«Не будет страсти – останется одна технология, бездушная фарфоровая масса. Сначала жизнь, потом творчество – только в таком порядке».
Упомянутый недавно Джованни Гарибольди сотрудничал с фабрикой «Ginori» в течение четырех десятилетий, начиная с 1930 г., когда за художественные вопросы отвечал Джо Понти. Собственно, придя на фабрику 18-летним подмастерьем, Гарибольди начинал с воплощения эскизов Понти, а затем стал создавать свои собственные формы. Так, уже в 1933 г. жюри Миланской триеннале отметила его фигурку «Пегас». Сделавшись художественным руководителем «Ginori» в 1946 г., к 1950-м гг. Гарибольди стал автором множества скульптур и сервизов, постепенно утрачивавших декор и приобретавших выразительность за счет форм.
Дополнительные снимки см. в комментариях к посту.
———
"Without passion it would only be technical. Soulless, only porcelain. Creation follows life, not vice versa."
Giovanni Gariboldi’s stint with Ginori spanned over forty years starting from 1930, when Gio Ponti was an artistic director there. He joined the factory as an 18-year-old apprentice initially responsible for executing Ponti’s designs and then progressed to creating his own shapes. Already in 1933, his Pegaso sculpture was recognized at the Milan Triennale. In 1946, Gariboldi took over artistic leadership of the factory and, by the early 1950s, made himself a name as the creator of dozens of sculptures and sets of tableware that tended to get rid of ornamentation through the expression of their shapes.
More images can be found in the comments down below.
(photos here and below: cambiaste.com, anticoantico.com, mietestromgas.de, bonhams.com, ponteonline.com, donzella.com, mutualart.com, mudeto.it, nilufar.com, wright20.com, colasantiaste.com, compasso-design.it, anca-aste.it, lombardiabeniculturali.it. pamono.eu. collections.vam.ac.uk, capitoliumart.com labohomedecor.it, ideamagazine.net, archivi.triennale.org)
Уже традиционная воскресная подборка постов, опубликованных на других каналах про дизайн:
🟢Юлия Голавская показывает текущий проект до начала декорирования. Запомним эти фотографии, чтобы потом посмотреть, как искусство и аксессуары меняют пространство. Кстати, на канале есть еще одна такая история, где показан проект от пустой белой коробки до готового интерьера: квартира Екатерины Григорьевой.
🟢Марина Новикова, известная как “Дизайнер в кокошнике”, размышляет о профессии дизайнера с точки зрения японской концепции икигай.
🟢Не просто пост, а целый тред — Света Липкина (одна из тех, кто придумал конкурс ”Придумано и сделано в России”) рассказывает о том, по каким принципам оценивать дизайн. В качестве иллюстраций — работы российских дизайнеров.
🟢Даша Соболева расспросила дизайнера Елену Русанову, как добавить в интерьер ощущение истории. Особенно рекомендую этот пост хозяевам квартир в старом фонде.
🟢IN/EX показывает коллаборацию Жостово и Пушкинского музея к выставке фламандских натюрмортов.
🟢Оказывается, “Икарус” — это не только автобус, но еще и детская коляска, выпускавшаяся тем же самым предприятием. Подробнее об этом читайте у Mid-Сentury, More Than.
Поскольку мы давно вместе не слушали хорошей музыки, предлагаем отметить пятидесятилетие песни, ставшей, по словам автора, американским гимном.
Путь к этому «горизонту» был долгим и трудным: Ларри Вайс (слева на фото) вырос в Нью-Йорке в семье торговца текстилем и должен был продолжать дело отца, работая в офисе на Нижнем Бродвее и мечтая о карьере на Верхнем. Вместо встреч с клиентами Вайс «ходил по кинотеатрам и писал стихи в подземке» до тех пор, пока однажды не забыл в метро свой портфель с документами. Тогда отец Вайса понял, что пришло время оставить надежды на торговое будущее сына, и оплатил тому первую демо-запись, благодаря которой Вайс наконец получил место внештатного автора песен в одной из бродвейских студий. В 1974 г. Вайс, перебравшийся к тому моменту в Лос-Анджелес, записал свой первый альбом «Black & Blue Suite», начинавшийся с песни «Rhinestone Cowboy». Этот трек был отвергнут всеми без исключения лейблами звукозаписи из Нэшвилла, к которым Вайс обращался с предложением о сотрудничестве.
P.S. Текст песни, обращенный к прошлому и будущему, оказался пророческим: в конце 1974 г. ее услышал Глен Кэмпбелл. Он немедленно решил записать свою версию, в 1975 г. возглавившую хит-парады в США, Канаде и ряде других стран и со временем ставшую песней №1 в репертуаре Кэмпбелла. Количество кавер-версий этого хита, исполненных в том числе именитыми музыкантами, не поддается подсчету – будем рады, если вы поделитесь своими любимыми и расскажете, какая из двух опубликованных нами вам ближе!
———
It’s been a while since we listened to some good oldies together, so how about celebrating the 50th anniversary of a song that, in the words of its author, has grown to the status of American anthem?
Larry Weiss’s road to this “horizon” was a long and difficult. Born into the family of a New York textile salesman, Weiss (shown on the left) was supposed to continue his father’s business working out of lower Broadway with hopes for a career in upper Broadway. He ignored client meetings going to the movies and writing lyrics on the subway until he left his attaché case on the train. That ultimately convinced Weiss’s father to abandon his hopes of a business career for his son and finance Larry’s first demo recording, landing the musician as a freelance songwriter with an upper Broadway studio. In 1974, Weiss, already based in Los Angeles, recorded his first album titled “Black & Blue Suite” that opened with a song called “Rhinestone Cowboy”. The latter was rejected by every Nashville label Weiss approached with his record.
P.S. Weiss’ lyrics, reminiscing the past and longing for the future, turned out to be prophetic. In late 1974, Glen Campbell heard the song on the radio and soon decided to record his own version of it. Campbell’s take released as the lead single on his 29th album, Rhinestone Cowboy, in 1975 shot to the top of the charts in the US, Canada, and a few other countries the same year quickly turning into Campbell’s signature hit. Over the years, Rhinestone Cowboy has seen countless covers some of which are by celebrated artists and we can’t wait to hear about your favorite versions or which of the two we are posting here you like best!
(photo: AP Photo/John S. Stewart via nwamedia.photoshelter.com)
P.S. Более подробно о преемственности, характерной для работ Евгения Адольфовича, мы поговорим в следующий раз, а сейчас, раз уж мы оказались неподалеку, давайте почтим память только что снесенного Ленинградского дворца молодежи, важного и для истории модернизма, и для нас лично, тем более, что архитектурное решение дворца отсылает к двум другим работам Левинсона – нереализованной башне Дворца Ленсовета (фото 1-3) и гостинице «Советская»…
Прощай, Дворец молодежи! Прощай, первое знакомство с ленинградским модернизмом, первые поцелуи в зимнем саду, дискотеки и подростковые разборки по пятницам, а позже - незабываемые блюзовые вечера с Александром Ляпиным и Игорем Доценко по субботам… Прощай, молодость!
P.P.S. Менее субъективная и более развернутая характеристика Дворца содержится на любимом archi.ru. Мы вряд ли напишем лучше…
———
P.S. We’ll be sure to explore Levinson’s signature elements in our next note. In the meantime, we’d like to add a personal touch to this post by remembering the newly-demolished Palace of Youth which stood across the street from the Sotsstroy compound as a stalwart of Soviet modernism and tribute to Levinson’s legacy, the tower he had envisioned for the Lensovet Palace of Culture (unbuilt; pics 1-3) and the Sovetskaya Hotel…
Alas! That pang will be severe… Good bye, the Palace of Youth, a masterpiece of Leningrad modernism we knew from our childhood, good bye, Friday nights at the disco with first kisses in the Winter Garden and first muggings outside, good bye, Saturday nights with unforgettable blues jams courtesy of Alexander Lyapin and Igor Dotsenko. Good bye, the days of our youth…
P.P.S. A less personal account of what we’re bidding farewell to can be found here. It doesn’t get any better than this.
