Иногда кажется: только и способен, что на минуты внезапной сентиментальщины. Но даже если так, зачем себя стеснять.
После поста телеграм-коллеги Кристины Сарханянц, точнее заключительных тамошних слов, задумался о том, что мы и вправду застали время чудес — закат великой эпохи, когда можно было увидеть эталоны сценического поведения, буквально ощутить золотой век, ну, рок-музыки. И даже на закате есть что вспомнить и ощутить, необязательно идеализируя. Из-за этого понимания несовершенства и иллюзорности конструкта не виню себя, что многие концерты проигнорировал, хотя мог бы на них попасть — но и того, что есть, хватит: из 2024 года сюрреалистично вспоминать, как шёл под сентябрьским, но уже холодным мерзким дождём сквозь бесконечные стенды Дней Голландии в Москве слушать группу The Ex, ветеранских представителей несуществующего посольства аукцыонщины. Концерт был бесплатный, но до того обжигающий, что слетевшийся на бесплатность особый контингент зевак не особо-то волновал: пятьдесят минут песен, держащихся на нехитрых, но красиво извивающихся ритмических рисунках, пролетели как один миг. Таковым — между прошлым и будущим (дело было в 2013 году) — и остались.
За сорок лет у группы однажды поменялся фронтмен, но неизменными остались сольные подходы к микрофону барабанщицы Катерины; каждое такое происшествие будто вырывает из привычной схемы вещей — хотя бы потому, что меняется диспозиция людей на сцене, стена получает номер четыре, да и лиризм момента всегда особый, будто маленький праздник перед грустным концом.
Вот и альбом 1998 года закончился венгерской песней, в которой пелось: всё не то, что раньше — и солнце, и луна; и поиски лучшей любви по обыкновению подытожились разбитым корытом. В версии The Ex многих строф нет, потому что действительно, к чему сентиментальность: что умерло, тому и умереть. Но взглянешь в окно — а там и солнце, и луна иногда, да и любовь не побеждает, но существует. Уходим, откуда пришли; помним то, чего больше нет; формально здесь, но скоро не вернёмся — потому и так пронзительно.
Под словом «теория», естественно, имеется в виду программа классических учебных заведений, а по поводу цели поясню: Антон (что в рамках «Лоры», что в рамках «Наследия») проделал большой путь — альбом за альбомом учился сводить сам и попутно наловчился не только делать шикарный звук, но и относиться к нему как к знаковой системе. То есть там, где вы слышите знакомое, вы получаете не закос, а некую заботливо выстроенную реминисценцию, переизобретённый велосипед. Случаются моменты вроде трека «Фуры спят» — вполне себе классический просто-рок по соседству между группой «Кино» и Крисом Айзеком, эдакое типичное дорожное радио, которое, правда, при всей иллюзорной узнаваемости именно в таком виде вы больше нигде не найдёте. Тут вспоминаются слова того же Ивана Лужкова, который говорил о своём новом творении: «Хорошо бы вернуться в 1995 год и издать этот альбом на CD, чтобы на обложке были размытые силуэты в темных очках и уродливый шрифт невыносимого цвета». Думаю, музыка «Лоры» — примерно о той же укоренённой вписанности задним числом; с важным уточнением, что молодости есть куда расти: текст песни «Инструкция», после которой я талант Митусова впервые признал и оценил, в реальности написан участником группы «Электросон». Но так ли важно это? Перед нами — человек, сами амбиции которого уже раскрывают двери, а песни как-то невзначай складываются в отличную подборку, которую не стыдно и в прошлое заслать, и в настоящем оставить, и в будущем к ней вернуться.
Читать полностью…
Иван Лужков — Человек из Сан-Франциско (2024)
Последние несколько лет есть ощущение фатального дурного сна — но иногда случаются и сны невинные, ослепительные, с неожиданными поворотами сюжета: сегодня на лейбле bastard boogie tunes вышел новый альбом Ивана Лужкова, причём звук для этого релиза (от аранжировок до фирменных реверб-штучек) нарулил Евгений Горбунов, человек и интурист. Для посвящённого слушателя этих двоих более заметен будет почерк Лужкова (не зря в графе «исполнитель» имя лишь одно), а вот слушатель сторонний, заинтересованный обнаружит инди-поп с элементами тропикалии и психоделии, да ещё и с текстами о недоверии взрослым, слишком шумном одиночестве, одинаково тщетных, но красивых попытках потеряться и найтись. Мир этих песен полон меланхолии, но всё же заражён осторожным, местами язвительным оптимизмом; сносной тяжестью небытия, как сказал бы один покойный автор песен. И это не конец истории: весной Иван обещает выпустить ещё один альбом.
А «Человека» можно послушать тут. И вот themessageisme/chelovekizsf">тут почитать разбор аллюзий по следам его прослушивания от Ани Лужковой.
Регулярная Тревога — Сердце-перевёртыш (2023)
Ладно, рассказчик старых баек из меня так себе. Поэтому перейду ко второму обещанному сокровищу, из наших дней, без всякой надежды.
У Регулярной Тревоги больше десяти альбомов. Если что, больше не в разы — иначе не представляю, как можно выжить, исполняя песни, такому псевдониму соответствующие. Часть фэн-группы в лице меня подтвердит — опыт нелёгкий, каждая песня настолько хрупкая и прекрасная, что восторгаешься, как можно держаться, как можно вынести столь волшебное изящество изнутри: оно и снаружи-то разрывает. И с каждой новой песней, с каждым новым альбомом — новые грани знакомого мира, бесконечная шутка бытия, бездонная грусть как способ борьбы за существование, способ чувствовать себя живым и (подспудно) тормошить кого-то ещё, схоже мир воспринимающего.
