Умер Дэвид Томас, фронтмен группы Pere Ubu. Его жизнь была сюжетом, который я всегда хотел прожить сам: начинал покойный с журналистики, но в один момент подустал и решил, что музыку эффективнее не описывать, а делать.
С почтительного — именно что критически-слушательского — расстояния полувековая карьера Томаса могла показаться довольно вялой, но на деле корень у неё был крепкий: начинали Pere Ubu в эпоху, когда постпанк ещё не был стерильным обеззараженным понятием; одна из первых (отчасти прославивших её) песен группы называлась «Пакт о неприсоединении» — это и был нейтралитет, но не пассивный, Томас то и дело осуществлял стратегический тычок в бочок: то по одному рассорится с соратниками, с которыми начинал (почти что Марк Смит из The Fall на минималках), то внезапно придёт на телешоу с перфомансом в жанре передвижного балаганчика — и на долгие годы альбомы его основной группы превратятся в сборники старческих побасенок, иногда и не безобидных. Вряд ли, увы, забудется, что один из поздних альбомов Ubu изначально был назван Why I Hate Women — но это отдельный повод подумать над побочными эффектами пребывания любого артиста «не в себе»; герой не всегда положителен — и не от хорошей, разумеется, жизни. В целом, невсебейность (героя) Томаса была скорее на грани абсурдного, чем на грани дозволенного — он был (во всех смыслах) слишком тяжеловесен, чтобы зайти на территорию вреда кому-то, а уж тем паче себе. Музыка была силой, что одновременно его раззадоривала и купировала его же образа излишнюю буйность; сам покойный однажды описывал функционирование своей группы на примере одноразовой питьевой тары — ну и да, горячий кофе через край иногда делает больно, но чаще в таких ситуациях бывает просто смешно.
Не сказать что блещу знанием дискографии Pere Ubu или Томаса сольно — поэтому в выборе поминальной песни едва ли буду оригинален; вот одно из моих любимых — пусть и традиционно слегка пугающих — выступлений в дисциплине «буря в стаканчике»: текст истерично вертится вокруг пары фраз, в которых герой по-шпионски хочет стать чемоданом, чтобы следовать за неким объектом, скорее всего воздыхания, но понять, что конкретно имеется в виду, трудно. Кажется, понимать и не надо — словно пассажира электрички, в которой раз в месяц мне встречается немолодой человек, выдающий вслух рандомные фразы, а потом, тихо перекрестясь, на одной из станций его встречает жена, и они мирно идут куда-то прочь. С того же ракурса метафизически предлагаю проводить сегодня Дэвида Томаса.
The Mars Volta — Lucro sucio; Los ojos del vacio (2025)
pop-rock, art-rock, neo-psychedelia, progressive pop | album
Легко понять траур фанатов Марс Вольты. Тех самых, которые слышали первый альбом и которые помнят, как Джон «Скала» Теодоре разбивал свои первые барабанные установки. Или не разбивал, а потом его выгнали, но даже без него всё выглядело максимально люто и упорото — по меркам той картины музыкального мира, которую ждёшь увидеть, наивно уповая на второе пришествие прог-рока в эпоху рубашек из эйч-энд-эм. В итоге миф о «Вольте» как о немножко фриках и немножко гиках повредил группе не меньше, чем нездоровый образ жизни её участников: как только Омар Родригес-Лопес и Седрик Бикслер-Завала перестали выдавать вместе что-то одухотворённое, часто стало встречаться мнение, что вся их новая продукция (после второго альбома, а то и после первого) — откровенная халтура, эксперимент даже не ради эксперимента, а по привычке: что Омар со своей сотней сольных альбомов, что Седрик, кажется, не могут не писать. И делать это раздельно им ещё сложнее; сколько там длилась их единственная публичная ссора — полгода? год?
Помирившись и порезвившись — с пресным студийным результатом — в своей старой группе At The Drive-In, творческий дуэт вернулся к другому проекту своей жизни. В 2022-м обновлённые The Mars Volta выпустили альбом, который на контрасте с предыдущими выдался лёгкой поп-прогулкой (но тяжёлой с точки зрения реакции слушателей); через год релиз тех же песен в акустике немного сгладил шоковую терапию, а пару месяцев назад группа поехала в тур с Deftones — закинув в сетлист 18 песен с нового, далеко не идеального, но на удивление логичного в контексте собственной дискографии альбома.
Формально Lucro sucio; Los ojos del vacio (теперь Омар и Седрик не борщат с английским в названиях) метит сразу в несколько аудиторий — и в собственную, и в клуб любителей соула, и в клуб ностальгирующих по радийному поп-року для взрослых из 1980-х — но ни в одну из них не попадает, оставляет неудовлетворёнными вообще всех. Балом правят синтезаторы (среди которых в комментариях различают действительно влюбляющий в себя звук легендарного Prophet'а) — и голос Седрика: вокалист неожиданно пребывает даже не в хорошей, а в идеальной для своего возраста исполнительской форме. Больше нет ощущения, будто этот козырь он растерял — и в его новообретённом профессионализме совершенно не слышится манерности. Вокальных бенефисов, которые хочется переслушать, здесь не один и не два; для меня самой пронзительной стала композиция Morgana, напомнившая о подпольных рок-опытах Бобба Тримбла, странноватого, но безмерно одарённого аутсайдера с ангельским голосом.
Да, по меркам вышедшего 22 года назад эталонного дебютника сюжеты текстов кажутся безыскусными, а Омару как гитаристу будто больше нечего высказывать — но с продюсерской точки зрения Lucro sucio... звучит как безупречная квалификационная работа. Возможно, кому-то настроение новой записи покажется схожим с двумя кризисными альбомами «Вольты», записанными на излёте 2000-х (Octahedron и Nocturniquet) — и действительно, именно тогда Омара и Седрика перестал заботить накал инструментальных дорожек, но начала завлекать красота вокальных рулад. В отличие от тех опытов, теперь нет никаких следов усталости: группа научилась делать музыку для себя, памятуя о чувстве перед собой же ответственности. За эту работу может быть стыдно слушателям, по привычке ожидающим сенсаций и откровений, а получающим примерно ничего — но точно не самим авторам и причастным.
