совсем про другое: они об опасности, которую многие уже чувствовали, но немногие видели. Что говорить о других гимнах хрупкости и отповедях мерзости — а также искреннем желании (и трезвой почти-невозможности) разглядеть вещи, которые всегда лучше пуль.
Я помню, счастье есть, я знаю, саду цвесть.
Но где такие люди, тысяча орудий...
Страшно перечесть.
В период после ухода Пивоваровой «Колибри», возможно, растеряли блеск в глазах — но абсолютно точно нашли свою глубину. Да и время играет на руку: аранжировки Олега Эмирова, Андрея Градовича, Виктора Санкова и других в старомодности упрекнуть всё сложнее: будто время само окрашивает их домотканность в цвета вечности. Что послушать по случаю? — Из раннего: начать с арт-попа «Маленьких трагедий», разумеется. Из позднего: альбом «Счастья нет», вышедший два года назад: лебединую песню, собранную в дистанционном формате из старого и нового материала участниц группы при содействии в том числе вышеупомянутых людей. Что почитать? — Из двух вышедших книг читал лишь эту в формате устной истории: печально-поучительно из-за возможности увидеть изнанку отношения тогдашней маскулинной музыкальной тусовки к женскому коллективу — было оно, за редким исключением, свысока; есть ещё мемуары Инны Волковой; в формате же текстов — вот наткнулся на рецензию, где всё по достаточным верхам ухвачено: и влиятельность арт-экспериментов старых работ, и ценность нового, которую даже за ширмой спектакля (заменившего собой концертную презентацию) не спрячешь.
Впрочем, такое резюме можно составить по мотивам прослушивания альбома и без моей помощи — но как передать опыт в поезде дальнего следования, где через динамик чаще Zombie и «Попытки №5» за сутки в пути почему-то ничего не звучало? Как рассказать о бесконечном радио в бабушкиной квартире, которое врубалось в шесть утра с гимном и уже не умолкало? А про дедовский закуток, под завязку забитый кассетами Сергея Наговицына, раз в десять превышающих числом номинальный объём дискографии исполнителя? Суммарно провёл в такой атмосфере от силы полгода из своих тридцати — и этого оказалось достаточно, чтобы заразиться миром звуков как странной, вживающейся в сознание замкнутой системой. Благодарен ли я по-настоящему за эти уроки? И если благодарен, то больше чему — жизни или смерти?
Never before, never again
You will ignore, I will pretend
Never before, never again
You will ignore, I will pretend
Весна 2018 (?) года, но по факту ещё зима; я иду по заметённым снегом улицам Тулы, слушая тот же дебютник «крэнберриз» впервые в жизни от начала до конца — и впервые же всерьёз задумываюсь о том, отделимы ли чувства от манипулятивных практик. Раньше я думал: любовь плоха, так как в самой идее любви что-то не то. Годами отсекал привязанности. Потом вдруг понял, что отсекаю жизнь. Но, даже вооружённый разгадкой, всё ещё не справляюсь. Просто иду мимо голливудской надписи Աբովյան и думаю: если окажемся в Армении вместе, мы с тобой обязательно сюда придём. Сфоткаемся, и я всё-таки запощу эту подпись. Впрочем, всякая фантазия не имеет смысла, она лишь ранит. Особенно когда ничего, кроме неё, дать не можешь. От планов на жизнь возвращаюсь обратно к смерти. Умолкаю, надеваю траур. Это — для одного.
https://www.youtube.com/watch?v=5kH8u4Odh6w
Полковнику никто не пишет («Ночной VJ», 2000)
Николай Комягин после недавнего переосмысления этой же песни, конечно, мог бы попросить Самойловых подержать своё пиво — но, кажется, сравнивать две попытки сложно: у Shortparis ладонь превращается в кулак по воле злобы дня, а у «Агаты» — дословный дворовый кавер на песенку друзей: довольно смешной, но в полной версии той программы встречаются номера и с куда хуже настроенными гитарами.
Звездочёт («Большая премьера», 2005)
После небольшого спада братья снова зачастили на ТВ в прайм-тайм — вот, к примеру, в совсем недолго жившей передаче они представляют под фанеру одну из лучших песен с «Триллера» в сопровождении довольно навязчивого (да, уместно именно это слово) фаер-шоу и людей, которых скорее ожидаешь увидеть спустя пятнадцать лет в шоу «Танцы» на ТНТ совсем под другую музыку.
Два корабля (Олимпийский, 2015)
Мало кто помнит (да и вообще обратил внимание), что второй из двух ностальгических концертов по случаю кратковременного реюниона группы случился в вечер убийства Бориса Немцова — тот ещё жутковатый символизм. Накал страстей на сцене тоже был драматическим: во время исполнения классической песни, посвящённой умершему отцу братьев, Вадим демонстративно сторонится Глеба, и последнюю фразу песни тот совершенно болезненным образом завывает; не открытый финал, а прямо открытый перелом какой-то.
Бонус-трек: Agata Kristy Revival Band — Ein Zwei Drei Waltz (Лужники, 2003)
Каким можно вообразить себе кавер-бэнд «Агаты Кристи»? Вокалист в чёрном, с сигарой и в шляпе, ужимки, подражательные текстики про смерть да про любовь. Реальность: дресс-код и пластика в духе, ну не знаем, раннего «Сплина» — да ещё и сам ансамбль прилетает на 15-летие своих кумиров в Москву прямо из Чехии.
Ещё минимум полгода не получится пинать листья под соответствующий саундтрек — но торопить события, разумеется, тоже не будем. А потому продолжим еженедельную уже рубрику, в которой таланты и поклонники в лице меня отдают должное кое-чьим падениям и взлётам.
Сегодня на очереди — тридцатипятилетние именинники этой недели; читать рекомендуется в комплекте с год назад выложенным pm-mag/malienkaia-strana-zamietki-o-vsieliennoi-aghaty-kristi">текстом, более детально вглядывающимся в феномен — и ещё одной штукой, которую выложу сегодня вечером.
Веру в красивые лозунги (и вообще в изречения на человечьем) на днях неожиданно вернул новой песней Ю. Ю. Шевчук — а вот следом ещё хорошее: от Евгении Резунковой из группы «Фивы».
