Mid-Century, More Than

18 ноября 2024 20:00

- Сэму Хардкаслу!

Если, подходя к своему холодильнику, вы когда-нибудь задавались вопросом, кому мы должны быть благодарны за магниты-сувениры, привозимые из туристических поездок, отвечаем: «Сэму Хардкаслу!» Первый патент на магнитный держатель для записок в США был выдан в 1956 г. некоему Орену Уайтвеллу. К началу 1960-х гг. в американских магазинах стали появляться декоративные держатели на магнитной основе в виде фруктов, но лишь в начале 1970-х гг. в продажу поступили сувенирные магниты в форме американских штатов, выпускать которые начала компания «Ad Specialties», основанная Сэмом Хардкаслом.

Последний в середине 1960-х гг. работал над созданием гибких магнитных букв и цифр, которые бы отливались из магнитной массы, а не наклеивались на магнитную основу, для нужд космической отрасли. Когда решение было найдено, Хардкасл воспользовался им для изготовления сувенирной продукции в гражданских целях, чтобы его соотечественники, путешествующие по стране, могли привозить домой магниты из тех мест, в которых они побывали. Такие магниты называются теперь «классическими» и производятся по сей день.

———

- It’s Sam Hardcastle!

If you’ve ever wondered whom we should be thankful to for refrigerator magnets that document our travels, the answer is Sam Hardcastle and here’s why. The first American patent for a magnetic memo holder was granted in 1956 to a certain Oren Whitewell. By the early 1960s, decorative – usually fruit-shaped - holder magnets had become commercially available. However, it was not until the early 1970s that souvenir magnets in the shape of American states went on the market. Those were produced by Ad Specialties founded by Sam Hardcastle.

In mid-1960s, Hardcastle was commissioned by the space agency to design flexible letters and numbers with a fully magnetic body as opposed to plastic ones with a magnetic underside. When he developed a magnetic molding compound, he saw a huge commercial potential in producing collectible magnets his fellow Americans could bring back home from their travels across the country. These are now referred to as Classic Magnets and remain in production to this day.

(photos: classicmagnets.com, faineg.substack.com, patents.google.com, amazon.com)

Mid-Century, More Than

16 ноября 2024 20:02

Если вас интересуют истории о мистификациях в искусстве, предлагаем посмотреть «Большие глаза» Тима Бертона, вышедший ровно десять лет назад и повествующий об американской художнице Маргарет Кин. Мы же покажем вам ванкуверский дом, сыгравший в этом фильме роль резиденции семьи Кинов. Построенный в 1957 г. для своей семьи канадским архитектором Алленом Смитом, известным многими общественными зданиями, этот дом интересен сочетанием традиционного для «Интернационального стиля» приземистого застекленного объема с плоской крышей и дома-шалаша, прямолинейность которых подчеркивается изгибами бассейна в виде почки. Еще одним контрастным элементом являются бронзовые входные двери, позаимствованные у первого в Ванкувере небоскреба, Марин-билдинг, признанного шедевра архитектуры ар-деко.

Утверждается, что раньше диалог прямых и кривых продолжался и в ванной комнате, в которой была устроена облицованная керамической плиткой ванна, повторяющая очертания бассейна, а столовая была отделена перегородками, форма которых была подсказана принадлежавшим Смитам роялем. За более чем полвека с момента постройки дом претерпел и другие изменения: в частности, в нем лишь фрагментарно сохранился пол из местного черного известняка, ранее простиравшийся вплоть до бассейна и тем самым выделявший общие зоны и нивелировавший рубеж между интерьером и ландшафтом.

———

If you are also into art-related mysteries and haven’t yet seen Tim Burton’s “Big Eyes”, we can wholeheartedly recommend a watch for the cast alone, not to mention the story of American artist Margaret Keane the movie retells. In the meantime, we will share a few photos of a house in Vancouver that portrayed Keanes’ residence in San Francisco. Designed in 1957 by Allen C. Smith, a Canadian architect known for multiple civic buildings, the house boasts a striking combination of an International Style-like prism and an A-frame whose rectilinear shapes were softened by a kidney-shaped pool. Another uncanonical feature of the house consisted of bronze doors that were borrowed from the Marine Building, which is Vancouver’s first skyscraper and an acclaimed Art Deco masterpiece.

The interior of the house featured a similar contrast of curves and angles; the bathroom had a sunken ceramic-tile tub in the shape of the swimming pool and the floor plan of the dining room was designed to follow the outline of Smiths’ grand piano. Over the past six decades, the residence went through several renovations losing some of its elements such as the black slate flooring that had been sourced from local mines and originally spread from the entrance to the pool deck, articulating common areas and connecting the inside and the outside.
 
(photos: Re/Max Select via nationalpost.com, vopenhouse.ca, Google Maps)

Mid-Century, More Than

15 ноября 2024 18:17

У нас важное объявление: в московском пространстве бюро МОХ в декабре планируется уже традиционный праздничный КЕРАМОМАРКЕТ. Это наш ответ проблеме поиска точных и изящных подарков.

Мы начнем со старта OPEN CALL’а!

Кого приглашаем: художников и мастеров, которые делают вазы для цветочных композиций, кензанов или одного цветка, подсвечники или елочные игрушки, свечи и скульптуры.

Чего ждем: фотографии готовых работ, которые могут быть представлены на нашем маркете, и их цену (максимальная цены на руки не должна быть больше 15 000 рублей за единицу).

Куда присылать: мы ждем ваши заявки до 1 декабря 23:59 по адресу gallery@mox.ru и 2 декабря ответим всем откликнувшимся и начнем готовить выборку.

Mid-Century, More Than

14 ноября 2024 20:00

С коллегами из дизайнерского Телеграм-сообщества решили устроить очередной флэшмоб, вступив в полилог на тему «Зачем в интерьере искусство?». С материалами коллег можно ознакомиться, переходя по ссылкам начиная с замечательного поста Анны и ее «Двух квадратов», а мы в свою очередь предложим довольно «прозрачную» версию ответа на этот вопрос, поделившись с вами очередной историей о стеклянном доме Филипа Джонсона.
 
В основном доме архитектора имеется всего два произведения искусства: картина «Перенесение тела Фокиона», написанная, вероятно, Никола Пуссеном, и скульптура «Две циркачки» (1930) Эди Надельмана. Помимо всего прочего, обе эти работы выполняют практическую функцию, способствуя нивелированию границы между интерьером и ландшафтом. Пейзаж, изображенный на картине, в свое время фактически подчинил себе «дорогостоящие обои», вид, открывающийся из дома, поскольку именно этим пейзажем руководствовались Джонсон и его партнер Дэвид Уитни, когда занимались ландшафтным дизайном. Более того, картина установлена в зоне гостиной таким образом, чтобы для сидящего в кресле линия горизонта, видимая сквозь стекло, совпадала с линией горизонта на картине…

———

Today’s note should ideally be experienced in a larger context as it is just a chapter in a new flash mob we are hosting together with our colleagues from the Telegram design community to try and provide different perspectives on what makes art an essential part of a domestic interior. Our take completes this series, which you are welcome to explore backwards starting from Anna’s wonderful post here, and will feature yet another story about Philip Johnson and his Glass House.

The Glass House itself boasts just two works of art, an image, "The Burial of Phocion" attributed to Nicolas Poussin, and a sculpture, "Two Circus Women" (1930) by Elie Nadelman. In this context, both of them can be thought of as examples of Functional Beauty as they are instrumental in blurring the lines between the interior and the surrounding Nature. The landscape depicted in the image was one of the references for Johnson and his partner, David Whitney, when the two of them were doing landscaping of the property and is thus one of the reasons why the "wallpaper" in the Glass House is so impressive. What’s more, displayed on a stand in the living area, the picture is positioned in such a way that, when a viewer is seated in the lounge chair, the horizon in the image lines up with the real horizon outside…

Mid-Century, More Than

12 ноября 2024 20:00

«Мы выбрали тех – в надежде на взаимность, - кто казался нам носителями нового и более человечного дизайна, дизайна для жизни, тех молодых ребят, кто плечом к плечу с нами оккупировал универмаги, участвовал в демонстрациях, организовывал митинги у заводских проходных, пытаясь добиться создания союза студентов и рабочих, который, как нам мечталось, должен был изменить мир вокруг».

Эти слова принадлежат итальянскому архитектору Паоло Деганелло, одному из основателей радикалистского движения «Archizoom», а произнесены они были в 2002 г. в преддверии 30-й годовщины кресла «AeO», ставшего последним проектом Деганелло в составе «Archizoom». «AeO» было задумано архитектором как антитеза креслу «La Soriana», спроектированному Тобиа Скарпой в 1969 г. и в том же году удостоенному «Золотого циркуля», креслу, которое сам Деганелло описывал так: «Раздутое воплощение комфорта и роскоши, лоснящееся от жира, а, вернее, от пенополиуретана, облаченного в дакрон и материю, … символ того благополучия и излишества, которому последовательно и убежденно противостояла группа “Archizoom”».

Проектируя кресло «AeO», Деганелло намеревался создать массовый объект, изготовленный из простых материалов и дающий потребителю свободу выбора: размера, конфигурации, цвета и пр. Компания «Cassina» заинтересовалась проектом и предоставила Деганелло свой исследовательский центр, в котором над креслом работало множество специалистов в самых разных отраслях. В 1973 г. кресло было запущено в производство; первоначально оно продавалось в разобранном виде и снабжалось инструкцией по сборке в виде комикса (привет, ИКЕА!).