(photos here and above: begemusja.livejournal.com, archi.ru courtesy of Alina Zalyaeva, dzen.ru users Мечты о Ленинграде, zoom-spb, babs71.livejournal.com)
Парочка, которую вы видите на заглавной фотографии, - одногодки, друзья и партнеры, датские архитекторы Флемминг Лассен (на стуле своего кумира и вдохновителя, Миса ван дер Роэ) и Арне Якобсен (на шезлонге собственного сочинения). Шезлонг этот был создан в 1929 г., когда Якобсен изучал возможности использования ротанга, чтобы сделать деревянную мебель менее массивной и тяжеловесной. С этой работой в том же году архитектор принял участие в конкурсе, объявленном датским обществом лозоплетельщиков. Первые модели шезлонга изготавливались методом густого (или сплошного) плетения, а в дальнейшем Якобсен прибег к бамбуковому стеблю, чтобы сделать кресло более воздушным.
Из-за ошибочного мнения о том, что шезлонг был представлен на той самой Парижской выставке 1925 г. и даже был удостоен на ней серебряной медали (Якобсен действительно участвовал в упомянутой выставке и был премирован, только совсем за другой стул), кресло получило название «Париж», под которым производится и по сей день. Ну, а мы по пятничной традиции предложим желающим неторопливо рассмотреть это кресло и ответить, какое шутливое прозвище изначально дал своей работе Якобсен?
———
The opening picture shows two prominent Danish architects who were also exact contemporaries and partners, Flemming Lassen (the one in an MR chair designed by Mies van der Rohe, Lassen’s look-up-to) and Arne Jacobsen (the one in the wicker chaise of his own design). The wicker chair was created in 1929 as Jacobsen was exploring the use of rattan for furniture-making as a lighter alternative to wood traditionally used by Danish cabinetmakers. The chair was submitted for a competition organized by the Danish Basket Weavers’ Association the same year. Unlike the earlier examples of this lounger that featured dense wickerwork, later pieces were made of spaced-out bamboo strips and had a lace-like appearance.
Because of an erroneous belief that this chaise was displayed at the 1925 Paris Exhibition and even earned Jacobsen a silver medal (the architect was indeed awarded a silver medal, but for a different chair design), the chair is now known and commercially available as the Paris Chair. Since it’s Friday today and time for our traditional quiz, we’re inviting anyone willing to guess the original nickname of this design without googling.
(photos: Stjernegaard Fotografi, arnejacobsen.com, piasa.fr, sikadesignusa.com, bukowskis.com, audocph.com)
1952-й год ознаменовался для венгерского завода «Икарус» не только выпуском первого троллейбуса, 60Т, спроектированного, чтобы компенсировать дефицит советских МТБ-82, но и началом производства детских колясок. К началу 1960-х гг. завод выпустил несколько десятков тысяч колясок, корпуса которых, как и у довоенных автобусов, изготавливались из древесины, а после покрывались искусственной кожей для удобства чистки.
Коляски «Икарус» были очень просторными (ребенок мог перемещаться в них в сидячем положении) и выглядели довольно эффектно благодаря жесткой сдвижной крыше, как у кабриолета, «окнам», сквозь которые родители могли наблюдать за пассажиром, а также алюминиевым дискам, крыльям и бамперу. Посадка, правда, у детских «Икарусов» была достаточно низкой, но этим в те годы страдали все коляски… Мы пока не изучали феномен низких колясок и будем рады, если вы поделитесь своими соображениями.
———
For Ikarus, a Hungary-based bus manufacturer, 1952 marked not only the production of its first ever trolley bus, 60T, designed to compensate for the shortage of the Soviet MTB-82’s, but the launch of the Ikarus stroller. By the early 1960s, Ikarus produced tens of thousands of strollers. Each of them was made of plywood, just like the bodies of pre-war buses, and covered in synthetic leather for ease of cleaning.
Ikarus strollers were quite spacious, enabling the passengers to ride in a semi-sitting position, and were eye-catchers thanks to their convertible-like roofs, side windows that allowing parents to check up on their sleeping kids, and aluminum wheels, mudguards and fenders. Sadly, they were very low-slung, but that was something that plagued the entire stroller industry in the 1950s. We’re struggling to understand why almost all of 1950s strollers were low-riders and would appreciate your thoughts on that.
(photos: Endre Friedmann, Magyar Fotó/Ernő Vadas, MTI/Klári Patkó, szodaszoras.hu, hvg.hu, index.hu, galeriasavaria.hu, hirado.hu)
Матье Матего славен не только своим «металлическим тюлем», но и более традиционными ткаными изделиями. Талантливый художник, он еще в 1930-х гг. попробовал себя в самых разных ипостасях и, живя на вилле Сера, сдружился с разными представителями творческого авангарда Франции, в том числе с керамистом Жоржем Жувом и Андре Люрса, архитектором упомянутой виллы и братом художника Жана Люрса.
В конце 1930-х гг. Матего впервые приложил руку к созданию гобеленов, а в 1945 г., вернувшись после войны в Париж, познакомился с Жаном Люрса, кому Франция и, в частности, Обюссон, родина французских шпалер, обязаны возрождением шпалерного искусства, и гобеленистом Франсуа Табардом и взялся за это ремесло всерьез – да так, что в 1959 г. вообще продал свой мебельный бизнес и всецело посвятил себя шпалерам.
———
Mathieu Matégot is renowned not only for his Rigitulle “fabrics” of perforated sheet metal, but regular fabrics as well. A talented artist, he vacillated between different creative fields from the early 1930s and, living at the Villa Seurat in Montparnasse, became friends with various representatives of the French avant-garde, including ceramicist Georges Jouve and Villa Seurat’s architect André Lurçat who was the brother of artist Jean Lurçat.
Already in the late 1930s, Matégot took an interest in the art of tapestries and later, when he returned to Paris in 1945, met Jean Lurçat whose enthusiasm was pivotal in reviving the French tapestry tradition and its center in Aubusson and master weaver Francois Tabard and became one of the driving forces of the New Tapestry movement, ultimately selling his furniture business in 1959 to fully focus on tapestries.
В 1975 г. французский гонщик Эрве Пулен обратился к своему другу, художнику Александру Колдеру, с предложением разработать ливрею для болида BMW, на котором он собирался выступать. Эта инициатива выплеснулась в некоммерческий проект «BMW Art Car», в рамках которого в последующие годы два десятка современных художников раскрасили автомобили немецкого концерна. Четвертым по счету стал Энди Уорхол, в 1979 г. постаравшийся «изобразить скорость как визуальный образ».
В отличие от своих коллег, расписывавших миниатюрные модели и доверявших перенос своих рисунков на кузов опытным малярам, Уорхол решил раскрасить автомобиль M1 самостоятельно. Он сделал это в мастерской под Мюнхеном, собственноручно нанеся на машину шесть килограммов краски! Управившись за 24 минуты, Уорхол предложил сделать то же самое с новеньким BMW владельца мастерской (вероятно, художника Вальтера Маурера), на что тот ответил: «Только через мой труп!» - и вскоре сильно пожалел об этом…
Об этой истории, а также многих других фактах, легендах и мистификациях, связанных с автомобилестроением, историей автогонок и производстве коллекционных моделей, можно узнать на выставке моделей машин в масштабе 1/18, которая проходит сейчас в петербургском Музее игрушки под названием «Формула движения» и включает более 90 экспонатов из полутысячной коллекции нашего доброго - во всех смыслах - товарища Жени Рулева. Мы рассказываем об этом на правах искренней рекомендации, поскольку вчера Женя провел для нас замечательную экскурсию и будет счастлив устроить аналогичный авторский тур для членов нашего сообщества. Цена билета в этот музей символическая (300 руб.), а экскурсия для подписчиков бесплатна!