У Жени теперь новый проект «Ладья». Ну, как новый: по красивой легенде, уже четыре года пишут альбом на лоне природы в Ленинградской области; летом посчастливилось слышать живьём — очень, конечно, изящный уход в лес под лихое басовое уханье; в запасе есть и песни более зажигательные, но тут тоже неплохо. По сравнению с «Фивами» (отвязаться от ассоциаций с прошлым проектом сложно) задорнее едва ли стало, зато в лучших традициях абсурдистски и своеобычненько — особенно на фоне того, как дрыгательная думер-музыка окопалась в городской черте и совсем не напоминает нам, что nature is a language.
В 2023 году (даже на годовщину, случившуюся вчера) сложно думать о Летове — проще не думать. Но месяц его смерти стал для меня, в то время пятнадцатилетнего, весьма насыщенным.
История, которую люблю пересказывать: январь-2008, я сижу за пасьянсом «Паук» (других развлечений комп не тянул), фоном звучит альбом «Сто лет одиночества» — слышу его впервые — и уже ко второй минуте часового действа до меня доходит: это трансляция с того света. Подросток с бурным воображением рисует себе подвал по типу притона и состояние, в котором автор произведения может ТАКОЕ из себя исторгнуть; дешёвые колонки Genius вчитывают в происходящее сырость, допотопность, мифологию. Зудит мысль: этот человек непременно умер в девяностые. Лезу в Википедию: жив. Более того, успел променять рык на благость.
Через месяц Летов покинет свет по-настоящему, а ровно через три дня не станет моей мамы. Те дни были пропитаны тревогой: я боялся, что этими потерями не ограничится. В день похорон было по-апрельски тепло и солнечно. Начиналась новая жизнь.
Есть соблазн мысленно обозначить три отцовские фигуры, послужившие каждая эдаким занавесом между эпохами, в которые угодили: Высоцкий стал проводником между шестидесятничеством и застоем; СашБаш открыл телепорт из застоя в гласность; Игорь Фёдорович пробросил мост от перестройки к новому времени, где, как выяснилось, «конец никогда не наступит». Сказал как отрезал — мы живём в эпоху, намоленную аж в девяностые известной кучкой идиотов и примкнувшим к ним этим человеком. Конца не видно. Сорок лет, если считать с самого начала — а на смену никого.
Мне почему-то вдруг вспомнилась песня «Без меня». Спокойное рассудочное прощание, сделанное почти по методу Coil в Going Up, только наоборот: перечислить всякие ерундовые бытовые вещи и пригласить слушателя подумать, стоят ли они того, чтобы я ушёл, а всё это — осталось. Январь, апрель, капель, отрывной календарь на стене, корка хлеба, добрый ослик, горький дождик. Частенько ли мы вспоминали о таких мелочах последний год? А в последние восемь, пятнадцать? Видели мы, как убегает ЕГО мир, убегает ЕГО земля — та, жестокая, ломающая голоса и судьбы, породившая все эти тревожные ряды глаголов и заградотряды из существительных? За возможность увидеть одним глазком жизнь вне пределов дикой вселенной Егора Летова действительно можно многое отдать.
Ещё один повод прожить невесть что сулящий 2023 год: у любимой моей английской певицы, когда-то соратницы Дина Бланта — но любопытной прежде всего самой по себе — десятого марта выходит альбом.
Пресс-релиз сообщает, что это ауттейки, буквально дневниковые наброски, неизвестно даже когда конкретно записанные — указан временной разброс десять лет, да и всё. А больше ничего не надо, естественно: у Робертсон настолько потерянные, размытые во времени и пространстве песни под гитару, что искать их истоки надо не в календаре, а в плоскости вселенской комнатной печали, в диапазоне между группой «Тальник» и группой «Сад имени Фёдора»; румтур в клипе, к слову, очень под стать эстетике первых.
На правах потребителя бессонницы решил не медлить; в эфире рубрика «Альбомы ночью по вторникам».
Абориген. Был интурист, а стал абориген; на самом деле, это разные люди — хотя Евгений Горбунов, разумеется, приложил свою руку к продюсированию. В этом, пожалуй, и проблема: всё, к чему прикладывает руку Евгений Горбунов, становится Евгений Горбунов. Приятно, что самого Андрея «Аборигена» Клинга живьём без студийных влияний однажды услышать повезло: непонятно было, где саундчек перетекал в концерт, а молчание — в золото. Если это и пещерный блюз, то обставлен с хюгге-вкусом (один из треков называется «кикиморок»): если пытаться раскладывать по нотам, припоминается, к примеру, кладбищенский размах ранних Bohren & der Club of Gore — но более просторно и жизнелюбиво, что ли, звучат эти прозрачные импровизации: благо, нетесно сыграны в одного. 8/10
Ушко feat. Kedr Livanskiy. Как будто миру кринжа мало — оказывается, есть такой лейбл Club Cringe; среди его фигурантов — такие люди, как DJ Trick и DJ Fuck (разумеется, совсем неважно, кто это), а среди подписантов — артистка Ушко, теперь живущая в Лондоне. Скоро у Ушко выходит альбом, на котором из аутсайдерского, кажется, осталась только подача — визуально и на слух как будто российская поп-музыка начала нулевых, в то время схожим образом пытавшаяся мутировать: улётный гэридж, наивная поэзия, как-попало-графика. Но за наивностью здесь, конечно, таится выражение свободы выбора: «Я не нуждаюсь в тебе больше // Давай, забери свои вещи»; с дежурным для старой попсы ожиданием звонка, но без ненужных совсем тоски и жалости: нет так нет. 8/10
огоньки. После фильма «Про рок» при слове «Екатеринбург» перед воображением предстают портреты Шахрина, Пантыкина и их менее удачливых родичей по музицированию — однако ж не всякая группа из славного уральского города пытается соответствовать светлым образам этих замечательных, наверное, людей. Тот самый момент, когда альбом под названием «сердце» нешутливо попадает в самое сердце — именно за такой музыкой 10 лет назад я лез на сайт Bandcamp, в какой-то момент перестал там её находить и вот снова случайно обрёл. Физика этой музыки такая: записанные на магнитофон «легенда-м404» звуковые петли и синтезаторы, голоса и отголоски, гитары да шумы (плёнки, воды, улицы) — и всё это без начала, разумеется, или конца. Кавер на группу «электроребята» уживается с кавером на неизвестную (мне) группу «шутка»; один из треков называется «исчезновение ветряного кота» — словом, вселенная, в которую можно вслушиваться (да и описывать её) годик-другой. Подобные вещи некогда с избытком выпускал лейбл ku100ta — но здесь будто на порядок выше: я бы рекомендовал поменять открывающую букву и рассуждать уже в категориях густоты; сам влип — и вам, пожалуй, посоветую. 12.5/10
Зангези. А вот скорее от противного залипший в мозгу альбом — видимо, с непривычки от русского рэпа. У микрофона тут — основатель нашумевшего когда-то вк-паблика «музыка, которая» по имени Даниил; времена такие, что далее последует уточнение: в паблике этом исследовался хип-хоп со славянофильских позиций, которые неизвестно (точнее, известно) куда могли бы завести автора, если бы он не притормозил писательскую деятельность перед 22-м годом. Теперь он читает, что он Ален (sic!) Вега и Том Верлен — и это, несомненно, поза более обтекаемая: эдакий Слава КПСС для тех, кто любит звук полегче да смыслы пожиже. Также в программе — сэмпл из «Химеры», цитирование «Соломенных Енотов» и трек под названием «Веня Д'ркин»; слушать после столь исчерпывающего описания, конечно, необязательно: для того и пересказал. 5/10
Кумса. Как сообщает аннотация, Кумса — небольшая река на севере Карелии. О самой группе известно меньше — совсем не понятно, кто такие «мы»; в частности, кто у микрофона. Да и неважно, наверное — главнее здесь механика ощущений: хрупко, холодно, красиво; на пару слов развёрнутее — там, откуда я о проекте и узнал. 7.5/10
Понедельничный дайджест.