Несколько десятилетий спустя кресло продолжает выпускаться в неизменном виде, вот только его «наполнение» за эти годы радикально изменилось:

«”AeO” остается передовым, революционным продуктом, однако теперь, когда оно выпускается в собранном виде и продается по цене, несовместимой с его исходной миссией служить малоимущим, этот инновационный предмет неизбежно и неуклонно становится элитарным – таковы законы общества».

———

“We chose, and hoped to be chosen by, those same individuals who seemed to bearers of the new and more human designs for life, by those young people who, along with us, occupied the departments, participated in demonstrations in the squares, and went in front of the factories seeking that student-worker alliance that we were hoping would have changed the world.”

These are words by Paolo Deganello, an Italian architect who co-founded Archizoom, a radical design movement. He wrote them in 2002, one year before the 30th anniversary of his famous AeO chair that marked Deganello’s departure from Archizoom and the beginning of his sole career. Deganello conceived the AeO chair as a radical response to Tobia Scarpa’s La Soriana designed in 1969 and awarded with a Compasso d’Oro the same year, the chair that Deganello himself described as “a swollen, opulent easy chair that dripped fat, or rather, soft foam covered with Dacron and fabric, from every part… the emblematic representation of that well-being and opulence that the Archizooms opposed with systematic dedication.”

In designing the AeO, Deganello wished to create an affordable and mass-produced piece that would be made of simple materials and put the customer into the driver’s seat as to the choice of the modules and their configuration, and various upholstery options. Cassina took a keen interest in Deganello’s concept and invited him to design the chair at their research center enlisting the help of many experts from different fields. In 1973, the chair was finally ready and put into production; initially, it was sold disassembled and supplied with a user manual in the form of a comic strip.

Five decades later, the chair hasn’t changed much, at least visually, and remains in production; its content, however, has undergone a radical change:

“AeO is still sold as an innovative, avant-garde product, but assembled and in a single version, at a price that contradicts its vocation as a poor object: in this society, the innovative product is inevitably, inexorably, elitist.”

Mid-Century, More Than

10 ноября 2024 20:03

6 октября выдающемуся итальянскому дизайнеру и архитектору Вико Маджистретти исполнилось бы 104 года, поэтому воскресный выпуск «Вестника постмодернизма» посвятим одной работе этого мастера, созданной в 2000 г., но со следующей оговоркой: «Дизайн и мода – это две разные вещи. Некоторая мебель, в частности, постмодернистская, не имеет ничего общего с тем, что я вкладываю в понятие “дизайн”, а потому мне неинтересна. На мой взгляд, такая мебель начисто лишена способности эволюционировать и представляет собой исключительно разновидность моды».

Выпускник Миланского политехнического института, Маджистретти в 1998-2003 гг. сотрудничал с компанией «FontanaArte», создав для нее ряд примечательных светильников, в том числе лампу-компаньона «Margaret», мягкое и увесистое кожаное основание которой позволяло переносить ее с места на место и устраивать на самых разных поверхностях. Конструкция «Margaret» вызывает в памяти работу Луиджи Качча Доминиони, еще одного известного выпускника Политеха, с которым Маджистретти тоже успел поработать, спроектировав вместе с ним миланский квартал Сан-Феличе в 1966-1975 гг.

В отличие от других светильников Маджистретти, выпускаемых упомянутой компанией по сей день, «Margaret» больше не производится, напоминая нам еще об одной мудрости автора: «За свою жизнь я создал порядка пятидесяти стульев, из которых, может быть, десяток не канет в Лету. Однако не будь этих пятидесяти стульев, этих десяти счастливчиков тоже бы не было».

———

October 6th marked the 104th anniversary of Vico Magistretti, a famed Italian designer and architect, so it’s only natural that this issue of Sunday Postmodernism will feature one of his "postmodern" designs, but with the following disclaimer by the maestro himself, ”Design and fashion are two different things. Certain furniture, such as postmodern, has nothing to do with what I consider to be design and therefore it doesn’t interest me. In my opinion, this furniture offers no possibility for development whatsoever. It is only a variant of fashion.”

A graduate of Milan Polytechnic, Magistretti had a successful collaboration with FontanaArte in 1998-2003 that produced a few celebrated designs as well as lesser known pieces such as a very sociable lamp by the name of Margaret that dates back to 2000. With a leather bag for a base, Margaret could follow her owner everywhere he/she went. Magistretti’s ingenious design calls to mind a much earlier work by a colleague of his, Luigi Caccia Dominioni, another renowned graduate of Milan Polytechnic whom Magistretti had a chance to work with on a residential district in Milan’s San Felice in 1966-1975.

Unlike his other designs for FontanaArte that remain in production to this day, the Margaret lamp was discontinued at some point, attesting to the accuracy of another witticism by the maestro, “I made about 50 chairs in my life, of which maybe ten will stick around. But if I hadn’t made all 50, those ten wouldn’t exist either.”

(photos: archivio.vicomagistretti.it, stylepark.com, dimanoinmano.it, vintageinfo.be)

Mid-Century, More Than

08 ноября 2024 20:04

В этом году исполнилось сто лет со дня рождения лавроносного американского фотографа Уильяма Хелберна. Отправившись служить в ВВС США в 1942 г., он не прошел медкомиссию в летчики и был определен в фотокорреспонденты. Работая на тихоокеанском театре военных действий, Хелберн вместе с Тедом Кронером, своим будущим партнером по фотостудии, которую он откроет в Нью-Йорке вскоре после войны на ветеранскую выплату, занимался аэрофотосъемкой и стал автором первых снимков Хиросимы и Нагасаки после бомбардировки. Собственно, Хелберн и в мирное время хотел продолжать работать аэрофотографом, но этот план не осуществился, и Хелберн, пройдя обучение в «Лаборатории дизайна» у Алексея Бродовича, редактора «Harper’s Bazaar», принялся документировать женскую красоту для модных журналов – в этом качеcтве он вывел рекламную фотосъемку на новую высоту.

Еще несколько снимков Хелберна помещаем в комментариях, а тем, кто ждет традиционную пятничную викторину, предлагаем ответить на вопрос: «Что мы скрыли от вас на последней фотографии, сделанной в 1955 г.?»

———
 
This year marks the 100th anniversary of William Helburn, a lauded America photographer whose artistic journey started when he joined the US Air Force in 1942 and was assigned to a topographic company because of a medical disqualifier for a pilot. Stationed in the South Pacific, Helburn and Ted Croner, his friend and future partner in a studio they would set up in New York shortly after the war using their GI Bill funds, were responsible for aerial photographers and reportedly made photographs of Hiroshima and Nagasaki shortly after the bombings. When Helburn and Croner returned to New York after the war, they were aspiring to continue doing aerial photography, but the plan did not work out and Helburn joined Design Laboratory’s workshops for photographers hosted by Alexey Brodovitch, the then Art Director of Harper’s Bazaar, and ventured into fashion and advertising photography, taking these forms of photography to new heights.

For more images, check out the comments down below. Also, as it’s Friday and time for our usual quiz, here’s a question for you. Can you guess, without googling, what object we’ve blacked out in the closing picture that dates back to 1955?
 
(photos: gadcollection.com, esquire.com, williamhelburn.com, hamiltonsgallery.com)

Mid-Century, More Than

06 ноября 2024 21:32

Одной из популярных в эпоху ар-деко техник была эгломизе, способ декорирования стекла при помощи чернил и фольги, а одними из мастеров, освоивших эту методику, были супруги Ингранд, известный многим Макс, в детстве живший во французском Шартре и, впечатленный витражами собора, связавший свою жизнь со стеклом, и Поле, менее известная художница, попробовавшая себя в самых разных областях искусствах, от графики до фресок и иллюстраций. В 1931 г. Макс, птенец гнезда Гюстава Моро, основал собственную студию, в которой в довоенные годы они с Поле создали множество произведений из стекла, в том числе церковных витражей, арт-объектов для коммерческих учреждений и декоративно-прикладных изделий. Вместе с Рене Лаликом они даже приложили руку к оформлению интерьеров знаменитого трансатлантического лайнера «Normandie».

Союз художников оказался непрочным, и сразу после войны супруги расстались: в 1950-х гг. Макс стал заниматься проектированием светильников и даже возглавил компанию «FontanaArte», а Поле посвятила себя созданию ювелирных изделий. А вот хрупкие эгломизе Инграндов живы по-прежнему и не утратили привлекательности…

———
 
Verre églomisé is a glass decoration process that consists of applying gliding and ink onto the rear face of glass and that experienced a spark in popularity during the Art Deco era partially thanks to the artistry of the Ingrands, Max, a world’s famous glass designer who spent his childhood in Chartres and, deeply touched by the cathedral’s stained windows, pursued a career in glass art, and Paule, a lesser-known but multifaceted artist who tried herself in graphic art, frescoes, and even magazine illustrations. In 1931, Max, who had apprenticed with Gustave Moreau, set up his own studio that saw the duo produce all kinds of glass artworks, from religious decorations to commercial installations and domestic decor in the pre-war years. At one point, they were even responsible, together with Rene Lalique, for the interiors of the SS Normandie.

Max and Paule’s marriage was over with the end of WWII; in 1945, the couple divorced with Max entering the realm of lighting in the 1950s and providing artistic direction to FontanaArte and Paule moving to Belgium to become a jeweller. However fragile, their verre églomisés have survived to this day and remain just as captivating.