Если вам интересно, а мы рекомендуем посетить выставку даже тем, кто не увлекается историей автомобилестроения и далек от коллекционирования, отмечайтесь в комментариях к этому посту или пишите в наш бот.
———
In 1975, French racing driver Hervé Poulain asked American artist Alexander Calder, who was also his friend, to paint his BMW car for the upcoming 24 Hours of Le Mans race thus starting a non-profit project called BMW Art Car that saw nineteen other contemporary artists design art cars at the behest of the German manufacturer. The fourth vehicle in this series was decorated by Andy Warhol who "attempted to show speed as a visual image" in 1979.
Unlike his colleagues who would create drafts on scale models of the cars they were commissioned to design, letting paint technicians do the rest, Warhol chose to paint the actual M1 himself. He did that in a car paint shop not far from Munich applying six kilograms of paint in just 24 minutes! When finished, Warhol proposed painting a brand-new BMW that belonged to the shop’s owner (most probably German artist Walter Maurer). Replying, "Over my dead body!", the latter would soon come to regret his refusal and would be embarrassed when somebody reminded him of the story in the following years.
We’re sharing this anecdote with you in the wake of a wonderful tour we were given yesterday by our friend Evgeny Rulev who is now displaying over ninety 1/18 scale car models (of about 500 he has amassed since 2007) at the Museum of Toys in St. Petersburg as part of his personal exhibition titled "The Formula of Velocity". What’s more, Evgeny has assured us that he would be delighted to offer a similar tour, free of charge, to the members of our community! We sincerely recommend this exhibition as a way to learn more about the milestones of the automotive industry, history of racing, and the art of collecting. With Evgeny as your guide, the tour will be an unforgettable experience even if you are not a car aficionado or have never collected anything.
If this announcement has piqued your interest and you would like to be part of the tour, drop us a line in the comments down below or using our chat bot.
(photos here and below: Stephan Bauer via ecurie.co.uk, bmwartcarcollection.com, artcar.bwmgroup.com, Jean-Marie Bottequin, courtesy BMW Group Classic, Muzey Igrushki)
Если уподобить город некоему внушительному зданию, а здание в свою очередь – небольшому городу, почему нельзя считать отдельные части здания – атриумы, ксисты, столовые, портики и пр. – миниатюрными постройками?
Леон Баттиста Альберти
Продолжим знакомство с собственными домами архитекторов на примере построек Освальда Матиаса Унгерса. В случае с этим выдающимся немцем мы имеем дело с триптихом, части которого были разнесены во времени – мы сделаем то же самое и сегодня представим вам первый дом Унгерса, построенный им в Кельне в 1959 г. С одной стороны(,) этот дом продолжает собой традиционную застройку улицы, что особенно заметно в выборе материала и таком камне преткновения для немецкой архитектуры, как форма крыши, а с другой(,) – раскрывается авторским архитектурно-планировочным решением, обнаруживающим организацию здания в виде «небольшого города».
Именно угловая часть здания является свидетельством того, что Унгерс строил дом изнутри, проецируя сложный внутренний план на фасад: этот «небольшой город» изначально включал в себя три квартиры, две из которых предполагалось сдавать, чтобы минимизировать строительные расходы, и архитектурную мастерскую Унгерса. Такая программа потребовала тщательной компоновки закрытых и открытых помещений, которые и «выплеснулись» на фасад в виде многочисленных выступов и уступов, оформленных Унгерсом в духе голландского экспрессионизма при помощи клинкерного кирпича и обнаженных бетонных элементов, сделавших, по мнению критика Рейнера Бенема, здание примером нового брутализма.
В 1990 г. Унгерс пристроил к дому библиотеку, но рассказ о ней потянет на целую статью, поэтому мы ограничимся несколькими фотографиями в комментариях к посту.
Продолжение следует…
———
If the city is like some large house, and the house is in turn like some small city, cannot the various parts of the house—atria, xysti, dining rooms, porticoes, and so on—be considered miniature buildings?
Leon Battista Alberti
We are continuing to explore architects’ own houses and it’s time to share with you an entire “triptych” by stellar German architect Oswald Mathias Ungers. Since three of his own dwellings were built years apart, we shall also spread our posts on them over time starting with one of his early buildings completed in Cologne in 1959. On the one hand, the house fully blends in with the streetscape thanks to the use of red brick and aligning the pitched roof, formerly a divisive element in German architecture, with that of the neighboring house. On the other hand, Ungers’ residence resolves in a truly unique façade that indicates its “small-city” composition.
It is the corner part of the building that showcases an inside-out design with a complex spatial organization inside. Ungers’ “small city” originally comprised three apartments, two of which were to be rented out to offset the costs, and his own office. Such a program demanded meticulous planning with alternating closed and open spaces that manifested themselves as multiple protrusions or recesses on the corner façade masterfully sculpted by Ungers using red clinker brick and exposed concrete in a nod to Dutch Expressionism and New Brutalism.
In 1990, Ungers added a library building to the house. As this addition merits a standalone post, we’ll simply share a few photographs down below.
To be continued.
(photos: Thomas Robbin via baukunst-nrw.de,.de, omungers.de, Walter Schmitz via lookphotos.com, germanpostwarmodern.tumblr.com, paradisebackyard.blogspot.com, awhouse.art, dearchitect.nl, archipicture.eu)
Вот и подошел к концу наш спонтанный ламповый флешмоб, и настала пора свести все предложенные коллегами варианты в один пост. Итак, подборка лучших и (или) любимых светильников по версии авторов дизайн-блогов:
———
Our flash mob is finally over and we’ve put together a curated selection of desk lamps most favored by our colleagues from the Telegram design community - check out the posts as well as the channels down below:
Юля Кишкович (aka Собака архитектора):
t.me/architect_dog/419
Даша Сорокина (aka Баугауз):
t.me/bauhausinrussian/3339
Артем Дежурко:
t.me/dezhurko/2787
Лиза Кофанова (aka Дом вашему миру):
t.me/domvashemumiru/2907
Алена Сокольникова:
t.me/design_in_details/2424 и далее
Катя Шмидт (aka Stone.Wood.Sea):
t.me/stonewoodsea/7124
Mid-Century, More Than:
t.me/midcenturymodern/15562
…Однако наиболее интересными, на наш взгляд, являются пейзажи Виктора Михайловича, заполнявшие всю поверхность изделия. Об удивительных «зимних» росписях художника мы поговорим, например, в декабре, а сейчас публикуем несколько работ Жбанова на другие темы, разительно отличающихся от «Веточек» и таким образом демонстрирующих художественный диапазон и исполнительское мастерство автора.
———
…However, for us, it is Zhbanov’s full-surface landscapes that are true treasures. We’re making a mental note to feature some of his winter decorations in December and, in the meantime, would like to share a handful of other remarkable ornaments of his. Together with the laconic leaves and twigs pattern, these artworks are a testament to Zhbanov’s artistic range and mastery as a decorator.
(photos here and above: auction.ru, market.yandex.ru, litfund.ru, artlot24.ru, rusmuseumvrm.ru, northauction.ru, ru.bidspirit.com)
В 1935 г. знаменитый датский функционалист Флемминг Лассен принял участие в конкурсе, организованном Копенгагенской гильдией краснодеревщиков, представив три кресла для «жилища холостяка»: кресло «Гусар» (фото 1-2), «Третье» кресло (фото 3) и кресло, которое через год будет демонстрироваться на следующей выставке гильдии в слегка измененном виде под названием «Мужская слабость», или «Уставший мужчина» (фото 4-10).
