В 2000 г. Питер Айзенман, друг Хейдука, входивший с последним в «Нью-йоркскую пятерку», навестил больного архитектора и пообещал ему, что башни будут воплощены в жизни. В то время Айзенман готовился начать строительство культурного центра в Сантьяго-де-Компостеле и решил первым делом возвести башни Хейдука. Здания, задуманные Айзенманом как памятник Хейдуку, появились уже после смерти последнего и ныне функционируют как информационный центр, а также иногда используются в качестве выставочной площадки.
P.S. Хейдук вспоминал, как однажды общался с человеком, который заметил, что его «бумажные» проекты не могут в полной мере считаться архитектурой, поскольку внутри нарисованных сооружений оказаться невозможно. «Да, - ответил ему на это архитектор, - но я-то могу попасть внутрь. И мои друзья тоже». Благодаря Айзенману в случае с башнями в Сантьяго-де-Компостеле сделать это теперь может кто угодно…
———
In 2000, Peter Eisenman, a long-time friend of Hejduk and another member of the New York Five, visited Hejduk at his deathbed and promised that the towers would be built. At that time, Eisenman was designing the City of Culture, a cluster of cultural buildings in Santiago de Compostela, and decided to start the implementation of this project with Hejduk’s towers. Conceived as a memorial to Hejduk, the building took shape after the architect had passed away and now operates as a reception and information center for the City of Culture and, sometimes, as an exhibition site.
P.S. Hejduk once recalled having a conversation with someone who told him that his drawings could not really be seen as architecture because one couldn’t get inside them. ''Yes,'' Hejduk replied, ''but I can get inside them. My friends can get inside them.'' Thanks to Eisenman, Hejduk’s towers are now accessible to anyone, not only his friends…
(photos here and above: Marek Stepan, Javier Gomez, Matthias Heiderich, sisoygallego.com, Tumblr usersvoyeurvoyage and arc-hus, pamenpereira.com,ricardoloureiro.com, iStock via spectator.co.uk)
P.S. Осенью прошлого года дом Брубеков был выставлен на продажу, благодаря чему мы смогли поделиться современными снимками этого жилища. Помимо этого, поскольку в канале давно не было музыки, предлагаем вам насладиться фрагментом шоу Эда Салливана, снятого в 1960 г. в доме Брубеков. Не знаем, что нам нравится в этой записи больше всего: диалог, музыка или изящество и непринужденность, с которыми над барабанной установкой порхают руки выдающегося Джо Морелло.
———
P.S. Last fall, the Brubecks’ house hit the market, hence all these newly taken photographs. As another bonus, as it’s been a while since we posted musical content, here’s a recording of the show Ed Sullivan did at the house back in 1960. It’s hard to say what we love more about the video, the dialog between Sullivan and Brubeck, the music, or the effortless finesse of Joe Morello’s drumming. Let us know what you enjoy the most!
(photos here and above: Christian Klugmann, Emma Morris, Red Oak Realty, Mary Cronin, The Design Shop, Pierluigi Serraino, dwell.com, usmodernist.org, sfgate.com, Oakland Wiki, thornela.com, Andy Birtwistlevia researchgate.net, jazzwax.com, clickamericana.com)
«Я не раз задавал себе вопрос, почему этот дом получил столько внимания и признания? Для меня этот проект был всего лишь незамысловатым и экономичным способом возвести дом на участке, непригодном для строительства» (Беверли Торн)
«Многие не осознают, насколько дисциплинированным должен быть музыкант, чтобы играть джаз… А ведь в этом на самом деле заключается суть демократии: свобода, ограниченная Конституцией или дисциплиной. Вы не можете творить что вам вздумается» (Дейв Брубек)
9 июля исполнилось сто лет со дня рождения Беверли Торна, американского архитектора, прославившегося многими постройками, в том числе в рамках программы «Case Study Houses». А первым самостоятельным проектом Торна стал дом для семьи Брубека в Окленде на участке в горах, купленном пианистом в 1949 г. на 1000$, которые отец подарил ему в виде облигаций военного займа после завершения службы во время Второй мировой войны.
Работа над проектом началась в 1949 г., когда Брубек еще не был всемирно известным музыкантом, и, «к счастью» для всех, по мнению архитектора, продолжилась в 1953 г., когда Брубек был удостоен обложки журнала «Time», а Торн вернулся на родину после нескольких лет странствий по Европе и Ближнему Востоку, заставивших его «кардинально пересмотреть взгляды на архитектуру и дизайн», в том числе благодаря знакомству с постройками древних египтян.
———
“I’ve often wondered why this house has received so much attention and acclaim. To me, it was simply a straightforward, economical solution to an impossible site” (Beverly D. Thorne)
“Many people don't understand how disciplined you have to be to play jazz... And that is really the idea of democracy - freedom within the Constitution or discipline. You don't just get out there and do anything you want” (Dave Brubeck)
July 9th marked the 100th anniversary since the birth of Beverly Thorne, a famed American architect whose oeuvre has a number of lauded designs including Case Study House No. 26. Torne’s first independent project was a commission from Dave Brubeck and his wife Iola to build a dwelling on a hillside lot in Oakland purchased by Brubeck in 1949 using a $1000 war bond his dad had given him as a welcome-home present after WWII.
Thorne began drafting the house in 1949 when Brubeck was yet to become a world famous jazzman and, in the words of the architect, “fortunately”, resumed in 1953 when Brubeck had already found himself on the cover of Time and Thorne had returned home after several years of travels through Europe and the Middle East which “dramatically changed” his view of architecture and design, mostly because of Egypt, “where the massing of structures is breathtaking, especially the pyramids”.
Учитывая количество сфер деятельности, к которым приложил руку Колани, а также плавность, обтекаемость или, точнее, текучесть форм, которые он придавал всем своим изделиям, интерес дизайнера к бытовому стеклу был вопросом времени. Начиная с 1980-х гг. Колани создал множество предметов из стекла для разных производителей, в том числе немецкого «Ritzenhoff AG»: бутылки, пивные кружки, стаканы, бокалы, вазы – все эти изделия получали неповторимый биодинамический облик, укладывавшийся в формулу дизайнера «90% природы и 10% Колани».