(photos: maisongerard.com, artsy.net, artnet.com,oldplank.com, lynn-byrne.com, jacqueslacoste.com, osenat.com, 1stdibs.com)

Mid-Century, More Than

04 ноября 2024 20:31

… Не обратившись за помощью, Кеннеди вернулся в коттедж и рассказал о случившемся лишь двум своим друзьям, которые отвезли его на место происшествия и попытались проникнуть в затонувшую машину. Так и не заявив в полицию, Кеннеди вплавь добрался до своего отеля, где ночью пожаловался администрации на шумную компанию, а утром поучаствовал в непринужденной беседе о регате. Друзья Кеннеди отвезли его обратно на остров, откуда сенатор совершил несколько телефонных звонков своим близким и юристам. Только когда кто-то из местных жителей сообщил Кеннеди о найденном на дне пруда автомобиле с трупом девушки, он отправился в полицию и заявил о происшествии.

Признав свою вину в оставлении места происшествия, Кеннеди получил два месяца условного срока и запрет на управление автомобилем в течение 16 месяцев. Неудивительно, что «Фольксваген» не хотел такой рекламы, особенно учитывая, что Копекне ездила как раз-таки на «Жуке»…

———

… Neglecting to seek immediate help, Kennedy walked back to the cottage and recounted the incident to two of his friends only. They drove him back to the scene and attempted, albeit unsuccessfully, to rescue Ms Kopechne. Even though his friends insisted on his informing the police, Kennedy swam back to the hotel, went to bed, and even complained to the manager of being awakened by a noisy party. In the morning, he engaged in a casual conversation about the upcoming sailing race. When he was driven back to the island, Kennedy made a few calls to his close ones and lawyers asking for advice. It was not until he was approached by a local with news of a dead woman trapped in a sunken car that he went to the police and filed a report about the incident.

Pleading guilty of leaving the scene, Kennedy received a two-month suspended sentence and a suspension of his driver’s license for sixteen months. No wonder VW didn’t want anything to do with it especially considering that Ms Kopechne used to drive a Beetle…

Mid-Century, More Than

03 ноября 2024 20:26

Вестник постмодернизма,
выпуск №175
 
Один из критиков «Модулора», системы пропорционирования, которая была предложена Корбюзье в качестве альтернативы метрической системе, вытеснившей античные антропоморфные системы мер, архитектор Робин Эванс заметил: «Женское тело опоздало к рассмотрению и было отвергнуто в качестве источника гармонии пропорций». Это упущение было исправлено японским архитектором Аратой Исодзаки, в 1965 г. начавшим применять в своих проектах так называемую «кривую Монро», фрагмент силуэта Мерилин Монро, тело которой он, мальчишкой видевший разрушенные японские города, считал «символом американской красоты». В одном интервью он объяснил, что пришел к «кривой Монро», не удовлетворившись имевшимися в его распоряжении инструментами построения кривых: до появления компьютеров архитекторы строили кривые при помощи разных лекал.

Началось все с абстрактной картины «Marilyn on the Line», основой для которой послужил снимок Монро, сделанный для журнала «Playboy» в 1949 г., а затем Исодзаки стал применять «кривую Монро» всякий раз, когда ему требовалось добиться чувственной пластики пространства. Одержимость архитектора фигурой актрисы нашла отражение во многих его архитектурных и дизайнерских проектах, в том числе в Музее современного искусства в Лос-Анджелесе, «Чайном домике Мондриана», здании ратуши в японском поселке Камиока и пр. Мы публикуем лишь несколько изображений, полагая, что поиск изгибов Монро в работах Исодзаки может быть интересной игрой для тех из вас, кому захочется углубиться в изучение японского «Модулора».

———

Sunday Postmodernism,
issue No. 175

Criticizing the Modulor, a scale of proportions proposed by Le Corbusier as an alternative to the metric system that had replaced ancient anthropomorphic scales, architect Robin Evans said, “The female body was only belatedly considered and rejected as a source of proportional harmony.” Decades later, Japanese architect Arata Isozaki made up for this oversight by introducing, in 1965, what he referred to as the Monroe Curve, a fragment of Marilyn Monroe’s outline. Having witnessed the destruction of Japanese cities as a 12-year-old boy, Isozaki was later infatuated with Marilyn Monroe whose body for him was “the symbol of American beauty”. In one of his interviews, Isozaki explained that the Monroe Curve had come about as a result of his dissatisfaction with the tools such as curved rulers architects had to use to trace curves long before the advent of computers.

His first material experiment with the Monroe Curve dates back to 1965 when Isozaki drew an abstract picture called “Marilyn on the Line” using a 1949 photograph of Monroe for Playboy. In his early projects, he would rely on the Monroe Curve whenever he needed a sensual geometry. As years went by, Isozaki’s obsession with Monroe’s naked figure found its way in many of his architectural and design projects, including the Museum of Contemporary Art in LA, Mondrian Tea House, Kamioka Town Hall, etc. We are intentionally publishing just a handful of images assuming that finding Monroe’s curves in Isozaki’s buildings could be a rewarding exercise or a multi-player game should you wish to learn more about the “Japanese Modulor”.

(photos: Yasuhiro Ishimoto, C.B. Liddel via japantimes.jp, vintagepaparazzi.com, gruenassociates.com, archdaily.com, huffpost.com, foundformsdispensary.tumblr.com, nines00september.wordpress.com)

Mid-Century, More Than

02 ноября 2024 13:04

День, когда стираются границы между мирами. День, когда можно заглянуть в лицо страху неизвестности.

Как этот день отражается в дизайне и искусстве?

🔻

▪️ Разбор планировки Особняка семейки Аддамс.
- на канале Сказ про Dva Kvadrata.

▪️ Дом по проекту Elías Rizo Arquitectos, в котором хотелось бы отпраздновать Хэллоуин.
- на канале Архиблог Анны Мартовицкой.

▪️ Черные-черные комнаты и чёрные-черные квартиры.
- на канале Ромашковый сбор.

▪️ Миф о столе Исама Ногучи и таинственная статья "Как создать стол"
- на канале Interior+Design от автора канала Mid-Century, More Than.

▪️ Список эталонных книг про страшные, странные и жуткие темы в изобразительном искусстве.
- на канале Shakko: об искусстве.

▪️ In the middle of nowhere - фотопроект, фиксирующий заброшенные места в северных регионах Америки.
- на канале Fragments.

▪️ Дизайнерские тыквы в "горошек" авторства Яëи Кусамы.
- на канале Что по выставкам?

Mid-Century, More Than

31 октября 2024 20:01

«Дизайн сообщает технической сущности предмета эстетические качества. Я не имею в виду то, как это происходило в русле декоративного искусства, когда инженер, разработавший швейную машинку, обращался к художнику с просьбой украсить ее золотом и жемчугом. Речь идет, скорее, о том, что предмет и его эстетическая форма должны стать одним целым без какой-либо оглядки на законы, действующие в области так называемого чистого искусства».

Полагаем, хорошими иллюстрациями к этим словам выдающегося теоретика и практика от дизайна Бруно Мунари могут служить две итальянские швейные машинки, существенно отличавшиеся от своих зарубежных современниц. Обе эти машинки появились Италии в послевоенные годы, отмеченные возрождением промышленности и сменившиеся периодом бурного роста, известным как итальянское экономическое чудо. Первая из них, «Visetta», была создана в 1949 г. не менее выдающимся теоретиком и практиком Джо Понти, а вторая, «Borletti 1102», - Марко Дзанусо. В 1956 г. работа Дзанусо принесла ему первый «Золотой циркуль», а заслужил он эту награду «тщательной проработкой объекта для массового производства с точки зрения концептуально-функциональной целостности» (формулировка звучит так, будто бы ее автором был Мунари).

P.S. Любопытно, что в архивах Понти содержится информация о том, что в 1946-1947 гг. итальянский архитектор разработал ряд прототипов швейной машинки для компании «Borletti», а среди снимков машинки «Visetta», спроектированной им для компании «Visa», можно заметить один, на котором изображена совсем другая модель, подозрительно похожая на «Borletti 1102». Этой информации крайне мало для того, чтобы «пришить» Дзанусо обвинение в заимствовании, но очевидно, что машинку Дзанусо можно считать органичным продолжением наработок Понти и отправной точкой для более поздних итальянских машинок, о которых поговорим в другой раз.

P.S. Больше снимков см. в комментариях к посту.

———

“Design grants technique aesthetic qualities. This is not meant in the sense of applied art, as it once used to happen when an engineer who had conceived a sewing machine asked an artist to decorate it in gold and pearl, but rather to suggest that the article and its aesthetic shape blend into one, with no reference to pre-existing standards in the field of so-called pure art.”

To illustrate the above statement by Bruno Munari, a respected design theoretician and practitioner, we’re bringing you two Italian sewing machines that stand out from their contemporaries produced in other countries. Both of these machines were manufactured after WWII, in the first post-war years that saw Italy restore its industry triggering an extended period of rapid economic growth known as the Italian economic miracle. The first machine is called Visetta and was designed in 1949 by an even more respected design theoretician and practitioner, Gio Ponti. The other one is Borletti 1102 by Marco Zanuso. In 1956, Zanuso’s machine earned him his first Compasso d’Oro award for “detailed coherence of concept and operation in industrial form” (this motivation sounds like it was written by Bruno Munari).