Оценка: 8/10
Слушать альбом
Pulp — Spike Island
жанры: art-pop, chamber pop / single / music video
🕴🏽🎤🌳
1998 год. Выпустив в свои 33 песню-идеальное оправдание стариковства, Джарвис Кокер дал время смириться, что скоро описанный момент наступит и с ним. 2025-й. Самое грустное в новом, крепко-классическом сингле пульпы — сам фронтмен: акцент от проблем с фрикциями сместился на проблемы с дикцией; преклонный возраст — тоже секси, так и хочет донести до нас своим присутствием Джарво, но даже с многолетней подготовкой эта мысль пока что невыносима. Альбом (первый у Pulp с 2001-го) выходит 6 июня; есть время адаптироваться.
Michael Gira & Kristof Hahn — The Merge (Live)
art-rock, singer-songwriter / live video
👨🌾🦷🦢
Неделей ранее, 30 мая, в который раз попрощаются с публикой Swans: подытоживая очередной цикл творчества, Майкл Джира пообещал впредь не шуметь и намекнул, что следы будущего, более спокойного, звука проекта стоит искать на новом альбоме. Очередную песню оттуда проспойлерили на концерте: многолетний напарник Майкла, Кристоф Хан восемь минут наигрывает на лэп-стил-гитаре что-то арт-роковое и благое, потом со стаканчиком появляется фронтмен и голосит так, будто по утрам ежедневно жуёт булыжники — вот у кого ноль проблем с артикуляцией (и интонацией) даже в 71 год. О других проблемах повествует сама песня; всё ещё не представляю, как ужасно носить такое в себе.
Мегаполис — С прочностью нитки
art-rock, post-rock, spoken word / album
👩🎨☔️☀️
«Мегаполис» тоже вернулся с очередной попыткой прощания. Однажды я видел, как Олег Нестеров на концерте группы остановил напарников, поскольку расчувствовался — и песню пришлось переигрывать заново; теперь, кажется, нервы стали покрепче, и битый час нам наговаривают о смерти и перерождении, не забывая улыбнуться, но даже не думая останавливаться. Очень сложный альбом — не потому, что музыка подходит ещё на полшажка, допустим, к Tortoise и прочему умненькому раннему построку, но ещё и потому, что звучат эти песни как нарочно незавершённые, и идеальный поток инструментала не сразу мэтчится с хмурым стихотворным потоком сознания фронтмена, поэтому слушателю (если он намерен продраться) придётся провести над собой некоторую работу. Со второго раза лично мне это удалось; с третьего — скажу, что сильнее в этом году не слышал почти ничего. После такого хоть мир сворачивай (что мир и сам, к несчастью, делает потихоньку).
Жарок — Мьюзик мейкер
norm indie rock / music video
😱📈🎸
Откланяются старики и уйдут в закат, но что же останется нам? Подсказка — у группы «Жарок» (без поста в другом канале так бы и прозевал этот клип; спасибо, Дмитрий!).
«Мьюзик мейкер», песня, много лет любимая фанатами (и мной безоговорочно, если выбирать из репертуара одну) наконец-то официально вышла и обзавелась видеорядом: в нём происходят максимально странные танцы в почти пустом ДК и за его пределами; если воспринимать зрелище в лоб, выглядит будто апология эзотерики и прочих полузапретных теперь вещей — но мне показалось, что перед нами наглядная метафора музыкальной сцены: максимально странные люди приходят на максимально странные гиги послушать странную музыку, которую никто — в том числе все они сами — не очень понимают. Мне понравилось; кажется, это самый честный взгляд на российскую (да и не только) инди-поляну изнутри неё самой.
[К слову, ещё немного о здешних — наши любимки из «Нелюдимки» пишут второй альбом, а в воскресенье играют в Питере.]
Stereolab — Aerial Troubles
eto klassika, eto znat' nado / single / music video
👩⚕️👨⚕️🎹🎼
Самый короткий рассказ Хемингуэя тейк недели: делать ататата клипам старших за AI-картинки — максимально странно и некрасиво; ладно бы за AI-звук. Уважаемые комментаторы, лучше насладитесь моментом: Летиция, Тим и прочие сотрудники легендарной лаборатории не только вернулись и выпустили максимально старательную песню, но ещё и расписали нам за ВСЕ свои синтухи (ладно, не за все, но жест крайне уважаемый). Гив э хэнд, иф ю кэн, как советовал уже упомянутый классик.
Мальчик: Достать чернил и плакать
Выросший мальчик: Достать из шкафа пиджак и врубить рокси мьюзик
Ну, или так: рано или поздно в жизни наступает странный период, когда в любой непонятной ситуации включаешь песню Брайана Ферри про непонятную ситуацию.
(Когда/если автору этого канала станет лучше, про сольные проделки Человека-костюма надо бы, конечно, поговорить; по следам напоминалки от коллег по телеграму много слушаю в последние дни).
Что ж. Издание The Quietus не стало дожидаться завтрашнего дня, чтобы отметить тридцатилетие третьего альбома Slowdive — ну, и мы здесь тоже не дотерпим; за окном погода сейчас под стать усталым звуковым скетчам, которые выдал на «Пигмалионе» лидер коллектива Нил Халстед: в феврале 1995 года на полках музыкальных магазинов под привычным именем группы очутилась скорее сольная контрольная работа по меланхолии, чем привычный командный труд.
Принято считать, что Pygmalion — это ещё одна вариация истории о весьма истратившемся и слегка сумасшедшем создателе рок-группы, то ли всеми брошенном, то ли самовольно от всех убежавшем — и отчасти это так, слух не обманешь: оказавшись в положении сам-себе-дирижёра, Халстед избавляет музыку своей группы, причисленной к первопроходцам шугейза, от лишнего шума, а формат былого унисонного пения с вокалисткой/гитаристкой Рэйчел Госуэлл переводит в одиночный разговор обоих по отдельности со стеной, от которой эхом отскакивают слова. С другой стороны, в отличие от иных добровольных затворников музыкального мира, типа Кевина Шилдса или Брайана Уилсона, наш герой оправился от помутнения молниеносно: спустя несколько месяцев трое из пяти участников Slowdive во главе с Халстедом основали новую группу, Mojave 3, в рамках которой попытались помножить юношескую наивность на стилистику радийного кантри — и вполне преуспели.
