1823
Стихи и переводы Артема Серебренникова. Старинная поэзия Европы и Америки, цикл собственных сонетов и многое другое. Переводы публикуются вместе с оригиналом.
Мой скромнейший вклад в дело споспешествования отечественному просвещению
/channel/motleytongue/1843
Эсташ Дешан (ок. 1340 – 1404/05)
Eustache Deschamps
Баллада о великой перемене погоды, измельчании всякой твари и грядущем конце света
Жизнь, нравы, годы, времена,
Лесные звери и скоты,
Стихии, земли, племена,
Здоровых лиц и тел черты,
Святые, что душой чисты,
Плод, древо, рыбный водоем,
Колосья, погреба с вином
И днесь родившиеся дети –
Всё угасает с каждым днем,
Всё вырождается на свете.
Зима, и лето, и весна –
Теперь их не узнаешь ты;
Погода днесь искажена.
Грешат обманщики-плуты,
Деньга и должность – их мечты,
Гордыня с завистью кругом,
Разврат и пакость целиком
Поработили земли эти.
Мы светопреставленья ждем –
Всё вырождается на свете.
Христова вера презрена
У нравственной нечистоты,
Господь карает нас сполна –
Живут средь смут и клеветы
И двор, и церковь. Как кнуты,
Потоп, мороз, чума наш дом
Терзают в бешенстве своем,
Пусты амбары, риги, клети…
Свои мы души не блюдем,
Всё вырождается на свете.
Принц, если в толк мы не возьмем,
Что мы давно живем грехом,
Забыв о Божием завете,
И к Богу путь не повернем,
Свою погибель мы найдем –
Всё вырождается на свете.
Balade de la grant mutacion des temps et abreviacion de toute nature et approuchement de fin de monde
Les temps, les ans, les meurs, les gens,
Les bestes et tous animaulx,
Les terres, les quatre elemens,
Les complections corporaulx,
Toutes les vertus cardinaulx,
Les arbres, les fruis, les poissons,
Les prez, les blez, vins et moissons,
Et le genrre en toute nature
Diminuent et les saisons :
Еoute chose se desnature.
Autonpne, yver, esté, printemps
Et tous les climats principaulx,
Du monde varie li temps ;
Trop sont les pechiéz generaulx
D'argent querir, estaz, joyaulx.
Envie, orgueil, detractions
Regnent et dissolucions,
Toute couvoitise et ordure.
La fin de ce monde approuchons :
Toute chose se desnature.
La foy, la loy sont vaxillens
Par noz pechiéz et pour noz maulx.
Met Dieux sur nous guerre et contemps,
En l'eglise, entre les royaulx,
Et envie, pour noz deffaulx ,
Froidures, inundacions,
Pestillences, divisions,
Mortalitéz, famine dure.
Mais pour ce ne nous amendons :
Toute chose se desnature.
Princes, se bien considerons
Noz pechiéz, les pugnicions
Que Dieux envoie a creature,
Devers lui nous amenderons,
Ou autrement tuit perirons :
Toute chose se desnature.
Онора Ложье де Поршер (1572 – 1653)
Honorat Laugier de Porchères
Смерть Полемандра в сравнении с ракетой
Горящая огнем стрела пороховая,
Которой жизнь – полет и чье дерзанье – свет,
Ты грохотаньем гроз, ты вспышкою комет
Являешься, гремя, являешься, сверкая,
О ярый змий огня, шипенье издавая,
Ты тщился досягнуть сияющих планет,
Дерзал подняться ввысь – но достиженья нет,
Ты всем грозишь войной, бессильно погибая.
Награду у тебя отъемлет твой удел,
А честь ты разменял на много подлых дел,
И равен твой почет твоей же укоризне.
Отвага и позор сплелись в твоей мечте:
Ты смел – и низким ты не смог уйти из жизни,
Ты зол – и потому не жил на высоте.
Смерть Полемандра… – как считается, под условным именем «Полемандр» (др.-греч. «муж войны») в сонете упоминается полководец Шарль де Гонто, герцог де Бирон (1562 – 1602). Отличившись в религиозных войнах и в кампаниях против Савойи и Испании, он был уличен в сговоре с испанцами, целью которого было свержение Бурбонов, отторжение от Франции Бургундии и воцарение в ней самого Бирона. После раскрытия заговора герцог был заключен в Бастилию, а после обезглавлен.