Of note, Gio Ponti’s archives contain a tiny mention that, in 1946-1947, Ponti contributed a series of prototypes to Borletti. Also, the archive’s selection of photographs for the Visetta, which was commissioned by Visa, includes one picture that shows a very different sewing machine which looks quite similar to the Borletti 1102 by Zanuso. This information is clearly not sufficient to draw any conclusions, but what’s important is that Ponti’s Visetta certainly paved the way for Zanuso’s Borletti 1102, which, in its turn, would set the bar for more recent sewing machines we may feature shortly.

P.S. For more images, check out the comments down below.

(photos: Paolo Monti via barnebys.com, Lampert Rózsa via epiteszforum.hu, dmg-lib.org, ebay.com, adidesignmuseum.org, irenebrination.com, lombardiasecrets.com, gioponti.org)

Mid-Century, More Than

29 октября 2024 20:15

В 1961 г., задолго до кампаний против «мэнспрединга», швейцарский художник, скульптор и дизайнер Юли Бергер, впоследствии работавший в паре со своей женой Сюзи, начал работать над проблемой создания штабелируемого консольного стула, ножки которого были бы расположены близко друг к другу. Так появился стул BE 61, ставший предтечей стула BE 64, который был разработан Бергером в 1964 г. Эта модель, отличающаяся, как сказали бы врачи-ортопеды, вальгусной деформацией коленных суставов, получила неофициальное название «Jump»: по словам автора, динамичная конструкция стула создает у сидящего на нем ощущение, что он вот-вот подпрыгнет. Бергер представил три варианта этого стула: с плетеным, кожимитовым и матерчатым сиденьем и спинкой, - но (мелко)серийно производился только плетеный стул. В том же году дизайнер спроектировал менее прыгучую версию с подлокотниками, но она, вероятнее всего, осталась только на бумаге.

P.S. Судя по найденным фотографиям, супруги и сами пользовались стулом BE 64, и на одном из снимков Бергер демонстрирует правильную посадку.

———

In 1961, long before the anti-manspreading campaigns, Ueli Berger, a renowned Swiss artist, sculptor, and designer whose collaboration with his wife Susi would give birth to many iconic pieces, began experimenting with ways to shrink the usual distance between tubular steel legs in a cantilevered chair. His experiments produced a stackable chair called BE 61 and, in 1964, culminated in a knock-kneed version titled BE 64. Dubbed the “Jump” chair, the BE 64 boasted a dynamic shape, creating an illusion that the sitter, in the words of Berger, was about to “jump up”. The designer created three versions of this chair, one with a wicker seat, which was ultimately produced as a small series, another one with an imitation-leather seat, and one with a fabric seat. The same year, Berger designed an armrest variety, but it looks like it was never produced.

P.S. Judging by these black-and-white photographs, the Bergers did use the BE 64 themselves and in an anti-manspreading way.

(photos: Susi+Ueli Berger – Möbel im Dialog via p-inc.ch)

Mid-Century, More Than

27 октября 2024 20:01

Вестник постмодернизма,
выпуск №174

Родившийся в 1868 г., через год после «открытия» Японии для западного мира, Чарльз Ренни Макинтош никогда не бывал в Японии, но, как и многие современники, подвергся колоссальному влиянию японской культуры. Выдающийся японский архитектор Арата Исодзаки однажды сказал о работах этого шотландца: «Лишь взглянув на них, японец с удивлением для себя отметит, сколько в них “японского”. Простота не требует объяснения. Поразительно, насколько хорошо он уловил суть японской эстетики». Период взросления Макинтоша был отмечен крайне тесным сотрудничеством Шотландии с Японией в разых сферах: последняя отправляла своих студентов на учебу в Глазго и закупала у шотландцев самые разные бытовые товары и более серьезную продукцию, такую как локомотивы и морские суда; Шотландия же получала японские произведения искусства и устраивала выставки, знакомя население с неизвестной культурой.

Взаимопроникновение культур продолжалось и в 20-м веке. Так, в 1972 г. упомянутый Арата Исодзаки вдохновился работами Макинтоша (см. рисунки Исодзаки) и, в свою очередь подвергшись влиянию Запада, придал стулу Макинтоша пластику Мэрилин Монро, фигуру которой он называл «самой совершенной формой» и «символом американской красоты». К слову, эти линии будут встречаться и в архитектурных произведениях Исодзаки, как в Японии, так и в США, но это уже совсем другая история.

———

Sunday Postmodernism,
issue No. 174

Born in 1868, a year after Japan had completely abandoned its isolationist policy, Charles Rennie Mackintosh never travelled to Japan, but, like many of his contemporaries, fell under the spell of the Japanese culture. Arata Isozaki, one of Japan’s best-known architects, once described Mackintosh’s works as follows, “A Japanese person looking at [Mackintosh’s] work is immediately struck by how “Japanese” his designs are. The simplicity needs no explanation. It is amazing how he has grasped the essence of Japanese aesthetics”. Growing up, Mackintosh was certain to observe an increasingly close cooperation between Scotland and Japan as Japanese students travelled to Glasgow to study and Scotland exported anything from household products to locomotives and sea vessels to Japan, receiving Japanese works of art in return and putting them up for display in Glasgow.

This cultural cross-pollination continued well into the 20th century as Arata Isozaki, a great connoisseur of Western culture, studied Mackintosh’s designs (see Isozaki’s drawings thereof) and, inspired by Marilyn Monroe’s “most perfect curves”, which he also referred to as “a symbol of American beauty”,  created a Mackintosh-meets-Monroe chair called Marilyn in 1972. Interestingly, these curves would later be found in Isozaki’s architectural designs, both in Japan and in the US, but that’s a whole other story.

(photos: wright20.com, huffingtonpost.com, lamodern.com, minniemuse.com, piasa.fr, tokinowasuremono.com)

Mid-Century, More Than

26 октября 2024 21:00

Раз уж мы упомянули Арне Якобсена и Флемминга Лассена в одной заметке, настало время опустить в нашу копилку цилиндрических домов еще один важный и, вероятно, известный многим из вас проект – «Дом будущего», спроектированный молодыми архитекторами для строительной выставки в 1927 г. и возведенный в Копенгагене в 1929 г., в том же году, в котором на свет появился дом «Dymaxion» Бакминстера Фуллера, а отечественный инженер Георгий Марсаков запустил первый кольцевой хлебозавод. Заявленный как попытка преодолеть ограничения, «связанные с несовершенством законодательного и технологического контекстов», конструктивистский «Дом будущего» Якобсена и Лассена развивал механистические идеи Корбюзье и колористические принципы движения «Де Стейл».

Как и заводы Марсакова, этот дом был предприятием полного цикла: доставленные домой по суше (на автомобиле), воде (на спортивном катере) или воздуху (на вертолете) жильцы оказывались в цилиндрическом пространстве, центром которого была просторная гостиная, сообщавшаяся с другими помещениями. Последние были расположены вокруг гостиной так, чтобы обеспечить оптимальное перемещение жильцов по разным функциональным зонам и наполнить соответствующие помещения максимальным количеством солнечного света…

———

Now that we’ve mentioned Arne Jacobsen and Flemming Lassen in one sentence, it’s finally time to add another gem of a round house, which most of you are probably already familiar with, into our piggy bank. Dubbed the House of the Future, this building was designed by the 27-year-old architects in 1927 for the Homes and Buildings Exhibition that took place in Copenhagen in 1929, the year of Buckminster Fuller’s Dymaxion House in the US and Georgy Marsakov’s first ever round automated bakery in Moscow. Conceived to address the limitations “posed by the inadequacies of our current technical and legislative conditions”, this constructivist building exemplified the house-as-a-machine-for-living-in theories by Le Corbusier and represented an architectural application of geometric shapes and primary colors promoted by De Stijl.

Just like Marsakov’s mechanized bakeries, this was a full-cycle machine: arriving home by land, sea, or air (the lair had a parking space, a gyrocopter landing pad, and a speedboat house), the owners would find themselves is in a circular space centered around a living room in such a way that the adjacent rooms were linked to the central space and maximized the comfort of daily routines and the amount of natural light they required…

(photos here and below: Royal Academy of Fine Arts Library, sebastiaankaal.nl, design-is-fine.org, danishdesignreview.com, arnejacobsen.com)

Mid-Century, More Than

17 ноября 2024 20:26

Вестник постмодернизма,
выпуск №177

На протяжении большей части своей карьеры Освальд Матиас Унгерс неизменно проводил в жизнь универсальные принципы архитектурного проектирования, предложенные еще Жаном-Николя-Луи Дюраном в 1820 г. Примером этой комбинаторной методики служит вторая часть нашего триптиха, Вилла Гласхютте, дом, построенный Унгерсом для своей семьи в Утшайде 1988 г. Как и Дюран, Унгерс был одним из главных певцов «модульной сетки»: этот квадратный в плане жилой дом размером 17 х 17 м расположен в центре парка, так же разбитого при помощи модульной сетки со стороной 17 м. Обладатель огромной архитектурной библиотеки, насчитывавшей более 500 томов, Унгерс прекрасно знал историю архитектурной мысли и в своих проектах постоянно обращался к опыту древних.

