1823
Стихи и переводы Артема Серебренникова. Старинная поэзия Европы и Америки, цикл собственных сонетов и многое другое. Переводы публикуются вместе с оригиналом.
ЮЗОВКА, 1869
А. Санькову
Татарского мирзы раздетый труп
За казаком влачится на аркане,
Халат роскошный в дар пойдет Оксане,
Чалмой потом укроют конский круп.
Исчезло все… Громады черных труб,
Как мачты в атлантическом тумане,
Теперь в степном восстали океане,
Тебе на посрамленье, Фридрих Крупп!
Исчезло все… Очередной мираж.
Но за него немало ты отдашь,
Хоть дыма не останется от дыма.
К неясной цели скорбный путь ведет,
И за заводом падает завод
В развалины величественней Рима.
Карл Орлеанский (1394 – 1465)
Charles d'Orléans
***
— Кто ломится ко мне домой?
— Я. — Боже! Валентин святой!
Да вас нелегкая несет!
Пост утром этим настает –
Подарок есть у вас с собой?
Нам только надобно от Вас
Вина, жаркóго и колбас,
Пирушек, песен и веселья —
Великий Пост в недобрый час
Погонит Карнавал от нас,
И долго нам терпеть похмелье.
Вот наступает день дурной;
Я лыка не вяжу, хмельной,
А Пост на исповедь вот-вот
Потащит – кайся целый год!
Запремся от беды такой!
Кто ломится…
Qu'est-ce là qui vient si matin?
— Se suis-je — Vous Saint-Valentin,
Qui vous amaine maintenant?
Ce jour de Karesme pregnant
Venez-vous départir butin?
A présent nully ne demande
Fors bon vin et bonne viande
Banquetz et faire bonne chière
Car Karesme vient et commande
A charnaige, tant qu'on le mande
Que pour ung temps se tire arrière.
Ce nous est ung mauvais tatin,
Je n'y entens nul bon latin;
Il nous fauldra dorénavant
Confesser penance faisant:
Fermons lui l'uys à tel hutin,
Qu'est-ce là, etc.
АРХЕОЛОГ, 1818
Look at my works, ye Mighty, and despair!
Воды немало утекает в Ниле,
Но близится трудов моих итог –
Вспять обратился времени поток
И приговоры более не в силе.
Кумиры с головою крокодильей,
Обломки фараонских рук и ног,
Писания, что возвещают рок,
Песком засыпанные гипостили –
Ваш сон прервался! Вас сейчас разбудят!
Республика, империя, орда –
Казалось, всё утекшая вода,
И только мир загробный их рассудит;
Но выжило лишь то, чего не будет
Иль не существовало никогда.
Китайщина
Пройдут года, и мы поверим
В поля, в речную желтизну,
Где мирно дремлет красный терем,
Где грабят царскую казну,
Где пограничье в вечной встряске,
Где строит ковы мандарин,
Где бродят жёлтые повязки
И грезит о Христе тайпин.
Скорей уверуй, русский Ваня,
И избегай ненужных схизм,
Чтоб от Тибета до Тайваня
Раскинулся панмонголизм.
Не лезь в Коперниковы сферы –
В миры духовные воззри.
Прими заветы новой веры
С названием chinoiserie
И, постигая дэ и дао,
Пойди присядь у желтых вод,
Покуда председатель Мао
Готовит северный поход.
Живи, пока тоска не гложет,
Живи, пока живется тут –
И где-то в Харбине, быть может,
Нам заповедник отведут.
В просторы Внутренних Монголий
Душа, навеки уходи,
Когда на мировом престоле
Воссядет государь Хуан-ди.
2007 - 2015
Мэри Локк (1768 – 1816)
***
Претит мне платье пестрое Весны,
Рождающей цветы своим дыханьем,
Когда ложбины радостью полны,
А люди – благодарным обожаньем;
Взирай, как расцветает дол и лес,
Кто не изведал Горя длань стальную,
А мне к чему спокойствие небес,
Покуда я в Отчаяньи тоскую?
Приди, Зима, мертвящий властелин,
Мрак, завладей беззвездным небосводом,
Ревите, вихри средь пустых равнин,
Лесам велю стенать и мчаться водам!
Люблю тебя, кошмар, мне чудно сродный!
На плач мой отзывайся, плач природный.
Mary Locke (1768 – 1816)
***
I hate the Spring in parti-coloured vest,
What time she breathes upon the opening rose,
When every vale in cheerfulness is dressed,
And man with grateful admiration glows.
Still may he glow, and love the sprightly scene,
Who ne'er has felt the iron hand of Care;
But what avails to me a sky serene,
Whose mind is torn with Anguish and Despair?
Give me the Winter's desolating reign,
The gloomy sky in which no star is found;
Howl, ye wild winds, across the desert plain;
Ye waters roar, ye falling woods resound!
Congenial horrors, hail! I love to see
All Nature mourn, and share my misery.
Кристина Россетти / Christina Rossetti (1830 – 1894)
***
Мрачной зимней ночью вьюгой стонет даль,
Каменеют воды, и земля как сталь.
Снег валится с неба, снег на снег, на снег...
Мрачной зимней ночью, в давний век.
Богу неба мало, земле Его не вместить,
Падут и земля, и небо, когда Он придет царить.