Sur la mort de Polemandre comparée avec une fusée
Trait de poudre enflamé qu'un peu de feu desserre
A qui le luire est vivre et le vivre est monter,
Que l'on voit resplendir, que l'on voit éclater,
Ores comme un comette, ores comme un tonnerre ;
Brave dragon de feu qui, sifflant loin de terre.
Te voudrais comme un astre au ciel faire adopter ;
A l'entreprendre hardi, faible à l'exécuter;
En aspirant heureux, mourant te fais la guerre ;
Le sort qui de l'effect te dérobe le prix
Te laisse au moins l'honneur de l'avoir entrepris,
Et c'est en quoi ta gloire égale ton dommage :
Car, ayant de disgrâce autant que de valeur,
Tu ne peux mourir bas avecques ton courage
Ni ne peux vivre en haut avecques ton malheur.
https://iberoamerikanskiy-kulturn.timepad.ru/event/2442082/
Читать полностью…
https://www.labirint.ru/books/952228/ Вышла книга английских, шотландских и ирландских народных баллад, составленная при участии Нила Геймана и превращенных в комиксы Чарльзом Вессом. Вашему покорному слуге принадлежит часть новых переводов, в т.ч. "Томаса-Стихотворца" (все-таки не Рифмача), "Двух воронов" (Пушкин хорош, но все-таки это не совсем перевод), "Барбары Эллен", "Элисон Гросс" и др. Бесконечно признателен Елене Фельдман за возможность руку приложить.
Читать полностью…

Бернард О'Донохью/Bernard O'Donohue (р. 1945)
Nel mezzo del camin*
Пальто не купишь; может быть, костюм
И парочка расчесок, вот и все.
Одно, ну два стихотворенья в год -
Для монумента как-то маловато,
И потому кранты твоим мечтам:
На полпути все раз - и прояснилось.
Считал дорогу эту объездной -
А это магистраль была, и то
Ее уже накладно содержать.
Колдобин слишком много, да и поздно
Начать сначала. «Не был я готов.
Светило солнце в глаз. Мы что, считали?»
Пора считать карандаши и бритвы.
*На середине <жизненной> дороги (ит.) (первая строка «Божественной комедии»)
GRAND TOUR, ИЛИ АНГЛИЧАНИН В ИТАЛИИ, 1760
Как небо ясно! Жаром пышет лето!
Десятка два я прикупил камей,
Подвески Клеопатры в виде змей,
Два Тьеполо, четыре Каналетто,
Венеру Тициана (не одета!)...
Эй, про подделки толковать не смей!
И мало ли, что скажет миссис Мэй, -
Я в Риме покупал это, не где-то!
А вот Юпитера бедро и торс,
То ль аркбутан, а то ли контрфорс,
И арки Константиновой обломок...
Так на невежд смотрю я свысока,
И наплевать, что пустит с молотка
Весь этот хлам рачительный потомок.
Уильям Соутар (1898 – 1943)
Разрушение
Вечный закон блюдут
Те города, что пали,
Никогда не найдут
Изъяна в их камне и стали.
Мала полость руки,
Но скрыты в ней вековые
Стены Сиона, пески
Трои и Ниневии.
Не нападет врасплох
Время, и лжи не скроет;
Разрушенье эпох –
В тех же руках, что строят.
Строит редут война,
Фундамент ей – мир вчерашний,
Тяжко к земле склонена
Высь Вавилонской башни.
William Soutar
Destruction
The cities which are falling down
Obey eternal law;
Though steel were adamant, and stone
Confounded by no flaw.
How small the hollow of the hand
And yet within it lies
The walls of Zion, and the sand
Of Troy and Nineveh.
Time is no traitor; and the rage
Of man is not time's child:
The ruination of an age
Grows with the hands that build.
Are not these battlements of war
Cemented on a peace:
And Babel still a leaning tower
Foredoomed by its increase?
Эдмунд Спенсер (1552 – 1599)
Edmund Spenser
LXXX
Я долго мчался через фейный край,
Поэмы завершил уже шесть книг;
Собраться с силами, читатель, дай,
Раз середины я уже достиг.
И, отдохнув от тяжкого труда,
Вновь вырвусь я на волю из оков,
Как резвый конь, помчусь я вскачь тогда,
Приняться за дальнейший труд готов.
Ну а пока мой замысел таков:
Вкушая сладкий плен, любимой петь,
И, воспаряя на крылах стихов,
Небесный лик ее всечасно зреть.
Но скудную хвалу пошлю я ей,
Прислужнице у Королевы Фей.