А теперь, внимание, вопрос №1: отгадаете, какую цель преследовал Колани, создавая бокалы, один из которых вы видите на последней фотографии? Подписчики, которые читают нас долгое время, наверняка быстро ответят на этот вопрос, но мы бы очень хотели дать шанс тем, кто присоединился не так давно.
———
Considering Colani’s versatility and countless walks of life he contributed to over the span of his career as well as the smooth and fluid forms that are characteristic of all of his creations, it was only a matter of time until he ventured into the realm of household glass products. Starting from the early 1980s, Colani designed multiple glass pieces for various clients, including Germany-based Ritzenhoff AG. His glassworking pursuits produced a great many pieces such as water and champagne bottles, beer glasses, tumblers, vases, etc. to all of which he lent his unique biodynamic style that reflected a well-known formula of his, “90% nature + 10% Colani inspiration”.
And here comes the first giveaway question we promised. Do you think you can provide a rationale for Colani’s design of glasses shown in the last picture here. If you have been with us long enough, you’ll probably guess the intended use of these glasses in a matter of seconds. If so, could you hold off posting the correct answer and let others think a bit, too.
Сегодня у «редакции канала» день рождения, а одна наша американская подруга, вручая подарки всем приглашенным на свой (!) день рождения, говорила: «В день рождения ведь принято дарить подарки!» Вот и мы решили подарить победителям еженедельной викторины несколько свежих тематических изданий. Начнем?
———
It’s admin’s birthday today, so the traditional Friday night quiz will be a giveaway with a few books that are hot off the press because, as our American friend used to say when giving us all small presents on her (sic!) birthdays, “Don’t you know that birthday equals presents?” Good luck, everyone!
К вопросу о датских краснодеревщиках
Сегодня с радостью делимся с вами гостевым материалом от нашей коллеги и подруги Насти Ромашкевич. Этим летом Настя много путешествовала по Европе, посещая ключевые события в сферах дизайна, современного искусства и велосипедизации, и во время недавнего визита в Петербург так заразительно рассказывала нам о сходке Копенгагенской гильдии краснодеревщиков, что мы попросили ее написать об этом пост для нашего сообщества, который можно в полной мере считать эксклюзивным, поскольку такие заметки доступны только подписчикам ее платного канала Ромашковый PRO. Мы же перевели этот материал для нашей англоязычной аудитории и публикуем его ниже.
———
Speaking of Danish cabinetmakers…
We’re happy to share with you yet another piece of guest content, this time authored by our colleague and friend Nastya Romashkevich. This summer saw Nastya travel a lot, attending major European events in the fields of design, modern art, and cycling. When we met her for drinks in St. Petersburg earlier this month, she recounted a chance visit to a convention of the Copenhagen Cabinetmakers’ Guild. Her story was so hilarious that we asked Nastya to write an exclusive post about it for our community. We’re saying “exclusive” because such anecdotes are only available to the readership of Nastya’s paid subscription channel, Romashkovy PRO. We’ve translated this note for our English-speaking audience and are posting the bilingual version down below.
На счету Ларсена и Бендера Мадсена было и несколько других игорных столов. В 1957 г. они спроектировали лаконичный столик с выдвижными держателями для бокалов, а в 1966 г. представили на выставке Копенгагенской гильдии краснодеревщиков великолепный раскладной стол с переворачивающимся шахматным полем по центру. После завершения выставки экспонат был подарен королю Дании Фредерику IX.
———
The two designed a few other amazing game tables. One of them, created in 1957, had pull-out glass holders. Another one, displayed at and presented to His Majesty King Frederik IX after the Copenhagen Cabinetmakers’ Guild Exhibition in 1966, had fold-out leaves and a flip-over chessboard at the center.
(photos here and above: dmk.dk, wright20.com, haluta-shop.jp, icasa.jp, modernity.se, artsy.net, metmuseum.org, countryfrenchinteriors.com, antiquesboutique.com)
Перед вами портрет работы финского мастера Тронда Хедстрема, снимки которого почти отсутствуют в свободном доступе. Хедстрем, профессионально занявшийся фотографией в 1946 г., работал в разных жанрах и был не чужд экспериментам. Сотрудничая с компанией «Tikkurila Silk», фотограф изучал возможности шелкографии и за свои достижения был принят в британское Королевское фотографическое общество, после чего переключился на эксперименты с металлом. В 1954 г. его черно-белый снимок «Адам и Ева», на котором яблоки были раскрашены вручную, вызвал споры в творческих кругах, поскольку этот прием считался неприемлемым.
P.S. Зная, что этот портрет, созданный в 1955 г., называется «Хилькка», мы долго старались разобраться в том, кто на нем запечатлен (может быть, Хилькка Хелиня, кинокарьера которой пришлась на 1940-1960-е гг.?). Все стало на свои места, когда выяснилось, что hilkka – название финского головного убора, из-за которого «Красная шапочка» в Финляндии называется «Punahilkka» или просто «Hilkka»! Таким образом, Хедстрем сделал портрет цветным, не прибегая к раскрашиванию.
———
Here’s one of the portraits by Trond Hedström whose works are very difficult to come by online. A professional Finnish photographer since 1946, Hedström was a multi-faceted artist with a love for experiments. Working with Tikkurila Silk, Hedström explored the potential of screen printing and was made a fellow of the Royal Photographic Society, switching to metal thereafter. His 1954 photo called “Adam and Eve”, which was black and white save for the apples he had colored, sparked a debate among his colleagues who felt that coloring was not acceptable in the art of photography.
P.S. Seeing that this portrait is called ‘Hilkka’, we spent a great deal of time trying to identify the woman (could it be Hilkka Helinä, a prominent Finnish actress in the 1940-1960s?) until it occurred to us that “hilkka” is a type of Finnish women’s headdress that gave “The Little Red Riding Hood” its name, “Punahilkka”, or “Hilkka” for short. How’s that for coloring a black-and-white picture?
Конструктивно «миланская» постройка состояла из алюминиевого каркаса, обшитого сэндвич-панелями «Alply» из листового алюминия и пенополистирола, а композиционно представляла собой крестообразный в плане дом, в центре которого находились ванная комната, кладовка, встроенный шкаф и системы отопления и кондиционирования воздуха. По заверению производителя, такой дом был «по вкусу и карману обычной американской семье среднего класса», что неудивительно учитывая тогдашние цены на алюминий, обусловленные послевоенным избытком металла. Кроме того, поскольку стены и крыша формировались из панелей разных типов, сборно-разборный дом Маттиаса не только был быстровозводимым, но и позволял жильцам настраивать внешний контур на свое усмотрение.
