Пока стоят жаркие дни, поделимся с вами уличной мебелью, спроектированной замечательным дизайнером-самоучкой Жаном Ройером. Начнем по порядку: на первых фотографиях редкий шезлонг, созданный Ройером для комнаты отдыха в павильоне керамики на Парижской выставке 1937 г. На следующих снимках запечатлен комплект мебели, представленный во время салона изобразительных искусств в дворце Гальера в 1949 г. А завершают этот парад шезлонги, снабженные подобием балдахина и изготовленные Ройером (который, как известно, открыл представительства своей студии в Ливане, Египте и Сирии и считался «официальным» декоратором резиденций ближневосточных правителей) для иранской принцессы Шахназ Пехлеви, старшей дочери последнего иранского шаха, в 1958 г.
———
While we are still enjoying sunshine, we’ve put together a small selection of outdoor furniture created by Jean Royère, a stellar self-taught designer, and will display it chronologically. The first pictures show a rare chaise created for the lounge area of the ceramics pavilion at the 1937 Paris exhibition. Next comes a set of garden furniture presented during the 1949 visual arts exhibition at Musée Galliera. The last items in this selection are armchairs with baldachin-like canopies that Royère, whose design studio had branches in Lebanon, Egypt, in Syria and who was thus an “official” interior designer for the nobility of the Middle East, designed for Princess Shahnaz Pahlavi, the eldest daughter of the last Shah of Iran, in 1958.
(photos: wright20.com, galerieandrehayat.com, belgiumantiques.com, mutualart.com, phillips.com, 1stdibs.com)
«На центральной площади лежали развалины того, что раньше было большим универмагом ― последний опорный пункт немцев после окружения. Фон Паулюса захватили именно на этом месте, здесь же и завершилась осада. На другой стороне улицы находилась отремонтированная гостиница «Интурист», в которой мы должны были остановиться. Нам дали две большие комнаты. Из наших окон были видны груды обломков, битого кирпича, бетона, измельченной штукатурки; среди руин росли странные темные сорняки, которые обычно появляются в разрушенных местах».
———
“In the central square were the remains of what had been a large department store, and here the Germans had made their last stand when they were surrounded. This is where Von-Paulus was captured and where the whole siege crumbled. Across the street was the repaired Intourist Hotel where we were to stay. We were given two large rooms. Our windows looked out on acres of rubble, broken brick and concrete and pulverized plaster, and in the wreckage the strange dark weeds that always seem to grow in destroyed places.”
(photos here, above, and below: International Center of Photography, Magnum Photos, pastvu.com, visualhistory.livejournal.com)
P.S. А два года назад итальянская компания «Brera Eyewear», вдохновившись эскизами Мендини, выпустила серию круглых очков «Alessandro Mendini». Круглых, поскольку очками именно такой формы снабжал героев своих работ итальянский мастер.
———
P.S. Two years ago, Brera Eyewear, an Italian manufacturer of glasses, released a line of sunglasses based on Mendini’s sketches. Dubbed Alessandro Mendini, this collection consists of several round-shaped glasses just like the eyes or glasses of Mendini’s characters.
(photos here and above: zanotta.com, botterweg.com, internimagazine.it, Giliola Chiste via stirpad.com, squassabia.com, wright20.com, martiniarte.it)
В интервью 2018 г. Рива скажет: «Порой мне кажется, что всю свою жизнь я работаю над одним и тем же проектом». Этот проект, в том же году удостоенный золотой медали Миланской триеннале за пожизненный вклад в искусство, завершился 25 июня 2021 г., но темы, которых он коснулся, к счастью, вечны.
———
In a 2018 interview, Riva would say, "Sometimes it seems that I am always working on the same project". The project, which earned Riva the Gold Medal for Lifetime Achievement award of the Milan Triennale the same year, ended on June 25th, 2021, but the themes it addressed will be just as relevant as long as we live.
(photos here and above: Delfino Sisto Legnani via port-magazine.com, Alba Deangelis via wearch.eu, albadeangelis.com, Adam Štěch via tlmagazine.com, abitare.it, pinupmagazine.org, Nicolo Parsenziani, atlasofinteriors.polimi.it, cca.qc.ca, lablog.org.uk, lespressesdureel.com, klatmagazine.com)
Чертежи архитектурных проектов упомянутого вчера Умберто Ривы, иллюстрированные снимками готовых объектов, упоительны. Их можно читать в виде отдельных рассказов, а можно - как роман-реку: основные персонажи в них - нарочитый отказ от прямоугольности, асимметрия, динамичность композиции - те же, а центральное место занимают, конечно, свет и тень. В будущем мы планируем написать еще несколько глав об архитектурном наследии этого выдающегося мастера, а начать знакомство с Ривой-архитектором предлагаем с его первого важного проекта, собственной миланской квартиры, спроектированной в 1966-1967 гг.
Квартира располагается в восьмиэтажном кооперативном доме, проект которого Рива разработал в 1965 г. Заняв место на Олимпе, последнем этаже дома, Рива сначала позаботился об остальных жильцах дома, а после приступил к оформлению своего жилища.