Мрачной зимней ночью место в хлеву нашлось
Тебе, Господь Всевышний, Иисус Христос.
Хватит Тому, Кому ангелы славу пели,
Молока из груди, сена для постели,
Хватит Тому, Кому вечно лилась хвала,
Поклоненья верблюда, вола и осла.
Ангелов, архангелов было с Ним не счесть,
Херувимы, серафимы воздавали честь,
Здесь лишь Матерь-Дева, радостью блестя,
Чтит своим лобзаньем любимое дитя.
Что мне подарить Ему в нищете моей?
Будь я с пастухами – агнца, всех белей,
Будь я из царей-волхвов, был бы щедрым дар...
Что мне подарить Ему? Только сердца жар.
In the bleak midwinter, frosty wind made moan,
Earth stood hard as iron, water like a stone;
Snow had fallen, snow on snow, snow on snow,
In the bleak midwinter, long ago.
Our God, Heaven cannot hold Him, nor earth sustain;
Heaven and earth shall flee away when He comes to reign.
In the bleak midwinter a stable place sufficed
The Lord God Almighty, Jesus Christ.
Enough for Him, whom cherubim, worship night and day,
Breastful of milk, and a mangerful of hay;
Enough for Him, whom angels fall before,
The ox and ass and camel which adore.
Angels and archangels may have gathered there,
Cherubim and seraphim thronged the air;
But His mother only, in her maiden bliss,
Worshipped the beloved with a kiss.
What can I give Him, poor as I am?
If I were a shepherd, I would bring a lamb;
If I were a Wise Man, I would do my part;
Yet what I can I give Him: give my heart.
Анри Казалис (Жан Лаор) (1840 – 1909)
Henri Cazalis dit Jean Lahor
Брахма
Я Древним наречен; Жена я и Мужчина;
Я – бурный Океан, всего первопричина,
Я – многоликий Бог, не счесть моих имен,
Я – мироздания тревожный, смутный Сон,
Душа моя – дворец, всей тварью населенный,
Я – Первопредок всех, сам из себя рожденный,
Во сне моем – небес безбрежна синева,
Рождаются во мне и гибнут божества.
Я первую зарю окрасил кровью алой;
Когда еще ни дня, ни ночи не бывало,
Я был уже, летал над толщей темных вод,
Я – то, что Было, Есть и Будет в свой черед;
Я – безначальное, бескрайнее Явленье,
Круговорот существ, души перерожденье,
Я – Тело, что живет, тела других вместив,
Я – все умершие, я – все, кто ныне жив;
Бесчисленность миров живет, пока мне снится,
Она – Небытие, что смертным Жизнью мнится;
Миры – лишь проблески, огни, что мчатся прочь,
Сверканья молнии, что озаряют ночь.
Вы спросите меня, зачем живу я ложью,
Отвечу: «Я в своей душе виденья множу,
В безбрежности тоски ращу цветы светил,
Чтоб ужас вечности я легче пережил!..»
Brahm
Je suis l'Ancien, je suis le Mâle et la Femelle,
L'Océan d'où tout sort, où tout rentre et se mêle ;
Je suis le Dieu sans nom, aux visages divers ;
Je suis l'Illusion qui trouble l'univers.
Mon âme illimitée est le palais des êtres ;
Je suis l'antique Aïeul qui n'a pas eu d'ancêtres.
Dans mon rêve éternel flottent sans fin les cieux ;
Je vois naître en mon sein et mourir tous les dieux.
C'est mon sang qui coula dans la première aurore ;
Les nuits et les matins n'existaient pas encore,
J'étais déjà, planant sur l'océan obscur.
Et je suis le Passé, le Présent, le Futur ;
Je suis la large et vague et profonde Substance
Où tout retourne et tombe, et tout reprend naissance,
Le grand corps immortel qui contient tous les corps :
Je suis tous les vivants et je suis tous les morts.
Ces mondes infinis, que mon rêve a fait naître,
- Néant, offrant pour vous l'apparence de l'être -,
Sont, lueur passagère et vision qui fuit,
Les fulgurations dont s'éclaire ma nuit.
- Et si vous me demandez pourquoi tant de mensonges,
Je vous réponds : " Mon âme avait besoin de songes,
D'étoiles fleurissant sa morne immensité,
Pour distraire l'horreur de son éternité !... "
Бернар де ла Моннуа (1641 – 1728)
Bernard de la Monnoye
Бургундский ноэль
Эй, Гийо, за барабан!
Флейтой подыграй, Робан!
Поднимаем шум и гам,
Тюрлюрлю, патапатапам,
Поднимаем шум и гам,
Рождество приходит к нам!
Встарь звучала песня та,
Чтобы воспевать Христа;
Поднимаем шум и гам,
Тюрлюрлю, патапатапам,
Поднимаем шум и гам
Вслед старинным временам!
По рогам получит бес,
Славим мы Царя Небес!
Поднимаем шум и гам,
Тюрлюрлю, патапатапам,
Поднимаем шум и гам,
Черту врежем по рогам!
С флейтой барабан един,
Словно мы и Божий Сын!
Поднимаем шум и гам,
Тюрлюрлю, патапатапам,
Поднимаем шум и гам,
Время пляскам и прыжкам!