P.S. К слову о фотографах, снимки миланского дома были сделаны Джулиусом Шульманом (и Паоло Монти).
———
The Triennale house consisted of an aluminum frame clad in Alply panels, a sandwich of aluminum and foamed polystyrene, and had a pinwheel plan with a rectangular unit in its core that contained a bathroom, utility closet, storage space, as well as air conditioning and heating systems. According to the client, this dwelling was “within the means and taste” of a typical American middle-class family, which is not surprising considering the affordability of aluminum in 1959, what with the post-war supply of the material which continued to exceed the demand. Also, assembled from different types of pre-fabricated panels, the house was movable and enabled the owners to customize and adjust the paneling of the roof and the walls to their liking.
P.S. Circling back to the beginning, the photos of the Triennale house were taken by Julius Shulman (and Paolo Monti).
(photos here and below: ebay.com, ernestbraun.com, eichlernetwork.com, ribapix.com, united-archives.de)
В 1943 г. морской инженер Ричард Джеймс, работая над проблемой защиты корабельных приборов от тряски и вибрации, уронил некий хорошо известный всем предмет. Обратив внимание на его поведение при соприкосновении с полом, он задумался и решил, что при правильных расчетах из этого предмета может получиться неплохая игрушка. Весь следующий год он работал над своим новым проектом, а когда прототип будущей игрушки заинтересовал соседских детей, вместе с супругой зарегистрировал предприятие «James Industries» и начал продавать игрушки по 1 доллару за штуку.
Продажи шли не очень хорошо до тех пор, пока в ноябре 1945 г. руководство одного универмага не разрешило супругам устроить презентацию в отделе игрушек. 400 экземпляров были раскуплены за полтора часа! В 1946 г. это изделие было представлено на американской ярмарке игрушек, в 1960-х гг. добралось до Вьетнама, где использовалось в качестве антенн, а в 2000 г. сделало шаг в вечность, оказавшись в Национальном зале славы игрушек. К настоящему времени было продано более 350 миллионов таких изделий, многие из которых используются в качестве обучающих материалов (вероятно, для демонстрации закона Гука и силы тяжести).
По пятничной традиции предложим вам отгадать, о какой игрушке идет речь?
———
In 1943, naval engineer Richard James was experimenting with ways to protect marine equipment from impacts and vibrations when he dropped one of the common supplies on the floor. Observing the behavior this piece demonstrated upon impact, he gave it a thought and concluded that, with proper calculations, he could make a toy out of it. The next year saw James tweak his future toy. When neighbourhood children expressed genuine interest in the prototype, he set up a company together with his wife and began to sell his toys at $1 a piece.
Sales were unremarkable until one department store in Philadelphia agreed to let the Jameses demonstrate their toy at the toy section in November, 1945. The first 400 copies were sold in 1.5 hours! In 1946, the toy was displayed at the American Toy Fare. In the 1960s, it travelled as far as Vietnam where it was used as makeshift antennae. In 2000, the toy was inducted into the Toy Hall of Fame. To date, over 350 million copies have been produced, some of which have found their way into schools as learning toys (probably demonstrating Hooke’s law and gravity).
Typically for a Friday night, we’re inviting you to guess the toy based on the above details.
22 апреля 60 лет назад состоялось открытие Всемирной выставки в Нью-Йорке, одной из стран-участниц которой был Ливан. Ливанский павильон, спроектированный Ассемом Саламом, Пьером эль-Хури, Мишелем Гармушем, «первым ливанцем, окончившим парижскую Национальную высшую школу декоративных искусств», и Сами эль-Хазеном, не относится к числу известных построек выставки - даже фотографий его в свободном доступе почти не найти. На одной из тех, что опубликованы в сети, запечатлен «Зал культуры», центральное место в котором занимает «Факел культуры», огромная световая скульптура из металла и стекла, символизирующая распространение ливанской культуры по планете и созданная упомянутым Сами эль-Хазеном, которому на тот момент был всего 21 год.
Скульптура приглянулась иранскому шаху, и он решил приобрести ее для столовой своего дворца. После выставки факел отправился на изготовивший его итальянский завод «Arredoluce», где был преобразован в более скромную люстру.
———
April, 22nd marked the 60th anniversary of the opening of the New York World Fair that displayed contributions of various countries, including Lebanon. The Lebanese pavilion was designed by Assem Salam, Pier el-Khoury, Michel Harmouch, "the first Lebanese to graduate from l’Ensad", and Sami el-Khazen and is one of the lesser known buildings. One of the very few publicly available photos of the pavilion shows the Hall of Culture whose centrepiece is a light sculpture of metal and glass, which was called the Torch of Culture and symbolized the spread of the Lebanese culture across the globe. This giant exhibit was desined by the said Sami el-Khazen who was just 21 years old at the time.
The sculpture caught the eye of the Shah of Iran who purchased it for the dining room of his palace. Once the fair was over, the torch was shipped back to Italy’s Arredoluce that had created it in the first place and scaled down to more homely dimensions.
(photos here and below: 1stdibs.com, unemployedmag.com, cyrilzammit.com, bonhams.com, worldsfairphotos.com, nywf64.com, Architectural Digest)
Тиражируя безобидную модернистскую максиму «форма определяется функцией», часто упускают из вида, что одна из функций формы – быть проданной.Это хорошо понимал дизайнер Кен Айзекс. Учась в Кренбрукской академии искусств, американской кузнице модернизма, в начале 1950-х гг., Айзекс бунтовал против сложившихся подходов к организации быта, поощряющих потребление, и работал над моделью, которая бы позволила эффективно использовать пространство и сократить количество вещей. Так появились матричные «системы для жизни», о которых Айзекс написал не одну книгу, в т.ч. руководство по самостоятельному изготовлению мебели. Одной из первых систем, разработанной дизайнером в 1955 г., стало «Суперкресло». Парадоксально, но, собранное из обычных деревянных брусков, это «относительно крупное» кресло «занимает в небольшой комнате меньше места, чем множество более мелких предметов».
Мы вернемся к творчеству этого дизайнера, а пока поместим ниже инструкцию по сборке «Суперкресла», а здесь – полное руководство Айзекса.