1. Когда-нибудь я уже увижу Льва Левченко достаточно пьяным, чтобы он подарил мне годовую подписку (простите; старая — да и неумная — тема для подколов, зато всегда актуальная) — а пока остаётся лишь досадовать, что почитать спецпроект «Деревни» о нью-йоркском инди рубежа тысячелетий в ближайшее время вряд ли доведётся.
Как раз вчера посмотрел документалку Meet Me in the Bathroom, после выхода которой вся эта ностальгическая NY-волна и пошла — сейчас пишу в стол свои впечатления, к концу недели их можно будет прочесть (не под пэйуолом, разумеется). Вместе с мыслями о том, что интенсивность тусовки всегда напрямую зависит от уровня логистики и доступности жилья, рефлексия моя забредает куда-то дальше — вопрос обустройства музыкальных сцен и возможности их зарождения с нуля сейчас как никогда злободневен; да, время жестокое и лютое, но релокантская волна, находясь в чуть меньшей непосредственной опасности для жизни, за несколько месяцев должна бы уже прийти в себя и заголосить, а зачатка тому (лично мне) не видно: пока вижу лишь попытку воссоздать некое счастливое прошлое в виде питейных заведений знакомого формата, а новых имён всё ещё больше появляется в России. Возможно, мне кажется — но креститься не будем, а будем по старой привычке российского человека строчить колонки.
2. Новость в тему: вечный плакальщик Джейми Стюарт из Xiu Xiu не только выпускает в марте альбом, но и к июню выбирается с первым туром по странам так называемого СНГ (в т.ч. уже бывшего, поправляют) — в планах Узбекистан, Киргизия, Казахстан, Грузия и Армения. На сайте группы пруфов нет, зато земля соцсетей полнится достоверными слухами и расписаниями.
3. Коллега Наговицкий невольно заагитировал послушать-таки новых Yo La Tengo; согласен, что вековечный творческий союз Айры Каплана и Джорджии Хабли сплавил на первый сингл худшую песню — целиком альбом никакой не фоллаут, а изящный выход под камеры в открытый космос: подобные путешествия в нойз-невесомости культивировали в свои лучшие моменты 2010-х годов ещё одни обитатели благородного пансиона 60+, британцы Wire — но YLT в финальной трети замахиваются куда-то дальше, на территорию прощальных слов, которые вместо напыщенной мудрости удовлетворяются нежным фоновым шумом и юношеской неловкостью: в третьей песне с конца впроброс цитируется Элис Купер, а предпоследняя держится на констатации созависимости от того самого «глупого мира», который вынесен в заголовок альбома и задаёт канву весь добрый час звучания. По итогу — достойная победа дружины Карло Анчелотти; при всей разрушительности, пандемия, кажется, обогатила иных выживших в умении быть лаконичными.
О других полюбившихся с начала года релизах (а такие есть!) уже довольно скоро расскажу.
Как всегда, сентиментальничаю и туплю — а между тем осталось всего полчаса (относительно) выгодной цены на неплохой ереванский концерт.
Как оказалось, математики немного застопорились, и самое большое простое число не меняется уже четыре с лишним года (был период, когда новое число открывали раз в год) — и именно с 2018-го у группы СБПЧ всё стабильно как с составом, так и с песнями. В таком вот состоянии, на коне, Кирилл Иванов с бэндом уже завтра возвращается в столицу Армении.
За последние недели вальяжно переслушал ВСЮ дискографию проекта — и не только не умер, но ещё успел поразиться силе регенерации: на восемнадцатом году долбёжки в раздолбанную, как порою кажется, стену Иванов даже не собирается останавливаться. Скорее уважаю его, чем заслушиваюсь, но был доволен случаем нырнуть хотя бы в краткий, немного поверхностный — и всё-таки назревший (с поводом ли, без) экскурс.
Билеты
Впрочем, ладно, переходим к оптимистичной рубрике «услышанные молитвы» — только подумал, насколько же скучаю по НОРМАЛЬНЫМ альбомам Ричарда Янгса, как нейровселенная моментально приоткрыла мне столь же отрешённо-меланхоличного поющего гитариста (и даже, возможно, лучше).
Эрик Шену — человек, давным-давно всем интересующимся известный; даром ли последние пару десятилетий скреплён деловыми отношениями с одним из лучших пристанищ для музыки конца истории, великим канадским лейблом Constellation. На сайте Rateyourmusic, с которым я всё ещё не могу не сверяться, у Шену какие-то впечатляющие для такой душераздирающей музыки антирейтинги: у ключевых релизов около шести по десятибалльной, то есть абсолютнейший ноль по шкале хайпа.