Чувств много; конкретики (у меня) мало. Такое случается, когда долго держишь в себе. Недавно я не выдержал и пообещал, что расскажу. Дни для этого удачные: вот-вот на стриминг-площадках выйдет сингл, длиной немного больше минуты. Называется «Пожар» — и это такая точка входа, откуда выйти немыслимо: песня, которая вместо кульминации заканчивается растерянностью, дереализацией; мой мир горит, а я здесь, я не знаю, как тушить пожар. Рефрен слышится всё отчётливее, но аккорды гаснут, остаётся только эта фраза, пропеваемая всё тише. «Я не знаю, как тушить пожар». Готовый гимн, взлёт которого — вопрос времени. Скоро выйдет. Мы подождём. Мы сообщим. А пока для затравки — привет из осени. Альбом из дилогии о расставании и выходе.
Точнее, как: расставания не было. Есть наблюдение. Есть в мире людей вещи, которые происходят и кажутся сами собой разумеющимися, но которые сложно при этом терпеть. И сложно сказать, что проще — отринуть источник боли (другого человека то есть, калечащего по безразличию или незнанию) или само больное? А может, ни одно из двух? Можно смириться, можно переждать мерцание. Можно встать в стороне и его описать. Регулярная Тревога выводит на свет чувства без сносок: в том смысле, что песни не рассказывают тебе конкретные истории конкретных людей, — это заметки, это фрагменты речи на исходе сил, это вспышки, это хрусталь.
А ещё это музыка, сыгранная минималистски: укулеле, синтезатор, шум как соучастник и голос как главный герой. В 2000-е годы такое исполнение назвали бы психофолком — и да, всё ровно так. Сердце музыки из глубин типового дома. Кто бы мог подумать? Кто бы мог поверить? Если этот кто-то вы (или ещё не знаете об этом) — добро пожаловать.
Выбор треков: все, но особенно Осколки, Равенство, Поклон, Верность, Заберу
Оценка: высшая
Слушать
Cabaret Voltaire — Groovy, Laidback and Nasty (1990)
В вечер чудес (для тех, кто по-прежнему в них верит) начну рассказывать об альбомах, сам факт существования которых в этом году несколько перевернул моё сознание. Всего их было два, если что.
Так получилось, что год полувекового юбилея группы Cabaret Voltaire стал для меня первым годом обстоятельного с ней знакомства: ни настойчивые упоминания «кэбсов» Саймоном Рейнолдсом в книге Rip it Up and Start Again, ни недавняя смерть основателя и под конец единственного участника CV Ричарда Х. Кирка почему-то не подтолкнули к началу прослушивания. Но потом настало время. Передо мной разверзлась целая вселенная в по меньшей мере четырёх актах: аналоговые эксперименты в начале, индастриал-поп в период расцвета, раздача техно-мочилова с телефона ноута на закате... и...
Дело было так. 1990 год. CV на тот момент десять лет являются дуэтом Кирка и вокалиста/бас-гитариста/на некоторые руки мастера Стивена Маллиндера. Жажда перезагрузки творчества и деньги от лейбла приводят их на вотчину хауса, в Чикаго. От суммы этих слагаемых на свет рождается альбом. Разворот в сторону попсы, естественно, никем не оценён, а сам проект шеффилдцев идёт к медленному разложению; говорят, причина в поведенческих свойствах — Кирк интроверт, а Маллиндер охотнее выходит в люди, и провал формата вселенской вечеринки, естественно, сказывается на рабочих взаимоотношениях. В итоге время разрулило: ничего равновеликого Groovy, Laidback and Nasty — в плане амбиций — оба творца ни вместе, ни по отдельности не смогут предъявить миру следующие тридцать лет (спойлер: с 2019 всё-таки начался жир).
Сегодня нам как потомкам легче считать чужую кассу, не будучи предвзятыми нахождением внутри эпохи: без негатива слушать, как те же New Order проели бюджет на Ибице, я например не могу — зато результат американского вояжа Cabaret Voltaire, если об его предыстории не читать, совершенно не слушается чем-то излишне дорогим и богатым, каким-нибудь типичным детищем той эпохи, когда бюджеты стали раздутыми, а ставка на исполнителя — чем-то большим, чем жизнь. Простая, лучистая, звёзд с неба не хватающая пластинка, вызывающая желание поспорить с хорошим комментарием на сайте rateyourmusic: мол, если не знать, кто создал этот альбом, возможно, слушать его было бы не так интересно. Но спустя годы остаётся даже не культ, а красивая история про музыкальный туризм, который сводится не к битью посуды в оккупированных нумерах, но к знатным гедонистическим гимнам и паре красивых видеоотчётов с поездки, которые недурно и знакомым показать. Поездки, получается, прощальной для этого варианта группы, со временем переставшей быть особо публичной, а затем и вовсе своё существование прекратившей.
Про визуальный арт к альбому (с визуальным у CV вообще всё складывалось на зависть ровно) при желании можно заводить отдельную песню: по ссылочке есть рассказ человека (с примерами), усилиями которого все девять треков получили свои видеопроекции. Не говоря уже о клипе на Hypnotised, наглядном пособии, как спустя всего пятилетку после маньяцкого хита с ухмыльной пародией на Носферату начать излучать успокоительный вайб, под светом которого все равны, бесить снобов модными мешковатыми штанами и ставить зрителя перед вопросом: а нафига всё это вообще понадобилось? И не давать ни ответа, ни отчёта, избавляя от муки об их отсутствии думать. В конце концов, музыка действительно тот ещё гипноз, а шляпа — это не только слово-синоним безвкусицы, но ещё и средство проделывать с сознанием весьма изящные трюки, об эффекте которых лучше самих фокусников не скажешь:
I might be frightened
But
I'm still hypnotised
Выбор треков: первые шесть
Оценка «Постмузыки»: пять звёзд
Слушать на Bandcamp
Ох, как сейчас помню: октябрь 2022 года, дебютный выход в новый для себя город; в кафе Ilik среди плейлиста возникает трек Амасяна, рука тянется за шазамом. Очень мало сейчас для меня музыки именно что целительной — и в том колорите, с которым Тигран обрушивается на штампованное, родство угадалось на раз-два. За это вечное спасибо. Теперь он едет в Москву, я снова тут, под боком, но не попаду, хотя программа обещана очень близкая сердцу: наряду с относительно новым, ровно те вещи, которые год назад первым делом и полюбились.