———
In exploring the realm of modernism through the “form follows function” ethos, it’s important to recognize that one of the functions of a form is to sell. This was very clear for Ken Isaacs. When he was a student of Cranbrook Academy of Art, one of the driving forces of modernism in the US, in the early 1950s, Isaacs revolted against the consumerist approaches to furnishing interiors of the day and set to develop a solution that would help maximize the use of space and “eliminate clutter”. Thus originated Isaacs’s matrix systems he referred to as “living structures” and published a couple of books on, including a DIY guide on how to build ones. One of the earliest concepts he came up with was the Superchair designed in 1955. Assembled from regular 2x2 boards, this “relatively large unit” was able to eat up “less space in a small room than many smaller pieces”.
While we’re contemplating a series of posts on Isaacs, below is a DIY instruction for the Superchair and here is a complete guide on living structures.
(photos here and above: susansnodgrass.com, walkerart.org, Cranbrook Archives, smow.com)
В пору отпусков впору вспомнить как пишется наречие «впору» историю появления колесиков у чемоданов, тем более что история эта не такая старинная и линейная, как может показаться на первый взгляд. Официально изобретателем чемодана на колесах считается американец Бернард Садоу. В 1970 г., будучи вице-президентом компании «US Luggage», специализирующейся на производстве вместилищ для ручной перевозки вещей, Садоу с семьей отправился отдыхать в Пуэрто-Рико и, сгибаясь под тяжестью нескольких мест багажа в аэропорту, обратил внимание на носильщика, который перевозил чемоданы на тележке.
Вернувшись домой, он немедленно прикрутил к чемодану колесики и прицепил веревку, а, доработав свой прототип, принялся демонстрировать его руководителям ведущих американских магазинов. После многочисленных отказов сеть «Macy’s» нехотя согласилась разместить новое изделие в своих витринах, и через несколько месяцев продажи чемодана взлетели. В том же году Садоу подал заявку на регистрацию своего изобретения, а в 1972 г. получил патент, который вскоре был аннулирован.
———
The start of vacation season has prompted us to explore the history of wheel luggage, which has a few interesting twists and turns. The first one to officially patent a “rolling suitcase” was the American Bernard Sadow, then Vice-President of US Luggage. In 1970, he was on a family trip in Puerto Rico, dragging multiple suitcases, when he saw an airport porter who was effortlessly moving a load of luggage on a trolley.
Upon his return home, he immediately attached a set of castors and a piece of rope to a suitcase and, after making a few improvements, began demonstrating his invention to the management of leading stores in the US none of which agreed to market the new product. It was Macy’s that reluctantly succumbed to Sadow’s insistence and began offering the rolling suitcase to its customers. A few months later, Sadow’s invention became a commercial success. Later the same year, Sadow applied for a patent which was issued in 1972 and soon annulled.
В основе квадратного в плане дома со стороной 13 м лежит модульная сетка с шагом между стойками в 2,4 м, расположенная с небольшим отступом от внешнего контура. При этом стойки не участвуют в перегораживании пространства: они лишь поддерживают деревянную крышу, а единственные перегородки, скрывающие ванную комнату, не привязаны к модульной сетке. Таким образом, личное пространство перетекает в общие зоны и отделено от последних исключительно застекленными «двориками».
Нисидзава вывернул наизнанку не только типичное для «Интернационального стиля» соположение открытых и закрытых пространств: аналогичная инверсия модернистских решений наблюдается у него даже в конструкции опорных стоек. Видя, насколько модульная сетка этого параллелепипеда созвучна проектам Миса ван дер Роэ, мы ожидали, что колонны будут металлическими, а их открытая часть - в поперечном сечении крестообразной. Однако Нисидзава сделал стойки деревянными, а металлические крестовины скрыл за потолком.
———
This 13 by 13 meter box is based on a grid of 2.4 by 2.4 meters, which is slightly offset in relation to the perimeter. The pillars that punctuate the interior do not form any partitions; their only function is to support the roof. With almost no partitions (save for those that close off the bathroom unit and do not align with the placement of the pillars), the interior space is very fluid and the private areas are visually separated from the public ones by the light courts only.
Nishizawa’s departure from the canons of the International Style as seen in the inside-out treatment of the relationship between closed and open spaces affected his structural choices as well. Seeing how similar this modular grid design is to Mies van der Rohe’s steel-and-glass boxes, we actually expected the pillars to be made of steel and have a Greek cross geometry. Nishizawa begs to differ, however; his columns are rectangular and were made of wood sourced from the previous building. Cross-shaped fittings were hidden by the ceiling.
В то же время в 4-м Вятском переулке в Москве, районе, который активно застраивался хрущевками, началось строительство пятиэтажного дома, получившего «небесного цвета фасад, серебристые переплеты больших окон, палевые торцы». Несущие стены возводились из армированного бетона, а панели ненесущих стен состояли из влагостойкого фанерного каркаса, заполненного пенопластом. Снаружи панели были облицованы стекловолокном, а изнутри укрыты фольгой и гипсовыми плитами; инженерные сети тоже были изготовлены из пластмассы и скрыты в стенах. Однако необычными были не только материалы, выдержавшие испытание сильными морозами 1962-1963 гг.: квартиры оснащались панорамными окнами с французскими балконами и мобильными перегородками, благодаря которым «на 33 квадратных метрах можно организовать пять различных планировок»!
P.S. Дом был заселен в 1963 г. и несмотря на сложности с обслуживанием и недостаточной звукоизоляцией в квартирах оставался жилым до 1988 г.; семь лет спустя его снесли.
———
At about the same time, a five-storied block of flats rose in 4th Vyatsky Per., Moscow, amidst newly built khrushchevkas, or low-cost apartment buildings. The house boasted a “sky-blue façade with huge windows in silvery frames and pale-yellow sides”. Its load-bearing walls were made of reinforced concrete while non-bearing ones had plastic panels made of a waterproof plywood frame with styrofoam insulation as well as a plexiglass coating on the outside and aluminum foil and drywall panels on the inside. Water and sewage pipes were also made of plastics and built into the walls. The house’s innovations extended beyond the choice of materials that withstood extreme temperatures of the 1962-1963 winter with flying colors; all units had full-height fenestration with balconettes and open-floor plans! Thanks to its movable partitions, “a 33-square-meter apartment offered five different zoning scenarios”!