Сонет посвящен завершению работы над VI книгой эпической поэмы “Королева Фей”; замысел поэта написать еще шесть книг остался неосуществленным.
LXXX
After so long a race as I have run
Through Faery land, which those six books compile,
give leave to rest me being halfe fordonne,
and gather to my selfe new breath awhile.
Then as a steed refreshed after toyle,
Out of my prison I will breake anew:
and stoutly will that second worke assoyle,
with strong endevour and attention dew.
Till then give leave to me in pleasant mew,
to sport my muse and sing my loves sweet praise:
the contemplation of whose heavenly hew,
my spirit to an higher pitch will rayse.
But let her prayses yet be low and meane,
fit for the handmayd of the Faery Queene.
Луи д’Эпинэ д’Этелан (1604 – 1644)
Louis d’Épinay d’Ételan
К зеркалу
О зеркало, тобой написанный портрет
Движениям моим сопутствует всечасно.
Изображение правдиво, но безгласно,
Оно бы ожило – лишь дара речи нет.
В тебя я загляну – и на лице в ответ
Изобразишь ты мне все страсти беспристрастно.
Меняется мой нрав, мой облик – ты прекрасно
Запечатлеешь их, за мной идя след в след.
Художника рука тяжелыми трудами
Картины создает, работая годами;
Пройдет один лишь миг – портрет уже несхож.
Блестящий портретист! В изысканном убранстве
Ты точный образ мой мгновенно создаешь,
Тождественный себе в своем непостоянстве.
Sur un miroir
Miroir, peintre et portrait qui donnes, qui reçois,
Qui portes en tous lieux avec toi mon image,
Qui peux tout exprimer, excepté le langage,
Et pour être animé n’as besoin que de voix,
Tu peux seul me montrer, quand chez toi je me vois,
Toutes mes passions peintes sur mon visage ;
Tu suis d’un pas égal mon humeur et mon âge,
Et dans leurs changements jamais ne te déçois.
Les mains d’un artisan au travail obstinées
Ne font péniblement que dans plusieurs années
Un portrait qui ne peut ressembler qu’un instant :
Mais toi, peintre brillant, ton art inimitable
Offre sans nul effort un ouvrage inconstant,
Qui ressemble toujours et n’est jamais semblable.
ГРЕШНИК, ОПОМНИСЬ
(Кастильская покаянная песня XVII в.)
Грешник, опомнись
И созерцай
День судный, что ждет всех,
Чей предок – Адам.
В юдоли, где правил
Иосафат,
Увидишь ты: мир наш
Повергнут во прах.
Увидишь ты: мир наш
Разрушен дотла,
И соединится
С телом душа.
Услышишь ты зовы
Господня Суда,
Судима там будет
Разумная тварь.
Ответствуй мне, грешник:
В тебе ль благодать,
Готов ли пред Богом
Ты будешь предстать?
Там явными станут
Твой грех и вина,
Греховные тайны
Откроют тогда.
Станет ангел-хранитель
Тебя обвинять,
Пречистая Дева
Защиты не даст.
Тебя покарает
Суровый Судья,
За жизнь во грехе ты
Ответишь сполна.
Ничьих оправданий
Не надобно там,
Не будет поблажек
За злые дела.
Кого же, несчастный,
Станешь ты звать,
Коль праведный самый
Стенает, дрожа?
Свои прегрешенья,
Рыдая, оплачь;
Твой грех так ужасен,
Ужаснее – ад.
То – в злате личина,
Пилюля горька –
По виду – что сахар,
На вкус – что мышьяк.
То – змий злоковарный
Из пекла-огня,
Василиск, чей смертелен
Один только взгляд.
PECADOR CONTEMPLA
(Romance penitente castellano, s. XVII)
Pecador contempla
el día final
en que han de dar cuenta
los hijos de Adán.
En un verde valle
que es de Josefat
envuelto en pavesas
el mundo verás.
Acabado el mundo
debes contemplar
que el cuerpo y el alma
su unión buscarán.
Llamará Dios a Juicio
a todo racional
para que den cuenta
del modo de obrar.
Dime, pecador
si en gracia no estás
cuando Dios te llama
a su tribunal.
Tu seno de culpas
allí se verá
y aun las más ocultas
patentes serán.
Tu ángel de la guarda
allí te acusará
y María Santísima
no te amparará.
Allí el Juez severo
gran cargo te hará
de tu mala vida
tú responderás.
No habrá allí disculpas
ni se admitirán
descargos a nadie
de su mal obrar.