Впрочем, как и всегда с гитаристами вне зависимости от их квалификации, надо не рассказывать, а показывать; вот и покажу: как и в случае с одним неплохим барным блюдом, за вчитывание в аллитерацию объект ответственности не несёт, надеюсь на понимание. Зато от самого видео веет скорым потеплением, поющими чашами в виде кастрюль да впридачу, конечно, попаданием в десятку чьего-то сердечка — но оставляю подобные сентиментальные ужимки за кадром.
https://www.youtube.com/watch?v=akaDiyq0NiM
«В человеке должно быть всё прекрасно», — говорил когда-то Антон Палыч. В последний месяц оглядываясь, так сказать, более пристально на группу «Король и шут», неотвратимо думаю о продекларированном классиком соотношении души, одежды и мыслей. Все эти самодельные расписные рубахи и ранние интервью, несомненно, навевают оптимизм о возможностях красоты и ясности даже в лихую историческую годину — а дальнейшие перемены стиля в пользу его отсутствия несут в себе досаду: как такое вообще возможно? В какой точке имидж вдруг оказался ничем (а жажда утолилась «всего-то» гастрольным чёсом да стабильными радиоротациями)?
На контрасте удивительно, что в эти же дни я активно слушал Depeche Mode — ибо ну как же, ровно тридцать лет назад, 22 марта 1993 года, вышел самый причудливый арт-продукт этой группы. Месяцем раньше Дэйв Гаан уже озадачил мир своими космами, а Мартин Гор (боже, я реально не помню, как он успел оказаться у меня на аватарке) — электроблюзом под сотню децибел.
Когда в карантинном марте 2020 года тридцать лет исполнилось альбому Violator, я написал пост, суть которого была в следующем: DM — идеальная группа-музейный экспонат. Возможно, не плоть от плоти, как детище Хюттера со Шнайдером — но что Violator, что Songs of Faith and Devotion стали ровно такими штуками, на которые интересно именно поглазеть. Масс-маркет, который мы заслужили — а культ, ну что там культ; главное не превращаться в героя вселенной Николая Солодникова, где визуальное — эдакий ультимативный идол. Посмотреть корбейновские клипы группы (памятуя при этом о существовании Бергмана и прочих референсов, например) — как в секонде затариться: если иные варианты недоступны, да и портить экологию не хочется, почему нет. Кажется, в этом секрет популярности группы в России и странах бывшего соцблока: на пустырь голода приходит самый модный ларёк, это неизбежно.
Если перед нами предложение — на что был спрос? Я застал лишь времена SOAD, но никак не SoFAD (простите этот аббревиатурный каламбур) — поэтому мои ответы лежат в плоскости догадок. Примат декораций (и умения вовремя их сменить) над смехотворной социальностью (да и к чему она, если можно просто возить по городам и весям музыкантов при смерти — наглядней некуда), возможность освоить средства и эволюционирующую технику (в годичное с лишним турне в поддержку альбома группе пришлось поехать отчасти ради того, чтобы отбить затраты на визуалку) — всё это будто на поверхности, да и с новенькими девайсами под рукой можно красиво позировать на фоне прогресса, чем депеши и так много лет кряду занимались. Иррационально в технораю лишь вот что — человеческий фактор да наличие у актёра для демонстрации собственной славы всего-то четверти часа.
Тут снова вспоминаешь Горшка — на исходе лет у того в голове всё смешалось: мюзикл про маньяка, идея сделать с братьями Запашными спектакль про людей-кошек, делирий, ломки, старение. Дэйв Гаан и тут выказал минималистскую практичность — ни о чём дальше завтрашнего дня не думал, просто катал тот тур, пока позволяли голос и здоровье. Потому выкарабкаться тоже было относительно несложно: переключил тумблер, выделил смету под проект «трезвость», да ещё с осознанием угрозы в случае провала загреметь в кутузку — и готово. Everything counts in large amounts.
К чему это всё: ограничения облегчают (и обрамляют) труд художника. Красота — страшная сила. Не повторяйте увиденное, смертельно опасные трюки выполнены профессионалами (на самом деле нет: они те ещё прекрасные дилетанты). Reach out and start faith. А что до альбома-юбиляра — жаль Алана Уайлдера, который хотел делать музыку (и делал почти за всех), а оказался в грёбаном шапито. Трагикомично, что односторонний разрыв Аланом контракта оказался последним перфомансом этого театра; оставшаяся труппа отдала проект на аутсорс (сначала Тиму Сименону на Ultra, потом Марку Беллу на Exciter) — но хорошие фрилансеры быстро извелись. Дальше вы знаете.
Релизная пятница, кажется, не для того дана, чтобы слушать один альбом из десяти — но я поддался настроению, и в особенно плодоносный на альбомы день заслушался дельфиновским «Прощай оружие». pm-mag/diskoghrafiia-dielfin">Автор специально подчёркивает, что запятой тут никакой нет — понимай как хочешь, но я голосую сердцем и не прощаю ничего, а вот улыбнуться и обнять любимых — да, захотелось.
Пока читал на «Кольте» стенограмму беседы оставшихся в Москве культурных деятелей, вдруг неожиданно задумался о социальной группе, которой за пятьдесят, которая осознанно никуда не поехала и которая по соображениям совести не будет всеми руками за, а запугать её можно только лишением свободы: в рядовые с пятидесяти не берут. Дельфину 51, он ещё пять лет назад записал альбом о 2022-м и последующих годах, пересказав грядущее с профетически-хирургической точностью. Последние годы его творческой активности я пропустил — казалось, перерос — а теперь вот выяснилось, что возраста нет, но есть чувство; есть заповеди, как быть неговном (которые всё равно нарушаешь); есть тяга любить ровно так, как поёшь; есть какая-то точка постоянства, в которой каждый день с младых ногтей читаешь колыбельную собственной смерти — при этом успевая ещё и деятельно жить, будто взял у вечности какой-то умопомрачительный займ и тщишься теперь отдать.
В общем, переслушал всю сольную дискографию Дельфина, преисполнился и расположил его альбомы от худшего к лучшему.
pm-mag/diskoghrafiia-dielfin" rel="nofollow">https://syg.ma/@pm-mag/diskoghrafiia-dielfin
50 лет дебютному альбому Тома Уэйтса
Как только прознал о грядущем юбилее альбома Closing Time, начал слушать Т. У. Мой сосед, большой почитатель уэйтсовского таланта, проходил мимо и услышал знакомые звуки; я был вынужден сообщить ему, что займусь переслушиванием дискографии артиста в ближайшее время — и в ответ услышал: «Блин, это же тогда мне всю неделю из комнаты не выходить».