Обтянутое овчиной и ультракомфортабельное, последнее кресло стало прадедушкой многих аналогичных кресел, которые воплотили в себе философию «хюгге» (а благодаря тому, что один экземпляр кресла был продан за 1,4 миллиона датских крон, как минимум до 2014 г. оставалось еще и самым дорогим лотом из числа дизайнерских кресел, проданных в Дании). Полагаем, это неслучайно, ведь это понятие, являющееся характеристикой датского быта, этимологически восходит к слову hugge, «объятие», а Лассен говорил, что сидящему в его кресле «так же тепло и спокойно, как полярному медвежонку в объятиях его матери среди ледников».
P.S. Дополнительные изображения см. в комментариях к посту.
———
In 1935, Flemming Lassen, a famous Danish functionalist, entered a design contest hosted by Copenhagen Cabinetmakers’ Guild presenting three armchairs for “a bachelor pad”, the Hussar chair (pic. 1-2), the Third chair (pic. 3), and the chair which would be slightly modified over the following year and resubmitted for the 1936 exhibition as “The Tired Man Chair” (pic. 4-10).
Upholstered in sheepskin, this quintessentially comfortable chair paved the way for many other Danish seats that exemplified the aesthetics of hygge (and, having fetched a staggering hammer price of DKK 1.42, was the most expensive designer chair ever sold in Denmark, at least as of 2014). The former is not incidental: etymologically, the word “hygge” derives from a sixteenth-century term that means “to hug” and Lassen described the feeling one experiences when sitting in his chair as “as warm and safe as a polar bear cub in the arms of his mother amidst the ice cap”.
P.S. For more images, check out the comments down below.
(photos: design-is-fine.org, Annmaris Auction, heile.dk, wright20.com, treloars.com, christies.com, audocph.com, phillips.com, jacksons.se)
Вестник постмодернизма,
выпуск № 171
«Гименей и любовь заключат договор, призванный очистить общественные нравы и сделать человека счастливее».
Этими словами Клод-Николя Леду защищал утопический проект «Дома удовольствий», разработанный им в 1780 г. для «идеального города Шо». Двести лет спустя американский архитектор Стэнли Тайгерман частично воплотил концепцию Леду в жизнь, спроектировав частный дом для семьи владельца нескольких бурлеск-клубов в Чикаго. Дом был построен на песчаной дюне на самом берегу озера Мичиган в Индиане, США, в 1978 г. и представляет собой пример антропоморфной архитектуры: «Как и человеческое тело, дом выглядит симметричным снаружи, но асимметричен внутри. Кроме того, экстерьер и интерьер дома символизируют противоположность мужского и женского начал». Последнее проявляется и в организации внутреннего пространства в виде двух половин – родительской и детской, - разделенных общей зоной: такая планировка, в которой очевидны два равноправных центра, напоминает процесс деления клетки.
Что касается формы дома, трагикомический прием Тайгермана вряд ли очистил общественные нравы, но человека – владельца дома, больного раком в терминальной стадии, - счастливее определенно сделал…
———
Sunday Postmodernism,
issue No. 171
“Hymen and love will conclude a treaty which should purify public morales and make man happier…”
These are the words Claude-Nicolas Ledoux described his utopian House of Pleasure design he came up with in 1780 for the “ideal city of Chaux”. Fast-forward two hundred years, and Ledoux’s concept was partially realized by American architect Stanley Tigerman in a private residence he designed for the family of the owner of several burlesque show venues in Chicago. Called the Daisy House, this dwelling was built on a sand dune on the shore of Lake Michigan in Indiana, US, in 1978 and is an example of anthropomorphic architecture: “The house, like the human body, is symmetrical on the outside and asymmetrical on the inside. Also the reversal of male and female is symbolized by the outside versus the inside.” The latter can be witnessed in the way Tigerman planned the interior of the house; consisting of two equal nuclei, one with the adult bedrooms and the other with those of the owner’s daughters with a public area in between, the plan conjures up images of the cell division process.
As for the shape of the house, what happened to be Tigerman’s tragicomic design could hardly purify public morales, but it did succeed in bolstering the morale of the house’s owner, who was a terminally ill cancer patient…
(photos: skyscrapercity.com, wandrlust.tumblr.com, are.na by Levi Bruce, ofhouses.com, artic.edu, tigerman-mccurry.com, archeyes.com)
Перед вами не дом Ле Корбюзье. Перед вами дом, который, по мнению Зигфрида Гидиона, был «не хуже домов Корбюзье». Этот жилой дом, принадлежавший семье норвежского судовладельца Джона Дитлефа-Симонсена, а с 1949 г. занимаемый посольством США, был возведен в 1937 г. в Осло по проекту Уве Банга, архитектора, в течение первого десятилетия своей карьеры проектировавшего в основном неоклассицистические постройки. Все изменилось, когда в 1928 г. Банг отправился в Нидерланды и открыл для себя модернизм. С 1930 г. и до своей смерти в 1942 г. Банг занимался переложением «Интернационального стиля» на норвежскую почву, и вилла Дитлефов-Симонсенов является одним из достижений архитектора в этом направлении.
Сходство этой резиденции с Виллой Савой неслучайно: Банг сотрудничал с чешским архитектором Яном Райнером, помощником Корбюзье, и последовательно воплощал в своих более поздних проектах положения манифестов последнего. Однако в вилле Дитлефов-Симонсенов есть и важные отклонения от заповедей Корбюзье…
———
This here is not a Le Corbusier. This is what Sigfried Giedion as "as good as a Le Corbusier". This dwelling in Oslo was a residence of John Ditlev-Simonsen, a prominent Norwegian shipowner, and has been housing the US embassy since 1949. The house was built in 1937 by Ove Bang, a Norwegian architect who produced a number of Neo-Classical designs in the first decade of his architectural practice that came to an end in 1928 when he had an eye-opening trip to the Netherlands coming across modernism. From 1930 to the time of his death in 1942, Bang would work to adapt the International Style to the conditions of his homeland, Norway. The Ditlev-Simonsen villa is one of the highlights of his endeavors in this regard.
The building’s similarity to the Villa Savoye is not coincidental as Bang is known to have collaborated with Jan Reiner, a Czech architect who was also an assistant to Le Corbusier, and to have become an exponent of Le Corbusier’s canon. This villa, however, shows a few important deviations from the Corbusian tenets…
(photos here and below: Teigen fotoatelier via digitalmuseum.no, nasjonalmuseet.no, Wiki Commons, germanpostwarmodern.tumblr.com, archinform.net)
Держите еще классную подборку от дорогой коллеги, изучающей возможности повторного использования вещей и зданий.
———
Here’s another hand-picked list we’re happy to be part of courtesy of a wonderful channel on all things reusable.
Полвека назад, в ноябре 1969 г., в Цюрихском музее декоративного искусства открылась выставка «Магия бумаги», на которой был представлен ряд студенческих работ из гофрированного картона. Все они были выполнены учащимися отделения интерьерного дизайна Цюрихской школы декоративно-прикладного искусства под руководством знаменитого Вилли Гуля. Имеющиеся материалы не позволяют установить, экспонировался ли на этой выставке стул, созданный учеником Гуля Алоизом Рассером (1948), который поступил в упомянутую школу годом ранее, но доподлинно известно, что этот стул, отличавшийся от остальных студенческих работ тем, что вырезался из «массива» картона, а не складывался по линиями сгиба, появился на свет в том же 1969 году. Особенную же значимость этот факт приобретает в свете того, что ровно в то же самое время, на другом берегу Атлантического океана с гофрированным картоном начал экспериментировать Фрэнк Гери. Вот уж действительно магия!