Guillô, pran ton tamborin;
Toi, pran tai fleúte, Rôbin!
Au son de cé instruman,
Turelurelu, patapatapan,
Au son de cé instruman
Je diron Noei gaiman
C’ étó lai môde autrefoi
De loüé le Roi dé Roi,
Au son de cés instruman,
Turelurelu, patapatapan,
Au son de cés instruman,
Ai nos an fau faire autan.
Ce jor le Diale at ai cu
Randons an graice ai Jesu
Au son de cés instruman,
Turelurelu, patapatapan,
Au son de cés instruman,
Fezon lai nique ai Satan.
L’homme et Dei son pu d’aicor
Que lai fleúte & le tambor.
Au son de cés instruman,
Turelurelu, patapatapan,
Au son de cés instruman,
Chanton, danson, sautons-an.
https://www.youtube.com/watch?v=6j6hlyd-kfo
Жан-Батист Шассинье (ок. 1571 – 1635)
Jean-Baptiste Chassignet
***
Мнит бедный селянин морозною зимой,
Что умерли кругом зеленые растенья,
И видится ему сплошное запустенье,
И ежится земля от муки ледяной.
Но только лишь придет обратно летний зной –
Украсившись, встают они в своем цветеньи,
И, чтоб себе воздать за тяжкое лишенье,
Укроют зеленью они простор лесной.
И так же из гробов мешки костей и кожи
Поднимутся, когда с небес по воле Божьей
Прольется благодать и Судный день придет.
Умрем, как умерло небесное светило,
Что этим вечером в глубинах опочило,
Но завтра заново взойдет над лоном вод.
Durant l'hyver frilleux il semble au villageois
Que morte soit des prez la chevelure verte,
Voyant de tous costez la terre descouverte
Se hérisser le dos de mille glaçons frois :
Mais quand elle ressent l'humeur des plus dous mois,
Plus belle elle renaist de la terre déserte
Et se recompensant de sa première perte,
Elle redonne l'ombre aux forestz et aus bois.
Ainsi hors du tombeau ceste charnelle masse
Se ressuscitera quand la céleste grâce
Arrosera les bons au jour du jugement.
Mourons donc comme meurt la lumière du monde
Aujourd'huy elle va se reposer sous l'onde
Demain elle ressort de l'ondeus élément.
Джерард Мэнли Хопкинс (1844 - 1899)
Gerard Manley Hopkins
Божье Величие
Величьем Божиим насыщен свет,
Блеснет оно, жести дрожащей светлей,
Силу, как сжатый в давильне елей,
Накопит. Почему ж смиренья нет?
Шли поколения без мет, без мет, без мет;
Измазан мир поденщиной, гнилей
И гаже от труда; пропах он слякотью людей,
На стоптанной земле – тяжелый след.
Но нет, природе не бывать пустой;
Там, в глубине, есть бодрость свежих сил;
Охвачен мрачный Запад темнотой,
Но кромку утра нам Восток открыл —
Истертый мир согреет Дух Святой
Теплом груди и – ах! – сияньем крыл.
God's Grandeur
The world is charged with the grandeur of God.
It will flame out, like shining from shook foil;
It gathers to a greatness, like the ooze of oil
Crushed. Why do men then now not reck his rod?
Generations have trod, have trod, have trod;
And all is seared with trade; bleared, smeared with toil;
And wears man's smudge and shares man's smell: the soil
Is bare now, nor can foot feel, being shod.
And for all this, nature is never spent;
There lives the dearest freshness deep down things;
And though the last lights off the black West went
Oh, morning, at the brown brink eastward, springs —
Because the Holy Ghost over the bent
World broods with warm breast and with ah! bright wings.
АХЕРОН, 1942
(По рассказам вологжанина А.Ч., во время войны немцы не раз пытались высадить парашютистов-диверсантов, и раз за разом они приземлялись прямиком в болото. Парашютная ткань потом шла на платья местным крестьянкам.)
В грозе завоевательной тевтон
Мечтает вновь о покоренном мире.
Поют смычки, гремит полет валькирий,
Несутся смерть и ад со всех сторон.
Сыт, пьян и до зубов вооружен
Берсерк могучий… но пудовой гирей
Уйдет на дно сопящей бурой шири –
Коварен вологодский Ахерон.
Скажи-ка, дядя: может, в свой черед
Нас так же неказисто пронесет,
Как прежде не однажды пронесло нас?
Подать рукою будет до Кремля,
Но чавкнет то ли жижа, то ль земля –
И поглотит врага родимый хтонос.
Уильям Гладстон / William Gladstone (1809 – 1898)
Отвергнутому сонету
Явилось ты на свет, скорбей дитя,
Из головы, подобное Палладе,
Во всеоружьи правок; славы ради
Рвалось ты вдаль, на крыльях возлетя
На типографские высоты! Но
Вовек тебе не знать услад печати:
Жестокой дланью вымарано платье,
И на тебе – чернильное пятно!
Где «волны пены»? Где же «пенный вал»?
Где «круглый лик луны»? Где «окоем»?
Удар пера им жизни оборвал,
Бумажный склеп – навек теперь их дом.
Сонеты, плачьте! Плачьте, сонетисты!
Клянитесь не писать! Клянитесь исто!