В тот момент я совершенно его не понял — а спустя семь дней сам сижу, растерянный перед портретом человека, которому удалось не только благополучно телепортироваться из тела пьяницы в личину актёра одного театра, но и как-то обхитрить постмодерн: из увядающего пиано-фолк-певца пересобрать себя в изделие на запчастях Скримин Джей Хокинса и Кэптэна Бифхарта и таким макаром проехать ещё сорок лет. При этом не спился, не обозлился. Не умер, сколь банально это бы ни звучало. Как в случае с Кейвом, никогда не проникнусь душой — но аутсайдерская эта сборка на миллион мне всё же чем-то мила.
В прошлый раз так много слушал Уэйтса в лихую годину пубертата: ничего не понял из раннего, а из позднего внятно воспринимал только самые драйвовые хрипы; из всего многообразия пышущего тестостерона, эрзац-блюза и батя-рока Уэйтс, кажется, не самый дрянной выбор. Спустя полтора десятка лет процесс всматривания в пыльного помонца прошёл, конечно, вдумчивее и осмысленнее. Возьмём тот же Closing Time — тогда казалось просто иронией, окрестить свой дебютник «временем закрытия». С тех пор в моей жизни случился период, когда я десять месяцев кряду закрывал книжный магазин; оттуда я вынес, что closing time — всегда самый рассвет. Перефразируя Мамонова, ещё не закрылось, а уже моешь. Сколько романтики, сколько нежности, сколько тайны вмещали в себе эти двери, эти минуты, эти часы...
Красиво и символично, что в песне, давшей название альбому, совсем нет слов — зато есть место для заметок, своих фантазий; без нужды в объясненьи, без необходимости цитировать всегда фонтанирующего абсурдизмами виновника торжества. Без необходимости предыстории — то есть без россказней о, возможно, самом конкурентном открытом микрофоне тех времён в Troubadour; о деньках в пиццерии «Наполеон»; о Дэвиде Геффене; об аккомпаниаторах. Давайте лучше вслушаемся в эти четыре минуты: Том овладевает клавишами изящно-небрежно — настолько, что можно в духе поздних кулибинств сабжа ухудшить плёнку, и получится The Story of an Artist Д. Джонстона. Но звук здесь гладок, как и взятки — он прожил какую-то невероятно прозаическую жизнь, то есть всамделишную поэзию и правду. Ещё с неделю, наверное, зависну и буду среди ночи просыпаться от невозможности находиться на одной планете с таким идеалом. Ты прав, друг мой А.: из комнаты выходить совершенно не хочется.
Утром узнал, что умерла моя бабушка — из доживших до 2023 года родственников, кажется, мало кто был мне ближе и понятней. Она была ребёнком войны с луганщины, извилистыми (что понятно для той эпохи и таких вводных данных) путями очутилась на Урале, где полвека стояла за прилавком «Детского мира», а на пенсии трудилась там же уборщицей; последний факт тщательно скрывался от деда, человека весьма мнительного и агрессивного (как мне запомнилось). Дальше я расту, фактура теряется; в прошлом году поздравил друга и Шевчука, но не бабушку — хотя у всех троих др в один день; ввиду дальности расстояний виделись мы строго раз в пять лет: ритмы поездок нарушил ковид, а потом известные события вокруг её исторической родины: мне не хотелось задевать её, с обострившимися болячками, разговорами на эту тему — ей было страшно и тревожно месяцы, год, восемь: единственное, что я знаю. Этим летом будет триста лет городу её зрелости, я планировал даже юбилейный вылет по случаю — а теперь и смысла нет. Минус один повод думать о России. Или плюс. Смерть штука двойственная.
В смятении чувств отправился прочь от цивилизации ловить весну, дошёл до холма. На армянском белыми буквами там выложено «Абовян» — и внутри от такой картины сама собой заиграла фраза «this is not Hollywood» из репертуара группы The Cranberries. Хотел даже выложить фото с соответствующей подписью, рука рефлекторно потянулась за телефоном — да вспомнил, что благоразумно не взял его. Хорошее упражнение по автономии. Ну, а песню можно допеть в голове самому. Run away, run away, is there anybody there?
1 марта как раз стукнет тридцать лет дебютнику. Если бы не смерть Долорес О'Риордан, я мог бы, честно говоря, ещё годами игнорировать его силу, ставить на полочку к Pablo Honey, вышедшему на неделю раньше — формально и там, и там робкая проба пера с расплавленным импрессионистским звуком, по которому легко можно опознать 1993 год: у Suede примерно то же потёкшее сливочное масло было на первых двух альбомах. Но масло маслу рознь, не сравнишь: на PH такого сильного набора песен не имелось, а у The Cranberries, во-первых, имелся Стивен Стрит — продюсер, собаку съевший на гитарном импрессионизме и способах делать его действительно внятным (нет повода для panic on the streets); а во-вторых — была сама Долорес, у которой и кладезь житейской мудрости, поразительно соразмерной возрасту, и чулан граблей, близ которых ходить и ходить целую жизнь. Как там было-то: хорошее упражнение по автономии.
Лихой заголовок альбома, за который сразу цепляется глаз, на деле сводится к проклятым двум словам: можем повторить. Даже если никому (будто) не нужно, даже если все это проходили: невзаимность, предательства, депрессии, несчастные браки, утешение в материнстве, самовнушение на дне стакана; был и будет этот железный, описанный вдоль и поперёк набор ловушек — но горькие истины и инстинктивные скрепы раз лет в пять нуждаются в изложении заново (или как там сейчас у книжников модно — в саммари). Потому и больно, конечно, слушать эту начальную точку пути. Уже горько, но ещё наивно. Дебют как панихида по самим себе, зачин как сумма жизни, первый манифест как подведение итогов мечты.
Любимые песни. Монти Механик — «Пил» (демо)
У группы «Монти Механик» вышел сингл, впервые за долгие годы отмеченный участием сооснователя проекта Ивана Лужкова; мне, как бесповоротному адепту именно «лужковского» периода, эта новость приятна — да и хороший повод вспомнить, а что там вообще в лучшие времена было. (Про новый период у меня либо хорошо, либо ничего, к сожалению.)