Прообразом этой резиденции послужила, конечно же, вилла Ротонда: центром этого двухэтажного дома является лестница, вокруг которой расположены жилые и нежилые помещения, скрытые за четырьмя идентичными фасадами. Хоть в здании отсутствуют колонны, если не считать двух, не несущих никакой нагрузки, кроме смысловой, в его тектонике («ордере стены», по Пиранези) угадываются пропорции палладианской архитектуры. Редуцированная до базовых архитектурных элементов, постройка полностью лишена декора и кажется предельной точкой на пути Унгерса к первоосновам архитектуры. Однако, как покажут время и сам Унгерс, это еще не предел…

Продолжение следует…

———

Sunday Postmodernism,
issue No. 177

Oswald Mathias Ungers spent most of his career elaborating a system of modular architectural elements proposed as early as in 1820 by Jean-Nicolas-Louis Durand. The Villa Glashütte he built for himself in Utscheid in 1988 is the second part of our triptych and a textbook example of the use of this method. Just like Durand, Ungers was a known proponent of modular grids and placed this rectangular 17 x 17 m house in the center of a park which was also based on the 17-meter grid. Having amassed an architectural library over 500 books, Ungers was extremely well-versed in the history of architecture and always referred to the traditional architectural idioms developed by ancient builders.

This particular residence certainly alludes to the Villa Rotonda; centered around a staircase, the house features four identical facades and, even though there are no column save for the two purely decorative ones that have no load-bearing purposes, has a Palladian feel in its astylar tectonics and proportions. Reduced to basic architectural forms, this building is free of any ornament and, as such, seems to represent a climax in Ungers’ journey towards a pure architecture. However, as time and Ungers himself would show, there was still room for purification.

To be continued.

(photos: Stefan Mueller, Heidrun Hertel, ofhouses.org, archeyes.com)

Mid-Century, More Than

15 ноября 2024 20:07

Давно мы не предлагали вам отгадать назначение хитрого приспособления в наших традиционных пятничных викторинах. Исправляемся и предлагаем взглянуть на устройство, которое было известно в России еще до наступления 20-го века, но повсеместно применялось в первой половине прошлого века, вступая в некий диссонанс с курсом страны на индустриализацию. Мы впервые узнали о существовании «козы» (так это приспособление называлось в народе из-за сходства с рогами сельскохозяйственного животного) на выставке в московском «Зотове», посвященной русскому конструктивизму, но аналогичные экспонаты можно увидеть и в других музеях, например, в секции музея истории Волхова, рассказывающей о Волховской ГЭС.

Догадаетесь, что это за устройство? Только, как обычно, не гуглите, пожалуйста, и не торопитесь комментировать, если ответ вам заведомо известен - пусть другие тоже подумают.

———

It’s been a while since our usual Friday quiz invited you to guess the intended use of a contraption, so here comes a tricky one, which was invented before the 20th century and yet was indispensable everywhere in Russia up to the 1950s, which is somewhat out-of-tune with the country’s rapid industrialization. We’d been unaware of the existence of such goats, or so these devices were called referencing the resemblance of the protruding parts to the horns of a goat, until we saw one at the exhibition on Soviet constructivism at Moscow’s Zotov. Similar devices are also displayed elsewhere in Russia, e.g. it is one of the exhibits that tell the story of Volkhov Hydroelectric Plant at Volkhov History Museum.

Do you think you can guess the intended use of the goat without googling? Also, we’d appreciate it, if you could refrain from posting the correct answer down below, if you know it upfront, letting others think a bit, too.

Mid-Century, More Than

14 ноября 2024 20:00

…Скульптура же, установленная напротив полотна, своими парковыми размерами тоже создает ощущение того, что дом является продолжением сада вокруг. В этом смысле любопытно, что такое масштабное произведение по-домашнему легковесно: в отличие от более крупной версии из мрамора, установленной в фойе театра Дэвида Коха в Линкольн-центре, эта скульптура была выполнена Надельманом из папье-маше (!).
 
Однако ценность этих произведений искусства не сводится к выполнению сугубо утилитарной архитектурной задачи. Сам архитектор, в 1991 г. комментируя построенную им рядом со стеклянным домом галерею скульптуры, сказал следующее: «Я люблю строить здания. Нет никого, кто бы не любил это. Всем нам хочется создавать для себя гнезда и строить храмы. Сложно сказать, что появилось раньше: жилище или храм, - но оба этих желания лежат в основе человеческой природы», - а мы в свою очередь уверены, что появление в этих и любых других домашних интерьерах произведений искусства отражает такое же фундаментальное и извечное стремление человека приблизить свое жилище к храму, хоть ненамного сблизить свой земной быт с миром горним…

Настоятельно рекомендуем вам изучить и другие ответы на вопрос о месте искусства в интерьере, начиная со стартового поста нашей дорогой коллеги Насти Ромашкевич, которая и затеяла этот флэшмоб.

———

…The sculpture, which was placed opposite the painting, also contributes to the blending of the interior and exterior and, thanks to its garden-scale dimensions, makes it seem as if it were part of the surrounding park, not the house itself. Of note, unlike its larger version created by Nadelman for the David H. Koch Theater at Lincoln Center, it was made of papier mâché, not marble, and has therefore a much more domestic character.

As this note is supposed to be about the value of art in a home setting, not its function, it seems fitting to end it on a less pragmatic chord quoting the architect himself. Commenting upon the Sculpture Gallery he had built next to his Glass House, Johnson said in 1991, "I love to build buildings. Everybody does. They all want to build nests. They all want to build temples. Which came first, the temple or the nest, it’s hard to say. But both those drives are basic to human nature." It is our firm belief that works of art find their way into domestic interiors through the action of another drive, which is just as basic to human nature - that of bridging the nest and the temple…

We’re convinced you will enjoy other posts in this series starting from the first one by our dearest Nastya Romashkevich who actually masterminded the whole dialogue.

(photos here and above: architecturaldigest.com, metro.style, Andy Romer and Eirik Johnson via theglasshouse.org, Flickr user Hrag Vartanian, openspaceseries.com, samjacob.com)

Mid-Century, More Than

13 ноября 2024 20:05

Этим летом в одном неприметном букинистическом магазинчике Нижнего Новгорода нам посчастливилось приобрести альбом «современной» грузинской керамики 1984 г., в котором были не только биографические сведения о Шоте Нариманишвили, но и несколько фотографий его работ, дополняющих скульптуру «Лань». Поскольку имя Нариманишвили – хоть и мимоходом – упомянуто в Большой советской энциклопедии, считаем важным поделиться найденными деталями с вами.

Родившийся в 1925 г. в Тифлисе, Нариманишвили учился в Тбилисской академии художеств, которая была сформирована в 1922 г. и пять лет спустя обзавелась факультетом керамики. Студентом этого факультета и был Нариманишвили, окончивший его в 1958 г., когда технологическая лаборатория при факультете была превращена в учебно-экспериментальную и на ее базе молодому художнику Ревазу Яшвили удалось восстановить древнюю грузинскую технику изготовления чернолощеной керамики. Именно чернолощеная керамика, как вы помните, и принесла Нариманишвили серебряную медаль Международной выставки керамики в Праге и начиная с 1960 г. выставлялась по всему миру.

———

Vacationing in Nizhny Novgorod earlier this year, we came across an inconspicuous second-hand bookstore and left it with a lucky find, a glossy album of “modern” Georgian ceramics published in 1984. Not only did this album contain a short bio of Shota Narimanishvili – there were a few pictures of his sculptures that, together with his Doe, showcase Narimanishvili’s talent as an animal sculptor. Since the artist’s name is mentioned, albeit in passing, in the Great Soviet Encyclopedia, we cannot help sharing additional details about him we discovered recently.

Born in Tiflis in 1925, Narimanishvili was a student of Tbilisi Academy of Art which was established in 1922 and, five years later, grew to include a department specializing in ceramics. It was the Department of Ceramics Narimanishvili graduated from in 1958, the year when its Laboratory of Technology was converted into the Education and Research Laboratory and Revaz Yashvili, a young graduate artist working at the lab at the time, was able to reconstruct the black clay technology developed by Georgian ceramicists in ancient times. It was exactly his black clay portfolio that earned Narimanishvili a silver medal of the 1960 International Ceramics Exhibition in Prague and was exhibited all over the world starting from 1960.

Mid-Century, More Than

11 ноября 2024 20:15

«Ни один объект – будь то создание природы или произведение искусства – не существует в вакууме, что не мешает ему в такой степени повлиять на среду, что он сам станет окружающей средой».

Приличное время назад мы поделились с вами оттоманкой, спроектированной выдающимся Фредериком Кислером для квартиры Маргариты Мергентайм, а сегодня предлагаем заглянуть в эту нью-йоркскую квартиру, обстановка которой стала известна лишь десять лет назад, когда Мэтт Дамора, сын знаменитого архитектурного фотографа Роберта Даморы, нашел соответствующие негативы в архивах отца. Благодаря венскому Фонду Кислера эти негативы были отреставрированы, и некоторые элементы интерьера были даже воссозданы в музейных стенах. Квартира Мергентаймов, оформленная в 1935-1936 гг., была единственным проектом жилого интерьера, созданным Кислером, и интересна смешением эстетики немецкого функционализма, биоморфной пластики Жана Арпа или Исаму Ногучи и европейского сюрреализма. Об отдельных объектах, спроектированных Кислером и в наши дни побудивших производителей выпустить их для широкого пользования, мы поговорим в следующий раз, а сегодня предлагаем насладиться их окружающей средой, общими планами квартиры.
 
———
 
“No object, of nature or of art, exists without environment.  As a matter of fact, the object itself can expand to a degree  where it becomes its own environment”.