Dime, miserable,
¿de quién te valdrás
si allí al más justo
temblar le verás?
Llorad vuestras faltas
gemid y clamad
que si grave es la culpa
el infierno es más.
Es píldora amarga
dorado disfraz
que se vende azúcar
siendo rejalgar.
Es serpiente astuta
dragón infernal
basilisco que mata
con solo mirar.
https://www.youtube.com/watch?v=YTcW9X7D3u8
Оскар Уайльд (1854 - 1900)
Oscar Wilde
Vita nuova
Передо мной был океан бесплодный;
Волна хлестала брызгами в меня,
Горело пламя гибнущего дня
И жуткий вихрь ревел над ширью водной.
Заслышав в небе чаек стон голодный,
Вскричал я: «Жизнь – мучение и мрак!
Не зреет в сей пустыне плод и злак,
Как ни трудись в работе безысходной!»
Пусть нет числа на неводе прорехам,
Его метнул я в скорбном ожиданье
Того, что вскоре окажусь на дне.
И я нежданным награжден успехом –
Из черных вод минувшего страданья
Восстало тело в дивной белизне!
Vita nuova
I stood by the unvintageable sea
Till the wet waves drenched face and hair with spray;
The long red fires of the dying day
Burned in the west; the wind piped drearily;
And to the land the clamorous gulls did flee:
'Alas!' I cried, 'my life is full of pain,
And who can garner fruit or golden grain
From these waste fields which travail ceaselessly!'
My nets gaped wide with many a break and flaw,
Nathless I threw them as my final cast
Into the sea, and waited for the end.
When lo! a sudden glory! and I saw
From the black waters of my tortured past
The argent splendour of white limbs ascend!
Гилберт Кит Честертон (1874 – 1936)
Gilbert Keith Chesterton
Элегия сельского кладбища
Трудившимся для Англии
Могилой стал их дом,
И могут птицы Англии
Летать над их крестом.
Кто пролил кровь за Англию,
Погнался за звездой,
У них – о, горе Англии! –
Могила – край чужой.
А те, кто правит Англией,
Премудрый кабинет, –
У них – о, горе Англии! –
Могил пока что нет.
Elegy in a Country Churchyard
THE men that worked for England
They have their graves at home:
And birds and bees of England
About the cross can roam.
But they that fought for England,
Following a falling star,
Alas, alas for England
They have their graves afar.
And they that rule in England,
In stately conclave met,
Alas, alas for England
They have no graves as yet.
Эдвин Брок (1927 - 1997)
Пять способов убить человека
Немало трудоемких способов убить человека.
Его можно заставить тащить брус
в гору, а потом прибить к нему гвоздями.
Потребуется целая толпа
в сандалиях, пенье петуха, хитон
разодранный, губка, уксус и один
подручный для забития гвоздей.
А можно взять кусок железа,
заточенный по-дедовски,
и ковырнуть ему стальной корсет.
Потребуются белые кони,
английские дубы, луки и стрелы,
не менее двух стягов, принц и замок
для проведения пира.
А можно без политесов, но с учетом ветра
травить его ипритом, для чего
потребуется грязь, изрытая траншеями,
а также сапоги, воронки от бомбежек,
грязь, снова грязь, прорва крыс, десяток песен
и парочка стальных головных уборов.
В аэропланный век можно парить
на высоте над жертвой и взрывать
ее нажатием кнопки, для чего
потребуется океан меж вами, два
разных госстроя, научный потенциал,
чуть-чуть заводов, психопат, кусок земли,
что станет на пару лет ненужным.
Так вот, немало трудоемких способов
убить человека. Куда проще и изящней
поселить его где-нибудь посредине
двадцатого столетия и бросить там.
Edwin Brock
Five Ways To Kill A Man
There are many cumbersome ways to kill a man.
You can make him carry a plank of wood
to the top of a hill and nail him to it. To do this
properly you require a crowd of people
wearing sandals, a cock that crows, a cloak
to dissect, a sponge, some vinegar and one
man to hammer the nails home.
Or you can take a length of steel,
shaped and chased in a traditional way,
and attempt to pierce the metal cage he wears.
But for this you need white horses,
English trees, men with bows and arrows,
at least two flags, a prince and a
castle to hold your banquet in.
Dispensing with nobility, you may, if the wind
allows, blow gas at him. But then you need
a mile of mud sliced through with ditches,
not to mention black boots, bomb craters,
more mud, a plague of rats, a dozen songs
and some round hats made of steel.