P.S. Despite maintenance issues and lack of sound proofing, the house remained in use from 1963 through 1988 and was demolished in 1995.
Вестник постмодернизма,
выпуск №159
В 1992 г. американский архитектор, преподаватель и теоретик архитектуры Джон Хейдук, воспитавший множество выдающихся архитекторов и оставивший после себя бессчетное количество «бумажных» архитектурных проектов и идей, спроектировал две башни, которые должны были стать частью Ботанического сада в галисийском городе Сантьяго-де-Компостеле. Воспитанный в католической семьей, Хейдук задумывал эти триединые башни (одну – монолитную, облицованную гранитом, вторую – прозрачную, с остекленным фасадом, третью – воздушную, образованную силуэтами двух других) как постмодернистскую интерпретацию собора Святого Иакова, важнейшей христианской святыни неподалеку. Правда, как и ряду других задумок Хейдука, этому проекту не суждено было реализоваться, по крайней мере, при жизни архитектора…
———
Sunday Postmodernism,
issue No. 159
In 1992, American architect, educator, and researcher John Hejduk, whose legacy is mostly measured in countless famous students and unbuilt projects and concepts, designed two towers for the Botanical Garden of Santiago de Compostela, the capital of Galicia. Raised as a Catholic, Hejduk conceived his building as a postmodernist interpretation of the Santiago de Compostela Cathedral nearby, an important pilgrimage destination for Christians. Comprising three towers in a triune relationship to each other, a granite-clad one, a transparent one covered in glass, and an inverted one in between the other two made solely of air, this design was doomed to remain merely a design, just like many of Hejduk’s other “paper” projects, at least while the architect was still alive.
Иола Брубек хотела, чтобы дом был одноэтажным и вмещал в себя пять спален, две ванных комнаты, гостиную, столовую, музыкальный салон, детскую, кухню и кладовку. Единственным возможным решением для Торна было поместить одноуровневый объем на мощные и протяженные консоли из стальных двутавров, закрепленных в горной тверди (возможно, благодаря этому проекту сталь станет любимым материалом Торна, а сам архитектор получит прозвище «Железный человек»). При этом заказчики требовали сохранить величественные сосны и каменный выступ, имевший для них сентиментальное значение. Торн возвел свою конструкцию вокруг этих «якорей» так, что часть скалы оказалась в центре гостиной, а, поскольку Брубек всегда писал музыку на стеклянных столешницах, горная порода стала и основанием для стеклянного стола.
Впоследствии Торн дополнил дом автомобильным навесом, который тоже был создан при помощи консолей, зафиксированных в скале и придавленных огромным валуном. Крыша навеса, покрытая брезентом и огороженная парапетом из плексигласа, одновременно служила детской площадкой, за происходящим на которой можно было следить из основного объема благодаря полностью остекленному периметру.
———
Iola Brubeck wanted a single-level building that would comprise five bedrooms, two bathrooms, living room, dining room, music room, playroom, kitchen, and utility room, so Thorne opted for a cantilevered structure that used long and heavy-duty steel beams anchored in the rock (which perhaps made the architect develop a predilection for steel that ultimately earned him the nickname “The Man of Steel”). The Brubecks also wished to preserve the pine trees around and an outcrop of the bed rock that held a sentimental value for them. The architect fulfilled all of the demands exposing the rock inside the living room. Also, as Brubeck used to write his music on glass table-tops, a piece of tempered glass was fashioned to the rock, creating a writing desk.
In a little while, Thorne designed a carport addition to the house that also used steel cantilevers anchored to the rock and a large boulder as a counterbalance. The roof of the carport was covered in canvas and protected with a Plexiglass railing, making it a perfect playground for Brubecks’ children that could be monitored from inside the house thanks to the glassed-in walls.
Раз вы справились с предыдущим вопросом, сможете объяснить, почему гардероб Колани преимущественно состоял из светлых вещей (кстати, его собственного сочинения)?
———
Since you were very quick with the previous puzzle, how about another one? It would be great, if you could try and explain why Colani made it a point to dress in white most of the time (wearing things of his own design, by the way)?
«Биодизайн и его наследие будет направлять и вдохновлять человечество еще многие годы».
Великий «3D-философ» Луиджи Колани, enfant terrible промышленного дизайна, подчинял себе стекло с самого начала своей дизайнерской карьеры, создавая аэродинамические детали для транспортных средств, опередивших время: «Мне непросто взаимодействовать с [автомобильной] индустрией из-за того, что она совершенно не желает идти в ногу со временем. Достаточно посмотреть на то, что делают “General Motors”, “Mercedes”, “Chrysler”, “Porsche”, “BMW”… Все они выпускают автомобили, которые были актуальны вчера, и ни у кого нет представления о том, как должна выглядеть машина завтрашнего дня! Я же уже спроектировал не один такой автомобиль».
———
“Biodesign and its legacy will lead and inspire mankind for many years to come.”
Luigi Colani, a renowned “3D philosopher”, an enfant terrible of industrial design, applied his signature biodynamic principles to glass right from the start of his career when he was designing windshields and other glass parts of numerous aerodynamic vehicles that were clearly ahead of their time.
“It isn’t easy for me to have contact with the industry, because it is so outdated. Look at General Motors, look at Mercedes, look at Chrysler, look at Porsche, look at BMW… They are all building cars from yesterday! Nobody has an idea how the car of tomorrow should look. I’ve built them already.”
(photos here and below: Flickr user Eric G, Action Press/Rex Features, Ingo Wagner/EPA, via Shutterstock, designmuseum.org, designboom.com, colani.com, Waltraud Grubitzsch/DPA, via AP, dezeen.com, cardesignnews.com, Alessandro Digaetano, Colya Zucker via rainbow-lifestyle.com)
У выставки 3 days of design в Копенгагене нет общей площадки — участники показывают кто на что горазд у себя в шоурумах или арендуют под это дело чужие помещения. Гильдия краснодеревщиков гуляла в барочном здании Moltke Mansion, которое принадлежит Гильдии ремесленников, — я пришла на выставку мэтров и подающих надежды молодых мастеров, а попала к началу фуршета.