———
If you are looking for fresh perspectives, try delving into the plans of Umberto Riva’s architectural masterpieces. Together with photos of the corresponding buildings, they make for a wonderful read. You can read them as separate short stories or as a roman-fleuve: its main characters - Riva’s signature lack of orthogonality, asymmetries, and spatial dynamism - inhabit most of his works whose leitmotif always lies in the juxtaposition of light and shadows. We’re planning to feature a few examples of Riva’s architectural genius later and would like to start with his first major project, Riva’s own apartment designed in 1966-1967.
The building that houses his apartment is an eight-story block of flats Riva designed for low-income residents in Milan in 1965. As the Creator of this comfortable housing unit, Riva moved into the apartment at its upper floor.
Чтобы удовлетворить потребности семьи в приватности и рассеять свет, Хосаке сделал ячейки сводчатыми (почти как Аалто в выборгской библиотеке) и закрыл их со стороны потолка листами акрила. Благодаря свободной планировке и отсутствию высоких перегородок (второй этаж дома - это своего рода лофт, доступ к которому предусмотрен как в общей зоне, так и в каждой из спален) единый потолок виден из любой части дома, и весь объем наполняется мягким естественным светом, поступающим сверху.
Решение Хосаки эффективно и в климатической плоскости: зимой потолок является буфером, удерживающим теплый воздух, а летом он позволяет удалять излишки тепла.
Однако главным представляется то, что физиологичность освещения способствует возвращению циркадных ритмов хозяев к первобытному состоянию, а это дорогого стоит в условиях нынешних мегаполисов.
———
To ensure the privacy of the dwellers and diffuse natural light coming from above, Hosake came up with a solution that recalls Aalto’s designs of his Viipuri Library - he installed curved panels and covered each of the cells with sheets of acrylic. As the house is based on an open-plan layout with no full-height partitions (the second floor is a loft accessible both from the common area and from each of the bedrooms), the ceiling - in its entirety - is visible from every part of the house and the whole volume is filled with gentle natural light coming from above.
Hosake’s proposal is just as efficient in terms of air conditioning. In winter, the air layer functions as a buffer keeping warm air in and, in summer, excessive heat is quickly forced out of the building.
However, the most remarkable feature of this house is its ability to align the owners’ circadian rhythms with the natural lighting conditions, just like in primeval times - clearly a rarity in present-day cityscapes.
(photos here and above: Koji Fujii and Nacasa & Partners Inc., architectural-review.com, divisare.com, behance.net)
Довольно только передвинуть стул на несколько шагов.
И ты снова и снова смотришь на закатное небо, стоит только захотеть…
Антуан де Сент-Экзюпери
———
But on your tiny planet, my little prince, all you need do is move your chair a few steps. You can see the day end and the twilight falling whenever you like...
Antoine de Saint-Exupéry
Унаследовав черты многих сооружений наставника Вогенски (колонны «pilotis», панорамное остекление общих пространств, свободная планировка, терраса на крыше, béton brut), этот дом в то же время является крайне самобытным: прямолинейность бетонной оболочки, за которую отвечал архитектор-модернист Вогенски, уравновешивается органическими работами скульптора-модерниста Пан, которые намеренно помещены как внутри дома, так и за его пределами. К слову, жена Вогенски поучаствовала не только скульптурами: он наполнила дом деталями, создав перила для лестницы и ручку для двери в котельную, выкрасив трубы в котельной и превратив водогрей в произведение искусства, и в целом добавив дому извилистых линий («Шар – мое запасное тело. Все кривые линии в доме – моих рук дело»).
———
Showcasing many of Le Corbusier’s signature elements such as the use of pilotis, full-height ribbon windows in public areas, free plan, roof terrace, and béton brut, the house is at the same time highly original as it represents a fusion of the rectilinearity of Wogenscky’s modernist architecture and organic forms of Pan’s modernist sculptures, which are intentionally placed both inside and outside the house. Marta Pan’s contributions were not limited to her artworks; she took care of multiple smaller items such as creating a sculptural railing for the staircase and a door handle for the boiler room (she also painted the boiler and all of the piping into a work of art) and being in charge of all the curvilinearity in the house (“The sphere is my spare body. Everywhere there are curves in the house, that's me”).
Раз уж мы упомянули линейку мебели «Maxima», автором которой был Макс Клендиннинг, то посвятим этой коллекции еще 2048 знаков. В 1965 г. Клендиннинг придумал несколько предметов, собиравшихся из вставлявшихся друг в друга фанерных заготовок, которые отличались скругленными углами и причудливыми выступами и уступами. Прототипы будущих стульев, табуретов и столиков дизайнер изготавливал в семейной мебельной мастерской в родном Белфасте, а после транспортировал в Лондон в своем чемодане. Компания «Race Furniture», основанная знаменитым Эрнестом Рейсом, заинтересовалась разработками Клендиннинга (в частностью, возможностью компактно упаковывать мебель в коробки и доставлять покупателю в разобранном виде) и производила эту линейку в 1966-1970 гг.
Клендиннинг вспоминал, что вдохновением для этой коллекции послужили, в частности, фарфоровые сервизы немецкой фирмы «Thomas», предметы которых аккуратно вставлялись друг в друга.Внимание, традиционный пятничный вопрос: а что подсказало дизайнеру форму деталей?