To a Rejected Sonnet
Poor child of sorrow! who didst boldly spring,
Like sapient Pallas, from thy parent's brain
All armed in mail of proof! and thou wouldst fain
Leap further yet, and on exulting wing
Rise to the summit of the printer's press!
But cruel hand hath nipped thy buds amain,
Hath fixed on thee the darkling inky stain,
Hath soiled thy splendour and defiled thy dress!
Where are thy “full-orbed moon” and “sky serene”?
And where thy “waving foam” and “foaming wave”?
All, all are blotted by the murderous pen
And lie unhonoured in their papery grave!
Weep, gentle sonnets! Sonneteers, deplore!
And vow – and keep your vow – you'll write no more!
Хорхе Манрике (1440 – 1479)
Jorge Manrique
ЛЕСТНИЦА ЛЮБВИ
Когда печальной дремотой
Сознанье мое терзалось,
У стен моего оплота
Лестница показалась.
Взошли на ее ступени
Краса и учтивость ваши,
И мне нанесли раненье,
Повергли мой ум угасший.
Забыв от отваге бранной,
Чувства бегут врассыпную,
Ибо тяжкую рану
Смерть им наносит, бичуя.
Свобода моя в плену,
В вашей она темнице;
Узнал я радость одну –
Что жизнь ее сохранится.
Меня обманули очи,
Cвершили они измену,
Были они охочи
Врага допустить на стену;
Были они часовыми,
Но, не смутясь нимало
Боем, кипевшим пред ними,
Не подали мне сигнала.
Враги, чьи мысли недобры,
Видя, что крепость – в их власти,
Мне отворили ребра;
Туда же ворвались страсти,
И твердость мою забрали,
И сердце мое схватили,
И чувства мои украли,
Меня ж самого отпустили.
Измену очи свершили;
Так подло меня предать –
Лишь вас увидев, решили
Вам сердце мое продать!
Они от измены столь ясной
Приходят в такой восторг,
Что жизнью моей несчастной
Скоро вести будут торг.
И зло, что они сотворили,
Ничем нельзя оправдать:
Лишь вас увидев, решили
Вам сердце мое продать!
ESCALA DE AMOR
Estando triste, seguro,
mi voluntad reposaba,
cuando escalaron el muro
do mi libertad estaba:
a escala vista subieron
vuestra beldad y mesura,
y tan de recio hirieron,
que vencieron mi cordura.
Luego todos mis sentidos
huyeron a lo más fuerte,
mas iban ya mal heridos
con sendas llagas de muerte;
y mi libertad quedó
en vuestro poder cativa;
mas placer hobe yo
desque supe que era viva.
Mis ojos fueron traidores,
ellos fueron consintientes,
ellos fueron causadores
que entrasen aquestas gentes
que el atalaya tenían,
y nunca dijeron nada
de la batalla que vían,
ni hicieron ahumada.
Desde que hobieron entrado,
aquestos escaladores
abrieron el mi costado,
y entraron vuestros amores;
y mi firmeza tomaron,
y mi corazón prendieron,
y mis sentidos robaron,
y a mí sólo no quisieron.
Fin
¡Qué gran aleve hicieron
mis ojos, y qué traición:
por una vista que os vieron,
venderos mi corazón!
Pues traición tan conocida
ya les placía hacer,
vendieran mi triste vida
y hobieran dello placer;
mas al mal que cometieron
no tienen escusación:
¡por una vista que os vieron,
venderos mi corazón!
Гилберт Кит Честертон (1874 - 1936)
Gilbert Keith Chesterton
Для воинского мемориала
(Проект надписи, по-видимому, спроектированный вовсе не комиссией)
Стоит на рынке шум и гам,
Торгуется народ;
Бубнит сенат и школьный класс –
Ведь падаль не умрет.
Склонился над гробницей шторм,
Чтоб разорить дотла;
Но имена живых людей
Здесь молния прочла.
Коль правит миром ростовщик,
Коль будущее – тлен,
Найдут в обломках золотых
Наш новый Карфаген,
И при скончании времен
Откроются слова:
«Мы умерли, чтоб доказать,
Что Англия жива».
For a War Memorial
(SUGGESTED INSCRIPTION PROBABLY NOT SUGGESTED BY THE COMMITTEE)
The hucksters haggle in the mart
The cars and carts go by;
Senates and schools go droning on;
For dead things cannot die.
A storm stooped on the place of tombs
With bolts to blast and rive;
But these be names of many men
The lightning found alive.
If usurers rule and rights decay
And visions view once more
Great Carthage like a golden shell
Gape hollow on the shore,
Still to the last of crumbling time
Upon this stone be read
How many men of England died
To prove they were not dead.
Мы продолжаем наш совместный с «Зарядьем» цикл лекций о практиках медленного чтения! Следующая наша встреча будет посвящена переводной литературе и состоится 10 ноября, пт, в 18:00 в Старом Английском дворе.
Артем Серебренников: «Установка на плохой перевод, или правда ли раньше переводили лучше?»