Шикарное здание, хорошее шампанское и оживленная толпа краснодеревщиков и их гостей не оставляли сомнения в том, что Гильдия, существующая уже 470 лет, процветает. Был также снят вопрос, откуда в маленькой Дании такая прорва небольших локальных брендов, которые вручную работают с деревом и имеют в своем названии слово snedker — в переводе с датского это «столяр».
Сама выставка тоже была необычной — посетители крутили экспонаты по все стороны, переворачивали стулья вверх тормашками и залезали под столешницы, проявляя активный интерес не только к результату, но и к тому, как это сделано. Многие проделывали это, не выпуская бокала из рук.
Дополнительные материалы (в том числе Настины видео) см. в комментариях.
———
The 3 Days of Design exhibition in Copenhagen does not have a dedicated venue which means that its entrants showcase their achievements in their own showrooms or rented locations across the city. The Cabinetmakers’ Guild occupied Moltke Mansion, a Baroque building owned by the Craftsmen’s Guild in Copenhagen since 1930. I arrived there to see a blend of celebrated masters and promising newcomers and found myself gatecrashing a vibrant party that had just started.
Looking at the magnificent building, decent champagne, and an animated crowd of cabinetmakers, I had no doubt that the Guild, which is celebrating its 470th anniversary this year, had been flourishing ever since. I also realized why such a small country as Denmark was swarming with local design brands that produce hand-made wooden furnishings and proudly call themselves “snedker”, which is the Danish for a carpenter.
The exhibition was quite unusual, too. Visitors would grab, twist, and turn the exhibits to get a better look at their designs, they would hold the chairs upside-down and get under the tables to experience both the finished product and all of its joinery that had made it possible. Many would do all that holding on to their wine glasses…
For more visuals, see the comments down below.
Особый интерес в советской керамике представляют изделия, созданные художниками из национальных республик, которые сумели примирить в своих работах эстетику лаконичных форм и традиционные технику, материалы и художественные мотивы. Одним из таких мастеров был малоизвестный ныне грузинский художник Шота Георгиевич Нариманишвили, создавший ряд чернолощеных скульптур, которые были отмечены на международной выставке керамики в Праге в 1962 г.
Год спустя Нариманишвили стал автором статуэтки под названием «Лань», которая попала на страницы сборника статей «Культура жилого интерьера» в качестве примера удачных пластических решений, предлагавшихся художниками-прикладниками для современных им интерьеров. Интерьеров, в которых скульптура получила наконец достаточное пространство для жизни - на горизонтальных стенках современной легкой и воздушной мебели, а не в застенках массивных старинных сервантов.
———
There’s one aspect to Soviet ceramics that merits special attention. We’re referring to region-specific contributions from various Soviet republics that made it such a diverse and dynamic phenomenon thanks to the ability of “local” artists to reconcile their ages-old traditions, techniques, and motifs with a modern demand for purer forms and minimalist aesthetics. The Georgian Shota Narimanishvili was one such ceramicist. Virtually unheard of these days, he produced a number of pieces in black clay that received recognition at an international exhibition in Prague in 1962.
One year later, Narimanishvili created a miniature sculpture called “A Doe”, which was featured in “The Culture of Domestic Interiors”, a collection of articles on interior designs, as an example of ceramic designs whose expressive simplicity of form made them a fitting addition to modern interiors where they could enjoy plenty of display space (e.g. on top of modern cabinets) and be spared being crammed into bulky and imposing furniture of the past.
(photos: goskatalog.ru, tsaritsyno-museum.ru)
Много лет назад автору этих строк с трудом удалось отыскать маленький обеденный стол, площадь столешницы которого увеличивалась бы в два раза. Таких изделий не было ни в огромных мебельных агрегаторах, ни в ИКЕА. Нужный столик продавался практически за бесценок в полуподвальном магазине мебели, а все потому, что искать нужно было не обеденный, а ломберный стол. Поворотно-раскладные игорные столы существовали с 18-го века и в самых разных, порой очень неожиданных, вариациях.
20-й век не был исключением: примером этой типологии из интересующего нас периода является датский ломберный стол, который был спроектирован в середине прошлого века выдающимся дизайнерским дуэтом, обойщиком мебели Эйнером Ларсеном и столяром-краснодеревщиком Акселем Бендером Мадсеном, познакомившимися во время учебы у Коре Клинта и работавшими вместе с 1947 года до смерти Ларсена в 1987 г.
———
Many years ago, yours truly went on a quest to find a small dining table with a tabletop that could extend to twice its original size. We cruised major furniture outlets and IKEA top to bottom, to no avail, and were surprised to find and instantly purchase such a table at an inconspicuous no-name retailer that sold if for a song. Later, we realized that we should have been looking for a games table desk, not a dining one. Fold-over game tables with a swivel top were known since the 18th century and came in a great variety of forms some of which were quite ingenious.
One mid-century example we are featuring today was created by a famous Danish duo, furniture upholsterer Ejner Larsen and cabinetmaker Aksel Bender Madsen who met while studying under Kaare Klint and worked together from 1947 to 1987, the year Larsen passed away.
Вестник постмодернизма № 158
В 2003 г. супружеский союз датчан Гитте Нотлев и Уффе Нортофта стал творческим дуэтом, когда Нортофт решил сделать для себя трехногое кресло: «Мне давно хотелось создать красивый, устойчивый и удобный стул на трех ножках. Либо это был мой протест в отношении расхожего мнения о том, что трехногим стульям недостает устойчивости». В результате на свет появилось странное кресло «Reflect», гибрид кушетки (Гитте - профессиональный психолог) и арочной конструкции (Уффе – инженер).
Однажды, демонстрируя «Reflect» на выставке, супруги расставили десять кресел так, что они образовали круг; в какой-то момент к экспозиции подошла группа из «семи серьезных бизнесменов», которые невозмутимо заняли кресла и устроили совещание, «после чего поблагодарили нас и покинули выставку». Так кресло не только стало прологом к семейному мебельному делу, но и подтолкнуло Гитте заняться изучением мебели с психологической точки зрения и даже начать читать лекции на эту тему.
———
Sunday Postmodernism,
issue No. 158
In 2003, Gitte Nothlev and Uffe Nørtoft, a couple from Denmark, found themselves designing furniture when Nørtoft wished to make a three-legged chair for himself, “I just had an old idea to create a stable and beautiful three-legged chair that was nice to sit in. Or it was a protest against the fact that three-legged chairs are always accused of tipping over”. This gave birth to the Reflect, a strange hybrid of a couch (Gitte is a licensed therapist) and a metal arch (Uffe is an engineer).