———
Having mentioned Max Clendinning’s Maxima furniture, we’ve decided to write another 2048 characters about it. In 1965, Clendinning designed a few models that were built of slot-together ply panels with rounded edges and cut-out shapes. The artist would make prototypes of future chairs, stools, and tables at his family workshop in Belfast and fly them back to London in suitcases. Clendinning’s designs caught the eye of Race Furniture, Ernest Race’s famous enterprise, that particularly liked his concept of transporting furniture as flat packs and were available from Race in 1966-1970.
Clendinning recalled that these pieces had been inspired by Thomas stacking chinaware from Germany.As a traditional Friday question, can you guess what the shapes of these items were inspired by?
(photos: sadiecoles.com, Katie Morrison, Anna Huix, archive.curbed.com, Michael Boys, ribapix.com, thedesignedit.com, daniellaondesign.com, collections.vam.ac.uk, londondesignfestival.com, widewalls.ch, Nick Cash, abelsloane1934.com)
В основном Мергентайм известна скатертями, салфетками и полотенцами, красочные рисунки для которых она начала создавать в 1934 г. Помимо радикальной работы с цветом и композицией (см. скатерть «Млечный путь»), текстильные работы Мергентайм отличаются остроумным содержанием. Ее скатерти могли задавать тон собранию и даже становиться собеседниками, подсказывая темы для разговора: см., например, скатерть под названием «Пища для ума», испещренную политическими лозунгами и способную, по шутливому замечанию автора, «внести разлад в семью, поссорить старых друзей и посеять хаос», или скатерть-викторину на тему еды, к которой прилагалась брошюра с ответами. Выступая перед студентами в 1940 г., Мергентайм сказала: «Все скатерти казались мне скучными, и я решила, что людям нужны смелые и дерзкие цвета».
———
Mergentime is mostly renowned for her colorful tablecloths, napkins, and towels, something she decided to focus on in 1934. Apart from the radical use of colors and compositions (e.g. as seen in the Milky Way tablecloth here), Mergentime’s textile designs are rich with highly original content. Her tablecloths could set the tone for dinner parties and spark discussions thanks to their patterns. Take a look at the Food for Thought piece, which is covered with political slogans and could, according to Mergentime’s joking statement, “separate families, sever old friendships, and create general havoc”, or her Food Quiz tablecloth sold with a booklet that had all the answers. In her 1940 address to art students at Skidmore College, Mergentime said, “I thought all tablecloths a bore. What people needed, I decided, was bold, dashing color.”
В качестве иллюстрации к этим тезисам публикуем фотографии оттоманки, спроектированной Кислером в 1933-1935 гг. для квартиры Маргариты Мергентайм, известного американского дизайнера текстиля. Понимая, что дневной отдых современного ему американца может предполагать самые разные действия, Кислер наделил свою «машину для отдыха» множеством отсеков для хранения, светильником и даже столиком для чтения, письма, рисования и приема пищи.
———
To illustrate these principles, here is a daybed Kiesler designed in 1933-1935 for Marguerita Mergentime, a renowned American textile designer. Kiesler realized that a daybed in the 1930s was more than a bed and created “a machine for resting in” that had multiple storage compartments, a lamp, and a swing-out tray to read, write, paint, and eat.
(photos here and above: Gjon Mili via allposters.com, thehumblefabulist.com, cooperhewitt.org)
В январе 1945 г., еще до выхода книги, журнал «LIFE» изготовил такую стенку, установил ее в домике в Нью-Джерси и опубликовал подробную статью о преимуществах этой системы и вариантах ее использования в жилом доме. А Нельсон продолжал разрабатывать системы хранения на протяжении двух десятков лет.
———
In January, 1945, prior to the publication of the book, the LIFE magazine had such a Storagewall produced and installed at a single-family home in New Jersey and published a detailed account of the advantages of this invention and use case scenarios. For Nelson, this was just a starting point in his two-decade long experience with designing storage systems.
(photos here and above: georgenelsonfoundation.org, hermanmiller.com, Herbert Gehr, Walter Sanders via curbed.com, wordsinspace.net, shewasabird.blogspot.com)
Эпилог
В 2017 г. в Чикаго состоялась вторая архитектурная биеннале, в рамках которой 16 молодых архитекторов представили свои интерпретации здания чикагской газеты. На основе их эскизов были изготовлены макеты, экспонировавшиеся вместе с башней Лооса, которая, кажется, не утратила актуальности. Ждем новых предложений…
———
P.S. What’s next?
In 2017, Chicago hosted its second architectural biennial that invited 16 young architects to present their tributes to the Chicago Tribune competition. Models based on their sketches were then displayed alongside Adolf Loos’ Doric column that did not look entirely out of place. Let’s wait and see what the future holds for us…
(photos here and above: Steve Hall, artic.edu, Frank Gehry, theguardian.com, Sam Jacob Studio, Johnston Marklee, Chicago Architecture, Library of Congress/Kéré Architecture, are.na, artforum.com)
Газетные колонны. Вторая серия
В очередном воскресном выпуске «Вестника постмодернизма» продолжим начатый вчера разговор о проектах здания для газеты «The Chicago Tribune». В 1980 г. любимый нами чикагец Стэнли Тайгерман, за два года до этого отправивший модернизм ко дну, и великолепная «Чикагская семерка» (архитекторов, а не организаторов беспорядков в 1968 г.) предложили архитектурному сообществу «дослать» по одному перспективному чертежу, проиллюстрировав свое видение этого здания в очередной рубежный период для мировой архитектуры.