Some of you may remember our post of a while ago about a daybed designed by Frederick Kiesler for Marguerita Mergentime’s apartment on Central Park West, New York. Today, we’d like you to invite you to take a peek at the interiors it was created for thanks to Robert Damora’s negatives discovered ten years ago by his son, Matt Damora. As the negatives were “in terrible condition”, it took quite some time and effort as well as funding from the Frederick Kiesler Foundation in Vienna to properly restore and even use them to reconstruct the interiors in a museum setting a few years ago. Being the only documented private dwelling ever designed by Kiesler, this apartment completed in 1935-1936 is a well-proportioned blend of different aesthetics and influences that dominated the design scene such as German functionalism, biomorphic sculptures by Hans Arp or Isamu Noguchi, and European surrealism. We’re going to dissect this interior into a few digestible Kiesler-designed furnishings that are commercially available now and welcome you to enjoy the “environment” as a whole in the meantime.

(photos: Robert Damora, mullenbooks.com, metropolismag.com, Martin Seck, incollect.com, daniellaondesign.com, moma.org, curbed.com)

Mid-Century, More Than

09 ноября 2024 20:32

«Почему никто не позаботился об этом здании раньше? Где были все эти заступники, когда дом стоял бесхозным?» -

сказал Фил Донахью после того, как в 1988 г., предварительно выкупив соседний участок для обеспечения большей приватности, снес расположенный на нем дом, построенный в 1966 г. Джоном Йохансеном. Член Гарвардской пятерки, Йохансен спроектировал этот жилой дом на Лонг-Айленде для преуспевающего врача Говарда Тейлора, собиравшегося коротать в нем свои дни после выхода на пенсию. Может быть, поэтому архитектор задумал эту постройку в виде лабиринта (собственно, дом впоследствии получил именно такое прозвище): лабиринт здесь – это одновременно и путь, и пункт назначения. В этом смысле очень символично, что центром лабиринта, состоящего из хаотично расположенных стен из необработанного бетона со следами опалубки и стеклянных заполнений, были очаг (сердце жилища по Фрэнку Ллойду Райту) и башня, из который открывался вид на окрестности.

Поскольку проект сохранился лишь в виде ограниченного числа фотографий и неполного плана, приходится прибегнуть к услугам проводника, в роли которого выступит сам архитектор: «Стены этого дома в 290 квадратных метров были устрашающе грубыми снаружи, а их внутренние поверхности (те, с которыми непосредственно соприкасается организм – будь то моллюск или человек) были покрыты стеклянной плиткой ручной работы, подушками и шелком, расписанным вручную в компании “Fortuny”».

«Он мог найти дому лучшее применение, сделав из него библиотеку, сдав дом в аренду или безвозмездно передав его городскому историческому обществу. Публичной персоне не подобает поступать таким образом. А его еще называют “Мистер Чувствительность”»…

———

“Why didn't someone take care of this building? Where were all these caring people when the building was unoccupied?"

said Phil Donahue in 1988 after demolishing a house that stood on an adjacent lot he had purchased to have more privacy for his own house. Built in 1966 by John Johansen, one of the Harvard Five, this Long Island house was to function as a retirement home for a wealthy physician by the name of Howard Taylor. His client’s retirement was probably one of the reasons why Johansen designed the house as a labyrinth – the nickname this project would later acquire. While a labyrinth is usually defined as a path not a destination, Johansen’s house is both a destination and a path. In this context, it is especially telling that the labyrinth composed of a set of seemingly chaotic béton brut walls and glass enclosures in between was centered around a hearth, which as the heart of a dwelling in Frank Lloyd Wright’s terms, and a tower that offered views of the surrounding landscape.

Since only a handful of images and an incomplete plan of the house have survived, we needed a guide to take us inside the labyrinth and we found one in the form of the architect himself: “The walls of the 3,130-square-foot home were formidably rough on the outside, while the inside surfaces (which are those that the organism - marine or human - lives against) are covered with handmade glass tiles, cushions, and hand-painted Fortuny silk fabrics.”

“He could have found a better use for it: a library, he could have rented it out, made a donation to the town historic society. This wasn't a very exemplary act from a public figure. And they've nicknamed him 'Mr. Sensitivity.”

(photos: Robert Damora via artworkarchive.com, D. Hirsch, Deutsche Bauzeitung, November 1964, via ofhouses.com, reddit.com/r/brutalism, johnmjohansen.com)

Mid-Century, More Than

07 ноября 2024 20:18

Как известно, цветное телевизионное вещание в Советском Союзе началось в 1967 г., а заглавные фотографии датированы 1954 годом. Как же так? Дело в том, что семьдесят лет назад в Ленинграде был начат мелкосерийный выпуск опытного телеприемника «Радуга», первого в СССР цветного телевизора, и в то же время организовывались просмотры цветных телепередач в специально оборудованных для этой цели ателье. Телевизор «Радуга», созданный инженерами Н.С. Беляевым, П.И. Коршуновым и В.Г. Семёновым, которые в том числе отвечали за разработку передающей аппаратуры, не был цветным в общепринятом смысле: телевизор принимал черно-белое изображение и конвертировал его в цветное механическим образом (!), при помощи вращающегося диска со светофильтрами красного, синего и зеленого цветов.

В начале передачи необходимо было синхронизировать вращение диска с положением светофильтра на передающей станции при помощи ручки «Установка цвета», меняющей положение статора электродвигателя в диапазоне от 0 до 180 градусов. Из-за малоперспективности такой системы вещания в 1956 г. опыты были прекращены.

———

It is a well-documented fact that color television was introduced in the Soviet Union in 1967, yet the opening photographs date back to 1954. How come? The thing is that 1954 saw the start of the limited-edition production of an experimental TV receiver called Raduga (the Russian for a rainhow), the USSR’s first color TV set. To showcase the potential of color television, viewings were organized at selected and pre-equipped venues. The receiver was designed by N.S. Belyaev, P.I. Korshunov, and V.G. Semyonov who were also responsible for the development of broadcasting equipment and was not a color TV in the commonly accepted sense we are used to now. Essentially a black-and-white receiver, the Raduga was supplied with a rotating disc with red, green, and blue color filters that helped convert black-and-white images into color ones mechanically.

At the start of the broadcast, the user had to ensure that the rotation of the disc was in sync with the broadcasting station by adjusting the position of the stator in the 0 to 180 degrees range using a control knob. Soon it was found that this broadcasting technology was not favorable enough and the experiments were discontinued altogether in 1956.

(photos: rem-tv24.ru, opoccuu.com, polymus.ru, olegvp57.blogspot.com)

Mid-Century, More Than

05 ноября 2024 20:01

«Датская мебельная промышленность держится из последних сил, и только незаурядная инициатива способна спасти остатки мебельного производства в стране» (архитектурный критик Свенд Эрик Меллер по следам Кельнской мебельной выставки в январе 1968 г.)

Четырехтомник Греты Ялк «Четыре десятилетия датского мебельного дизайна» неслучайно заканчивается 1966-м годом – дело в том, что в этом году состоялась последняя выставка Копенгагенской гильдии краснодеревщиков. Отрасль переживала не лучшие времена: краснодеревщиков становилось все меньше, а «традиционная» деревянная датская мебель не могла конкурировать на международном рынке с более свежими и яркими работами молодых дизайнеров из новых материалов, в том числе пластика. В 1980 г. газета «The New York Times» так охарактеризовала закат мебельного дела в Дании: «Время широкого распространения и востребованности датской мебели ушло: сначала рынок наполнился подделками и аналогами более низкого качества, а после датские мастера были окончательно вытеснены производителями, сделавшими ставку на новизну и оригинальность».

Однако 1966-й год стал не только своего рода послесловием в истории уходящих мастеров вроде Ханса Вегнера или Финна Юля, но и прологом для творческой карьеры молодых дарований. Именно в этом году в Дании сформировался новый дизайнерский дуэт: закончив учебу в ремесленной школе при Королевской академии, однокурсники Руд Тигесен и Джонни Сёренсен основали собственную студию, и уже в 1967 г. в производство поступил первый совместно спроектированный ими предмет мебели, кресло «Circular», сиденье и спинка которого представляли собой дугу с центральным углом в 135 градусов. В том же году дизайнеры создали комплект кресел и диванов под названием «Welcome» и кресло «Rocket», и это было лишь началом…

Продолжение следует…

———

“Danish furniture is in a fight to the death - now only a talented initiative can save the scraps of Danish production” (Politiken’s architecture reviewer Svend Erik Møller in the wake of his visit to the Cologne Furniture Fair in January, 1968)

Grete Jalk’s choice of 1966 as the cut-off date for her “40 Years of Danish Furniture Design” is not incidental. 1966 saw the last annual exhibition organized by Copenhagen Cabinetmakers’ Guild and the furniture industry was clearly in decline. More and more cabinetmakers were going out of business and “traditional” wooden Danish furniture could no longer compete internationally with newer and much more colorful designs that used trendy materials such as plastic. Here’s how this predicament was described in a 1980 issue of The New York Times, “After being widely acclaimed and acquired, it was copied and cheapened and then replaced by those whose business is marketable novelty and change”.

However, while 1966 can be said to have marked the end of the Golden Age of Danish design as represented by Hans Wegner, Finn Juhl, and other great masters, it also opened a new chapter in the furniture-making history of Denmark thanks to a few budding talents. It was in 1966 that Rud Thygesen and Johnny Sørensen completed their studies at the Royal Academy’s School of Crafts and set up their own design studio. The very next year, the duo marketed their first design, the Circular Chair which was based on a 135 degree sector of a circle. Later the same year, they launched a set of chairs and sofas called Welcome as well as the Rocket Chair and they were just warming up for more…

To be continued.