Пик интереса к Slowdive как к группе, которой они были до и после «Пигмалиона» (триумфальное воссоединение состоялось в 2014-м и длится по сей день), остался лично у меня в весьма далёком прошлом — в то время как чёрная метка признательности конкретно к этому альбому навсегда со мной. Если вконец придираться ко всему сущему и загоняться в буквализм, то мало ещё чему на свете настолько впору будет термин пост-рок: в сравнении с «Пигмалионом» поздние Talk Talk кажутся форматной радиомузыкой, в которой подавляющую часть времени хотя бы фигурирует ритм-секция — в то время как у треков Slowdive в 1995 году нет за парой исключений ни основы, ни опоры, ни надежды. Это совершенно не говорит нам о гениальности метода — тут просто случилась остановка в пустыне запутавшегося человека, причём запутавшегося именно слегка, зато исторически вовремя: вслед за ренессансом гитарной музыки по логике обязательно должны были последовать публичные кризисы — и случаи их героического спустя годы преодоления.
Вышел ли хэппи-энд у истории с мифом о «Пигмалионе», вопрос по мне риторический: одно дело помещать альбом в контекст вынужденно (и, как казалось долгие годы, навсегда) прерванной биографии знаковой группы; другое — осознавать, что на деле у этого сюжета ни пауз, ни завершения не оказалось. Тогда Pygmalion, словно пассажир общественного транспорта в центре города в час пик, не обнаруживает для себя места — и тут уж всё равно, нёрвос трекс фор ноубади или лав-сонгс-он-зэ-рэйдио; трамвай проследует со всеми остановками, будьте бдительны и внимательны, о подозрительных самовыражениях больше не сообщайте своему лейблу. Но шутки шутками, а желание творца быстрее отряхнуться и идти дальше всегда стоило бы понять и принять — в конце концов, жизнь ввиду своей мимолётности реально не стоит затяжных огорчений; уже и мне-то с возрастом Pygmalion начинает слышаться не образцом трогательного и хрупкого саунд-дизайна, а скорее саунд-пастишем загрустившего молодого человека, вместо которого всегда отыщется что послушать из тех времён.
Ночная рубрика «оооо, спарксы»: пока одних восьмидесятилетних мы по очереди теряем, другие бьются с жизнью насмерть — братья Маэл по-прежнему работоспособны и обещают в этом году альбом. А в ожидании предлагают такую вот привычную для себя гипнотическую считалочку — но подвох-то чуется: в этом январе простые фразы с вежливым наказом гнуть свою линию слушаются (да и выглядят: см. обложку) как-то зловеще.
Читать полностью…
Kathryn Mohr — Waiting Room (2025)
Ещё одна по-тёмному заряженная авторская песня; на этот раз релиза в первые недели года я прямо ждал. Альбом, на котором акустические призраки Cat Power соседствуют с тревожной обработкой сообщения на автоответчик, записан за месяц в исландской глуши на заброшенной рыбной фабрике. Половину здания освоили художники; будет ли что-то сделано с другой половиной, неясно — и, надо полагать, на границе архаики и реновации блуждает много необжитого и вытесняемого.
Предыдущий альбом исполнительницы продюсировала Мэдлин Джонстон, известная под сценическим именем Midwife — но теперь для постижения мрака и достижения нужного уровня реверберации Мор хватило собственных усилий: тексты загадочны и случайны, и всю погоду делает атмосфера оставленности наедине с собственными мыслями и помещением, в котором всего пятнадцать лет назад доживало свои дни местообразующее предприятие (при взгляде на лампочки с обложки гложет мысль, что вдовесок к паре снимков в соцсетях не помешал бы отдельный фотопроект о локации — но, видимо, что-то одно: либо песни, либо стулья). Чуть подробнее о создании Waiting Room можно прочитать в интервью вот тут; из того же источника можно узнать, что песни для альбома рождались в том числе из размышления над опытом одиночества и принятия, что кто-то новый может появиться и этого кого-то придётся впустить: пять лет без человека рядом вдруг заканчиваются, как только отпускаешь мысли о том, насколько ты форевер элоун — плавали, знаем, шлём дистанционный понимающий привет.
Кому можно рекомендовать: лицам, для которых Этель Кейн — слишком forever Elon, чтобы слушать её полуторачасовой мини-альбом.
Оценка: положительная.
(Waiting Room на стриминг-платформах.)
По неосторожности выглянул в окно. Рыжие лужи выглядят так, что сразу захотелось отчистить плиту — пусть хотя бы на кухне не будет таких разводов.
Январь 2015 года ощущался беззаботнее — по крайней мере, чувства дома у меня не было. Универ я покинул за полгода до диплома — выгнали, нехотя, но я выкрутил ручки безразличия к учебному процессу до максимума; плана Б никакого — и спустя декаду лет жизнь своими поворотами регулярно даёт понять, что я до сих пор его не придумал. А тогда анестезию от ключевых вопросов бытия и быта давали концерты; один из таких случился в недолго жившем тульском заведении In Friday We Trust.
Кажется, именно тогда с меня облез первый слой юношеской краски снобства: ещё в ноябре четырнадцатого я мог позволить себе дважды купить билеты на Swans (первый раз увели ноутбук вместе с е-билетом, пришлось в день концерта вставать в очередь) — и вот теперь иду на локальный привоз в шаговой доступности. Выступали «Чёрная речка» и Рита Вихрия; «Речка» интересовала скорее ради потехи (вот так: в 2010 году взахлёб слушал «Кьёр», теперь же появление думерской волны вызывало странные чувства — в зале слов слышно не было, что негативно подкрепляло мой стереотип о невнятности высказывания конкретного ансамбля), зато на Вихрию пришёл целенаправленно.
Если охарактеризовать одной — стилистически перегруженной, как всегда у меня — фразой то, что делала Рита (проект вроде несколько лет на публичной паузе), я бы назвал эти треки походно-интеллектуальным лёгким дэнсом. Походным — потому что Риту в том сезоне можно было попеременно застать в Сербии, Петербурге, Кирове и её родном Великом Новгороде. На слух частота перемены мест, конечно, чуется: в пяти песнях мини-альбома «100 и 1000» (тогда в Туле состоялся их предрелизный дебют) нашлось место финскому шампуню, идеологическим различиям двух Корей и Марине Абрамович, а ещё каверу на Найка Борзова (да, опять он!): в вариации Вихрии лошадка с заботой о потребителе везла кофеин. Разумеется, вайб путевой заметки мне во всех этих вещицах и пришёлся когда-то по вкусу; да, возможно, именно сокращение личной дистанции в текстах Риты пропорционально сокращает и их дружелюбие к слушателю — но даже в мире, где в нише плясок под слова и отсылки уже вышел альбом «Раскраски для взрослых», успела понравиться и разочаровать публику группа «Комсомольск», мне всё ещё по душе никто из них, зато по душе песенный говор на грани диалога, который не боится упустить шанс стать растиражированным, быть слегка нескладным и по структуре не дотягивать до идеала учебника поэтики.