Читать полностью…
Сегодня день рождения Джони Митчелл — ей 80, дата заслуженная, приводящая меня в трепет и восторг от такой избирательной, но всё же щедрости этого мира.
Переслушиваю альбомы Митчелл второй день уже, разумеется — с собой наедине, ни для чего. Единственное, о чём получается внятно думать — это о недавних словах Яна Веннера, основателя журнала Rolling Stone. Выдался скандал, он сказал, мол, Митчелл не выдавала в своих интервью никакой философии (какой-то телепорт в 1923 год, ей-богу). А я вспоминаю, что рассказывала она сама: оказавшись в школе, столкнулась с преподавательницей, у которой была градация учеников по успеваемости: отличники под одну гребёнку, хорошисты и остальные — под вторую, третью... Будущая певица сделала для себя вывод, что места в такой иерархии искать не будет.
Выбор сложный, неочевидный, сделанный учитывая возраст на момент происшествия совсем вслепую — но ведь серьёзно иногда кажется, что ну это всё; мир, если вытряхнуть всю шелуху и оставить лишь подвластную холсту воображения материю — будет про алгебру, гармонию, окружности и частые диссонансы. Митчелл с её нестандартными гитарными строями и мягкими заходами на смежные жанровые территории как в гости (зря ли её альбом Mingus начинается с акта вежливости — архивного поздравления, адресованного, собственно, покойному сабжу), выбрала такую вот поступь для себя, и что же? Ни мы не пожалели, ни — как напрашивается в качестве вывода — она сама.
Понятно, что пойнт про альтернативную настройку гитар как отличительную черту, в принципе, разбивается контекстом фолка того поколения — но я даю его именно как слагаемое той артистической личности, чья сумма даёт возвращаться к наследию Митчелл как удивительной сказке о хождении поперёк и снаружи догм, но в то же время вглубь сокровенных чувств — со всеми заблуждениями и преодолениями. Право, не знаю, что можно добавить, а все человечьи слова уже написаны. Долго не мог даже с песней к посту определиться — но повесил на днях белые шторы с красным и теперь кажется, будто завтра рождество и снаружи снег. Наглядная иллюстрация к словам о неуместности мишуры и надобе всё же перейти эту реку в лёд; так сказать, skirting on the surface, как пел ещё один удивительный человек наших дней.
https://youtu.be/OLHxxBTl71I
Сколько ни стремлюсь внутри к счастливым развязкам, из всех песен ИФЛ чаще в голове возникает вот эта — раньше не обращал на неё внимания, поскольку ранняя «Оборона» по большей части вылетает у меня из одного уха в другое, при всей любви к наиболее зрелым альбомам того периода. А тут вдруг это произведение резануло в бутлегах: жуткий проход катком по любви, по излюбленным тропкам, на которых губительной силе и лёд не страшен.
Читать полностью…
Всего за одну ночь с последнего поста мир снова перевернулся и опрокинулся — слегка прийти в себя удалось только после того, как я увидел небольшой, но заметный по меркам этого канала читательский прирост. Подумалось, что задолжал всё-таки постов — а тут ещё автобус сломался, новый в ночи не едет, так что удалось дослушать несколько альбомов, о которых хотелось, но ленилось написать. Спонсор этого обзора — горэлектротранс, получается.
Читать полностью…
Как подсказывает своей аудитории сам виновник торжеств, сегодня четверть века альбому «Целлулоид». В личном рейтинге альбомов группы, честно признаться, он барахтается где-то на дне; и без того довольно вязкий язык текиладжазовских текстов достигает здесь невнятного состояния, а эклектичность музыкального подхода редко бывает для меня самоценным достоинством.
Но вспоминаю об этом во имя несколько иной нудятины; ловлю себя на возрастном ощущении, что тридцать с лишним лет Евгения Владимировича и его согруппников — это немного другие тридцать, нежели, допустим, моих нынешних сверстников, тоже коротающих время на сцене у микрофона. Психотип людей, на которых серьёзность напускается сама собою, будто отошёл куда-то в сторону — и главным подозреваемым тут выглядят соцсети со своей игривостью. Маскулинность и смена представлений о ней тут вряд ли подходящая призма; в конце концов, мы говорим об альбоме, записанном и придуманном на лёгком расслабоне, на попытке абстрагироваться от самих себя, от грузного звука, который пусть у «Текилы» и не был карикатурным, но всё же требовал некой адекватной моменту модификации. За год до «Целлулоида» случился опыт записи с/для группы «Колибри», продуктивный мезальянс, когда желаемое несколько разошлось с действительным, но это был очистительный момент — по разным причинам расставшись с мечтой об эталонной тяжести в звуке, одни оставили себе в дар горечь и отточенность слова, другие укрепили сдержанность — но не скупость — своей подачи.
Попытка разрешить кризис за кадром едва ли равна успешному решению проблемы — и альбом-юбиляр мне не люб именно этой своей фальстарт-улыбкой; на следующей пластинке Tezzz, «Сто пятьдесят миллиардов шагов», неуверенность прорвалась, а раны так и не зажили. Обиднее всего, конечно, что решение было на поверхности — фронтмен нам потому и мил до сих пор, что в какой-то момент начал чаще срываться с места: не только стилистического, но и физического. Два альбома проекта Zorge — пожалуй, лучшее фёдоровское наследие за четверть века с этих позиций; неуловимые перемещения по неочевидной для передвижений плоскости, хождения во льдах и полёты наяву происходят в этих песнях с той скоростью, что очень адекватна миру двадцатых, где главные игры — не то что в поддавки и догонялки, а, пожалуй, в сапёра. Это мотив, собственно, не бегства даже, а ультрачутких перемещений, открытий в тех точках, где, может быть, повезёт отделаться лёгким испугом неизведанных впечатлений, но не мгновенным физическим концом. Не зря сейчас именно эта поведенческая лакуна нынче восполняется обострённым вниманием к наследию мастера подобных штук В. Херцога — но тут уж два искусства друг другу вряд ли соразмерны; никакая песня кого бы то ни было, к несчастью, не передаст фактуру интуитивных путешествий к глубинам миробеспорядка.