(photos: designarkivet.dk, danish-modern.co.uk, johnny-sorensen.com)

Mid-Century, More Than

04 ноября 2024 20:31

Это ненастоящая реклама «Жука». Это реклама «Жука», за размещение которой американский юмористический журнал «National Lampoon» не только не получил денег, но еще и мог потерять 30 миллионов долларов по иску, предъявленному производителем «Жука». Все дело в том, что эта «реклама» и слоган «Если бы Тед Кеннеди выбрал “Фольксваген”, сегодня он был бы президентом» отсылают к одному очень печальному событию в американской истории, которое получило название «Чаппаквиддикский инцидент» и лишило сенатора шансов на президентство.
 
18 июля 1969 г. Тед Кеннеди и несколько его женатых друзей устроили для шести незамужних советниц Роберта Кеннеди вечеринку в коттедже на острове Чаппаквиддик, чтобы поблагодарить девушек за их работу в ходе предвыборной кампании. Если верить показаниям Теда Кеннеди, то ближе к полуночи Мэри Джо Копекне, сославшись на плохое самочувствие, захотела вернуться в отель и попросила сенатора отвезти ее к паромному причалу (сумочку свою она при этом оставила в коттедже). Кеннеди сел за руль, зашел не в ту дверь свернул не туда и на приличной скорости выехал на узкий мост. Автомобиль сорвался вниз, Кеннеди сумел выбраться из воды, а его спутница – нет.

Хоть и к этой части истории остается немало вопросов, дальнейшие события вызывают сплошное недоумение…

———

This is not a real ad of the Beetle. This is an as that could’ve cost its runner, National Lampoon, $30 million in compensation to VW, if the dispute hadn’t been solved out of court. The thing is that both this mock ad and the slogan reference what was a gruesome event in the history of the US and the Kennedy family that came to be known as the Chappaquiddick Incident and put a lid on Ted Kennedy’s presidential aspirations.
 
On July 18th, 1969, Ten Kennedy and some of his married friends hosted a party at a rental cottage on the island of Chappaquiddick to thank the six unmarried “boiler room girls” for their efforts during Robert Kennedy’s presidential campaign. If Kennedy’s recollections are true, when it was not long before midnight, Mary Jo Kopechne felt under the weather and wished to return to the hotel, so she asked the senator to drive her to the ferry station (her purse, however, stayed at the party). With Kennedy behind the wheel, they took a wrong turn and ended up on a narrow bridge. The speed was much too high and the car skidded off into the water. Kennedy was able to escape the vehicle and swim to the shore; Ms Kopechne could not.

As if this part of the story was not alarming enough, the events that followed were simply appalling…

(photos here and below: volksfolks.org, theretrosite.com, Bettmann Archive, Joe Dennehy/The Boston Globe via Getty Images, newportbuzz.com, ebay.com, people.com, Associate Press, historycollection.com, theneweuropean.co.uk)

Mid-Century, More Than

02 ноября 2024 20:17

Наша библиотека пополнилась очень забавной книжкой на русском языке «Современная архитектура Швейцарии», изданной в связи с передвижной выставкой, которая проходила в Советском Союзе в 1968 г. Полная грамматических, орфографических, речевых и даже фактологических ошибок, эта брошюра вместе с тем дает представление о шествии модернизма по этой стране, подарившей миру Международный конгресс современной архитектуры (CIAM). Сегодня предлагаем вам познакомиться с «домом одного адвоката» в Херрлиберге (см. правый снимок и «правильное» описание под левым на заглавной фотографии), построенным в 1960-1961 гг. по проекту известного швейцарского архитектора Ганса Фишли, выпускника Баухауса. На момент этого заказа Фишли уже был опытным архитектором, за три десятилетия практики попробовавшим себя в самых разных стилях и жанрах. Тем не менее, дом для семьи Ганса Гуггенбуля (того самого «одного адвоката») стал для Фишли первой постройкой, организованной вокруг атриума – планировка, к которой архитектор будет нередко прибегать в дальнейшем.

По замыслу Фишли, такая планировка должна была создавать у входящего в дом иллюзию того, что постройка словно «исчезает», сменяясь видами сада. Квадратная одноэтажная коробка, спроектированная в эстетике «Интернационального стиля», представляла собой гезамткунстверк, элементы которого были либо изготовлены на заказ, либо тщательно подобраны, чтобы не нарушалась цельность восприятия. Такое внимание к деталям проявилось даже в выборе черновых материалов: поскольку Фишли хотел сохранить «естественный рисунок» бетона (béton brut), каждая доска для опалубки как следует осматривалась на предмет красоты ее текстуры.

———

A couple of months ago, we were lucky to get hold of another addition to our architectural library. Called Modern Swiss Architecture, this brochure was issued in connection with a 1968 mobile exhibition of contemporary Swiss architects in the Soviet Union and, despite countless grammatical mistakes, typing errors, stylistic imperfections, and even factual distortions, provides an amusing insight into the evolution of the Modern Movement in Switzerland, the birthplace of CIAM. What we’re bringing you today is a modernist dwelling referred to in this book as “a residence of a certain lawyer” and shown on the right in the opening snapshot (note that the correct description in Russian is on the left). This house was built Herrliberg in 1960-1961 to the designs of Hans Fischli, a prominent Swiss architect who had studied at Bauhaus under Josef Albers, Wassily Kandinsky, and other luminaries. At the time of this commission from Hans Guggenbühl, Fischli was already an established architect with a career spanning over three decades and multiple styles and genres. However, Villa Guggenbühl was still a pioneering project for him as it was Fischli’s first atrium-centered design – something he would often reuse in subsequent years.

As explained by the architect himself, “the main idea of the floor plan was: you enter and have «no house» in front of you, you can rather see through the house into the garden”. Built as a single-story square-shaped exemplar of the International Style, this house was a gesamtkunstwerk whose parts were either custom-designed or carefully selected to create a total work of art. Fischli’s attention to detail and craftsmanship was impressive; wishing to preserve the natural effects of exposed concrete (béton brut), he was extremely meticulous when it came to the selection of wooden boards for the formwork. Only those that had a beautiful grain were accepted.

(photos: Walter Binder, SIK-ISEA, Kunstarchiv HNA 39, nik biedermann architekt, swiss-architects.com, elarafritzenwalden.tumblr.com)

Mid-Century, More Than

01 ноября 2024 20:05

В 1947 г. Карло Моллино создал несколько предметов интерьера для выставки, которая была организована в Бруклинском музее некоммерческой организацией CADMA. Этот орган, название которого можно расшифровывать как Комитет по содействию ремесленным мастерским и распределению сырья, был сформирован после войны, чтобы помочь итальянским мебельщикам наладить выпуск высококачественной продукции, в том числе для зарубежных рынков, и впоследствии стал основой для более крупной «Национальной ремесленной компании» (CAN), которая курировала «Дом  итальянских ремесел» в Нью-Йорке. Среди предметов Моллино был торшер «CADMA», который, к сожалению, был утрачен во время пожара в студии архитектора.

Тридцать лет назад Паола Коломбари, сестра основательницы миланской галереи «Galleria Rossella Colombari», поспособствовала возрождению этого торшера из пепла, выпустив модель ограниченным тиражом для упомянутой галереи. Поскольку сегодня пятница, предлагаем желающим ответить на вопрос, какое название получила реинкарнация этого светильника?

———

In 1947, Carlo Mollino created a few furnishings to be displayed at Brooklyn Museum as part of an exhibition held by CADMA, the Committee for Assistance and Distribution of Materials to Artisans which had been set up right after the war to help Italian craftsmen produce quality items that could be marketed overseas. Later, CADMA expanded into the National Artisanal Company, or Compagnia Nazionale Artigiana (CNA), which established the House of Italian Handicrafts in New York City. Mollino’s submission included a floor lamp called CADMA, which was regrettably destroyed by fire at the architect’s studio.

Thirty years ago, Paola Colombari, the sister of Rossella who was the owner of Galleria Rossella Colombari in Milan, brought Mollino’s design from the ashes by recreating the lamp for the said gallery in a limited-edition series. Since it’s time for our usual Friday quiz, do you think you can guess the name this reincarnated lamp is known under now?

(photos: mutualart.com, galleriarossellacolombari.com, wright20.com, quittenbaum.de, artsy.net, piasa.fr, thefmgallery.com, are.na)

Mid-Century, More Than

30 октября 2024 20:00

Раз уж мы заговорили об истоках компании «Torben Ørskov», важно рассказать вам еще одну историю, иллюстрирующую не только стремительный взлет упомянутой компании, но и блистательный поиск технологического решения в ответ на художественный замысел и даже культурный контекст. К 1953 году, моменту основания «Torben Ørskov», датчане переняли у американцев одну пищевую привычку – употребление зеленого салата. Для проектирования салатников основатель компании Орсков обратился к своему близкому другу, гражданскому инженеру и материаловеду Герберту Кренхелю, выпускнику Политехнического института в Копенгагене. «Одержимый» исследованием свойств материалов, Кренхель с азартом взялся за решение этой дизайнерской задачи, которую он уточнил для себя следующим образом: салатники должны одинаково хорошо смотреться на кухне и в столовой и иметь привлекательные формы и поверхности, чтобы их «хотелось взять в руки». Дизайнер задумал изготовить посуду из тончайшей листовой стали и покрыть ее эмалью, недорогим и долговечным материалом. Для этого ему пришлось разработать совершенно новую технологию, благодаря которой изделия получили глянцевую поверхность внутри и матовую снаружи.