Зато учебник Шестиминутных песен, в-которые-проваливаешься (и который я сам себе придумал в 2009 году, когда рехнулся от мощи депешмодовской In Your Room длиною 6:26), достоин наличия в нём трека Вихрии «Ариран», любимого с того ипи — да и вообще. «Однажды Северную Корею в моей душе победит Южная», — утверждает вкрадчивый голос под бесконечный ориентальный перелив, а мы грустно проживаем момент, когда комментировать вслух подобный оптимизм становится себе дороже. Но песня-то — ах.
Захотелось поделиться переживанием, раз уж всё равно пока тут беззастенчивый вестник личного (рассказ про альбом из января-2015 этим вечером был буквально на подходе, но по понятной причине отложил). Короче, буквально неделю назад меня нехило так встряхнул пост Сергея Мезенова с титровой песней из Lost Highway, без всякой подписи и с парой разбитых сердец реакциями — я тогда реально на минуту подумал, что Линч откинулся (и, кажется, впервые в жизни задумался, что он вообще-то не вечен), но быстро выдохнул, т. к. по логике даты пост был приурочен к очередной годовщине рождения Боуи. И всё равно подумалось уже тогда: лучше, чем эта финалка, метафорической визуализации проводов именно этого Дэвида не придумать. Но кто же знал, что до них так недолго.
(Впрочем, ладно — погрустим немного, да и дальше в странствие, ловить свою большую рыбу.)
Для самих Low — по крайней мере, на сто процентов для Алана — песня занимала особенное место: до предпоследнего тура Pissing часто игралась на концертах, причём с годами получала всё более эпическое воплощение: нарастание интенсивности, что и в альбомной версии делало погоду, вживую обрело форму трогательного нойзового терзания. Можно найти вариации качеством и получше — но пока не отыскал другого ракурса, с которого привычная попытка А. пошептать что-то сокровенное в гитару (отметка 8:18) тоже выглядела бы как натуральный act of kissing. Безумие.
Читать полностью…
А статистически так: после понятной «Верхом на звезде» остальные песни на «Супермене» для меня раскрывались медленно, но раскрылись все; а потом я услышал трек Лори Андерсон «O Superman», и любимой песней с «Супермена» Борзова стала никакая — и это даже почти не шутка. Но с самого начала у меня вышел крепкий платонический роман с этой песней — по очевидным резонам подростка-хедомана: показалось, что она предугадала финал альбома Kid A за много месяцев до выхода альбома Kid A. Электроорган буквально роднит «Шараду» с конечной версией Motion Picture Soundtrack — только там, где у Йорка случилась диснеевская грёза, у Найка в тексте откуда-то из советского возник юный арифметик.
Читать полностью…
Pep Llopis — Poiemusia La Nau Dels Argonautes (1987/2017)
Сегодня ближе к вечеру каталонский футбольный Пеп будет упражняться в выходе из творческого кризиса на команде четвёртого дивизиона «Солфорд Сити» — но, игнорируя это будничное событие, вспомним лучше про Пепа валенсийского.
Пеп Ллопис играл в прог-рок-группе, которая однажды (вот неожиданность!) развалилась — и от нечего делать решил довериться sile vetra: подстёгиваемый примером Ясона и аргонавтов, перебывал на Балеарских и на Крите, где морские волны принесли ему откровение; трофеем из путешествия наш герой привёз отчётливо эллинский неологизм Poiemusia — выдуманный то ли стиль, то ли жанр; скрещение флюидов нью-эйджа и ненавязчивого повторения флейт с маримбами в духе Стива Райха.
Не знаю, впрочем, можно ли отнести музыку Пепа к нью-эйджу — но одно обстоятельство с этим разделом на полке её роднит точно: попытка концептуализации здесь, кажется, только отвлекает от сути. Возможно, я слишком засиделся дома, но упорно не слышу в пойемузии ни заявленной музыки волн, ни музыки ветра — при всём уважении к эмпирическому переживанию её автора; что меня цепляет — и почему я хочу, чтобы зацепило кого-то из читателей — так это ощущение, что творец-одиночка тут всё же знает меру своему одиночеству: никакого ухода от мира, только сдержанное торжество эврики, что от большинства из смертных ускользает, но поймавшего так эйфорично держит на плаву.
Впрочем, стоит оговориться. Конечно же, слово пойемузия Пеп Ллопис сам не придумывал — равно как и текст валенсийского поэта про аргонавтов (собственно, сам стихотворец на альбоме его и читает) просто удачно лёг на уже написанную композиторскую музыку. Которая вдобавок была представлена на вполне статусном фестивале в родных создателю краях. И вот тут миф о потерянной и найденной музыке, жить которым за последние лет двадцать приучили архивные лейблы вроде Light in the Attic или сублейбла Freedom to Spend, начинает двоить, а то и троить — с одной стороны, это реально музыка для ни кого, за монтажной спиной у которой запросто представляется (ложный) образ композитора-затворника, одержимого странствиями и желанием причастности к Истории; с другой стороны, это музыка сугубо функциональная — и своё предназначение (однажды быть публично исполненной) она уже выполнила: в ней нет трагического надрыва забытья, но есть радость общего чувства — полифония голосов поэта и чтицы (вот вся команда в сборе, кстати); есть урбанистическая авангардистская одухотворённость, только для вида и кураторского текста объяснимая вольным духом странствий. По слушателю эта музыка совсем не тоскует. И при этом — она прекрасна. Ей и четыре абзаца выше, в общем-то, не нужны. Просто футбольный тренер по прозвищу Пеп напомнил мне о композиторе по имени Пеп. Просто этот композитор однажды удачно сгонял в отпуск и вернулся с минималистским шедевром, экивочащим вековому эпосу. Или не шедевром. Просто хорошим образцом аудиотеатра сорок семь минут длиной, от которого просто хорошо этим хмурым январским утром. Вот и всё.
Супружеская пара и примкнувший к ним третий проводят около сорока лет, не прерываясь, в тихой игре на рок-инструментах. По продолжительности редкий сюжет — и, кажется, его безмятежность должна таить подвох.