На призыв Тайгермана отозвались десятки архитекторов, среди которых были именитые постмодернисты. Предложенные концепции были впоследствии выставлены на всеобщее обозрение 31 мая 1980 г. и опубликованы в книге Тайгермана «Chicago Tribune Tower Competition and Late Entries».
———
Newspaper Columns. Part 2
Today’s installment of Sunday Postmodernism will continue our yesterday’s talk on the Chicago Tribune competition of 1922. In 1980, our beloved Stanley Tigerman, Chicago-born and bred, who had successfully torpedoed modernism two years earlier, joined forces with the Chicago Seven (the architects, not the 1968 rioters) and invited architects from all over the globe to submit “late entries” illustrating their takes on this landmark building in what was another watershed in the history of architecture.
Dozens of architects, including major figures of postmodernism, submitted single perspective drawings that were later included in an exhibition that opened on May 31st, 1980, and published in Tigerman’s “Chicago Tribune Tower Competition and Late Entries”.
Сам Могенсен называл этот дом, в котором он прожил до своей смерти в 1972 г., лабораторией: здесь дизайнером были придуманы многие легендарные предметы мебели, которые активно тестировались его семьей прежде чем появиться в продаже. Такими предметами были, например, знаменитый диван №2213, который Могенсен изначально спроектировал для гостиной, или «Испанское кресло», созданное в 1959 г.
Дом и сам часто трансформировался: Могенсен постоянно (зачастую пока дети были в школе) адаптировал его под меняющиеся потребности и в полном согласии со своими убеждениями: «Я стремлюсь создавать вещи, которые будут служить человеку, а не принуждать его подстраиваться под себя».
———
Mogensen lived in this house until his death in 1972 and usually referred to his home as a laboratory. Many of Mogensen’s iconic pieces of furniture were designed and tested by his family members in this house before they became commercially available. These include Mogensen’s famous 2213 sofa, which the designer initially created for his living room, and the iconic Spanish Chair he designed in 1959.
The house was also a work in progress; Mogensen would constantly (sometimes when his children were at school) adapt the interior to his changing needs, staying faithful to his goal of creating "things that will serve man…instead of, by the force of the devil, adapt man to the things".
«Мы могли увидеть из окон нашей комнаты, как из-за большой груды обломков появлялась девушка, поправляя прическу. Опрятно и чисто одетая, она пробиралась через сорняки, направляясь на работу. Мы не могли себе представить, как им это удавалось. Как они, живя под землей, умели сохранять чистоту, гордость и женственность. Женщины выходили из своих укрытий и шли на рынок. На голове белая косынка, в руке ― корзинка для продуктов. Все это было странной и героической пародией на современную жизнь».
———
“We would watch out of the windows of our room, and from behind a slightly larger pile of rubble would suddenly appear a girl, going to work in the morning, putting the last little touches to her hair with a comb. She would be dressed neatly, in clean clothes, and she would swing out through the weeds on her way to work. How they could do it we have no idea. How they could live underground and still keep clean, and proud, and feminine. Housewives came out of other holes and went away to market, their heads covered with white headcloths, and market baskets on their arms. It was a strange and heroic travesty on modern living.”
———
Ниже см. описание некоторых снимков, использованных в сегодняшней заметке.
———
For your convenience, we’re also including descriptions of some of the above pictures down below.
1. Джон Стейнбек и Роберт Капа в Москве (John Steinbeck and Robert Capa in Moscow)
2. Обложка журнала «Illustrated» со статьей Джона Стейнбека (the title page of the May 1948 issue of the Illustrated magazine)
9. Фонтан «Бармалей» («Детский хоровод», «Крокодил», «Дети», «Дети и крокодил», «Танцующие дети») на Привокзальной площади Сталинграда (Barmaley Fountain aka Dancing Children Fountain, or Children and the Crocodile Fountain in Stalingrad’s Privokzalnaya Ploshchad)
11. Памятник летчику Герою Советского Союза Виктору Хользунову (The Monument to Fighter Pilot Victor Kholzunov, Hero of the Soviet Union)
12. Стенд плакатов у вокзала Сталинграда (A Display of Posters next to Stalingrad Railway Station)
Предлагаем вам еще один пост, который продолжает серию материалов об СССР в объективе американских и европейских фотографов, подготовленную вместе с нашими коллегами из проекта «В ЛЕСАХ».
«Русский дневник» Роберта Капы
В 1947 году военный фотокорреспондент Роберт Капа вместе с известным американским писателем Джоном Стейнбеком посетил Москву, Сталинград, Украину и Грузию. В следующем году по материалам путешествия вышла книга Стейнбека «Русский дневник», иллюстрированная снимками Капы (кстати, среди них есть много цветных кадров). Авторов интересовало, в первую очередь, послевоенное восстановление СССР в его бытовом измерении, детали жизни простых людей.