Коллекция, выпущенная под названием «Krenit» в 1953 г., была настолько передовой и востребованной, что о ней вскоре узнали и за пределами Дании: в следующем году Кренхель был удостоен золотой медали Миланской триеннале, а за последующие десять лет было продано более одного миллиона изделий. В 1964 г. выпуск салатниц был прекращен, поскольку место во главе стола занял пластик, но это уже совсем другая история…

———

Now that we’ve mentioned Torben Ørskov’s beginnings as an acclaimed Danish furniture-maker, it’s time for another anecdote that would provide an additional insight into the company’s early success and serve as a textbook example of technological advances brought about by a particular design concept and cultural background. By 1953, the year Torben Ørskov was established, Danes had acquired an American habit of eating green salad and were thus in need of salad bowls. Ørskov, the founder of the new company, enlisted the help of his close friend Herbert Krenchel in designing a series of bowls. A graduate of the Technical University in Copenhagen with a background as a civil engineer and material scientist, Krenchel was “infatuated” with material research and thus passionate about the new task which he supplemented with a few additional specifications. He felt the bowls should be equally suitable for the kitchen and the dining room and have visually appealing forms and surfaces, prompting the user to “want to reach out for” them. Krenchel came up with an idea to produce such bowls of very thin steel and cover them with enamel, an inexpensive and durable material. This required a brand-new technology that enabled using a polished layer of enamel on the inside and matte finish on the outside.

Released as Krenit bowls in 1953, the line was so innovative and commercially successful that it quickly made news both in Denmark and elsewhere; 1954 saw Krenchel receive a Gold Medal of the Milan Triennale and over a million bowls were sold in the next decade before steel gave way to plastic and the collection was discontinued, but that’s a whole other story…

(photos: sella-studio.com, okayart.com, artsy.net, artofvintage.nl, bada.org, classic-modern.co.uk, collections.tepapa.govt.nz)

Mid-Century, More Than

28 октября 2024 20:22

В 1931 г. редакция журнала «СССР на стройке», который издавался с 1930 г. по инициативе Максима Горького, решила посвятить ноябрьский номер Ленинграду и, чтобы показать масштаб происходящих в городе перемен, поручила Борису Игнатовичу и Николаю Штерцеру, членам Родченского объединения «Октябрь», выполнить аэрофотосъемку города. Фотожурналисты, не имевшие соответствующего опыта, отправились выполнять задание на двух самолетах-разведчиках Р-5 и за четыре дня совершили несколько вылетов, обучаясь аэросъемке в прямом смысле на лету.

Вот как описывал свои впечатления Штерцер: «Дело в том, что имея 140 км скорости в час, при высоте в 300 м, а иногда и ниже, видишь, как все, что находится внизу, быстро продергивается под тобою. Совершенно нельзя ни секунды медлить. Сюжет, нужный к съемке, только несколько мгновений стоит так сказать на курсе и возможен к кадрировке». По воспоминаниям фотографов, чтобы сдать в редакцию 50 полноценных кадров, всего было сделано до 800 снимков и снято до 200 сюжетов, причем в основном фотографы пользовались неприспособленной для этого «Лейкой» «с единственным объективом "полтинником"», и летать приходилось очень низко, «почти на бреющем полете».

Некоторые кадры были опубликованы в журнале, с которым можно при желании ознакомиться по ссылке, а ряд фотографий был напечатан на открытках.

P.S. Больше снимков см. в комментариях к посту.

———

In 1931, editors of the USSR Na Stroyke (USSR in Construction) magazine, which had been founded one year earlier at the behest of Maxim Gorky, decided to devote the whole November issue to Leningrad and, to demonstrate the scale and grandeur of the changing cityscape, sent Boris Ignatovich and Nikolay Shtertzer, both members of Alexander Rodchenko’s Oktyabr, on an assignment to take aerial photographs of the city from two Polikarpov R-5 reconnaissance aircraft. Neither Ignatovich nor Shterzer had had any experience with aerial photography and it took them four days of learning on the fly to complete the assignment.

Here’s how Shterzer recalled his experience, "The thing is that when you are moving at 140 km/h at an altitude of 300 meters or less, everything you see on the ground leaves the field of view so quickly that you mustn’t waste a second. You have just a few moments at most to focus and frame an image, otherwise it will be gone.” According to the photographers, they had to take up to 800 pictures and shoot up to 200 videos to be able to select 50 decent photographs for publication. Also, most of them were taken with a 50 mm Leica, which is hardly a weapon of choice for this type of assignments, and at low, "almost nap-of-the-earth", altitudes.

Some of the resultant photographs were published in the November, 1931 issue of the magazine, which is available here. Also, a few pictures were later used for postcards.

P.S. For more images, check out the comments down below.

(photos: russiainphoto.ru, pastvu.com, electro.nekrasovka.ru, csdfmuseum.ru, a-kuryatkov.livejournal.com)

Mid-Century, More Than

26 октября 2024 21:00

…Уровень технологического наполнения и автоматизации этого Дома будущего впечатляет: ворота гаража распахивались при приближении автомобиля, пылесос в прихожей автоматически очищал обувь, окна были оснащены автоматическими стеклоподъемниками, в кабинетах имелись встроенные пишущие машинки, а в гостиной – «мультимедийная» система, проигрывавшая классическую музыку и выводившая на экран картины из коллекции жильцов. Кроме того, дом был оснащен антенной, через которую электричество проникало внутрь и распространялось беспроводным образом, и системой пневмопочты, доставлявшей корреспонденцию в местное почтовое отделение.

Чтобы у вас не сложилось ощущение, что вы только что прочитали отрывок о проектах архитектора Вертибутылкина из «Незнайки в Солнечном городе», скажем лишь, что после завершения выставки «Дом будущего» был благополучно разобран. Однако благодаря полету фантазии его создателей и вниманию к потребностям потенциальных жильцов свою задачу этот проект выполнил, фактически став отправной точкой для формирования в Дании функционалистской архитектурной школы, но это уже совсем другая история…

———

…The degree of automation and technical innovation in this House of the Future was just as impressive. The garage door would open automatically on approach, the entryway had a doormat that vacuumed the dirt of the visitor’s shoes, windows rolled up and down at the turn of a handle, studies had built-in typewriters and the living room was equipped with a multimedia system that played classical music or a slideshow of owners’ paintings. What’s more, the roof had an antenna to collect electricity and distribute it wirelessly inside the house and there was a pneumatic-tube system that would ship mail directly to the local post office.

As this is a tiny architectural note and not a cyberpunk novel, it’s time we stopped listing off the futuristic features of the house and concentrated on the actual future thereof. Once the exhibition was over, the house was dismantled but not forgotten. Jacobsen and Lassen’s ingenuity and attention to the needs of its potential dwellers set the house apart from other exhibits and set the stage for the emergence of functionalist architecture in Denmark. However, that’s a whole other story…

Mid-Century, More Than

25 октября 2024 21:06

Как известно, в начале 1960-х гг. Акилле Кастильони столкнулся с отсутствием на рынке светильников, которые могли бы освещать обеденный стол, не свешиваясь с потолка. Учивший, что «дизайн требует наблюдательности», итальянец нашел решение во время прогулки со своим братом, Пьером Джакомо, по вечернему Парижу при свете уличных фонарей. Вскоре пробел в торговом ассортименте производителей светильников был восполнен: в 1962 г. братья спроектировали один из самых узнаваемых предметов в мире, торшер «Arco».

Составленный из куска каррарского мрамора, стальной дуги и плафона, этот культовый предмет отражал тогдашнее увлечение специалистов творческих профессий «готовыми объектами». Паола Антонелли, куратор нью-йоркского Музея современного искусства, в 1980-х гг. учившаяся архитектуре в Милане, вспоминала, как Акилле приходил на свои занятия с большой черной сумкой, из которой извлекал и расставлял на столе – каждый раз новые – вещи, созданные из найденных объектов: «Эти работы были наиболее поучительными материалами в его лекциях о дизайне».

Памятуя, что Акилле говорил: «В лампе “Arco” нет никаких декоративных элементов; все в ней подчинено функции», - в рамках сегодняшней викторины предлагаем желающим (из числа тех, кому этот факт неизвестен!) восполнить другой пробел и отгадать, какую функцию было призвано выполнять отверстие в мраморном пьедестале?

———

It is a well-known story that the early 1960s saw Achille Castiglioni face a complete lack of movable lighting solutions that could illuminate e.g. a dining table without being attached to the ceiling. Together with his brother, Pier Giacomo, he soon filled that void after an evening stroll in Paris under the light of streetlamps – after all, “design requires observation”, as Achille used to say. In 1962, the world saw the Arco floor lamp, one of the undisputed icons of design.

Composed of a chunk of Carrara marble, a steel arm, and a reflector, the Arco was a showcase of the 1960s trend for ready-made pieces. Paola Antonelli, a former design curator with MoMA who studied architecture in Milan in the 1980s, recalled how Achille had had a habit of coming to his classes with a large black back, “from which he would extract and line up on the table that day’s chosen pieces from his collection of found objects”. According to her, “these were the most effective tools of design instruction”.

Speaking of voids and bearing in mind Achille’s statement that “Arco has nothing decorative. Each detail fulfils a practical function”, today’s quiz will invite you to guess the intended use of the hole, which was drilled in the lamp’s pedestal. As usual, please refrain from googling and responding if you happen to already know the answer.

(photos: fondazioneachillecastiglioni.it, flos.com, interiornotes.com, italialiving.com, inspire.mohd.it, olsonbaker.com)