Но вроде бы не таит: письмо из Пенсильвании, ноябрьский альбом группы The Innocence Mission (само собой, всеми нами пропущенный), одновременно архаичен, аскетичен и наивен — и ко всем этим определениям хочется тут же приставить уточнение «по-хорошему»; говорят, в правильности повинно в буквальном смысле церковное образование: коллектив как сложился за годы учёбы в католической школе, так и летит — процентов на девяносто благодаря голосу Карен и её же элегическому дару — по накатанной: над цветами и деревьями, страхами и восторгами, восходами и закатами (последним даже выделено особое место в виде отдельной песни). Дрим-поп той степени умудрённой лёгкости, что свойственна скорее бразильской тропикалии или песням Джони Митчелл; недурное знакомство, с которого можно начинать робко вкатываться — или вплывать, как кому угодно — в очередной непростой год. #aoty #2024 #missing_pieces
Cave In Ft Steve Brodsky & Adam McGrath — Live At Roadburn Festival 2018
grunge, acoustic rock, post-rock, sil'noe zayavlenie | live album
Средние века давно минули — но дневные часы по-прежнему слишком сакральны, чтобы устраивать светские песнопения. День свят, а под покровом ночи по привычке закатывается всё самое мирское и сомнительное. Потому ли так редки концерты при свете дня, а особенно — запоминающиеся концерты?
Однажды двое участников группы Cave In выступали на одной из локаций фестиваля Roadburn в полдень субботы; контекст печальный: за три недели до сета погиб басист, и действо превратилось в акустическую поминальную службу. Время и место совпали в печальной уместности — а я, перед тем как вы пойдёте слушать лучший анплагд в истории со времён Alice in Chains на MTV, воспользуюсь скользкой возможностью укольнуть: мне кажется, у группы Cave In нет ничего святого.
Их скачки от glory до хардкора приводят стороннего наблюдателя (меня) в жутковатое недоумение; мой друг из соседнего двора именно за это их ценит, а я не настолько готов. Да, меня на минуту сразила увесистость тяжёлого пенделя; да, я готов стереть из памяти целые периоды, куски песен и жизни группы, чтобы не забыть, что Jupiter — красивый альбом, а Стивен Бродский — слишком одарённый (возможно, лучше Иосифа) вокалист, чтобы размениваться на кощунство над Линдси Бакингемом. Наблюдая кавер на Fleetwood Mac, я реально не понимаю юмора — зато когда звучит Sing My Loves, с скримо- ли хвостом на альбоме или без него в акустике, я не понимаю, почему так больно. А вот потому что, Стивен сам же перечисляет в конферансе: light, therapy and healing, три воющих белугой кита.
Конечно, эти бостонцы сами отдают себе отчёт в своих достоинствах — к выходным распогодится, в полном составе вернутся на Roadburn, сыграют от первой до последней ноты свой The Bends Jupiter — а я оставлю зазор на поговорить: мой тир-лист группы будет жесток, а tear-лист — краток. Ниже — один из двух моментов из него.
Смотреть
Слушать
The Ex — If Your Mirror Breaks (2025)
art-punk | album
Не будем больше про релизы очевидные и вероятные: за сутки бедный читатель проскроллил минимум десять постов о Pulp, а за неделю минимум пять о «Мегаполисе» — ей-богу, конспекты я не списывал, методичек не открывал, музыку сейчас слушаю на уровне прожиточного минимума, поэтому все совпадения случайны, но предсказуемы. И всё же про ещё один альбом недели я забыл; записан он быстро, за три коротких дня прошлого года: по обыкновению, привитому продюсером Стиви Альбини, с которым эти музыканты когда-то работали — и теперь посвятили свою новую работу его памяти.
Голландцы The Ex отводят на запись своих альбомов от силы пару дней, зато в целом спешить им некуда — состав группы стабилизировался шестнадцать лет назад, комфортная музыкальная формула (леонид-фёдоровские запилы и наигрыши, монотонность сродни экстазу, баритон-гитара вместо баса) была найдена ещё на рубеже столетий. Но времена такие, что выбьют из колеи любого; собственно, любого и выбили, тем удивительнее видеть любую стабильность. Свежий — первый с 2018 года — альбом The Ex называется «Если ваше зеркало треснуло» (да простятся мне вольности перевода) — и с первой же песни демонстрирует карнавальный стоицизм своих авторов перед лицом разгулявшейся стихии. Предводимый ныне-слегка-за-семьдесят мужчиной в бриджах Терри Хесселсом, ансамбль начинался с азбучного анархопанка — и с годами оставил себе шум, но подрастерял в ярости: в какой-то момент изначальный вокалист G.W. Sok оказывался у микрофона реже приглашённых гостей, группа и он расстались, а новым автором текстов и вокалистом стал Арнольд де Бур из дружественного коллектива Zea — и подарил The Ex вторую жизнь. В этой жизни альбом может начаться с поэзии Уолта Уитмена, американского человека-фонтана, человека-праздника из XIX века — и захлебнуться слезами родом из чего-то фольклорного, когда к микрофону подойдёт барабанщица Катерина.
Это детали, по которым поздних «эксов» всегда сможет опознать человек, с их творчеством знакомый — но проблема восприятия альбома и новичком, и бывалым кроется там же, где и преимущества: в этой атмосфере бесконечной инструкции-по-выживанию под лихую музыку можно не найти выход, зато порядочно так устать. Когда де Бур поёт «It's time to rebuilt the ark», хочется поиграть смыслами и нарочно не разобрать, что же он имеет в виду: то ли зовёт перестроить ковчег (ark), то ли что-то сделать с аркой ([character] arc) персонажа — но суть понятна: нам хотят сказать, что все перемены — в сердцах, бег на месте — общеукрепляющий, жизнь — неизбежна, а если повторять себе, что всё великолепно, эту идею как минимум рассмотришь, как максимум — в неё поверишь. Сомнительно, но окей; к примеру, мне сейчас такого адд-она к общему подъёму бодрости духа вполне достаточно.
Оценка: 7.5/10
Очень правильным вопросом задаётся сегодня телезритель из Шеффилда.
Об этом и многом другом — в нашем слегка эйджистском обзоре.
⬇️⬇️⬇️
Узнал из поста Святослава об уходе Билла Фэя; странно, что не всколыхнуло будто больше никого — не вглядись я в чаты сегодня пристальнее обычного, так бы и мимо прошло известие.