Характерна заключительная фраза дневника — своего рода дисклеймер, необходимый в эпоху Холодной войны:
«Мы не делаем никаких выводов, кроме того, что русские люди такие же, как и все другие люди на земле. Безусловно, найдутся среди них плохие, но хороших намного больше».
———
Please check out another installment in the series of posts we are co-authoring with our colleagues at vlesah about the Soviet Union as photographed by American and European visitors.
“A Russian Journal” by Robert Capa
In 1947, Robert Capa, a renowned war photographer, accompanied American writer John Steinbeck on his trip to the Soviet Union. The duo visited Moscow, Stalingrad, Ukraine, and Georgia and, the next year, Steinbeck published an account of their travels as “A Russian Journal”, a non-fiction book with black-and-white and color photographs by Capa. In this book, the authors explored, above all, the post-war reconstruction of the Soviet Union with emphasis on the mundane, the scenes of ordinary people’s lives.
The journal ends with a disclaimer-like sentence emblematic of the Cold War as follows:
“We have no conclusions to draw, except that Russian people are like all other people in the world. Some bad ones there are surely, but by far the greater number are very good.”
От Мунари до Мендини
Временно завершаем дни Италии на канале постмодернистским аккордом от Алессандро Мендини (сегодня же воскресенье, а значит, в эфире вновь «Вестник постмодернизма»). Этот выдающийся итальянец оставил след в самых разных сферах деятельности: в частности, в 1980-х гг. он создал несколько моделей солнцезащитных (хотя именно в этом случае хочется сказать «солнечных») очков для объединения «Alchimia», среди которых была металлическая модель с прорезями, отсылающая к работе еще одного великого мультиинструменталиста, Бруно Мунари. Мы имеем в виду «очки за 5 лир» из картона, предложенные Мунари в 1953 г. (см. последние фото).
———
From Munari to Mendini
We’re temporarily closing this series of Days of Italy with a postmodernist chord by Alessandro Mendini (it’s the end of the week today, hence it’s time for another installment of Sunday Postmodernism). Mendini was yet another polymath whose interests embraced multiple areas. In the 1980s, he designed a handful of sunglasses for Alchimia, including metallic ones with slits that recall cardboard "five-lira sunglasses" designed by Bruno Munari, another Italian multi-instrumentalist, in 1953 (pictured in the last photos here).
Квартира общей площадью около 100 м. кв. состоит из просторной общей зоны, трех небольших спален, кабинета и ванной комнаты. Примечательно, что архитектор разграничил пространство при помощи встроенных предметов мебели и перегородок, не доходящих до потолка. Даже ванная комната представляет собой отдельный блок, над которым парит потолок основного объема (помните, мы недавно видели похожее решение у одного японского постмодерниста?), а привычные границы между помещениями разрушаются при помощи форм, фактур и разноцветья поверхностей (в том числе над головой).
Отдельного упоминания заслуживает, конечно, поэзия естественного освещения квартиры за счет множества оконных проемов и зенитных фонарей разных форм. Среди них выделяется уже знакомый нам застекленный клинышек окна гостиной, фирменная форма которого, напоминающая нам союз треугольника и круга с плаката Лисицкого, будет повторяться во многих других работах Ривы.
———
The apartment has a floor space of ca. 100 square meters and comprises a spacious studio, three smaller bedrooms, a study, and a bathroom. If you look at the illustrations, you will find that Riva delineated the space with built-in furnishings and a number of partitions that do not reach the ceiling. Even the bathroom is a separate unit within the main volume and the ceiling rests on load-bearing walls only and can be experienced in its entirety (we’ve witnessed a similar, albeit postmodernist, design here). The conventional boundaries between functional zones are further deconstructed with contrasting shapes, materials, and bands of color on the walls and the ceiling.
Riva’s poetic use of natural illumination is a sight to behold, what with all the skylights and openings in the walls. There is a signature wedge-like window in the living room whose shape we’ve already seen in Riva’s other projects. A hybrid of a triangle and a circle, the likes of which you may recall from El Lissitzky’s famous poster, this shape will be a recurrent motif for the remainder of the architect’s life.
Тихая квадратная комната, расположение всех предметов в которой обнаруживает стремление к исключительной гармонии и раскрывает тайну глубокого соответствия между видимыми очертаниями и сущностью обитающей здесь души, окружившей себя ими и любящей их. Кажется, что все кругом приведено в порядок руками мечтательной Грации. Весь вид комнаты вызывает представление о тихой, сосредоточенной жизни.
Два больших окна открываются в расположенный ниже сад, в одном из них, на ясном просторе неба, вырисовывается возвышенность Сан-Миниато, его сияющая базилика, монастырь и церковь Кронаки "La Bella Villanella" - самый чистый сосуд францисканской простоты.
Одна дверь - во внутреннее помещение, другая - к выходу. Время - за полдень. В оба окна врывается свет, дыхание и звучность апреля.
Габриэле Д'Аннунцио. Джоконда
———
A quiet, foursquare room, in which the arrangement of everything indicates a search after a singular harmony, revealing the secret of a profound correspondence between the visible lines and the quality of the inhabiting mind that has chosen and loved them. All around seems to have been set in order by the hands of one of the thoughtful Graces. The aspect of the place evokes the image of a gentle and secluded life.