Но даже попытка игры на этом поле достойна присутствия софитов — немного жаль, что активная фаза Zorge быстро закончилась, а персонаж песен основного проекта так и остался метаться у питерских парадных между отчаяньем от понимания неизбежного и желанием вовремя собрать вещмешок. Были нередкие моменты, когда сдвинуться с места всё-таки получалось — но, в общем и целом, чем дальше от тинейджерства, когда содержимое песен казалось почему-то более взрослым и рассудительным, тем сильнее слышатся в них метания между апокалипсисом и фарсом. Пример последнего оставлю на видеозакуску; в конце концов, как бы я ни юлил, это пост о том, что у нас была великая эпоха, пусть и совсем не безупречная. Вспомним.
Событие хронометражом поменьше — а по значимости, может, и сильнее.
Группу СБПЧ весьма сложно слушать альбомами (зимой у меня был новый повод в этом убедиться), зато в формате одиночных синглов проект умеет удивлять. Вместо Кирилла Иванова у микрофона здесь Аня Захарова из почившего (кажется) проекта «Не твоё дело», да и в звуке рокировка интересная — будто в «Гостях из будущего» Юрия Усачева на правах почётного гостя заменил Джордж Клэнтон; в сумме выходит идеальная песня про расставание из эдаких кибердевяностых. Модный и уже весьма изъезженный трюк — но пока работает. Особенно от людей постарше, которые искренне воссоздают грусть саундтреков своего детства, больше для них не эфемерную — потому как сами испытали неизбежный для стадий разлуки этап между отчаянием и исцелением.
Не знаю, как часто данный факт сегодня будут вспоминать, но текст этого классического мамоновского трека тоже у Рубинштейна позаимствован. И теперь сам автор вслед за интерпретатором растворился в небытии.
Точнее, в бытии: всё нам останется же. Хочется довести личные вставки в духе других сегодняшних постов до абсурда, раз такое дело: десять лет назад на московской ярмарке non-fiction натурально пересеклись с Л. Р. в очереди, где я нечаянно (так как было тесно), но легонько задел поэта локтём — мне было стыдно, а ему, надеюсь, не больно. Такая вот встреча с легендой, что называется; тогда для меня эти вещи были памятны, ведь кого я по жизни видел — ну, раз, два, обчёлся.
Лора Лора — «Decadence» (2023)
Вообще, конечно, неожиданные дни сейчас: я вдруг с интересом поглощаю альбомы, которые в 2023 году прошли мимо меня. Точнее, про которые я по ходу дела забыл; удивляюсь скудости собственного годового списка, в котором, например, даже хорошему альбому семейного предприятия Big Blood совсем не нашлось места. Думаю, целесообразно погрузить и читателя в эту курьёзную ретроспективу, восстановить утраченное было на полпути.
Осенью случилась лучшая попытка сделать третий (и заключительный) выпуск самого короткого сезона постмузыкального подкаста: очень мило заобщались под запись с Антоном Митусовым, сооснователем тульской группы «Культурное наследие» и единственным (теперь) участником сольного проекта «Лора Лора». В ходе беседы я прорвал наконец собственный интеллектуальный блок: на место милой болтологии, которая малопонятна слушателю постороннему, незнакомому с контекстом местной сцены, ко мне вдруг пришли вопросы о процессе записи и коллаборациях мечты (Митусов очень хотел бы записаться с Глебом Самойловым, объективно понимая этого невозможность — но, не сомневаюсь, для гаснущей звезды русского рока это был бы красивый ренессанс). Но вот беда: я не нажал кнопку записи разговора, а резервных источников по дурости не имелось; так и остался этот пойманный вайб между нами, в лучах лучшего вечера сомнительного октября.
Без этой «милой» самоуничижительной истории можно было бы обойтись — но и нельзя: в конце концов, сезон подкаста мной обещан, а это был некоторый отчёт о том, что работы ведутся, пусть и через пень-колоду. Но сделан он, разумеется, не просто так: у митусовской «Лоры Лоры» под конец года вышел сборник дебютных работ, которые ещё имели отношение к так называемому постпанку. На следующем миньоне проекта мы имеем дело уже с нарочной комбинацией «Четырёх позиций Бруно» и нехитрого городского романса, а вот выпущенный на лейбле одиозного Артёма Бурцева компилейшн подытоживает период музыки для масс. С ней, впрочем, тоже непросто: подогревавшие пару месяцев назад возвращение ветеранов из «Труда» Антон и его концертный (тем вечером) соратник Тигран — вообще-то люди с музыкальным образованием: закончили местный колледж имени Даргомыжского, внезапно оказавшийся рассадником шугейза и прочей молодёжной темы. Оттуда же и корни сотрудничества Митусова с другим Антоном, Масленко: «Лора» изначально была их дуэтом, что зафиксировано и на обложке (половина масленковской головы, видимо, уже символично покинула состав), и на представленных записях. Как мы знаем, теоретический бэкграунд редко приводит на практике к озарениям — в основном-то балом правят дилетанты — но Митусов интуитивно взял от учебной муштры самое главное: холодный, выверенный нрав и страсть к достижению цели.
Без всяких иллюзий, что это надолго, возобновляю свою активность здесь. Время хорошо расставляет всё по местам — и, конечно же, не остаётся места никакому удивлению: круг тем и людей, о которых я пишу, сузился до невозможности; вот и снова: знакомые всё лица завтра приезжают в Москву, а я даю по этому случаю анонс. Лицо, точнее, одно — Виталий Малыгин, герой пары интервью и других постмузыкальных постов, один из первых людей, благодаря которым я вкусил радость прослушивания песен ещё до того, как они выйдут — а порой даже до того, как они записываются.