«Сейчас у продвинутой читающей молодежи установка на плохой перевод, сквозь неуклюжий перевод она хочет увидеть оригинальное авторское решение…» — говорил в одном из своих интервью скандально известный критик В. Топоров. Прошло более 20 лет, а этот парадоксальный взгляд стал еще актуальнее. После краха «единственно верного учения», распада «самой читающей страны» и коллапса единой «лучшей в мире школы перевода» все не утихнут споры о ее традициях При этом их уровень, как правило, невысок и рано или поздно приходит к привычному выводу: «раньше было лучше». Перевод 90-х – 2020-х годов осмыслен плохо и всегда представляется бедной падчерицей на фоне советского великолепия. В нашем разговоре мы попробуем осмыслить, почему сейчас переводят «не так» и что с этим делать. Предполагается коснуться следующих вопросов:
• «Белый» и «черный» мифы о советской школе перевода;
• «Почтовые лошади просвещения»: почему постсоветская эпоха похожа на петровскую;
• «Хороший русский текст» или «слово должно торчать»? К вечным спорам о буквализме;
• Любовный интерес протагониста: как перевод внедряет новые слова для старых понятий;
• Искусственный идиот? О прогрессе машинного перевода и неизбежности человеческого фактора
Лектор: Артем Серебренников — филолог, литературовед, поэт, переводчик, доктор филологии Оксфордского университета, доцент ВШЭ.
Вход свободный по регистрации: https://zaryadyepark.timepad.ru/event/2661897
10 ноября, пт, 18:00
ул. Варварка, 4а (Старый Английский двор)
Изъ переписки съ дорогимъ коллегой родилось слѣдующее тенденціозное (предъидущее: разъ, два, три, четыре) . Съ разрѣшенія публикую съ посвященіемъ.
Дикое поле
А. В. Серебренникову
Пока свободно казака
По чернозему конь безъ плуга
Несъ, удалого сѣдока,
И въ слободѣ ждала подруга,
Пока отъ Дона до Днѣстра
Подъ жирнымъ жаромъ, житнымъ небомъ,
Легко, какъ будто ей — игра,
Земля рожала теплымъ хлѣбомъ,
И, наконецъ, пока подъ ней
Не явленъ былъ мессія черный,
Пока онъ, гордый и покорный,
Не вспыхнулъ тысячей огней, —
Все то, что было труднымъ потомъ,
Кровавой баней, страстнымъ зломъ,
Здѣсь умягчалося разлетомъ
Въ свѣченьи юга золотомъ.
Но солнце трубы закоптили,
Но землю шахты изсѣкли...
Шагаетъ Богъ въ тоскѣ и силѣ
И рушитъ рай Свой на земли.
18 (5) февраля 2024
Лопе де Вега (1562 - 1635)
Lope de Vega
Строенья, облепившие семь склонов,
Высь гордых башен, пышные чертоги,
К которым ныне заросли дороги,
Обломков ваших скудных не затронув,
Прибежища Плутархов и Платонов,
Театры, термы, мраморные боги,
Арены, где сражались носороги,
Сенат и форум – цитадель законов…
С какой же роковою силой в споре
Упала в прах могучей силы веха,
Вместилище империй и историй?
Руины ваши – для меня утеха:
Раз даже вы распались – что за горе,
Коль на сутане у меня прореха!
***
Soberbias torres, altos edificios,
que ya cubristes siete excelsos montes,
y agora en descubiertos horizontes
apenas de haber sido dais indicios;
griegos liceos, célebres hospicios
de Plutarcos, Platones, Jenofontes,
teatro que lidió rinocerontes,
olimpias, lustros, baños, sacrificios;
¿qué fuerzas deshicieron peregrinas
la mayor pompa de la gloria humana,
imperios, triunfos, armas y dotrinas?
¡Oh gran consuelo a mi esperanza vana,
que el tiempo que os volvió breves rüinas
no es mucho que acabase mi sotana!
ЛУЦИЙ АРТОРИЙ, 215
От края и до края Ойкумены
Мы пронесли имперского орла;
Мы стережем Британию от зла -
Его не сдержат Адриана стены.
Сармат, британец, римлянин военный -
На подвиги, на славные дела!
Да встанут из-за этого стола
Борцы с коварством, злобой и изменой!
Пусть с острова уйдет державный Рим,
Иссякнет, побежден собой самим, -
Настанет время нового оплота.
Меч разума не будет брошен мной,
Пока во мгле холмов страны родной
Не заблестят твердыни Камелота.
Жак Валле де Барро (1599 – 1673)
Jacques Vallée Des Barreaux
Жизнь есть сон
Мир – кажимость одна, обманчива и тщетна,
Не разум здесь царит, а случай правит бал,
Здесь очень прост подъем, таков же здесь провал,
Здесь переменчивость воистину несметна.
И бдение, и сон похоже несусветны,
И в древности поэт напрасно называл
Подобьем смерти сон; его он оболгал:
Ведь сон есть жизнь – совсем различье незаметно.
В постели и в дому дни тянутся в мечтах,
Надежды без причин, без оснований страх,
Желанья множатся, не ведая покоя,
Безрадостны труды, у них ничтожен плод…
Вам, смертные, скажу: «Да что это такое?
Жизнь – просто сон дурной; проспись – и все пройдет».
Поэт – Овидий (43 до Р.Х. – 17/18 по Р.Х.). В сонете содержится отсылка к его знаменитой строке «Что же есть сон, как не смерти холодной подобье?» («Любовные элегии», III.IXb.17; пер. С.В. Шервинского).