Two large windows are open on the garden beneath; through one of them can be seen, rising against the placid fields of the sky, the little hill of San Miniato, and its bright Basilica, and the convent, and the church of the Cronaca, "la Bella Villanella," the purest vessel of Franciscan simplicity.
There is a door opening into an inner room, another leading out. It is the afternoon. Through both windows enter the light, breath, and melody of April.
Gabriele d’Annunzio. Gioconda
Человек, желающий жить в центре мегаполиса, в первую очередь сталкивается с экономическими ограничениями в виде стоимости квадратного метра и, лишь преодолев их, осознает неизмеримо большую ценность дневного света и неба над головой. С вами вновь воскресный «Вестник постмодернизма», и мы продолжаем изучать современную японскую архитектуру.
Когда в 2011 г. семья с двумя детьми заказала у Такеши Хосаки проект двухэтажного дома в Иокогаме на участке площадью 115 м2, находящемся ниже уровня улицы и окруженном плотной многоэтажной застройкой, архитектор понял, что наполнить дом естественным светом можно будет только при помощи крыши - осталось только понять, как это сделать. После многократных экспериментов с разными макетами он разбил площадь дома на ячейки размером около 1500 мм x 1600 мм и устроить в каждой ячейке зенитный фонарь.
———
People who would like to live in a fast-paced environment of a metropolis tend to busy themselves with price per square meter considerations and, only once these are no longer a problem do they realize the value of daylight and the ability to see the sky above. In today’s installment of Sunday Postmodernism, we are continuing to explore modern Japanese architecture with a 2011 house (aka the Daylight House) built for a family of four in Yokohama.
Takeshi Hosake, the architect, was presented with a difficult problem: the site measuring ca. 115 m2 was located below the street level in a densely packed area with a few multi-story office buildings close by. The only way to let natural light in was to use the roof. After experimenting with a few models, Hosake decided to base the structure of the building on a grid (ca. 1,500 mm x 1,600 mm) and create a skylight in each of the cells.
Обратите внимание на практически полное отсутствие в доме перегородок: общее пространство перетекает в личное, а рабочее сливается с жилым. Как и в вилле Савой или, например, стеклянном доме Джонсона, расчерчивать пространство на зоны в основном помогает меблировка. При этом границы между ландшафтом и интерьером тоже в высшей степени размыты. Исключение составляет, пожалуй, спальня, которая впускает внешний мир лишь сквозь «бойницы», устроенные непосредственно над кроватью, на уровне глаз стоящего человека и – как впоследствии выяснилось – на уровне морды собаки супругов.
Будучи открытым миру, этот дом в то же время позволял хозяевам чувствовать себя в безопасности, жить и творить в уюте и комфорте, то есть полностью соответствовал правилу трех «ще» принципам Вогенски, убежденного в том, что «всякий дом должен быть убежищем, жилищем и святилищем».
———
Note the almost complete lack of partitions; the space inside is an exercise in fluidity as it consists of a series of seamless transitions from public to private and from work-related areas to residential ones. Like in Le Corbusier’s Villa Savoye or Philip Johnson’s Glass House, the furnishings are responsible for most of the spatial and functional delineations. The boundaries between the inside and the outside are almost completely blurred, too. The couple’s bedroom seems to be the only exception - its only connections with the exterior are through castle-like openings that correspond to the field of vision from the bed, the eye level of a person standing, and the viewing height of the couple’s dog - the latter was not expected at the time of construction.
Open to the outside, the house also provided security and privacy while enabling its owners to live and create in comfort and peace and was thus a testament to Wogenscky’s firm belief that "every house should be a shelter, a dwelling and a temple”.
12 июня исполняется сто лет со дня рождения Марты Пан, венгерско-французского скульптора, и мы решили отметить это событие виртуальной прогулкой по дому в Сен-Реми-ле-Шеврез, в котором она жила и работала вместе со своим мужем, архитектором Андре Вогенски, соратником Ле Корбюзье и руководителем бюро последнего. Собственно, этот дом интересен тем, что он стал первым самостоятельным архитектурным проектом Вогенски, а также тем, что он является воплощением союза Пан и Вогенски, Скульптуры и Архитектуры. Особенно примечательно в этой связи то, что спроектирован он был в 1952 г., год свадьбы будущих хозяев, и использовался ими в качестве основного жилища до самой смерти.
———
June 12th marks 100 years since the birth of Marta Pan, a prominent Hungarian-French sculptor, and we’ve decided to celebrate it with a virtual tour around the house in Saint-Rémy-lès-Chevreuse, France, she lived and worked in together with her husband, architect André Wogenscky who was also a partner of Le Corbusier responsible for managing Le Corbusier’s studio. This house was Wogenscky’s first independent project and is more than just a dwelling – designed in 1952, the year Wogenscky and Pan got married, and remaining the couple’s primary lair for the remainder of their lives, the house embodies the union of Pan and Wogenscky or, better yet, the union of Sculpture and Architecture.