В 2016-м году в затерянной среди деревьев квартире пятиэтажке близ ярославского Бутусовского парка (название потешное, учитывая жанр песен) я прослушал вживую несколько малыгинских тем, в тот период только сочинённых: про тихую прогулку в ночь, «Creep без акцента» и прочее ушедшее лето. Опубликованы они оказались лишь в пандемийном 2020-м, когда и мой юношеский пыл чуть угас, и песни, кажется, отжили своё в плане свежести. Но в эту четырёхлетку между ожиданием и реальностью уложились ещё несколько причудливых совместных моментов, в ходе одного из которых артиста даже удалось пригласить в мой родной город, чтобы тот в итоге выступил перед семью зрителями (ваш покорный не рассчитал и перепутал разогрев с хэдлайнером: у хэдлайнера, который выступал первым, слушателей было аж сорок). С тех пор мы с Виталием не виделись, но болеть за его успехи я не перестал.
В начале 2024-го (если быть совсем точным, сегодня) Малыгин приезжает в московский магазин музыки «Дом культуры» презентовать свой сольный альбом «Красота» — двухчасовой заплыв в мир акустической песни, поражающий и наглядный именно своим объёмом: в сентябре, когда релиз только вышел, я прослушал его за ночь три раза подряд, и это был тот ещё спорт, удушающий под стать застоявшемуся лету. На первый (и для кого-то справедливо последний) раз кажется, что это какой-то никчёмный трюк, но я слышу здесь — как и во всех малыгинских творениях — редкую для нынешнего мира битву между надрывом и содержанием, в которой ничто из них не побеждает, но которую интересно наблюдать с точки зрения интенсивности посылаемого сигнала; здесь мы имеем дело с настойчивым выстраиванием нарратива через количество вырабатываемого топлива — то, что лично мне нравится в перечисляемых по пальцам авторах от Летова до Доктора Хали-Гали, со скидкой на ультимативность их деклараций и интервью, вызывающую, в отличие от их же трудоголизма, некоторые вопросы. Как бы то ни было, перед упомянутым выше концертом я был ошеломлён, когда увидел сетлист из полусотни позиций — и запросто поверил, что Малыгин за один присест споёт их все. Оказалось, что это был расширенный список для ситуативного выбора во время исполнения — но о замахе (и размахе) автора этот случай всё равно красноречиво говорит.
В «Доме культуры» обещано действо на три часа, не считая включённое в программу потребление напитков. И под конец моего повествования мы упираемся в смешную проблему — на момент описания сайт площадки отключён (кажется, за неуплату хостинга), и давать ссылку просто не на что. В любом случае, адрес вот: Кутузовский проезд, дом 4. Начало раннее, в пять вечера. Дата: сегодня, 14 января.
А послушать альбом, который будет презентован, и при желании изучить обширный бэк-каталог Виталия и его группы «Пыль» можно здесь. Напоследок, по обыкновению — песня.
Отдаю себе отчёт, что съехал с трассы действующих пишущих единиц (интересно, сколько раз мне потребуется повторить это в разных кривых терминах и метафорах) — но журнал учёта весь год аккуратно вёл и хранил. Даю ссылку на rym со списком альбомов-2023, которые мне были интересны; заодно можете френдить меня, если хотите: страничка относительно новая.
https://rateyourmusic.com/list/glass_futurist/two_three
В среду в Санкт-Петербурге и в субботу в Москве Тигран Амасян играет свою фьюжн-космооперу The Call Within в формате трио с французскими коллегами Марком Карапетяном (бас-гитара) и Мартаном Ванжерме (барабаны). Кажется, какие-то билеты и там, и там ещё остались, но стоит поспешить.
https://style.rbc.ru/people/656de2559a79477200f32143
(Вообще не понимаю, могу ли я или должен к ведению этого канала вернуться. Пережидаю кризис слов чуть в сторонке. И раз уж здесь нет постов, потенциально на что-то метящих, минутка саморепрезентации, простите).
К вопросу о tunings — в сентябре зашёл со своими песнями на студию, пусть на этот раз и подкастовую; спасибо Жене Апёнову, что посодействовал этому редкому для меня (исключая работу) выгону из дома.
План был отснять видеолайв из трёх песен, но перед самой сессией на моей гитаре съехал порожек. Тогда я ещё не выкупил, в чём проблема, и вместо паники или рациональных попыток разобраться просто опустил все струны — как я думал — на два тона, но вышло нечто промежуточное, в итоге аккорды выдумывались в буквальном смысле из воздуха. То есть теперь попробуй это воспроизведи как было.
Я боялся, что всё запорол – но Женя, человек вообще-то весьма критичный, послушал и предложил выпустить в аудиоформате. Видео мы тоже выложили — но я там бледен как чёрт, готовлюсь через два часа слечь с простудой, так что оставим это зрелище на какое-нибудь моё посмертие. А вот из звука вышло аутсайдерское таинство — Джон Пил умер, но амбиции впечатать свои десять минут в вечность не ушли никуда. И микрофонам союзовским отдельный привет и респект — свои пять нулей в прейскуранте окупают.
(Послушать можно тут).
Ещё одна #песнядня, у исполнительницы которой сегодня юбилей.
Даже если бы в дискографии Эммы Рут Рандл ничего, кроме этой апокалиптической колыбельной, не существовало, оно бы уже того стоило — жутко люблю эти шесть минут ещё с тех времён, когда они были случайно найденным пунктом в каком-то треклисте; на альбоме, услышанном позже, песня идёт последней, после семи более-менее хорошо записанных — окатывая контрастным ощущением случайно сделанной потайной записи с репетиции: кристально чистый голос поверх кое-как зафиксированной шебуршащей гитары. А ещё прошлой зимой во время ночной посиделки словил её как удивление, что вот круто же, ещё кто-то в курсе, и пытался подпевать не помня слов — твёрдое второе место меломански-задротской радости-2022 после внезапного очного обсуждения сольной дискографии Мартина Бэйтса. В общем, не асфальтовым заводом единым — и хорошо.
https://www.youtube.com/watch?v=bspwpdTvaUw
Послушал, посмотрел, многое передумал.