Лужков и автор песен Георгий Мишнев записали вместе два альбома: «Мелодии» (2012) и «Интерференция в тонких плёнках» (2014); тот случай, когда отличия первой записи от второй так живо чувствуются, что их можно описывать в самых простых (то есть самых возвышенных) человеческих метафорах.
За пять лет до выхода «Внутри Лапенко» союз Лужкова и Мишнева описывали как «дуэт инженеров из Челябинска» — и уже тогда от слова «инженер» веяло каким-то аутсайдерством, хотя хотелось затолкать эти ассоциации обратно внутрь себя: чем больше расслушиваешь, тем лучше понимаешь, что ну совсем не правда; это не аутсайдерство, это — реализм. У «Монти» получилось выразить состояние безымянного героя, который давно уже вырос из подержанного «Москвича», но способен себе позволить разве только побитую «Вольво»: больно, хотя жить можно, если не стесняться. Так и утешаешь себя, мол, время пролетит быстро — а там, глядишь, уже и на «Кию» можно накопить, пока что не в падлу пару лет на трамвае поездить. Даже романтично.
Именно в этом — обывальство как романтика, а не способ окопытиться — главное достоинство мишневских текстов; ранних уж точно, за поздние не ручаюсь, не в теме. Ощущение скромного праздника хорошо раскрывается на «Интерференции...», втором альбоме «Монти» — название не врёт, возникает ровно то оптическое явление, когда свет волшебным образом распределяется по замкнутому пространству жизни, а вместо всегда напрашивающегося к надтреснутому голосу с обочины бытия Гофмана — торжествует сияющий Хоффман, пусть даже герой знает обоих, возможно, только по википедии.
Две мои любимые песни того периода, «Калейдоскоп» и «Пил», задолго до своих окончательных версий вышли отдельно (то есть как вышли: цифровая дистрибьюция на заре 2010-х в ходу не была, так что просто лежали в Интернете) — и попали в межальбомный лимб: здесь ещё слышится акустический аскетизм дебютных «Мелодий», но уже чувствуется глубина, которая придёт на следующих записях. За альбомный вариант «Пил» мне даже было обидно: вроде обрела красивое синтезаторное вступление, вроде и слэп-бас по душе — а пьянеть под неё как-то не выходит.
На двадцатый день нового круга трезвости и в +15 (Москва, прости!) та демо-версия «Пил» всё ещё имеет эффект совершеннейшего дурмана: аранжировка пока не продумана — но зачатки её, скелет, уже и тут вполне функциональны; всё держится, с одной стороны, на лирике — «ходил и пил» отлично рифмуется с аукцыоновским «ходил и падал», в смысле деталей абстракцию аналога даже дополняя; с другой, на гитаре с задержкой, сначала работающей хаотично, зато красивыми, в изящном стиле «пьяного мастера» мазками — а затем идущей на слушателя в некоторую психическую атаку. В сумме, как ни странно, звучит очень тихо и нежно. Да и длится без малого две минуты.
Знакомые слушатели говорили, что «атмосферу делирия» лучше выражает новая версия песни — но я им не верил и чувствовал себя долгие годы одиноким ублюдком. И вот сюрприз: незадолго до выхода нового сингла Мишнев выложил на стриминги именно тот, старый вариант — а это значит, что я не одинок в своих предпочтениях. «И свет меня пронзал, меня пронзал...».
Восемь (не)любопытных видео «Агаты Кристи»
Закрывая тему — несколько концертных фрагментов с группой, которые сложно назвать хрестоматийными, но которые, как по мне, могут наводить на некие размышления о том, что же было «с родиной и с нами»: странные разломы эпох; переиначенная самим же автором песня о людоедских моральных дилеммах бойни; вампирический лоубрау в логове попсы; настоящие и будущие имперские деятели; жутко разыгранные на сцене и без того страшноватые сказочки.
Боже, я должен убить (1989)
Номер, по неведомой причине не зафиксированный на альбомах — что одновременно логично и прискорбно. При всей неровности и режущей ухо рублености фраз («Жизнь // Вмиг // Скорченный блеф»), обидно потерять во времени это довольно сильное пацифистское заявление, да ещё наполненное синтезаторным драматизмом практически в духе тогдашних Depeche Mode. Спустя 33 года зарисовки в стиле «иди и смотри» уже не в чести — и автор песни старший Самойлов переделывает текст на более оправдательный (точнее было бы сказать, оборонительный) манер: нынче даже смерть, разумеется, не так однозначна.
Шпала (Музобоз, 1991)
Пытающаяся сладить с финансовыми трудностями группа приезжает в Москву на модную музыкальную передачу к вечно тёмному очкарику Ивану Демидову. В ответ на озвученные гастрольные планы будущий главред телеканала «Спас» (тогда сложно было вообразить такую концовку) спрашивает, почему группу потянуло на запад: «Они же не понимают, о чём вы поёте». В случае с «Агатой» замечание, возможно, имеет вес — как (да и зачем), к примеру, переводить словосочетание «трамвайно-рельсо-шпальный»? Та ещё каверза.
Пулемёт Максим (feat. Максим Фадеев, 1993)
Далеко не каждый ансамбль осмеливается с помпой отмечать пятилетие — но у Самойловых были все на то оправдания в виде именитых гостей. Правда, мало кто чаял в вышедшем к микрофону 24-летнем курганском дылде скорую сверхзвезду — исполненный номер оставляет ощущение беззаботного междусобойчика (в качестве бонуса над клавишами корчится одиозный Александр Пантыкин), да вдобавок ещё и текст является описанием соития в жутковатой форме военно-полового романа.
Розовый бинт (Витебск, 1997)
Мастер-класс по дресс-коду, в рамках которого группа заявляется на ведущий постсоветский поп-слёт будто на урок физкультуры — но куда более инфернальной по меркам «Славянского базара» внешность музыкантов становится уже в процессе сета. Волосы во всё лицо и пот во весь рост — так со стороны можно описать испытываемое Глебом во время самого жуткого, возможно, номера с и без того дьявольщинного «Урагана» (в том же году на родине Гоголя действо в общих чертах повторится).
Сны (1999)
Ещё до всякой «гойды» публичные выступления были, кажется, излюбленным занятием актёра Охлобыстина: в 1999 году он вёл фестиваль под названием «Хвалите имя Господне». Кто догадался позвать на столь благое мероприятие группу не самой набожной репутации, науке неизвестно (хотя в том же году Глеб, к слову, принял православное крещение) — но очевидно, что эксперимент вышел интересный: начали песней «Вервольф», а продолжили вот этой — ещё одной редко исполняемой с только что вышедших мрачных синт-поповых «Чудес», да ещё в непривычно полностью гитарной аранжировке.