(photos here and below: Olivier Wogenscky, Audrey Aulus, Archives wsr, Fondation Marta Pan-André Wogenscky, journals.openedition.org, chiaracolombini.com, Balthazar Korab, Jean Lattes. Source: Das Werk 43/1956, ofhouses.com, Galerie Mitterrand, awarewomenartists.com, Philippe Jarrigeon, admagazine.fr, studioliaigre.com)
Однако не только столовым текстилем Мергентайм заставляла людей задуматься – получив в 1939 г. неожиданное и невероятно лестное для себя приглашение поучаствовать в международной выставке «Голден-гейт» в Сан-Франциско наряду с такими великими художниками, как Дункан Грант, Бен Николсон и Пола Стаут, она создала трехметровую шпалеру «Americana», на которую разными шрифтами было нанесено 360 слов, понятий и имен, прочно ассоциирующихся с США. Высказывание Мергентайм вызвало такой интерес у посетителей, что из-за столпотворения вокруг ему пришлось выделить целую стену.
P.S. Несколько месяцев спустя у художницы диагностировали лейкемию, и в 1941 г. она умерла, наказав нам незадолго до этого «действовать решительно, вызывающе, создавать новые символы, не боясь самовыражаться и быть собой» и подкрепив этот наказ своим собственным примером.
———
However, it was not only her collection of tablecloth designs that provided food for thought. In 1939, Mergentime accepted an unexpected and flattering invitation to take part in the Golden Gate International Exhibition in San Francisco alongside the likes of Duncan Grant, Ben Nicholson, and Pola Stout and created Americana, a three-meter long hanging that listed 360 genuinely American words, names, and slogans. The hanging was so eye-catching that it had to be placed on a wall of its own to reduce congestion.
P.S. A few months later Mergentime was diagnosed with leukemia and, in 1941, she died at the age of 47 having left a motivating message not long before that basically summed up her modus operandi, “You can be daring, provocative, and pioneer with new symbols... Don’t be afraid to express your personality, be yourself.”
(photos here and above: artbook.com, cooperhewitt.org, Mergentime Family Archives, modernmag.com, margueritamergentime.com, designobserver.com, nypost.com, daniellaondesign.com, eyeondesign.aiga.org, madeleine-morley.com)
Упомянутая вчера Маргарита Мергентайм была дизайнером-самоучкой, очень востребованным в США 1930-х гг. Она сотрудничала с Дональдом Дески и Расселом Райтом, ее графические работы публиковались в крупных изданиях, а изделия продавались в больших универмагах по всей стране. Однако вклад художницы в американский модернизм был незаслуженно забыт, и лишь в наши дни ее имя вновь появилось в печати, а работы стали частью важнейших музейных коллекций благодаря усилиям внучки Мергентайм и двум ее единомышленницам, которые задались целью изучить короткий, но чрезвычайно насыщенный творческий путь художницы и в 2017 г. опубликовали книгу о ней. Более того, некоторые сохранившиеся работы Мергентайм были вновь запущены в производство.
———
Marguerita Mergentime mentioned in our post yesterday was an important name in the American design community of the 1930s. A self-taught graphic designer, she worked with Donald Deskey and Russel Wright, her graphic works were featured in major magazines, and her textile designs were sold at large department stores all over the country. Mergentime’s contributions to American modernism were soon forgotten and it was only recently that her name was brought to the fore again and her creations were acquired by important American museums, all thanks to Mergentime’s granddaughter and two of her colleagues who had decided to explore Mergentime’s short but illustrious career and published a book about the artist in 2017 and resumed the production of some of Mergentime’s rescued designs.
Знакомство с Фредериком Кислером, австро-американским визионером, состоявшимся как сценограф, скульптор, художник, архитектор, дизайнер и поэт, начнем, пожалуй, с его интерпретации модернистской максимы. В 1949 г., говоря о своем проекте «Бесконечного дома», о котором мы уже не один год собираемся написать, Кислер сказал: «Форма определяется не функцией. Она определяется видением, а видение - реальностью».
В своей программной статье о корреализме (науке, изучающей «динамику взаимодействия человека с естественной и технологической средой») Кислер писал о том, что функция зависит не только от естественной среды, но и от меняющейся искусственной. «Если бы в основе функционального дизайна лежал статус-кво человека, то он был бы обречен на стагнацию, поскольку отражал бы лишь исходные потребности человека».
———
Our first mention of Frederick Kiesler, a prominent Austrian-American visionary who contributed to scenography, sculpture, painting, architecture, design, and poetry, in this channel will feature Kiesler’s take on the classic modernist maxim. Commenting upon his Endless House design (which we’ve been meaning to write about for over two years now), Kiesler said, “Form does not follow function. Form follows vision, vision follows reality”.
In his seminal article on “correalism” (a theory he created to study “the dynamics of continual interaction between man and his natural and technological environments”), Kiesler postulates that function depends not only on natural environment, but also on artificial environment. “If functional design depended on the status quo of man, it could never develop. It would take care only of man’s traditional aspects.”
В день 115-летия со дня рождения Джорджа Нельсона обратимся к одному его изобретению, которое произвело революцию в организации быта и привлекло внимание Дирка Яна Ди При, основателя компании «Herman Miller», вынужденного срочно искать нового директора по вопросам дизайна в связи с внезапной кончиной Гилберта Роде (спойлер: Нельсон вскоре был взят на эту должность и проработал в компании более 25 лет).