P.S. К слову, серия картонной мебели Гери прогремела на весь мир, а стул Рассера можно увидеть только в музее.
———
Half a century ago, in November of 1969, Zurich Museum of Decorative Art hosted an exhibition called “Magic of Paper”, which featured corrugated cardboard pieces designed by students of the Interior Design class taught by Willy Guhl at Zurich School of Arts and Crafts. The exhibition materials we’ve been able to source provide no way of telling whether this exhibition included a cardboard chair conceived by Alois Rasser, a student of Guhl who had been admitted to the school a year earlier. Multiple sources claim, however, that Rasser’s chair, which departed from other students’ concepts in that it was solid, was designed in the same 1969. It is especially noteworthy that this chair originated at the very same time that Frank Gehry began his experiments with corrugated cardboard overseas! How’s that for the “magic of paper”?
P.S. While Gehry’s cardboard furniture burst onto the scene with a bang, Rasser’s chair can be found in just one museum in Zurich.
(photos: design-is-fine.org, Museum of Design Zurich via emuseum.ch)
Вестник постмодернизма,
выпуск №173
Раз уж мы в очередной раз заговорили об одном из самых примечательных постмодернистов от архитектуры, поделимся с вами еще одним его проектом, датируемым 1972-1974 гг. В это время Тайгерман, в 1971 г. в сердцах покинувший профессорский пост после одиннадцати лет преподавания, вынужден был довольствоваться редкими заказами и регулярно прибегать к микрозаймам. Но не зря ведь говорят, что художник должен быть голодным: может быть, поэтому архитектурные проекты Тайгермана, относящиеся к этому периоду, так хороши, а сам он в 1976 г. был удостоен чести представлять США на первой архитектурной биеннале в Венеции.
Этот летний дом, являющийся, по словам архитектора, «воплощением противоположностей», был построен в живописном пригороде Гарварда и отделен от шоссе яблоневым садом, высаженным по линеечке и отсылающим к модульным сеткам Миса ван дер Роэ, главного источника вдохновения для Тайгермана. Дальше – больше: дом, даже формой напоминая «Лейку», встречает посетителя глухим, но «естественным», облицованным кедровыми досками фасадом, впускает его внутрь сквозь небольшую дверь-видоискатель, а после распахивается масштабным пейзажем, открывающимся сквозь «нео-мондриановский (читай: неестественный)» фасад, обращенный к пруду.
Хоть сегодня и не пятница, предложим желающим отгадать, какое шутливое название получил этот «тощий» дачный дом?
———
Sunday Postmodernism,
issue No. 173
Since this channel has seen yet another project by Stanley Tigerman, one of the world’s major exponents of postmodern architecture, let’s explore his legacy of the 1970s further with a design that dates back to 1972-1974 when Tigerman, who had just quit professorship at the UIC school of architecture with a bang after eleven years of teaching there, was living off odd commissions and “juice loans”. Yet this period saw Tigerman produce some of his best works and even earn himself an invitation to represent the US at the first Venice Biennale of Architecture in 1976 – after all, an artist has to stay hungry, or so they say.
“A study in reversals”, according to Tigerman, this summer house was built in a picturesque suburb of Harvard, Illinois, and nestled away from the highway thanks to an apple orchard planted with the precision of Mies van der Rohe, Tigerman’s role model. What’s more, closed off from the highway with an opaque but “natural” façade in cedar, the Leica-shaped house lets the visitor in through a viewfinder-like opening and opens up inside with a majestic view of the natural landscape framed by a “neo-Mondrian (unnatural) façade” that faces the pond.
Even though it’s not Friday today, anyone willing is welcome to guess the playful way Tigerman referred to this house.
(photos: artic.edu, tigerman-mccurry.com, ofhouses.org)
130 лет назад в этот день родился Евгений Адольфович Левинсон, один из самых интересных архитекторов нашего родного Петербурга. Мы уже заготовили лонгрид о нашем любимом ансамбле, автором которого был Евгений Адольфович, а сегодня предлагаем вам своего рода пролог к этому материалу.
В 1930 г. Левинсон стал победителем конкурса на строительство жилого массива «Соцстрой» для рабочих на Песочной набережной. Предложенный архитектором проект предполагал строительство четырех жилых корпусов, организованных вокруг рабочего клуба и распахивающихся навстречу Малой Невке. К сожалению, исходный замысел претерпел радикальные изменения: вместо связного, вычерченного в конструктивистской эстетике комплекса было построено три дома, акцент был смещен на корпус по Песочной улице (ныне – ул. Профессора Попова), который изначально отсутствовал в проекте, а один из флангов упростили, ликвидировав вертикальный разрыв на фасаде и заменив протяженное остекление обычными окнами.
Тем не менее, архитектору удалось сохранить ряд элементов, связывающих этот проект с более ранним (и более конструктивистским) Домом совторгслужащих и своими более поздними постройками. Так, обращают на себя внимание цоколь бокового корпуса с ленточной рустовкой и скругленным углом, выразительное расположение и оформление балконов, круглые окна и пр.
———
Today marks the 130th anniversary of Evgeny Levinson, one of our most beloved Leningrad architects. We’ve already put together a long read on our favorite architectural ensemble by Levinson and would like to preface our future post with a note on one of his earlier designs, so here it goes.
In 1930, Levinson won the competition to design a new housing estate for workers on the bank of the Malaya Nevka (also known as the Sotsstroy Building). The winning design proposed building four blocks of flat centered around a workers’ club that would face the expanse of the river. Regrettably, Levinson’s original concept was largely modified as the construction began, affecting the clarity and cohesion of what would have been a constructivist masterpiece. Ultimately, the club was rejected altogether and only three residential buildings were completed with the dominant one facing Pesochnaya Ul. (Professora Popova Ul. these days) rather than the river - what’s more, the new building had not even been part of the initial plan. Of the two lateral blocks conceived originally, only one remained and was simplified by conjoining two volumes into a single one and replacing strip fenestration with regular windows.
That said, the houses boast a few unique features that make them unmistakably Levinsonian and resonate with the architect’s earlier - and more constructivist - design of the Soviet Trade Workers’ House as well as subsequent builds – take a look at the ground level of the lateral building with its pronounced rustication and curved corner, the sculptural placement and detailing of balconies of the main building, circular windows, etc.
Проект продуман до мелочей, а мебельщики говорят: «Нет, мы после такого ремонта ничего вам не установим…»
К сожалению, в такой ситуации можно только пожать плечами и смириться. Но если бы вы учли возможные ошибки еще на этапе строительства, то всё было бы совсем иначе.
Знакомьтесь — NEIGHBORS, производитель корпусной мебели на заказ, который может создать для вас гардеробные, библиотеки, столы и рабочие зоны — а, если нужно, и более сложные объекты.
Компания в этом бизнесе давно и не понаслышке знает, какие ошибки можно допустить при строительстве или на этапе черновой отделки, после которых в пространство не впишется ни один шкаф. Именно поэтому команда NEIGHBORS подготовила чек-лист с важными советами, которые помогут вам этих ошибок избежать.
Что вас ждёт в чек-листе?
— Как подготовить стены для подвесных конструкций и не допустить их обрушения.
— Почему важно заранее продумать установку дверей-купе в помещениях с натяжным потолком.
— Как добиться идеальной установки шкафа в нише без зазоров.
— На что обратить внимание при выборе листовых материалов для мебели.
— Как подобрать освещение, чтобы пользоваться мебелью оптимальным образом.
Этот чек-лист станет вашей шпаргалкой на этапах проектирования и строительства. А, значит, при соблюдении этих рекомендаций все этапы установки мебели пройдут легко и без сюрпризов.