La vie est un songe
Tout n'est plein ici bas que de vaine apparence,
Ce qu'on donne à sagesse est conduit par le sort,
L'on monte et l'on descend avec pareil effort,
Sans jamais rencontrer l'état de consistance.
Que veiller et dormir ont peu de différence,
Grand maître en l'art d'aimer, tu te trompes bien fort
En nommant le sommeil l'image de la mort,
La vie et le sommeil ont plus de ressemblance.
Comme on rêve en son lit, rêver en la maison,
Espérer sans succès, et craindre sans raison,
Passer et repasser d'une à une autre envie,
Travailler avec peine et travailler sans fruit,
Le dirai-je, mortels, qu'est-ce que cette vie ?
C'est un songe qui dure un peu plus qu'une nuit.
Пьер Лемуан (1602 – 1672)
Бурлескная зима
Байёль, пришла зима с норвежского предела,
Всё снегом замело, земля заледенела,
И даже солнце бьет озноб от этих дел.
Луна в широкий плащ укуталась украдкой,
Медвежьей шкурою Сатурн себя одел,
Марс утепляет шлем пушистою подкладкой.
Такое новшество внедрилось среди звезд:
Плащ шерстяной надеть, длиною во весь рост,
И лишь потом в мороз вершить свое движенье.
Но даже в небесах случился гололед –
Небрежных ходоков ждет быстрое скольженье,
И редкий, не упав, хоть шаг-другой пройдет.
Божественный нектар застыл в небесном кубке,
Иззябнул Ганимед, сей виночерпий хрупкий;
Не в силах разогреть нагих своих телес,
Продрогли Близнецы, чихают полубоги;
Давно уж в сапоги обулся бы Гермес,
Когда бы перышки ему не грели ноги.
А что же до богов, живущих на земле, –
Как смертным, так и им охота жить в тепле,
Но злобная метель их не щадит нимало.
Здесь факел Истины в снегу давно угас;
На муфточку свой меч Фемида обменяла;
Чтоб волосы прикрыть, сняла повязку с глаз.
Фортуна может лишь дышать себе на пальцы,
В носу у ней блестят ледышки и кристалльцы;
Не вертит колесом, пока мороз суров.
Замерзли музы – нам искусствам не учиться,
А златокудрый Феб за неименьем дров
Отправил на костер все лиры и скрипицы.
Замерзло в братинах у Бахуса вино,
И в жилах у менад от стужи ледяно;
Взлетает до небес брань пьяного Силена.
Затертый льдинами, застрял вакханский флот,
И, если море их не вызволит из плена,
Прислужников вина ждет гибель среди вод.
Вот рыб, речных жильцов, чешуйчатая стая –
Их Сена в камышах взлелеяла, питая, –
Надежно вмерзла в лед, как будто в холодец;
Под бременем снегов растительность поблёкла,
Лазоревый поток заиндевел вконец –
Что было водами, преобразилось в стёкла.
И дивно мне, Байёль: хотя сей холод лют,
Твой дом открыт и тепл, там Грации цветут,
Течет поток щедрот, вовек не леденея, –
Спроси любого, кто бывал в твоем дому.
Сомненья в чуде том я высказать не смею –
Не видев и не знав, на веру все приму.
https://old.mccme.ru/ium//fr/lemoyne.html
Ваш покорный слуга оказался в неплохой компании 🏆
/channel/nmir1925/4237
Традиционно поздравляю подписчиков с наступающим гиперборейским новолетием.
В уходящем году гиперборейские сонеты наконец достигли берегов толстого журнала, приобщиться к ним можно здесь:
https://nm1925.ru/articles/2023/03-2023/iz-tsikla-giperboreyskie-sonety-/
Антуан де Сент-Аман (1594 – 1661)
Antoine de Saint-Amant
Альпийская зима
Вот атомы огня блестят в долине снежной,
Вот искры золота, лазури, хрусталя –
Зима, свои власы блистаньем наделя,
Их по отрогам гор рассыпала небрежно.
Вот хлад одел хребты хлопчатой тканью нежной,
Лед вместо мостовой повсюду расстеля, –
И воздух дивно чист, и сил полна земля,
И взор мой восхищен красою безмятежной.
Любезен мне мороз; я Зиму чтить готов:
Сияет белизной невинности покров,
Скрывая под собой земные злодеянья.
И столь же ласков к ней могучий царь Зевес:
Смиряет ярость он и громы воздаянья
Не мечет на нее с разгневанных небес.
Hiver des Alpes
Ces atomes de feu qui sur la Neige brillent,
Ces étincelles d’or, d’azur et de cristal
Dont l’Hiver, au Soleil, d’un lustre oriental
Pare ses cheveux blancs que les vents éparpillent ;
Ce beau Coton du Ciel, de quoi les monts s’habillent,
Ce Pavé transparent fait du second Métal,
Et cet air net et sain, propre à l’esprit vital,
Sont si doux à mes yeux que d’aise ils en pétillent.
Cette saison me plaît : j’en aime la froideur ;
Sa Robe d’Innocence et de pure candeur
Couvre en quelque façon les crimes de la Terre.
Aussi l’Olympien la voit d’un front humain ;
Sa colère l’épargne et jamais le tonnerre
Pour désoler ses jours ne partit de sa main.