Не знаю, нормально ли в таком признаваться, но сегодня весь день планирую проспать. Меня коробит от концентрации мыслей о том, что миллионам людей пришлось пережить за этот год. Хотя на пару отвлечённых слов сейчас хватит, конечно.
Последние два дня окунулся в русскоязычный гиперпоп; с умным видом рассуждать не буду, да и не смогу — но мне как раз нравится, в отличие от поборников чистоты оригинала (мол, надо произносить хайпер), как именно адаптированный вариант произношения вертится на языке: твёрдость намерений да экспрессивность чувства, — что-то в этом видится родное для человека, который в силу возраста внимал всякой горлопанной музыке нулевых; не зря один из примечательных альбомов жанра называется «Сила».
И сила эта в признании немощи, конечно. Сила — та, которая в насаждении «правды» или в твёрдой руке — сама себя разоблачает; в этом, возможно, причина вопиющей импотенции её попыток рождать оправдательное творчество, слишком уж автореферентна такая боевая машина. Зато у горя гораздо больше общего с шаманизмом — если уж не разогнать тучи, то безошибочно распознать, что они там себе льют. Воплотить сгусток чувства в пророчество, плач и молитву.
Пару лет назад я как человек пишущий (и слушающий) прошёл мимо проекта zarya — конечно же, из-за некоторой ревности: когда-то, ради пародии на тривиальные названия постпанк-групп, я придумал назваться Зарёй. Правда, люди на латинице оказались резвее и выпустили несколько релизов, пока мы мучительно рождали первый. В итоге с наобум когда-то взятым именем расстаться было довольно легко, поэтому я теперь Песни Зари, а за восходом звёзд гиперпопа ничего не мешает наблюдать.
Сначала написал «наслаждаться» — но, конечно же, нет, господи, так не назовёшь. С годовщиной напрочь увязалась песня из их альбома, в которой так живописно описывается неуют от потери чего-то близкого. Вне этого нового контекста (песня вышла в 2021-м) показалось бы, что «кого-то» — но душа разлуки всегда многосоставна, личное в ней спаяно с безличным. Как отделить государство от родины, а родину — от оставшихся на ней близких и дорогих? Как воссоздать себя в целости, если больше не собрать части — не склеить разрушенные дома, не спаять разорванные связи, не воскресить знакомых людей? Вот оно и слипается в ком, а потом и в стон, который зовётся песней.
Я хочу домой
Но мой дом потерян там же, где и ты
Кто-то очень злой
Злой
Разделил на до и после мою жизнь
И что важнее — «кто» он или то, что он «злой» — на этот вопрос я не могу дать ответа. Десятилетиями мы, люди, видим рождение очередной непоправимой бездны и будто бессильны её обуздать. Грань между оправданием и расставанием, между (относительной) безобидностью зла для тебя лично и беспощадностью его ко всему живому, до которого может дотянуться, слишком тонка. Год назад можно было лицезреть, как одно состояние от другого отделяли считанные часы.
https://www.youtube.com/watch?v=4-V6oSI8kzw
Сам Игорь Фёдорович, кстати, пытался. Как раз последними песнями, своими — или альбомом «Звездопад», где обращался взором в советскую утопию; не берусь судить, насколько далеко он смог уйти и бессмысленно ли это было, но такие случаи всегда напоминают о цели художника: а точно ли предел творца — это добиться совершенства в своём деле? Нет — видимо, для предела нужно выйти из себя; Летов в оба главных момента своей жизни так и сделал: сначала, когда после столкновения с карательной психиатрией рассвирепел — и потом, когда после заигрываний с катакомбной политикой успокоился. После этих двоих нынешний Летов, мёртвый — по счёту, выходит, третий; лишь спустя полтора десятка лет мы наконец-то учимся жить без него — пытаясь продраться сквозь горечь факта, что в существовании доброго ослика и, допустим, радуги над кладбищем в рамках одной песенной вселенной не видно никакого антагонизма, только один сплошной парадокс.
Корка хлеба, январь, апрель, отрывной календарь на стене — подобные этим ценности поколение наших родителей (да и кто-то, возможно, из нас, глядя в их сторону) искренне пыталось сберечь, считая, что в их наличии кроются мир и счастье. Пока есть худо-бедный пейзаж, возможность прокормиться и мирное небо над головой, пока всё это для себя чтишь — жизнь праведна. Не помогло: никакого противоречия с людоедством, с непротивлением разрушительству в этой мелкой аскезе и не было. Так что никакого «саморазвития по Летову», даже позднему, быть не может; может быть, лучшее, что можно сделать — выйти из Летова (то есть выйти сквозь), пройти мимо свалки устаревших понятий, вздохнуть тяжело. Искать иные формулы выживания на этом жутком перекрестьи обороны, нападения и прочих опорных зон. Возможно ли? Ответа нет. Но закрыть глаза и представить себе другой мир хотя бы в качестве упражнения — стоит.
https://www.youtube.com/watch?v=4FRcBADkAZk
Группа «Спасибо» воссоединилась в составе, собранном из участников разных лет, и отправляется в недельный тур: начнут сегодня в Тбилиси, закончат на следующей неделе в Белграде.
Промоутеры зачем-то окрестили группу «нашумевшей» — хотя за последние месяцы было много поводов убедиться, что Расел Рахман работает, скорее, с эстетикой малых дел. В интервью из прошлой жизни «Спасибо» декларировали свою группу объединительной затеей, и в целом-то получается даже поодиночке: почти полгода Расел играл сольно, и у меня, довольно скептично относящегося к громкой музыке для детей и юношества (хотя именно по музыкальным исканиям «Спасибо» как раз симпатичнее и опытнее многих), за это время наконец-то получилось его песни расслышать. Поэтому топ очень личный; если идти путём максимально широкого ознакомления, следовало бы добавить трек «Разговор», где в списке жанровых трофеев группы появляется хип-хоп — но получилось как получилось, и их осталось девять.