Под гнётом концепции конца времён человек будто «должен» чувствовать себя винтиком некоего тотального всепоглощающего целого; лично мне мыслить о частном за пределами требующих срочного решения бытовых вопросов за эти полтора года редко когда удавалось — но физиологические законы вселенной для выживших пока не попраны, за серией туч проявляется свет, к которому ты чаще всего не готов. Другое дело, что, сияя тут, солнце потухает там — и это всегдашний закон, просто среди рутины его легче игнорировать; время до жути ускоряется, хотя сценарно-то идёт как шло. Возникает метафора давки: паническая канва требует уворачиваться и реагировать, чтобы не споткнуться, не быть по итогу затоптанным. Гарантий нет — как и времени для анализа ситуации. Движешься на воздух и всё, согласно выработанным навыкам и рефлексам, а мир снаружи едва ли способен помочь, только готовит носовые платки.
Человеческое существование (в порядке одной из многих прочих оптик) можно свести как раз к такому погодному тумблеру «вкл-выкл», который толком не фиксируется ни в одной из обещанных функций; на последней работе был такой: нажатие вверх включало один свет, нажатие вниз врубало другой. Можно просто бесконечно придумывать подписи-наклейки — вроде «апология ненависти» или «теория катастроф»; стоять у этого рубильника, охранять его от посягательств, уходить поспать, возвращаться. Кажется, именно так для себя интуитивно придумал скоротать жизнь Летов — вот уж кто, выходит, был идеальным дворником и сторожем поколения.
У меня остались только два вопроса про сабжа, один из которых уже снят, а другой — не совсем. Первый, отвеченный — о том, настолько ли важно цепляться за имя, такое сомнительное, такое о многом вообще-то вопрошающее и всё же укрытое вуалью комплиментов; статус вахтовика эпохи, кажется, с таким раскладом смиряет: что такое тогда имя — просто роспись в всемирном журнале перед уходом, ну или бесконечное летовлетовлетов, анонимно-обобщающая мантра сквозь зубы, форма, к которой сам покойный, если совсем огрублять, и тяготел. Со вторым вопросом сложнее — а применим ли тот опыт, который многим (да и мне в какой-то мере) сейчас кажется утешительным? В летовской истории, если видеть в ней композицию с завязкой, экспозицией, а затем логичным и своевременным финалом, самым главным выводом было home is where your heart is — но напрашивается вывод, будто сердце при этом должно располагаться по намоленному адресу фактического проживания. Впрочем, Игорь Фёдорович что в ранних, что в позднейших интервью пару раз обратился к образу тревожного чемоданчика — и это настолько впечатывалось, что даже когда Егор применял его в безобидном прозаическом контексте невозможности сесть дома и записать альбом, будучи в состоянии гастролей, из нынешнего дня всё равно кажется, что речь о каком-то глобальном побеге, вынужденности быть начеку и с вещами поблизости.
Я к чему веду — для читателей не секрет, что в последнее время идентичность автора песен побеждает во мне идентичность, с позволения сказать, писательскую, но обе они укоренены в схожей потребности наличия дома, собственной базы как необходимого условия свободного творчества — то, что делало столь уникальным в моих юных глазах музыкантский полуэскапизм Летова, Леонида Фёдорова, Мамонова, которые позднейшие записи делали в собственных жилищах. В 2023 году надёжной опоры на такой опыт будто нет, пусть даже рабочий стол может поместиться в относительно небольшой чемоданчик — и тут вспоминаешь скорее бесприютные 1980-е вышеупомянутых авторов, чем относительно-наш-день — но в то же время на случай, если вдруг выглянет солнце или окажешься рядом с тем самым рубильником, лучше всегда быть внутренне готовым.
Альбомы по пятницам, которых не будет в «Альбомах по пятницам» (ха).
David Eugene Edwards — Hyacinth. Последний pm-mag/diskoghrafiia-david-eugene-edwards">герой межвековья суммирует прожитый в звуке за тридцать лет опыт и заходит с (как всегда острого) нового угла. Клипы к альбому, в которых запахнутый на все створки одежды и голоса исполнитель одиноко разгуливает под открытым небом, чётко дают понять, насколько же отстранён и внетусовочен этот человек. Отнесёшь его к альт-кантри — лупить не будет, ибо слава богу здравомыслен и сдержан, но взглядом насмерть обожжёт.
Мой июль — Наверняка. Проект человека по имени Егор, (вроде бы) звукорежиссёра группы «Конус маха»; в свободное от этой занятости время Егор сочиняет и записывает собственные песни — прекрасно продюсированную, но незамысловатую акустику под незамысловатый же бит с незамысловатым посылом в попытке выжить под тяжестью времён и даже что-то на их счёт формулировать. Проблема в том, что формулы эти шаблонные — на протяжении девяти песен мы узнаём, что за февралём вообще-то следует сентябрь, а за сентябрём радиоактивный пепел. В конце 2023 года информация для усвоения всё ещё важная, но в схожей форме на все лады нам её уже сообщили. Впрочем, ладно, я придираюсь, а ближе к концу альбом выправляется двумя протяжными номерами: в «Даст бог» артикуляция авторской позиции происходит на уровне выше среднеальбомного, а тон заглавной «Наверняка» задают вступительные истошные крики — выделяя её из невзрачной общей серости творца.
Mitya — TUU. Митя Бурмистров за два неполных года проследовал маршрутом Казань-Стамбул-Белград, но эти мытарства пришлись только на малую часть времени создания альбома: материал накапливался с 2014 года. Разумеется, за десятилетие проект успел красиво состариться: этот психоделический саншайн-поп с лёгким этническим уклоном застал подъём, застрял во времени и наконец явился на свет в момент, когда упругие позитивные вибрации стали так необходимы миру. Браво!