Лет в 19 заслушивался первым альбомом Фэя с его пышными и уже старившимися в момент выпуска оркестровками — но с годами стал ближе второй, где автор отыгрывал на позиции кликуши-затворника, за что и полюбился определённой части британского эзотерического подполья. А за тон оф, так сказать, войс и сонграйтерство Фэя заценил Джефф Твиди из Wilco и взялся продюсировать недавние альбомы-возвращения годного ему в отцы человека. Но разговоры о поклонниках лично я люблю не очень, а вот замолвить слово о талантах — это да.
Прощаться чуть грустно, но и легко: не согласен с мыслью, что Фэю лучше было заканчивать всё полвека назад — его песни, несмотря на все в них странности и тревоги, оставляют тотальное ощущение света, даже один из альбомов прямо называется Still Some Light. Восемьдесят лет жизни за поиск лучей в тёмном царстве не всегда бывают наградой — а тут вот случилось; нам же теперь созерцать этот протоптанный путь, покуда дышим. Следующим постом — моя любимая вещь усопшего сейчас: и внушает, и взмывает, и визжит, успевая сделать примерно всё, на что способна добротная beatles-influenced-песня своей эпохи.
Пока вечером мир смотрит понятно-чьё кислотное видео (Йорка с Притчардом, если что), мы тут обращаем взоры на не менее отбитый аудиовизуальный контент — аккурат для тех, кто в фэнтези-раскладах хотел бы видеть реверансы каталогу WARP скорее от Скотта Уокера, чем от радиоголовы с радиорынка.
Судя по второму подряд крепкому — слово «отличный» расходовать не будем — синглу, у Хэйли Фор есть все шансы (вслед за Кэтрин Мор; рифма, достойная лимерика!) порадовать альбомом в копилку годового чарта Постмузыки. Ждём 14 марта.
[И в тот же день, кстати, выходит альбом Евгения Горбунова под вывеской Интуриста: если судить по бодрому мультикультурному настрою автора и упоминанию, что материал записан максимально кустарными способами из возможных, выслушать аж 69 (!) минут такой музыки будет как минимум любопытно.]
(Не) встретились как-то немец и англичанин; в инициалах обоих фигурировали буквы R и H — и оба затрагивали в своих треках тему велопроменадов: один (Ральф Хюттер из Kraftwerk) сделал это — как гласит легенда — своей обсессией и отпугнул от себя коллег, потому что во время очередного заезда упал, очухался в гипсе — а когда пришёл в себя, первым делом задался вопросом не о судьбе группы, а о судьбе велика.
Разуму (и телу) другого, Ричарда Гарольда Кирка, повезло больше — он отделался семью тематическими минутами в 1994 году, зато следы этих минут потом отыскивались в его дальнейшей дискографии, давая понять, что лучшее осталось позади именно тогда; то лучшее, что возвращается уже не в виде озарения, но в виде Тени, призрака.
К чему я это? Провёл неделю с альбомами лейбла Kompakt и день с альбомами лейбла Warp — и с возрастом всё меньше понимаю смысл существования первого (кроме сбычи тщеславных мечт г-на Фойгта сиять на блеклом фоне своих подопечных), но всё крепче уважаю второй.
За тридцать два с половиной года кто только ни пытался обратить меня в японство — но смог только он. Сусуму Хирасава в 1990-х, кажется, был настолько хорош, что задним числом изобрёл способ слушать группу Shortparis без опасения замараться — да ещё и включил у неё турборежим (с отметки 01:28 разгон просто королевский).
Конечно, рифм, потешных и не очень, отсюда можно вымучить сколько угодно — всегда ведь тянет к знакомым архетипам, а тут обнаруживается Фадеев+Гэбриэл в одном обличии, и тоже за пределами студии с таким вайбом, что о чём-то, кроме музыки, лучше его не спрашивать. В прошлом году справил семидесятилетие, выпустил очередной альбом — но главным достижением останется удача торжественно и технологично отпеть двадцатый век, да так, что когда под угрозой двадцать первый, эти песнопения по-прежнему тянут на саундтрек для ночи перед рассветом. Альбом 1998 года — и во вторую очередь два-три альбома, что вышли перед ним — рекомендую рьяно и всячески; он точно есть на чужеземных сервисах, иные придётся поискать тщательнее, но диванный диггинг того стоит: мне кажется, Хирасаве удалось тогда отыскать оптимальную формулу той звуковой поп-утопии, что вела за собой отдельными тропами и Бутусова с Кормильцевым времён «Яблокитая», и Фадеева с Линдой времён «Вороны», и Мадонну с У. Орбитом периода «Ray of Light», и кого только не (да любого страждущего, чего там) — а в итоге, вероятно, довела только тихого незнакомца, который пришёл и всех уел, и никто ничего не заметил; ну и не страшно.
wjerstean — raspad (2024)
Из старого года по-прежнему нагоняют события: внезапно выяснилось (на бэндкэмпе у меня больше нет аккаунта, поэтому фокуса внимания тоже нет), что у Лизы Викторовой — она как раз пела здесь больше никогда и ничего не будет — в декабре вышел альбом под очередным псевдонимом. Насколько я понимаю, после многих лет отдельных песен и совместных работ здесь теперь уже сольный дебют — поэтому вместо того, чтобы просто слушать и внимать, сперва есть побуждение всю дорогу делать скидку: такого вкрадчивого свойства звуковые ландшафты — с шумами, шорохами, синтезаторными пэдами и полушёпотом — давненько стали мировым золотым стандартом, и измерение личного высказывания при их прослушивании в сотом варианте непросто бывает расслышать, но в конкретном случае рулит и решает понятность истоков, знакомость ситуации: переезд в другую страну, упомянутое (просто как факт) в описании преследование и, как следствие, создание материала в довольно прессинговых обстоятельствах — два-три штришка, и уже на физиологическом уровне чуешь, что здесь к чему, а от вещи под названием «breathing slices» начинаешь сам понемногу разваливаться на живые куски, словно от знаменитой «песни гвоздя» Манагера — только уже по-всамделишнему, надолго, без крена в минутно-перфомативное.