Габриэль Жильбер (ок. 1620 – ок. 1680)
Gabriel Gilbert
Против зимы 1660 года, которая уж больно затянулась
Клянусь, при этакой погоде
Недолго и сойти с ума!
У нас во Франции не в моде
Такая длинная зима!
Бесчисленные снегопады
Нагнали лютую хандру.
Погода насолить нам рада –
Морозит, словно немчуру.
Уйди в тот край, где московиты,
Укрыты шубой меховой,
В санях, опившись аквавиты,
В пустыне ездят снеговой!
Французам не по нраву рвенье,
С которым дует Аквилон.
Вернись, зефиров дуновенье,
Вернись, весенний небосклон!
Аквавита (aqua vitae, «живая вода») – водные растворы спирта.
Contre l’hiver de 1660, qui fut fort long
Que cet hiver est incommode!
Qu’il fait ici de mécontents!
Il n’est pas en France à la mode
Alors qu’il dure si longtemps.
Il a fait tant tomber des neiges
Qu’il gâte nos tempéraments,
Il viole nos privilèges
Et nous prend pour des Allemands.
Qu'il aille dans la Moscovie,
Chez ces peuples couverts de peaux,
Qui toujours ivres d'eau-de-vie,
Se font traîner sur des traîneaux.
Nous détestons dans cet empire
L’aquilon qui gronde toujours,
Et nous aimons le doux zéphire
Et la belle saison de Cours.
Томас Трэхерн (1637 – 1674)
Thomas Traherne
Возвращение
1
Господь, иду я в детство напрямик.
Воскресни, взрослая душа;
Утробы материнской ученик,
Люблю я люльку малыша.
Как дивно быть мудрее всех,
Не ведая, что значит грех.
2
Пока защиты от соблазнов нет,
Надежен верный мой приют –
Младенчество; туда бегу от бед,
Там искушенья не гнетут.
Держу обратно в чрево путь,
Чтоб миг рождения вернуть.
3
Господь, я в детстве был Тобой богат;
Затем привык я к нищете,
А прежде, видя Твой бесценный клад,
Тебя я славил в простоте;
В ребячестве не знал я дней,
Лишенных милости Твоей.
The Return
1
To infancy, O Lord, again I come,
That I my manhood may improve:
My early tutor is the womb;
I still my cradle love.
Tis strange that I should wisest be,
When least I could an error see.
2
Till I gain strength against temptation, I
Perceive it safest to abide
An infant still; and therefore fly
(A lowly state may hide
A man from danger) to the womb,
That I may yet new-born become.
3
My God, Thy bounty then did ravish me!
Before I learned to be poor,
I always did Thy riches see,
And thankfully adore:
Thy glory and Thy goodness were
My sweet companions all the year.
#ПристальноеПрочтение_Prosodia
В истории сонета поэт и переводчик Антон Черный находит текст Джакомо да Лентини, который, по мысли автора, предопределил дальнейшую эволюцию этой формы на отрезке с XIII до XX веков. И эта эволюция – повод задаться вопросом: форма движет писателем или писатель – формой? Prosodia публикует эссе, поданное на конкурс «Пристальное прочтение поэзии 2023»
Матильда Блинд (1841 — 1896)
Mathilde Blind
Красные закаты (I)
На небе сумрачном огни разлиты;
Над крышами, над мокрой мостовой –
Как будто Апокалипсис живой
Средь зимней ночи, ливнями омытой.
И то же видел тот, кому открыто
Грядущее; на Патмосе в век свой
Ему в виденьи ангел огневой
Явил небесный град из хризолита.
И троица рабочих заводских,
Вся в саже, на огонь среди непогоды
Взирает. Видно на лице у них
Немое изумленье. На невзгоды
Вас обрекли, зато плодов златых
Вкусили вы на пиршестве Природы!
Красные закаты (II)
На небе облачные начертанья
Пророчествовали о громе гроз;
В безбрежности зенита вдруг зажглось,
Мелькнуло светлым пурпуром сиянье,
Потом зарделось алое посланье,
В предгрозовом просторе разлилось,
Кровавый пламень в небесах возрос –
Для глаз толпы ужасное терзанье.
И в землях дальних предрекал народ,
Что будет мор, трясенья, недород,
Потопы, чья волна неодолима,
Что некая держава в прах падет;
Рекли, что было солнце это зримо
В день разоренья Иерусалима!
The Red Sunsets (I)
The twilight heavens are flushed with gathering light,
And o’er wet roofs and huddling streets below
Hang with a strange Apocalyptic glow
On the black fringes of the wintry night.
Such bursts of glory may have rapt the sight
Of him to whom on Patmos long ago
The visionary angel came to show
That heavenly city built of chrysolite.
And lo, three factory hands begrimed with soot,
Aflame with the red splendour, marvelling stand,
And gaze with lifted faces awed and mute.
Starved of earth’s beauty by Man’s grudging hand,
O toilers, robbed of labour’s golden fruit,
Ye, too, may feast in Nature’s fairyland.
The Red Sunsets (II)
The boding sky was charactered with cloud,
The scripture of the storm--but high in air,
Where the unfathomed zenith still was bare,
A pure expanse of rose-flushed violet glowed
And, kindling into crimson light, o'erflowed
The hurrying wrack with such a blood-red glare,
That heaven, igniting, wildly seemed to flare
On the dazed eyes of many an awe-struck crowd.