Текст
Расписание тура и билеты
Доктор Хали-Гали. Неоднократно воспетый нами герцог рока из города Владимира выложил в торрент-формате свою позднюю песенную дискографию: более двадцати альбомов, подавляющая часть которых записана в трёхлетний промежуток с 2016 по 2019 годы. В тот период я активно слушал ДХГ — и это, безусловно, вдохновляющий опыт: быть живым наблюдателем деятельности исполнителя с почти летовской интенсивностью производства (да и звука, of course).
ДХГ — это такие поп-философические песенки, заточенные в нашерадийного свойства саунд, только пожёстче да подиковинней; чем дальше, тем звучат они мизантропичнее (интервью Кирюхина на «Ноже» породило маленькую, но показательную контроверсию в комментах) — а всё же музыки с текстами, сходной по парадоксальной утешительности посыла, на русском языке редко сыщешь. Здесь ярко разворачивается мотив бегства — то прочь из чересчур предсказуемой, заживо гниющей человеческой кожи, то от укоренения в прекрасных, но всё-таки искусственных конструктах (свобода и любовь, по Кирюхину, тоже таковы, сколько бы он сам их ни воспевал) — и, что главное, бегство видится движением, которое и есть жизнь. Бытие — клетка; выживший в ней и сохранивший голос — ошибка, но ради бага в жуткой конструкции, что даёт нам этот голос услышать, можно, пожалуй, прорываться и сквозь неизбежное экзистенциальное говно. Обязательно ли тратить восемь с половиной гигабайт трафика и двадцать один час слушательского времени, чтобы проиллюстрировать для себя эту любопытную, но далеко не единственную версию мироздания — вопрос сложный; для себя я, к примеру, решил. 11/10
Какие дни, такой и Валентин.
Странно вспоминать, но в глупые наивные времена даже клип не помог мне выкупить, что песня-то мрачная: слегка поверхностное — и всё-таки насыщенное — путешествие в голову скулшутера. Только через год после выхода The Next Day я расслушал альбом получше (да и в принципе начал уделять должное внимание смыслам неродного языка) — тут и открылось.
Как и весь The Next Day, простенькая, но дьявольская в своей основе штука — Боуи в клипе сильно похож на Кашпировского (конечно же, случайное смешное совпадение), и это чуть ли не последний запечатлённый момент перед тем, как обаяние (вместе со здоровьем) стало от сверхзвезды безвозвратно ускользать. Прощание до прощания: стоило обхватить гитару как ружьё, и оно пальнуло по провидцу; воистину мистический момент.
https://www.youtube.com/watch?v=S4R8HTIgHUU
Даже релизная пятница и новый депеш мод (безнадёга.co.uk, тут предсказуемо) не отвлекли меня от главного — я выздоровел и взялся за третий сезон болтологических лоу-фай-посиделок.
Неделю назад выдал о новом альбоме господина Матова такой вот чахоточный отзыв — но в глубине души считаю, что релиз (и автор его) достойны большего, чем моё карканье на эпоху. Дабы замять досадное — созвонились как старые знакомые, протянули щупальца словесных объятий, сплелись в алхимическом препарировании очевидностей. Короче, поговорили.
Песни Даниила — громогласные, но неизменно мягкие и полные надежды — можно послушать здесь. А нашу беседу — тут.
На правах традиционного вестника юбилеев и значимых дат сегодня направляю поздравления Юрию @forevernotes Сапрыкину — почти земляку, с которым выросли в одном городе (правда, не пересекаясь эпохами) и одному из тех людей, благодаря кому по-прежнему сюда что-то пишу.
Два из двух в моей жизни повода обстоятельно поболтать с Юрием Геннадьевичем были под запись — и, разумеется, этот опыт оказался важен на свете только для меня: крайне обрадовался, когда выяснилось, что [магические] ощущения от родного города для нас обоих до некоторой степени выражает группа Cocteau Twins. А когда я спросил Ю.Г., почему он бросил читать «Постмузыку», он ответил, что в принципе всё для себя понял. Этот интеллигентский эвфемизм к слову «заебал» до сих пор служит мне неким маркером — не хочется давать ничего понять, а хочется удивления, переворота с ног на голову. Head over heels, если говорить на уже подвернувшемся здесь доступном примере — так что послушаем песню великих шотландцев с одноимённого альбома, в которой Элизабет Фрейзер по обыкновению говорить обиняками невзначай играет с цифрами возраста юбиляра. Дай бог ещё полста, разумеется.
На пепелище сельсовета тем временем тоже что-то происходит.
Дружественный нам артист в жанре тульского гибельного романса Д. Матов пошёл неочевидным путём и переиграл свой относительно старый репертуар в более королевском звуке, примирив микрофоны «Союз» со студией «Октавы» (а это два таких скрытых местных антагониста; совсем не Вилларибо и Виллабаджо, но всё-таки). Этот the best, кажется, рассчитан на широкую аудиторию, с материалом по очевидному резону узости охвата не знакомую — и потому, за невозможностью расстаться с географической и ментальной привязками, слушателю в моём лице легче расслышать минимум одну из немногих относительно новых тут вещей.
Грустно, что многое из насущного в песенном (и не только) искусстве вынуждено запаздывать на месяцы, дабы быть должным образом зафиксированным — такую песню я бы расслушивал в холодном русском сентябре или скитальческом жарком октябре, когда чувство времени было слишком насущным («успеть бы согреться до зимы», ну-ну; кажется, с тех пор только вмёрзли в цинизм). При всей моей большой любви к матовскому материалу, ещё одно свидетельство в пользу гипотезы, что, вступая на шаткую почву эзопового языка, предугадывать надо на много шагов вперёд, а попытка на нём реагирования ведёт к смертельному отставанию и смертной скуке. Потому что длится-то не февраль, а четырнадцатый год или, может, вообще 1999-й — и лишь в ладах с этой догадкой можно не допустить каких-нибудь ещё страшных дат, да и намаливать лучшее будущее на декады эдак две вперёд, не раньше. Впрочем, ладно; само собой, тут проблема не артиста, но вообще безвременья, в котором слово имеет печальное свойство теряться, будь хоть прощальным, хоть обращённым в будущее, полное надежд. Такое чувство, что взвесят всё уже после нас — да и температуру красивого горения в пожаре убоя замерят задним числом, без чьего-либо деятельного участия.
Впрочем, и размышлений о том, как всё «подправить в консерватории», весь этот год совершенно не хочется. Тошно. Для начала бы уцелеть.
(Полностью заценить альбом можно тут.)