Речь идет о системе хранения «Storagewall», идея создания которой возникла в процессе работы над книгой «Дом будущего»: издатель требовал от Нельсона закончить раздел о способах хранения вещей (а вещей у среднестатистического американца становилось все больше и больше), и Нельсон, неспособный придумать что-либо еще, озадачил себя и своего соавтора Генри Райта вопросом: «А что находится внутри стен?» Так дизайнерам пришла в голову мысль использовать для хранения пространство между стен.
———
To celebrate another birthday of George Nelson, who was born on this day 115 years ago, let’s take a look at one of his inventions that revolutionized furniture industry and caught the eye of D.J. De Pree, the founder of Herman Miller who had to find a new design director to replace Gilbert Rohde (spoiler alert: Nelson did get Rohde’s job and worked with Herman Miller for over 25 years).
We are referring to the Storagewall, a storage system that was conceived by Nelson and Henry Wright when the two of them were working on the book Tomorrow’s House and were being pushed by the publisher to complete the Organized Storage chapter. Having run out of ideas, Nelson posed the question, “What’s inside the wall?” Shortly thereafter, the designers found a way to put the space between walls to good use. The idea was especially fitting as the average American’s spending patterns of the time meant having to expand storage space.
Многие из присланных примеров «бумажной архитектуры» представляли собой переработанные проекты 1922 года. Как вам, например, согнувшийся под тяжестью лет и карандашом Фреда Кёттера небоскреб Гропиуса, инвазированный хай-теком проект Сааринена (работы Чарльза Мура, кстати), или воплощенный замысел Рэймонда Худа, получивший надстройку от Хельмута Яна?
Были среди этих фантазийных проектов и новые решения: Фрэнк Гери предложил увенчать башню гигантским орлом-каруселью, а Тадао Андо представил упрощенную до неприличия призму.
Размышляя о конкурсе 1922 г. и выставке Тайгермана, историк архитектуры Винсент Скалли сказал: «Первый конкурс убедил всех в величии нашего настоящего. Второй же заставляет задуматься о том, что раньше было лучше».
———
Many of these examples of newspaper architecture represented reinventions of the 1922 designs such as Fred Koetter’s hunchback version of Gropius and Meyer’s tower, Charles Moore’s high-tech intrusion on Saarinen’s runner-up, or Helmut Jahn’s doubled-up take on the built skyscraper by Raymond Hood.
There were also radical departures from the original entries such as Frank Henry’s tower with a fairground ride in the form of a giant eagle on top or Tadao Ando’s showcase minimalism taken to the max.
Reflecting on the differences between the original 1922 competition and the 1980 one, American historian Vincent Scully wrote, “The old one made everyone realize that their present was great. The present one suggests that our past was better."
В доме Могенсена мирно соседствуют такие традиционные для местной загородной архитектуры особенности, как двускатная крыша и подчеркнуто горизонтальный характер, одноэтажность и простота основного объема, и интернационально-модернистские решения, выражающиеся в панорамном остеклении общих зон (при узком ленточном остеклении зон служебных), относительно свободной планировке, органичном использовании природных материалов (кирпича и сосны Дугласа) и, конечно, взаимопроникновении архитектуры и ландшафта - обратите внимание на пол веранды!
———
Mogensen’s house is a place where the traditional features of a Danish cottage such as a pitched roof and an accentuated horizontality and simplicity of its one-storey volume meet and exist side-by-side with the staples of international modernism, including floor-to-ceiling fenestration in common areas (with strip windows reserved for the service areas), a relatively open floor plan, use of natural materials such as bricks and Oregon pine, as well as an indoor-outdoor flow between the exterior and interior - just look at the brick flooring of the terrace!
(photos here and above: vildmedhuse.dk, Børge Mogensens Tegnestue, stylepark.com, gessato.com, frederica.com, estliving.com, bukowskis.com)
Как и обещали на этой неделе, приглашаем вас в район на севере Копенгагена, который принято называть «Болотом зодчих» из-за высокой концентрации собственных домов знаменитых датских архитекторов, таких как Йорн Утзон, Ханс Вегнер и Бёрге Могенсен, дом которого, построенный им в 1958 г. в соавторстве с Арне Карлсеном и Эрлингом Цойтеном Нильсеном, мы сегодня посетим.
Дом Могенсена, которого в Дании считают «народным дизайнером», представляет собой непритязательную одноэтажную постройку с двускатной крышей и подвальным помещением, в котором находился кабинет дизайнера. Там Могенсен проводил большую часть времени, окутанный сигарным дымом и мягкими звуками джаза.
———
As promised earlier this week, we’re travelling to an area in the north of Copenhagen, which is known as the "architects’ swamp" because it was home to prominent Danish architects such as Jørn Utzon, Hans Wegner, and Børge Mogensen. It is the latter’s house, built in 1958 by the designer himself together with Arne Karlsen and Erling Zeuthen Nilsen, we’ll take a peek at today.
In Denmark, Mogensen is referred to as "the people’s designer" and his simple-looking pitched-roof residence is as unpretentious as the home of a people’s designer should be. Although the main volume has a height of just one floor, the house also contains a basement which Mogensen used as his studio. It was the basement the designer would spend most of his time in designing new furniture to the sounds of smooth jazz and the smoke of his cigars.