Забрать чек-лист можно по ссылке — /channel/neighbors_expert_bot?start=mcm
Реклама. ООО "СИНТЕЗ". ИНН 7328088055
Erid: 2SDnje1AZ5M
Начав с фигуративных эскизов, Матего вскоре переключился на абстрактные мотивы, которые невозможно спутать с работами других французских модернистов. За свою жизнь художник создал несколько сотен гобеленов, среди которых были крупные заказы от «Радио Франс», Национальной библиотеки Австралии, консульства Франции в США, «Air France» и многих других.
Отдельного упоминания, конечно, заслуживает циклопических размеров гобелен «Rouen», созданный Матего в 1965 г. для фойе модернистского здания администрации Приморской Сены в Руане – лишь подготовка картонов для этого гобелена площадью 85 кв.м. (!) заняла 3 000 часов, еще месяц ушел на создание макета, а изготовление гобелена потребовало 20 000 часов работы обюссонских ткачей.
Продолжение следует…
———
After producing a few figurative designs, Matégot quickly transitioned to abstract motifs whose compositions and color palettes set them apart from other modernist tapestry designers of the time. Over his career, Matégot created hundreds of tapestries some of which were commissioned by Radio France, National Library of Australia, French consulate in New York, Air France to name just a few of his heavyweight clients.
In conclusion, we cannot help sharing “Rouen”, a monumental tapestry Matégot produced in 1965 for the lobby of a modernist building that housed the seat of Seine-Maritime in Rouen. Creating this 85 square-meters tapestry required 3,000 hours of cartooning, one month of assembling a model, and 20,000 hours of weaving by Aubusson masters!
To be continued.
(photos here and above: pedrojaimevasconcelos.es, latapisserie20e.com, seinemaritime.fr, decorativecollective.com, artsy.net, maisongerard.com, wright20.com, carters.com.au, fwmoa.blog, paulbert-serpette.com, boccara.com)
Перед тем как занять место у руля компании «C&B Italia» вместе с братьями Кассина, а затем, в 1973 г., выкупив долю братьев, основать всем известную компанию «B&B Italia», название которой сам создатель предлагал расшифровывать как «Буснелли и банки», Пьерино Буснелли (или Пьеро Амброджио Буснелли) вместе с братом Франко стал основателем довольно успешного мебельного производства в Меде, Италия. Эта фирма, получившая название «Fratelli Busnelli fu Giuseppe» и существующая ныне под названием «Busnelli», появилась в 1953 г., чтобы поучаствовать в послевоенном обновлении итальянских интерьеров в качестве поставщика недорогой и очень удобной мебели. У Пьерино еще не было мопеда, и он объезжал заказчиков на велосипеде, когда в том же 1953 г. компания выпустила диван «Relaxy». Недорогой, обшитый кожзаменителем, этот диван превращался в кровать одним движением.
А в 1959 г. братья Буснелли выпустили усовершенствованную и еще более механизированную версию «Relaxy», отвечавшую тогдашним представлениям об эргономике и раскрепощении. Новый диван стоил менее 100 тысяч лир (около 1500 евро в пересчете на нынешние цены) и позволял владельцу с легкостью принимать сорок различных положений и с такой же легкостью превращать диван в полутороспальную кровать. Кроме того, как и у его предшественника, у новой модификации дивана имелся ящик для постельного белья.
В 1964 г. Пьерино Буснелли посетил выставку «Interplast» в Лондоне и заинтересовался возможностями использования пенополиуретана. Вернувшись домой и создав станок для изготовления этого материала, он в 1966 г. с тяжелым сердцем покинул семейное предприятие. Однако фирма «Busnelli» продолжила свое существование и в дальнейшем выпустила еще несколько легендарных предметов, о которых поговорим в следующий раз.
———
Before joining Cassina brothers C&B Italia and later, in 1973, acquiring the brother’s share of the company to form B&B Italia which, he joked, stood for “Banks & Busnelli”, Pierino (or Piero Ambrogio) Busnelli partnered with his brother Franco and established a successful furniture business in Meda, Italy. Called Fratelli Busnelli fu Giuseppe and today known as Busnelli, the company was founded in 1953 to contribute to the post-war renovation of Italy by purveying affordable and highly comfortable furniture. Pierino did not yet have a scooter and used his bicycle to visit his clients, when the same year the company released the first version of Relaxy, an inexpensive, synthetic leather-upholstered sofa that easily transformed into a bed by pulling a lever underneath the seat.
When 1959 came around, Busnelli brothers produced a brand-new version of the Relaxy which met the demands of the time for an ergonomic and customizable piece of furniture one could fully relax on. Costing under 100,000 Italian liras (which translates into ca. EUR 1,500 today), the sofa offered forty different positions that could easily be changed and transformed into an almost queen-size bed, again, simply by pulling the lever. Despite all the machinery involved, the new version, just like the old one, had a storage compartment for beddings.
In 1964, Pierino Busnelli attended the Interplast fair in London and focused on the potential of using polyurethane foam for furniture. Upon his return home, Busnelli et al. designed and built a new foam-making machine and, in 1966, left the company to his brother Franco. Busnelli continued to be a successful business and over the next decades launched a few iconic pieces we will talk about in our next installment.
(photos here and above: auctionet.com, modestfurniture.com, design-market.eu, finarte.it, berninigallery.it, busnelli.com)
Вестник постмодернизма,
выпуск № 172
В очередном номере нашего воскресного «Вестника» предложим вам предмет, который прямо просится в Дашину рубрику cheers. Неизвестно, был ли итальянский дизайнер Марко Аньоли знаком с легендой о Пьере Периньоне, воскликнувшим, обращаясь к монашеской братии: «Скорее сюда! Я пью свет звезд!», но в 1991 г. он решил заключить свет в бокал-флейту, создав торшер из массива бука и ротанга для знаменитой компании «Pierantonio Bonacina», с которой в прошлом сотрудничал Тито Аньоли (по всей видимости, хоть это и неточно, отец Марко). Тито спроектировал для этого производителя множество плетеных изделий, одно из которых было впоследствии «переосмыслено» компанией «ИКЕА», но историческую справедливость мы восстановим в другой раз, а пока – cheers, вернее, Сin cin!
P.S. В качестве дижестива предлагаем взглянуть на аналогичный светильник, созданный пару лет назад греческим дизайнером Аристотелисом Баракосом, и, хоть сегодня не пятница, поломать голову над тем, как зовут эту лампу?
———
Sunday Postmodernism,
issue No. 172
If the subject of today’s issue of Sunday Postmodernism were featured in Daria’s wonderful channel, it would definitely be tagged as #cheers. Anyway, Italian designer and architect Marco Agnoli may or may not have heard an apocryphal story about Pierre Perignon who allegedly exclaimed, “Come quickly! I am tasting the stars!”, when having a first sip of champagne. In 1991, he created a flute-shaped beech and wicker floor lamp that fills with sparkling light every time one turns it on. The lamp was designed for Pierantonio Bonacina, a famous Italian manufacturer of all things wicker that had a successful collaboration with Tito Agnoli, most likely Marco’s father. Tito produced a wealth of original designs for Bonaccina one of which was later “reinterpreted”, albeit with almost no alterations, by IKEA, but that’s a whole other story we promise to publish later, for the sake of justice. In the meantime, cheers, or, better yet, cin cin!
P.S. As a bonus, here is a conceptually similar table lamp designed a couple of years ago by Athens-based Aristotelis Barakos. Even though it’s not Friday today and if your head is not spinning from all this champagne, you may want to guess the name of this lamp.