Ксюша — Полина. О дуэте «Ксюша» с дебютным альбомом «Полина» я узнал из соцсетей Евгения Горбунова — редко где ещё подцепишь такие диковины. Для подкованных и опасающихся — горбуновщины никакой, а первый трек можно смело ставить следом за вышеописанной пластинкой Мити. Впрочем, лучше не будем сравнивать, акцентируемся на замысле самих исполнительниц: из обрывочных постов видно, что изначально не было никакой идеи, референса и сверхзадачи, только свобода мысли и дурачества. В итоге ненасытный мозг всё равно реминисцирует и сравнивает — то с Молли Нильсон, то с Галей Чикис, а то и вовсе с группой «Ладья» — и лишь к последнему номеру успокаивается: он длится тринадцать с лишним минут, на протяжении которых стилистические минимал-мутации окончательно срывают башню, и заостряться перестаёшь.
Осень полна внезапностей. Шесть месяцев томительного ожидания с той стороны наконец-то превратились в шесть часов чистого монтажного времени — плюс два часа, собственно, на созвон и разговор. В сумме за полгода один идеальный день, из нескольких собранный, по крупиночкам.
За этой занудной математикой — второй выпуск второго сезона подкаста «Постмузыка»; снова со знакомым артистом в гостях, снова ни о чём — но я с самого начала предупреждал, что вся эта болтология важна мне как сумма вех. Вот и сейчас: первый (неудачный) раз пытались записаться в Армении в марте, с тех пор оба бросили пить, а я улетел домой насовсем. Мир не стал чище, но музыки стало чуть больше. Так и живём, обсуждая её новые плоды.
Стилистику гостя обозначаю для себя как исповедальное техно — ибо за стандартными вроде дрыгалками скрыто в достатке самоанализа и стремления выйти за очередные пределы. Жизнетворчество, дневниковость, как я люблю; надеюсь, эти черты удалось обозначить в разговоре.
У Николая в сентябре выходят четыре трека; вот пресейв самого свежего (релиз уже в четверг), а остальные найдёте тут или в описании выпуска. Кстати, в описании так много ссылок, что туда не влез таймлайн, вот он:
00:00 Интро
02:38 Перемены в мировосприятии и при чём здесь чай
18:00 Каникулы в России и 500 рублей донатов с концерта
27:56 Рейв в Ереване на фоне петанка
34:13 (Музыкальная пауза)
39:59 Рейв в Грузии и рейд с благополучным концом (внезапно)
56:30 О новых синглах гостя
В день рождения Михаила Наговицкого (27) и Антона Ньюкомба (56) я брожу по городу своего детства. Бесцельно — потому как действительно бесцельно, и безалаберно — потому как длиннее волос в этом городе ни у кого нет, но даже косые взгляды не особо заставляют меня одуматься.
Впрочем, летом всё переживается на чилле; возможно, даже слишком — все эти гоп-компании и пилящие глаза сбивающихся в стаи лиц пожилого возраста становятся полноправными героями повествования, в котором им не место. Мы же тут о музыке, чёрт возьми, говорим. Но у меня нет сил обживаться в интеллектуальном гетто, обкладываться Гомером или кем там позволительно ещё сейчас. К осени пройдёт; вот и посмотрим, дорогой читатель, совсем ли я поехал на почве отсутствия рвения.
А пока — не в обиду одному имениннику, минутка другого. В те дни, когда даже Боб Поллард нашёл своих и успокоился, у его соотечественника, но совсем (особенно теперь) не близкого географического соседа Ньюкомба всё ещё есть желание нет-нет да потасовать собственную колоду — и не подтасовать при этом результаты: вот уж пятнадцать лет трезвости и тридцать пять лет в роке его группа демонстрирует чудеса звуковой стабильности. Но так было не всегда.
Аккурат в период, когда рок-н-ролл (опять) не закончился, а трезвость почти началась, The Brian Jonestown Massacre фактически стали проектом одного человека и красивейше потерялись в текстурах. Звуки как у «Му» в эпоху «Грубого заката», Феликс Бондарев у микрофона (не дипфейк!) до того, как стал известен — в общем, BJM периода 2008-2012 годов на нужном этапе моей юности были любимейшей формацией. Столь блудливый андеграунд неокрепшим умом вчерашнего школьника ох как отчаянно впитывается — хотя затем и приходится проводить с уже выросшим собой дискуссионный клуб: а стоит ли задорная песня скабрезности в духе задней парты?
Финальным залпом этого карнавала стал альбом Aufheben, мой фаворит у Ньюкомба в 2010-х — да и вообще. Окончательно обжившись в Берлине, претерпев заметную очистку тела от токсинов (а заодно слегка и разума от токсичности), добавив к уже использованному исландскому французский и суоми, тёзка красиво подвёл итоги: что ни песня, то праздник, где непонятнее, конечно же, равно лучше.
Неясно, например, почему у нижеследующей песни меньше всего прослушиваний из всех с альбома (по данным одного из стриминг-сервисов). Но, как всегда, видео решает; чем Ньюкомб ещё хорош, даже в нынешние пресные свои годы — так это своей не-жадностью, что ли: не дожидаясь альбома, черновичок-другой-десятый выложит. Грустно только, что не заморачиваясь чаще всего с визуализацией; но тут повезло: старые ламповые cartoons наполняют небо добротой, и имениннику даже не приходится извиняться за свой французский. Впрочем, он и не собирался — гляньте документалку Dig! про этого персонажа, если не видели; всё подано вполне красноречиво.
Как относиться к первому за десять лет альбому Sigur Rós, я всё ещё не понял; остальную дискографию группы за неделю заново переслушал — и осознал, что относиться к Йоунси и Ко лучше всего получается с прохладным сердцем, но не холодным: стереотип о них как о плаксивом коллективе из наивного прошлого спустя годы не срабатывает, и там, где раньше мерещилась только хрупкость, тонкое тело, вдруг обнаруживаешь, что свитер-то поверх этого тела надет колючий.