Displaying a set of ten Reflects at a fair, the couple placed them in a circle. At one point, a group of “seven real businessmen” sat down on the chairs and held a business meeting. “Then they finished by saying ‘Thank you’ and left the exhibition”. Thus the chair was not only the starting point for a family furniture business but prompted Gitte to explore furniture from a psychological standpoint and even give talks on the subject.
(photos: vadärdenvärd.se, wood-supply.dk, auktionshuset.com, Lottermann Fuentes, ad-magazin.de)
Помимо таких звезд фотографии, как Джулиус Шульман, Бальтазар Кораб или Эзра Столлер, в Америке середины прошлого века работали и другие талантливые фотографы. Одним из них был Эрнест Браун. В 1960 г. Браун запечатлел «Парящую гостиную», фрагмент дома, который нас крайне заинтересовал и подтолкнул к поискам информации о его авторе. Оказалось, что этот проект был в 1959 г. выполнен калифорнийским архитектором Джоном Маттиасом по заказу компании «Alcoa» в качестве очередной демонстрации возможностей строительства из алюминия. Более того, в 1960 г. алюминиевый дом, построенный Маттиасом для упомянутой компании и наполненный «лучшими образчиками американского дизайна», был представлен на Миланской триеннале.
———
Ernest Braun was one of the mid-century photographers working in the US alongside the heavyweights of architectural photography such as Julius Shulman, Balthasar Korab, or Ezra Stoller. In 1960, Braun took a picture titled “The Floating Room” that has piqued our interest and set us on a quest to find the architect behind this house. As it turns out, this 1959 lair was designed by Californian architect John Matthias as a commission from Alcoa that continued to promote the potential of aluminum for the construction industry. What’s more, an Alcoa aluminum house designed by Matthias and filled with “the best designs currently available from the US” was displayed at the 1960 Milan Triennale.
эль-Хазен же после выставки вернулся в родной Бейрут, где стал заниматься дизайном интерьеров. За свою короткую 45-летнюю жизнь эль-Хазен, происходивший из влиятельной семьи ливанских католиков, успел поучиться в Американском институте в Бейруте, парижских Национальной высшей школе декоративных искусств и Школе изящных искусств и даже в Массачусетском технологическом институте, благодаря чему умело сочетал в своих проектах традиции Запада и Востока, в том числе особенности исламского искусства - стиль, который дизайнер определял как «современный восточный».
Вследствие войны между мусульманскими общинами и маронитами, из-за которой архитектору пришлось остаток жизни прожить в Париже, интерьеры, оформленные эль-Хазеном, не сохранились. Более или менее хорошо известно, как выглядели его собственные квартира и студия в бейрутском «Розовом доме», снимки которых в 1974 г. попали на страницы журнала «Architectural Digest», отрекомендовавшего эль-Хазена как «одного из самых изобретательных дизайнеров Ближнего Востока». Обратите внимание на концентрацию икон европейского дизайна в помещениях.
———
Back in Beirut, el-Khazen became an interior designer, and a highly qualified one at that - born into an influential Levantine family of the Maronite rite and educated at the American Institute in Beirut, l’Ensad and École des Beaux-Arts in Paris, and even MIT, el-Khazen was dexterous in fusing together Western and Eastern cultures as well as the traditions of Islamic art.
His early demise at 45 coupled with the Civil War between Muslim and Maronite communities that forced the architect to leave Beirut for Paris in 1975 never to return are the reasons why his legacy is virtually unknown. Luckily, one of his projects, the architect’s own home and studio on the ground floor of the Rose House in Beirut, was featured in a 1974 issue of Architectural Digest that described el-Khazen as "one of the Middle East’s most innovative designers". What’s especially telling in this "contemporary Oriental" interior is the concentration of Western design icons.
«Квадрат – это встревоженный круг» (Мария Бордери, в девичестве Готье)
В 16 лет Андре Бордери открыл для себя творчество Пауля Клее и захотел стать художником, но работать пошел помощником инспектора в почтово-телекоммуникационное ведомство Франции. Cлужа там, он, тем не менее, внял совету иллюстратора-плакатиста Поля Колена и в 1948 г., познакомившись к тому времени с Пьером и Верой Секеями и своей будущей женой Марией Готье, переквалифицировался в художника. За свою творческую карьеру он успел поработать в разных видах искусства, но мы хотим сегодня поделиться с вами его декоративно-прикладными работами из керамики. Функциональные скульптуры Бордери как нельзя лучше характеризуют лирический абстракционизм художника, испытавший влияние Клее: оперируя преимущественно основными геометрическими фигурами – квадратом, кругом и треугольником, - Бордери избегал симметрии, использовал плавные линии и сглаживал углы, делая формы живыми и эмоциональными в их несовершенстве.
———
“A square is a worried circle” (Maria Borderie, nee Gautier)
When he was 16, André Borderie was touched by the works of Paul Klee and wished to become an artist. Years later, however, he found himself working as an assistant inspector at PTT, the French governmental telecommunications agency. Nevertheless, he followed the advice of poster artist Paul Collin and, in 1948, having already become close to Pierre and Véra Szekely and his future wife, quit his job and entered the realm of art. In subsequent years, he would try his hand with several kinds of visual art, ceramics being one of them. Borderie’s functional sculptures are showcases of his interest in lyrical abstraction that drew on Klee’s artworks. Often using basic geometric forms such as squares, triangles, and circles, Borderie lent them gentle and asymmetrical curves, rounded angles, making them intentionally imbalanced and, therefore, highly sensual and alive.
(photos: lafabriquedelesprit.fr, christies.com, askart.com, jousse-entreprise.com, magenxxcentury.com, chastel-marechal.com, alexandreguillemain.com)
Садоу действительно не был первым, кому пришла в голову идея поставить чемодан на колеса. Листая мартовский номер журнала «Popular Science» за 1963 г., мы наткнулись на описание приспособления, которое представляло собой чемодан с выдвижными колесиками. Патент на этот чемодан, имевший к тому же специальные бороздки на корпусе, которые позволяли перевозить несколько чемоданов из этой серии, был выдан группе изобретателей во главе с Альфредом Д’Этторе в 1960 г. Однако и это еще не все!