(photos: galeriemodo.com, bonne-choice.com, mobilpiu.it, logohuman.com, Giorgos Vitsaropoulos for aristotelisbarakos.com)
С подачи дорогой Насти Ромашкевич, поделившейся с нами интересной находкой из одного учреждения, решили подготовить материал об одной мебельной типологии, но вскоре выяснили, что нас уже опередили – об этих предметах и том, как они эволюционировали за свою почти полутысячелетнюю историю, не так давно была опубликована целая книга. Поэтому мы тут же придумали обратить сюжет этой несостоявшейся заметки в предмет пятничной викторины и приглашаем всех желающих рассмотреть изображения разных стульев и ответить, кто ими пользовался или в каком именно учреждении Настя увидела упомянутый экземпляр. Только, как обычно, чур, не гуглить и не торопиться с ответом, если он вам заведомо известен!
———
When Nastya Romashkevich sent us a picture of a chair she came across at a certain institution in Serbia, we immediately decided to publish a note about a specific chair typology, but then realized that there was already a dedicated book out there on the history of this typology and how it had evolved over almost five hundred years. So what could have been the protagonist of a lengthy post will now be the subject of a short traditional Friday night quiz. If this selection of photographs has piqued your interest, we are inviting you to take a close look at them and guess who they were used by or what kind of an institution Nastya saw one in. As usual, please refrain from googling and responding if you already know the answer – let others think a bit first!
(photos here and below: nookantiques.co.uk, Museums Victoria, Nadia Shira Cohen for The New York Times, Bojan Džodan via dzodan.com, omarnasim.com, obsoleteinc.com, drewpritchard.co.uk, artnet.com, prbcollection.com, auctions.tennants.co.uk,thereader.mitpress.mit.edu)
В 1958 г. Акилле и Пьер Джакомо Кастильони спроектировали для известной нам компании «Ferrania» принципиально новый и максимально честный фотоаппарат, заключенный в противоударный пластмассовый корпус и предназначенный для детей и новичков в фотографии.
«Хоть оно и ориентировано на детей, это не дешевое устройство, имитирующее, как иногда случается, дорогой аксессуар (ненастоящей кожей, ненастоящей нержавеющей сталью, ненастоящими экспонометром и экспонометрическими таблицами и т.д.). Этот фотоаппарат отличается характерной инновационной формой, ставшей возможной благодаря использованию пластмассы, и привлекает внимание не “мимикрированием”, а отсылками к вымышленному миру (научной фантастики…)».
К сожалению, руководство компании отвергло идею братьев Кастильони, а, как скажет Акилле в шуточном комиксе 1992 г., «через сто месяцев японцы запустили в производство практически аналогичный аппарат, оставив Италию в дураках…»
———
In 1958, Achille and Pier Giacomo Castiglioni were commissioned by Ferrania to design a camera for children and photography newbies which they soon did by proposing an extremely innovative and honest device with an impact-resistant body made of plastic.
“It is for kids but it's not a cheap camera posing as a luxury item as sometimes happens (with faux leather, faux stainless steel, fake meters, fake index charts, etc..).It is distinguished by a very specific and new form made possible only by the use of plastic. It is attractive - not through 'mimicry' but through fantastic allusion (to the sci-fi world ...).”
Regrettably, Ferrania rejected Castiglionis’ design and, as Achille would put in a 1992 comic strip, “One hundred months later, the Japanese were selling an almost identical model making a fool of our country”.
(photos: fondazioneachillecastiglioni.it, Massimiliano Terzi, nocsensei.com, domusweb.it, piergiacomocastiglioni.it)
Наше знакомство с творчеством выдающегося советского художника декоративно-прикладного искусства Виктора Михайловича Жбанова (1920-1988) началось с приобретения коллекционной вазы «Веточки», изготовленной в 1960-х гг. по форме Анны Александровны Лепорской и расписанной вручную по рисунку Виктора Михайловича, а многим из вас Виктор Михайлович, вероятно, известен по скульптурным миниатюрам, многие из которых до сих пор производятся ИФЗ: один только «фарфоровый зоопарк» скульптора Павла Веселова насчитывает почти сто зверей, расписанных Виктором Михайловичем.
А еще, в 1951 г. закончив Мухинское училище и поступив на Ленинградский фарфоровый завод, Жбанов начинал живописцем, а после стал мастером подглазурной и надглазурной росписи, работая в паре с другими скульпторами-анималистами (см., например, фигурку «Колли», которая была вылеплена Иваном Ризничем и отражала тогдашние предпочтения среди советских заводчиков собак, сформировавшиеся под влиянием показанного в 1970-е гг. сериала «Лесси»)…
———
We first learned about Viktor Zhbanov (1920-1988), a prominent Soviet artist, when purchasing a collectible vase manufactured by Leningrad Porcelain Factory in the 1960s. The vase was designed by Anna Leporskaya and had a hand-painted minimalist pattern of abstract leaves and twigs produced by Zhbanov. We’re certain that many of you may know Zhbanov for his decorations of porcelain miniatures some of which remain in production to this day.
Zhbanov’s collaboration with sculptor Pavel Vesyolov alone produced almost one hundred of various animal sculptures of different breeds and species and it is just a speck among joint artworks Zhbanov created with other factory’s sculptors over his career that started in 1951, when he graduated from the Mukhina School and was employed by the factory as an artist and then as an underglaze and overglaze decorator (take a look at Ivan Riznich’s Collie sculpture that highlighted one of the most common breed choices in the Soviet Union, all thanks to the Lassie TV series which aired in the 1970-1980s)…
Начнем рабочую неделю с очередной порции кофейных принадлежностей, важных для истории дизайна 20-го века. В 1925 г. немецкий художник и скульптор Герхард Маркс, в то время возглавлявший мастерскую керамики в Баухаусе, получил от компании «Schott & Genossen», руководство которой «восхищалось творческим авангардом» и нередко привлекало баухаусовцев, заказ на проектирование - для промышленного производства - нового кофейного перколятора, устройства, проникшего в домашний быт из лаборатории еще начале 19-го века. Так на свет появилась кофеварка «Sintrax» (словослияние из «sintering», рус. спекание, и «extract», рус. экстракция), упрощенная до нескольких компонентов, но наследующая, как и «Chemex» Шлюмбома, лабораторным предшественникам.
В 1932 г. модернизировать работу Маркса было поручено Вильгельму Вагенфельду, который за год до этого стал работать на упомянутой фабрике внештатным дизайнером. Дело в том, что изогнутая ручка, разработанная Марксом, была недостаточно эргономичной (из-за нее перколятор, по словам Эриха Шотта, казался «чрезмерно тяжелым») и имела свойство обгорать при приготовлении кофе на газовой плите. Предложенный Вагенфельдом простой и элегантный выход – спрямить ручку (!) – позволял решить сразу две этих задачи, и усовершенствованные кофеварки «Sintrax» пользовались спросом вплоть до 1939 г., когда их производство было приостановлено.
———
Let’s start this working week with yet another coffee-making fixture which is important for the history of design. In 1925, German glassmaker Schott & Genossen, which had “a great fascination for the artistic avant-garde” and often employed Bauhaus members, commissioned German artist and sculptor Gerhard Marcks, who was still a master at Bauhaus teaching the ceramics workshop, to revamp a coffee percolator, initially a laboratory device that had become a household item back in the early 19th, for mass production. Thus originated the Sintrax (a portmanteau of “sintering” and “extract”. Reduced to just a handful of components, the Sintrax still recalled its laboratory ancestors, just like the Chemex by Peter Schlumbom.
Enters Wilhelm Wagenfeld. A freelance designer at Schott & Genossen since 1931, Wagenfeld was asked to revamp Marcks’ percolator whose U-shaped handle was, first, not ergonomic enough, contributing to, in the words of Erich Schott, the Sintrax’s “top-heaviness”, and, second, had a tendency to burn when exposed to a gas stove. In 1932, Wagenfeld proposed a simple and ingenious solution of straightening the handle that helped kill these two birds with one stone, making Sintrax a commercial success until 1939, when production was discontinued because of the war.