Что всегда нравилось в старой итерации Sigur Rós — мастерство, сыгранность в высшем, неосязаемом смысле, потому как по сухому факту мне их игра всегда напоминала аутсайдерство; потому ли, что не укладывалась в стереотипе о роке или нордичности — или дело реально в том, что это была скорее восторженная любительщина: даже более чем активное участие струнного ансамбля вообще не воспринималось с точки зрения коммерции, тут скорее братство/сестринство людей из тесного коммьюнити (особенно заметное в посвящённой группе документалке середины двухтысячных Heima).
С мутациями в составе — уходом сначала клавишника, а затем и барабанщика (причём последнего под гнётом скандальных подозрений) — это ощущение, понятное дело, пропало; вокалист Йоунси пытается встроиться в ряды собственных же последователей, артистов калибра Arca, для которых футуризм важнее целостности: альбомы в пяти частях не потому, что концепция такая большая, но ради свалки неких идей, на которой уже сам собой как будто должен происходить ресайклинг. И вот в столь трудные для музыки (и себя) переломные времена Sigur Rós вновь собираются вместе — на три четверти легендарным составом — и выдают то, что выдали.
Главная моя претензия тут именно в бессилии перед вызовами эпохи: когда цветы ничегошеньки даже для вида не противопоставят пулям, хочется чего-то более громкого, более яркого, но в итоге выходит вполголоса генеративное заявление о зрелости. Йоунси здесь мало поёт на высоких, а помпезность ещё больше тонет в компрессии — это скорее плюс, но тревожит вот что: на пару волнительных минут здесь приходится пара минут заминки, здесь меньше точечной работы, нежели надежды на шальной прилёт в точку ублажения слушателя. Аналогия дикая, но потому я её и применяю: отдельные щемящие красоты тонут в непонимании общей картины происходящего и молниеносно забываются, мало что может быть более чудовищным цинизмом в мире тонких материй.
Касаемо треков, нахваленный Klettur понравился парадоксальным образом меньше остальных; другие девять песен зашли, но не запомнятся — нужно, наверное, смириться, что за 10-20 лет функционал и восприятие музыки нехиленько так изменились. Но проблема совсем не в «раньше было лучше» — скорее, сегодня [у конкретной группы] стало никак. Эта штука с «раньше» часто бывает про обычный отношенческий кризис, когда одна сторона не узнаёт в другой её привычное лицо, и связь рушится. У нынешних Sigur Rós я не вижу лица — и не знаю, моя ли эта проблема. Что лучше — картинный образ времён Heima и бытования группы на большом лейбле или антиреклама людей и дружеских связей, которой мне видится происходящее с группой сейчас (ну правда, зачем нам эта история про возвращение клавишника, если с AI-технологиями можно было потусить со схожим результатом)? В таком виде вопрос превращается в комическую ностальгию по прежней версии капитализма, но и людям, которые искренне восприняли эту работу исландцев лучшей за годы, мне остаётся позавидовать.
https://youtu.be/g1e5fY24NRs
Очередной архивный альбом Артура Расселла вполне мог выйти пшиком — изданного лейблом Audika за последние 20 лет материала уже более чем достаточно, чтобы признать в покойном оригинального певца кантри, повелителя диско и ловца дзена под тихий голос с виолончелью. Но даже в этой последней (и самой изученной будто бы) расселовской ипостаси обнаружились те ещё лакуны.
В середине 1980-х музыкант получил ВИЧ-диагноз (что в те годы было приговором) — и в это же время пришёл к уникальной песнеформе, которой и запомнился: тонущие в эффекте реверберации виолончельные загогулины и меланхоличные напевания, которые сливаются в одну тонкую материю и бесконечную импровизацию, пусть и существующую в довольно тесных мелодических рамках. Классические примеры этого подхода — прижизненный альбом World of Echo и посмертный Another Thought, два часа невесомой камерной музыки, дополнения к которой — уже не более чем довески.
Вернее, так ещё недавно казалось. В пандемийном 2020-м вышли два слезоточивых концертника, документирующие завязку World of Echo-периода; второй из них отыгран в составе трио с тромбоном и клавишными — и это абсолютнейший разрыв, сердца и шаблона; демонстрация того, что зияющая гудящая пустота в расселовском методе чуть ли не важнее самих песен-как-формы, пусть и бесконечно красивых. Знакомые темы вырастают с пяти до десяти минут, ласкового (пожалуй, кхм, как дождь) голоса совсем немного, зато очень много броуновского — и дроуновского — брожения.
Вышедший в прошлую пятницу Picture of Bunny Rabbit снова являет нам образцы в целом подавленных в основном корпусе сочинений Расселла мятежей шума и гула (даже интерлюдии называются fuzzbusters — будто очевидная аналогия с зондеркомандой имени Билла Мюррея); заглавная вещь, натурально написанная для кролика, и вовсе оборачивается батальной пьесой животного беспокойства, в какой-то момент начинает строиться на одних лишь искажениях и помехах. Странные дела, короче: вроде и лес знаком, и тропки к нему знакомы, а заплутаешь — так уже непривычно-зловеще.
Не знаю, что сказал бы по поводу издания именно этих лент сам Расселл — но слушатель (и в моём лице тоже), конечно же, будет вторить в духе Башлачёва: «Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней».
Ну, и сам кой-чего напел. Если задумываться о нынешнем лихолетье даже в самых незатейливых метафорах — никакому Riget не снилось, но случайно данное название оказалось вроде к месту этой виньетке, прологу будущих релизов.
Летом, надеюсь, покажу альбом, над которым пока сильнее думается, чем работается; в усиленной затяжке мной этого процесса одна из причин нынешнего радиомолчания — о чьей-то музыке, кроме своей, размышлять вслух пока получается с трудом.