В 1954 г. или немногим ранее аналогичное устройство было создано хорватским художником польского происхождения Альфредом Джозефом Крупой. Во время войны Крупа перебрался из оккупированной Польши в Югославию, где стал членом антифашистского союза художников и участвовал в ряде важных партизанских операций, а после войны продолжил заниматься живописью и изобретательством, став автором множества приспособлений, которые, к сожалению, не были запатентованы.
Но и это еще не все…
———
It turns out Sadow was not the first to invent a wheeled suitcase. Leafing through the March, 1963 issue of Popular Science, we came across a description of a similar suitcase with retractable castors which was patented by Alfred D’Ettore et al back in 1960. Interestingly, the 1960 invention also had “interlocking ridges” that enabled the stacking of several suitcases for ease of transportation. However, the story goes even further back in history…
In or around 1954, a similar concept was executed by a Croatian artist of Polish descent by the name of Alfred Joseph Krupa. During the war, he moved from occupied Poland to Yugoslavia where he joined an antifascist movement of Croatian artists and was even involved in major guerrilla missions. After the war, he resumed painting and, having an innate passion for engineering, created numerous inventions none of which was ever patented.
To be continued…
(photos here and above: jeffreyrubel.substack.com, patents.google.com, croatiaweek.com)
Не можем молчать
и в начале трудовой недели хотим поделиться мудрым и мотивирующим высказыванием Акилле Кастильони:
«Опыт не только не прибавляет уверенности или безопасности, но и повышает вероятность ошибки. Чем дольше работаешь дизайнером, тем сложнее становится превосходить свои прошлые достижения. Есть ли решение? Каждый раз начинать с нуля, набравшись смирения и терпения».
P.S. Коллега из урбанистического сообщества по неизвестной причине в одночасье потерял всех подписчиков (кошмар любого админа) и в прямом смысле начинает с нуля, смиренно и терпеливо: t.me/zatoryest
———
We simply cannot wait
to share some of the inspiring wisdom of Achille Castiglioni we were lucky to stumble upon just now, at the start of another working week:
"Experience provides neither certainty or security. On the contrary, the chance for error increases. The more time passes, the harder it becomes to design better. The solution? Start from scratch every single time, with humility and patience."
P.S. One of our colleagues we know from a Telegram community of urbanists has experienced an admin nightmare unexpectedly losing all of his subscribers overnight, and is now starting from scratch, with humility and patience: t.me/zatoryest
Что бы сделал архитектор-модернист, если бы к нему обратилась семейная пара, пожелавшая сменить традиционный дачный дом в окружении идиллической природы на современный параллелепипед? Скорее всего, сровнял бы старый дом с землей и возвел на его месте каркасную призму в «Интернациональном стиле» с полностью остекленным периметром.
Когда подобный запрос поступил японскому архитектору Рюэ Нисидзаве, незадолго до этого покинувшему союз с Кадзуё Сэдзима, он сначала рассуждал аналогичным образом. Однако клиенты уточнили требования, объяснив, что вследствие своей уединенности дом должен быть безопасным, а также располагать большими вертикальными площадями для развески масштабных картин дочери. Нисидзава учел пожелания и поменял местами глухие и прозрачные стены, вместо панорамного остекления обшив внешний контур легкими профилированными панелями из стали и устроив три световых колодца внутри постройки, через которые в дом проникал не только свет, но и природный ландшафт.
———
What would a modernist architect do, if he/she were commissioned to replace a traditional weekend house in the wild with a modern prism? He/she would probably demolish the old building and erect an International Style post-and-beam whose glassed-in facade would wholly open to the idyllic surroundings.
Tasked with a similar project, Japanese architect Ryue Nishizawa, who had just walked out of a joint practice with Kazuyo Sejima, set out to deliver something along these lines, but was soon to break his stride when clients explained that, because of its isolation, the house had to feel safe and protected. Also, since their daughter produced large-scale artworks, it had to boast expansive vertical spaces to display those. Nishizawa obeyed and swapped the transparent and solid walls, opting for a closed-down facade of light-weight corrugated steel and letting the outside in through three “light courtyards” inside the house.
(photos here and below: Hiso Suzuki, Erhard Pfeiffer. Source: Detail 02/1999; El Croquis 99/2000; architecturaldigest.com, Shinkenchiku Sha, structuredenvironment.com)
Как известно, во время знаменитого визита Хрущева в США в 1959 г. американская сторона отказала советскому лидеру в посещении «Диснейленда», сославшись на неспособность службы охраны обеспечить его безопасность. Таким образом, шутка о восьмом по величине подводном флоте в мире, заготовленная Уолтом Диснеем для этого случая, не состоялась, как не состоялось и знакомство Хрущева с пластмассовым домом будущего, «Montsanto», экспонировавшимся в то время в «Диснейленде».
Тем не менее, в 1961 г. в Ленинграде появился первый дом из пластмассы на одну семью. Он был построен по проекту архитектора А.П. Щербенока, одного из авторов неоклассицистического здания института «ЛенНИИпроект», и инженера Л.Г. Левинского на Торжковской улице и три года подряд служил лабораторией для изучения возможностей строительства из пластмасс, а после обветшал и был разрушен.
———
It is a well-publicized story that, during his famous 1959 tour across the US, Nikita Khrushchev expressed a strong interest in visiting Disneyland, but was eventually barred from going there for security reasons (allegedly American security officials were unable to guarantee Khrushchev’s safety). The Soviet leader was thus spared a joke about the world’s eighth largest submarine fleet prepared for the occasion by Walt Disney who had intended to give Khrushchev a royal tour. Nor was Krushchev able to experience one of Disneyland’s exhibits, the Montsanto House of the Future which was made of plastic.
Two years later, however, Soviet architect A.P. Shcherbenok, who had previously worked on a neo-classicist building for the LenNIIproekt research institute, and engineer L.G. Levinsky joined forces and designed an experimental plastic house, which was the first of its kind in the USSR. Built in Leningrad in 1961, it was a single-family home that operated as a laboratory to test the construction potential of plastics until 1964, was abandoned, and demolished a few years later.
(photos here and below: ag84, romodin via pastvu.com, back-in-ussr.com, tenchat.ru, spbvedomosti.ru)