Но общий вайб здесь не гнетущий, а скорее терапевтический, словно путь стоика сквозь ночь: во второй половине встречается даже название трека «i pust»; интересно заострить внимание на кавере — таковым тут выбрана песня Clan of Xymox, группы, самой, быть может, типично-готичной (в положительном смысле) из всего каталога лейбла 4AD: от текста Creature веет сколь романтическим, столь и прозаичным ужасом — мир людских взаимоотношений рисуется как пространство отчуждения, где способность одного легковесно отделиться равняется боли разделения у другого, а свято место если пустеет, то лишь для того, чтобы заполнить пустоту проклятьем вслед. Но это зона чувств, а они рано или поздно истончаются, трансформируются, чтобы смениться новыми словами, ситуациями, диспозициями; мёртвое и живое, проработка и рецидив, плен собственного тела и порывы уклониться от него, создание и распад — всё сменяет и дополняет друг друга, заканчивается и не кончается. Возможно, именно поэтому бесконечные вариации стилистически знакомого едва ли теряют свойство бесконечно цеплять.
Оценка: 6.5/10
Через десять минут по расписанию медитейшн имени ловца-большой-рыбы: как раз осталось время прикончить свой странный ностальгический цикл.
Январь 2020 года припоминается смутно: на новогодние сижу за световой пушкой, моя задача — два раза за два часа на что-то там нажать, спустившись с наблюдательной точки в зал (порядок и смысл действий не воссоздам: погребены под толщей времён); потом обед, ещё один подход — и идёшь себе, поёживаясь, в жилище. Задрипанная трёхэтажка уже не ощущается домом: платить как всегда нечем, ресурс выкручивания исчерпан, рано или поздно съеду, начинаю мысленно прощаться с пространством.
Съезжаю в первые дни пандемии — в квартиру, где вырос и куда до сих пор возвращаюсь всякий кризисный раз. Все будни сводятся к ритуалу ежедневного обмыва по пиву-два-три; домоседство куплено за статуэтки и выпрошенные деньги у чувака, который сам, как потом выяснится, должен миллионы; всё лето сквозь немоту из меня лезет порождённое скукой заточения искусство нагловатого смолл-тока (осенью харахорюсь вокруг да около, воздыхаю попеременно по всем, при этом робею позвать на свидание, в итоге зовут меня). Занавес.
Главная — и, возможно, единственная основополагающая для меня — песня второй год подряд с весны девятнадцатого, зудящий мотив: здесь больше никогда и ничего не будет. Но что-то ведь есть и за чертой этого навязчивого чарта. В основном это нечто не относящееся к действительности; желательно костюмированное и театральное: жизнь как карнавал, чему учил нас то ли Bahh Tee, то ли Бахтин, то ли Сергей Пахомов. За Le Groupe Obscur в 2020 году благодарю нелюбимую никем корпорацию спотифу, пришедшую в Россию в тот год и подружившую меня с плейлистом М., где они оказались — грустные пятерняшки Кокто с (как часто, к сожалению, бывает) одним из всего лишь двух мини-альбомов. Мало, но в тельняшках, ношенных в ещё более медленном темпе группой «Снель»: что-то такое тоже грустное, сонное и непонятно на каком языке. Песни можно начинать с самой первой. Покружить по былому — ну, и идти в новое, непонятное, где опять кто-нибудь не выживет, кому-то будет очень плохо, но будет и кого пожалеть, и кого приголубить, и за кого порадоваться, и кому/чему улыбнуться.
У меня всё.
Надеюсь, прошлый пост вас не обескуражил — как обескуражило меня однажды утром известие, что я был удостоен награды «гимназист года», причём непонятно когда и непонятно даже за что: это был одиннадцатый класс, ходил я на занятия редко, но подушка былых моих заслуг, видимо, убаюкала господ учителей. Это был январь 2010 года: тогда вышел сериал «Школа» Гай Германики, и я как раз застал на уроке диспут в духе «смотрел(а) краем глаза, но немножечко осуждаю». Я тогда совсем не соотносил себя с опытом, показанным Г. Г., витал где-то в облаках и под облаками в бесконечных прогулках — и в миг объявления известия о титуле выработал презрение к любым регалиям и «успехам в жизни», приметив, что достаться они могут ни за что; другое дело, что от тщеславия и жажды личной похвалы такой защитный механизм не уберегает — но это уже другой разговор и другие истории.
Что же я слушал в январе 2010 года? Слыл постпанк-боем до того, как их по городу стало больше, чем один или (ладно) десять; ближе всех была готическая ветка, на самых причудливых её станциях: однажды ночью перед ранним выездом на олимпиаду я стоически выслушал альбом «Закрыто» того же Борзова (а это час времени и песни по десять минут каждая, про каких-то мутантов и декадентов; самая лютая штука у сольного Н. Б.) — ну и без тёмной трилогии Роберта Смита, только что узнанной, разумеется, было никуда. Из альбомов-новинок того месяца интересовали A Silver Mt. Zion, Xiu Xiu и (помните таких?) These New Puritans: спустя годы только зыс ис аттак мьюзик напеть и могу, поэтому если у кого-то из читателей осталась крепкая ностальгическая связка с этим феноменом, напишите постик, я бы почитал; 15 лет альбому — хороший повод. В моей памяти он по этой песне и отложился: как фальстарт брекзит-кора с духовыми инструментами и дурацким сэмплом скрещения ножей; перемудрённость не по росту, к которой всё же нет-нет да вернёшься, как видим.
В январе 2005-го темы кухонных разговоров пошли уже другие — чувствительного контента в воспоминаниях совсем не избежать, но если его минимизировать, на семейный огонёк зашла история, печально известная миллионам людей в этом мире. Больница, химии, стадии принятия бесконечными кругами — особенно мрачный сценарий для женщины сорока семи лет в личностном кризисе. Cо стороны мне как сыну-подростку не думалось о напасти в трагических категориях: ей было кому помогать, и я избежал ноши стать взрослым и ответственным — было неуютно, была досада, что всё это происходит, и всё же казалось, что лично от меня здесь ничего не зависит, просто надо цедить сквозь зубы жизнь и ждать, что будет. У меня ушло двадцать следующих лет, чтобы понять, почему такая тактика деструктивна.
Седьмому альбому группы Low в эти дни тоже двадцать. Из всей чёртовой дюжины работ супругов из Дулута The Great Destroyer будто бы менее мной чтим — продакшен Дэйва Фридманна слишком нервный и взвинченный, под стать внутреннему беспокойству гитариста Алана в те годы, а треки, за вычетом двух, не настолько для такой громогласности сильные — но от факта, что Роберту Планту приглянулась песня именно отсюда (и даже не одна), как-то почему-то тепло, хотя от самих Led Zeppelin холодно, не мой мир. Мими и Алан в своей музыке не боялись быть разносторонними — и внимание к Low самых неожиданных персон (пусть даже одной), да ещё столь бережное к оригиналу, выглядит торжеством редкой в мире справедливости.