And in far lands folk presaged with blanched lips
Disastrous wars, earthquakes, and foundering ships,
Such whelming floods as never dykes could stem,
Or some proud empire's ruin and eclipse:
Lo, such a sky, they cried, as burned o'er them
Once lit the sacking of Jerusalem!
Новый книжный розыгрыш вместе с проектом «Обратная перспектива» РАНХиГС
Приз — актуальное издание поэмы «Зона» (1912) французского поэта Гийома Аполлинера, открывшего эпоху авангарда и модернизма в мировой поэзии. Книга подписана нашим лектором Артемом Серебренниковым, автором одного из переводов.
Условия
1) Подписаться на каналы @zaryadye_official, @obratnaya_perspektiva и @hyperbor
2) Нажать кнопку «Участвую» ниже
3) Открыть свой аккаунт, чтобы мы могли связаться с вами в случае победы
Результаты — 17 ноября в 15:00.
Уилфред Оуэн (1893 - 1918)
Wilfred Owen
Dulce et decorum est*
Как нищие, мы сгорбились устало,
Кряхтели, как старухи, и сквозь грязь
Ползли. Плелись мы к дальнему привалу,
К разрывам бомб спиной поворотясь.
Во сне мы шли; босыми ковыляли,
Обуты в кровь. Полуслепой отряд
Был пьян усталостью. Мы не слыхали,
Как рядом рвется газовый снаряд.
«Газ! Газ! Живей!» – И, дрыгаясь в экстазе,
Дурацкий шлем напялить мы спешим,
Но кто-то заорал в противогазе,
Задергался, как пламенем палим…
Гляжу я через мутное стекло,
Как будто под водой гляжу – он тонет.
И в снах я вижу – сколь дней прошло –
Как он, хрипя, захлебываясь, тонет.
И если б вы в удушливом кошмаре
Шли за телегой той, где он лежал,
И видели глаза на страшной харе,
Раздавшейся, как дьявольский оскал,
И если б слышали, как харкал кровью
Из легких, если б знали о плевках,
Как рак, отвратных, мерзких, как коровье
Жеванье на распухших языках, –
Тогда б, мой друг,детишкам наших мест
Вы не твердили с пламенем во взоре
Ложь старую: “Dulce et decorum est
Pro patria mori”.
*Отрадно и почетно (лат.). Оборванная цитата знаменитой строки Горация («Оды», кн. III, ода 2, стр. 13) Dulce et decorum est pro patria mori («Отрадно и почетно умереть за отчизну»).
Dulce et decorum est
Bent double, like old beggars under sacks,
Knock-kneed, coughing like hags, we cursed through sludge,
Till on the haunting flares we turned our backs
And towards our distant rest began to trudge.
Men marched asleep. Many had lost their boots
But limped on, blood-shod. All went lame; all blind;
Drunk with fatigue; deaf even to the hoots
Of tired, outstripped Five-Nines that dropped behind.
Gas! Gas! Quick, boys!–An ecstasy of fumbling,
Fitting the clumsy helmets just in time;
But someone still was yelling out and stumbling
And flound'ring like a man in fire or lime...
Dim, through the misty panes and thick green light,
As under a green sea, I saw him drowning.
In all my dreams, before my helpless sight,
He plunges at me, guttering, choking, drowning.
If in some smothering dreams you too could pace
Behind the wagon that we flung him in,
And watch the white eyes writhing in his face,
His hanging face, like a devil's sick of sin;
If you could hear, at every jolt, the blood
Come gargling from the froth-corrupted lungs,
Obscene as cancer, bitter as the cud
Of vile, incurable sores on innocent tongues,–
My friend, you would not tell with such high zest
To children ardent for some desperate glory,
The old Lie: Dulce et decorum est
Pro patria mori.
Роберт Геррик (1591 – 1674)
Robert Herrick
Ведьма
Вот Ведьма верхом
С чертом вдвоем
Несется в час полунóчи,
Вертя и крутя,
Мелькая, летя,
А буря ревет все жесточе.
Стремян нет у ней;
Терновник, репей –
Вот все ее шпоры и кнутья;
Сквозь топи болот,
Сквозь чащи ведет
Наездницу дух перепутья.
Зверь, чувствуя страх,
Не рыщет в лесах,
Но прячется в логове тихо,
А Ведьма и бес
С земли до небес
Разносят злосчастье и лихо.
Гроза налетит,
Покой возмутит
На небе тревогой крылатой,
Восстанет мертвец,
Напуган вконец,
Из гроба под грома раскаты.
THE HAG
The Hag is astride,
This night for to ride,
The devil and she together;
Through thick and through thin,
Now out, and then in,
Though ne'er so foul be the weather.
A thorn or a bur
She takes for a spur;
With a lash of a bramble she rides now,
Through brakes and through briars,
O'er ditches and mires,
She follows the spirit that guides now.
No beast, for his food,
Dares now range the wood,
But hush'd in his lair he lies lurking;
While mischiefs, by these,
On land and on seas,
At noon of night are a-working.
The storm will arise,
And trouble the skies
This night; and, more for the wonder,
The ghost from the tomb
Affrighted shall come,
Call'd out by the clap of the thunder.