(photos here and above: kammteapotfoundation.org, The Royal Ontario Museum, Museo Nacional de Artes Decorativas, moma.org, design20.eu, design-store-vienna.com, nordisten.com, funkcionalista.cz, mutualart.com, smow.de, bauhauskooperation.com,slam.org, bukowskis.com)
…Лоджия на втором этаже вместо ленточного остекления отсылает к одной из особенностей местной архитектуры, крытой галерее, соединяющей разные помещения. Кроме того, если внимательно посмотреть на эскизы этого дома, можно увидеть, как Банг постепенно отказывался и еще от одной из «отправных точек» современной архитектуры по Корбюзье, уменьшая количество колонн в нижнем ярусе и заменяя их капитальными стенами. Вероятно, он мог бы и полностью исключить колонны из проекта основного фасада, поскольку их конструктивная функция сведена к минимуму, но посмотрите, как они перекликаются с черными стволами деревьев, окружающих дом.
Внимание Банга к сопряжению архитектуры и ландшафта проявляется и в использовании натурального камня для облицовки террасы, и в устройстве огромных оконных проемов в нижнем ярусе, который был полностью отведен под разноуровневую столово-гостиную зону, отличающуюся свободной планировкой.
Мы намеренно публикуем лишь черно-белые фотографии этого дома, чтобы подчеркнуть его уместность в норвежском ландшафте, а более современные цветные фотографии разместим в комментариях к посту.
———
…One of the differences consists of a gallery in the upper floor where Le Corbusier would have used strip fenestration. Called a "svalgang" in Norwegian, this passage is a feature of local houses and was traditionally used to connect different rooms located at the same level. Also, if you look at the sketches for this project, you will be sure to find that, ultimately, Bang chose against most of the pilotis for the lower level replacing some of them with load-bearing walls. He could have dispensed with the pillars altogether as the ones in the front of the house have almost no structural value. Their aesthetic value, on the other hand, is substantial as they help the building blend with the surrounding trees.
Bang’s regard for the synergy of the house and landscape can also be seen in the use of natural stone for the terrace and giant windows of the ground floor that comprises free-plan living rooms placed on different levels and a dining room.
We’re intentionally limiting the choice of visuals to period black-and-white photographs to demonstrate how relevant this International Style prism of concrete and glass is for Northern Europe. If you are also in the mood for color images, a selection of those can be found in the comments down below.
Охватить все интересные связанные с реконструкцией, редевелопментом, реставрацией и архитектурно-дизайнерским повторным использованием истории одному каналу с одним гордым админом – не под силу.
Потому я внимательно отслеживаю истории у коллег и буду с вами раз в месяц делиться лучшими (кроме тех, которые ревниво планирую рассказать все-таки сама). А вы напишите мне, как вам формат и продолжать ли?
Итак, ReuseArch истории в других каналах за сентябрь:
🧱Канал FRAGMENTS, который люблю за лиричный подход и внимание к незаметным на первый взгляд (но таким удивительным) деталям – рассказывает про перестроенный сельский домик в Англии и почти беспроигрышный контраст старого и нового.
🧱Настя Ромашкевич в своем канале «Ромашковый сбор», который превратился в самый полный дизайн-дайджест, рассказывает про многообещающую площадку грядущей выставки ALCOVA.
🧱Маленький, но симпатичный мне канал ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ (и него даже название какое-то уютное) рассказывает о неожиданном решении по джентрификации одного из районов Болоньи.
🧱Канал Mid-Century, More Than, который рассказывает в основном про модернизм, опубликовал замечательную историю про игровые площадки из подручных материалов от Маркуса Венмана. Пусть они на первый взгляд и незатейливые, но история добрая.
🧱Архитектор Юлия Кишкович в канале «Собака архитектора» опубликовала феноменальное преображение трюмо, с которого сняли страшную масляную краску. Вот так многих из нас поскрести – а там чудеса и красота. Кто бы занялся только массовым облагораживанием.
🧱Канал НРАВИТСЯ АРХИТЕКТУРА, который я недавно рекомендовала как оплот логики в изучении искусства, по пунктам нам рассказывает, чем хорош Флигель «Руина». Что хорош, мы и сами видим, но здорово когда за всем стоит очень разумное профессиональное объяснение.
🧱 Дарья Сорокина, которая неустанно просвещает нас про Баухас в своем канале Баугаус, рассказывает про дом «Изокон» в Лондоне, ставший своего рода побратимом нашему дому «Наркомфина» по уникальному качеству реставрации, которая сама по себе превратилась в отдельный жанр искусства.
🧱 Алена Сокольникова в канале Design in Details опубликовала гениальные лампы, сделанные советскими дизайнерами из мусора. Вот где искать вдохновение-то!
Не так давно нам в руки попало несколько каталогов выставок «California Design», проходивших с 1955 по 1984 гг. за счет бюджета округа Лос-Анджелес сначала ежегодно, а затем, когда масштаб выставок существенно увеличился, один раз в три года, чтобы «продемонстрировать общественности примеры хорошего дизайна и по возможности поспособствовать воспитанию у населения вкуса». Закончить рабочую неделю предлагаем письменным столом, который в числе прочих экспонатов был отобран жюри 11-й выставки, состоявшейся в 1971 г.
Этот стол, изготовленный в духе американского движения «Искусства и ремесла», был создан коллективом из студии «Haskell Design Studio»: Ибеном Хаскеллом, Линном Макларти и Мартином Кирхнером. Дизайнеры деконструировали обычный стол, разбив столешницу на пять разноуровневых фрагментов и сделав его похожим на барабанную установку, бас-бочкой в которой выступает выдвижной ящик. Как это ни парадоксально, хаотично расположенные поверхности создают почву для организованной работы, то есть устроить на таком столе творческий беспорядок вряд ли удастся, а вот разложить все по полочкам, напротив, получится.
Мы когда-нибудь вернемся к разговору об этой серии выставок, в которых участвовали как именитые дизайнеры, так и неизвестные, а сейчас в порядке пятничной викторины предложим вам отгадать назначение приспособлений, представленных на последней фотографии и придуманных знаменитой Деборой Суссман во время работы над одним примечательным проектом вместе с Фрэнком Гери. По воспоминаниям Суссман, газета «The New York Times», опубликовав фотографию этого «изобретения», умолчала о его авторе; в противном случае жизнь дизайнера могла «пойти совсем по другому пути».
———
A while ago, we got hold of a few catalogs on California Design, a series of exhibitions funded by the County of Los Angeles that took place in 1955-1984. Initially hosted on an annual basis with a view to raising “awareness in the public of fine design, and hopefully to have some influence on the general taste level”, the exhibitions quickly gained traction and became so extensive that their frequency changed to once every three years. The writing desk that completes this working week was selected by the jury for the eleventh installment, California Design 11, held in 1971.
Designed in the spirit of the American Arts and Crafts movement, this desk was produced by Haskell Design Studio. Eben Haskell, Lynn McLarty, and Martin Kirchner deconstructed a conventional writing desk by splitting the table top into five separate surfaces and making it look like a drum kit where the bottom drawer represents a bass drum. Paradoxically, the five seemingly chaotic and multilevel pieces of the tabletop set the tone for an orderly and productive work environment that helps one to compartmentalize rather than stack everything together, multiplying chaos, confusion, and stress.
We’re going to come back to this series of exhibitions that showcased the works of both prominent and promising designers at one point or another. In the meantime, since it’s time for a Friday night quiz, how about guessing the intended use of the contraptions in the closing picture that were designed by the great Deborah Sussman as part of an interior design project she coauthored with Frank Gehry. According to Sussman, featuring these designs, The New York Times did not provide any credits; otherwise “it could have changed the course” of her stellar career.
(photos here and above: lamodern.com, donzella.com, craftinamerica.org, artsy.com, curator.org)