Я и сам по прошествии лет открыл свою песню именно с «Разрушителя», которую, будь в том смысл, с удовольствием попробовал бы перепеть. Но кроме отсутствия видимого резона (хотя Карле Бозулич это не помешало), есть и другое диалектическое неудобство: называется она Pissing. Авторов, кажется, публично не тревожили вопросом, как так вышло — мне потому и нравится положение, которое ставит перед нами физиологичность заголовка этой песни: ты просто принимаешь её существование как есть, как принимаешь существование рядом с собой человека из плоти и крови, которому приходится знать даже не о другом, но о себе самом всякое — неизбежную подноготную телесности, с которой жить, причём наедине.
Если бы меня попросили продать эту песню как ручку, я бы сказал, что текст её написан в манере на стыке хайку и Егора Летова (образца песни «В каждом доме», допустим; да простят мне такую стыковку). А в голове обрисовал бы обстоятельства, в которых строчка pissing on my toes способна обрести достойную накала визуализацию. Когда едешь на машине, приходится порой притормозить, выйти на обочину, потоптаться, растолкать ветки, засобираться уже обратно — и тут-то вдруг обнаружить в поле своего зрения придорожный крест. Осознать всю нелепость соседства процесса собственных отправлений и места чьего-то упокоения. Memento mori без чрезмерной литературщины; знакомое, неловкое, горьковатое.
Under every stone
Lovers sleep alone
Alone
В январе 2000 года мне было неполных восемь лет — и частой темой разговоров в моей семье (как и, кажется, во многих, где пылкие беседы о ерунде являлись попыткой замылить перед ребёнком социальные кризы и внутренние конфликты), был вопрос миллениума. Точнее, по вопросу-то был консенсус: отец настаивал, что тысячелетие и столетие начинаются в 2001-м, а по телевизору враки. Каюсь, до сих пор без понятия, как там на самом деле. Как и был несколько лет без понятия, что в январе 2000 года вышел альбом Найка Борзова «Супермен». В эти дни ему четверть века, получается.
Как истинный денди, предпочитаю у Найка следующий альбом, «Занозу» — но сложно не признать и за «Суперменом» свой шарм и лор. Недавно был повод прикинуть, что же я спросил бы у Борзова, будь повод и отсутствуй робость с ним напрямую поговорить — и моментально возник вопрос, какими судьбами в банке из-под майонеза поселился Юлий Цезарь. Только не смейтесь, это без преувеличения единственный поэтический образ в русскоязычной музыке, который при лобовой встрече меня напугал и озадачил.
Хотя нет, вру: что-то близкое было пару раз — не с Летовым даже, с «Мегаполисом». Почему-то неудивительно, что именно отцы-основатели последней группы, Нестеров и Габолаев, охотно взялись Найка продюсировать. Выложенное спустя годы их лейблом «Снегири» архивное видео о записи «Супермена» порождает двоякие чувства — из семи минут примерно половина у Н. и Г. уходит на отеческий троллинг юного (на самом деле уже не очень: четвёртый сольный альбом!) подопечного. Тот будто и сам в эту игру охотно играет — но, наверное, едва ли этично развивать тему человеческих взаимоотношений за малостью улик; один из самых стильных альбомов страны родился на стыке панибратского смешка, приглашённого оркестра и расписок за обеды в бухгалтерию — ну и что же тут удивительного?
По-настоящему удивительно (хотя декодинг, вероятно, не так труден), каким образом у Найка Борзова получилось остаться своим в доску при любой погоде. Возможно, это не секрет, а удача: стать острословом настолько рано, чтобы когда острословие стало опасным, но самому играться в него уже надоело, последствия сгладились да позабылись. Ну, и острословить в соотношении примерно три слова к ста. Из них коннотацию примерно двух со временем подотпустит: кола теперь казахстанская, фрукты (в частности, киви) удовольствие недешёвое; а если жизнь прекрасна вполне, то и декаданс между делом — штука вполне допустимая. Без негатива, разумеется.
Mother On Mondays — Friends (1995); переиздание 2021
[Оффтоп: cпасибо @voicemedia за реализацию идеи собрать все годовые списки из разных каналов в одной подборке. Нашлось там место и для нашего закутка; без иронии и курсива приятно, что назвали приятным каналом — по привычке хочется настаивать на обратном, но лучше приму эти слова как комплимент и напутствие.]
Наша очередная рекомендация пригодится в случае, если вам не чужда лёгкая послеобеденная меланхолия. Такой тайминг пришёл в голову только что — реально ведь полдничный рок эраунд файв-о-клок: тбилиссцы Mother On Mondays благополучно пережили три десятка лет и до сих пор бодрствуют — а поначалу (года эдак до 1995-го) вальяжно заигрывали со стереотипами Манчестера восьмидесятых: чуть-чуть Моррисси, чуть-чуть бэгги, ноль смерти и немного любви; что-то такое, если искать поближе географически к себе самому, случалось с «Матросской тишиной» периода англоязычных текстов или тульской группой «Сусанин Ультра». Но сколько ни примешивай друг к другу схожие подходы и несовместимые локации, случаи неоромантизма посреди социальной разрухи по-прежнему остаются сумасшедшей — и потому столь притягательной — аномалией.
М. Ф. (не ради форса его имени говорю) объясняет эксцесс романтизма обострённым воображением; Мамонов растолковывал ещё проще (обобщение «все» спишем на эгоцентризм [само]образованного человека) — но лично я предпочитаю вспоминать в такие моменты образ из Боуи, героев на один день. В Mother on Mondays прикалывает удаль этот отрезок растянуть: я и узнал-то о них после прошлогоднего альбома, который звучит будто бодрый синт-поп от тридцатилетних на восточноевропейский экспорт, а не спорная пересборка самих себя участниками группы, которой уж и самой за тридцать. Но старая ипостась лично мне зашла больше: в песенных связках вроде здешней Mr. Greenaway/Gloves день одновременно и дольше века, и стремительнее автомобильной поездки с открытым верхом. Цепляет, короче.
https://stephenmallinder.bandcamp.com/track/working-you-are
Читать полностью…