In an age of aeroplanes, you may fly
miles above your victim and dispose of him by
pressing one small switch. All you then
require is an ocean to separate you, two
systems of government, a nation's scientists,
several factories, a psychopath and
land that no-one needs for several years.
These are, as I began, cumbersome ways
to kill a man. Simpler, direct, and much more neat
is to see that he is living somewhere in the middle
of the twentieth century, and leave him there.
Алонсо де Ледесма (1562 - 1633)
Святое причащение, метафорически представленное в образе охоты
Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.
Любишь ты ловитву, сердце –
Так отринь свою дремоту:
Видишь – вышел Царь Небесный
На духовную охоту.
Для души земля и небо
Уготовили облаву:
Рыщут, ищут, загоняют,
Чтоб добыл её Царь Славы.
Сторожа Свою добычу,
Скрылся Царь в златое жито.
Пусть великий Он владыка,
Но лицо Его сокрыто.
Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.
Крест ружьём Царю послужит,
Пулей – взор чадолюбивый,
Станет порохом ученье,
Слово вспыхнет, как огниво.
Что кремень – царёво сердце,
Прочность в нём не иссякает,
Только искры милосердья
Грех из сердца высекает.
Пусть Любви врата откроют
И душа в любовной муке
Гибнет: в жите скрыт охотник,
Ждущий у речной излуки.
Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.
Человеческая воля –
С пестрою косулей сходна:
Легкомысленна, пуглива,
Но прекрасна и свободна.
Гибнет Царь на этой ловле;
Чтобы удалась охота,
Претерпел Он скорбь и муки,
Вынес тяготы без счёта.
Вспомни сад, где ждал добычу
Царь коленопреклоненный,
Как Он нà гору поднялся,
Как во ад сошёл, нетленный.
Что там за шум и кличи?
Царь едет за добычей.
ALONSO DE LEDESMA (1562-1633)
AL SANTÍSIMO SACRAMENTO
En metáfora de una caza.
¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.
Despertad, corazón mío,
si sois amigo de caza,
y veréis al Rey del cielo
puesto en espera del alma.
Cielo y tierra van a ojeo
con inspiraciones santas,
que la busquen y la sigan,
que la cerquen y la traigan.
Entre aquel granado trigo
se ha escondido por tirarla,
y aunque es tan grande su Alteza,
toda su persona tapa.
¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.
La Cruz sirve de escopeta,
su dulce vista, de balas,
de pólvora, su dotrina,
y de fuego, sus palabras.
Del pedernal de su pecho
ya tengo evidencia clara,
pues hasta mi propio yerro
mil centellas de amor saca.
Apretad, Amor, la llave,
muera de amores el alma,
que se ha puesto cabe el trigo,
junto al corriente del agua.
¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.
Es una pintada corza
esta voluntad humana,
tan hermosa como libre,
tan ligera como varia.
Muere por cazarla el Rey,
y le ha costado el buscarla
muchos pasos y sudor
con el sol y con la escarcha.
Diga el huerto donde estuvo
de rodillas por tirarla,
el monte adonde subió
y el abismo donde baja.
¿Quién pasa, quién pasa?
El Rey que va a caza.
Себастьен-Рок Никола де Шамфор (1741 – 1794)
Sébastien-Roch Nicolas de Chamfort
Век счастья
Век счастья! С Помпадур царил тогда Луи,
Иной в тот чудный век не знали мы заботы,
Чем танцы, музыка, романы, песни, ноты,
Свершения искусств и таинства любви!
Один у нас был труд: найти себе забаву;
Творили всякий час мы шалости свои,
И мучились лишь тем, какой досуг – по нраву.
Проснемся в полдень мы едва,
А уж кружится голова:
Какой любимец муз, наперсник Мельпомены
Иль Талии слуга, украсит наши сцены?
Какую живопись нам выставит Салон?
Какую статую ваяет Бушардон?
Что за питомица Венеры
Собою озарит внезапно небосклон
И средь светил любви достигнет высшей сферы?
Мы мчались к Дюмениль, мы хлопали Клерон,
Уроки мудрости мы брали у Вольтера,
Природы чудеса нам описал Бюффон.
Дерзание Дидро нашло умам занятье –
Энциклопедии большое предприятье;
Открыл нам Монтескьё в законах скрытый дух,
Ученые мужи измерили планеты,
Назвали срок, когда являются кометы,
И суеверный страх пред звездами потух.
Бывали славою воители согреты;
Героев Лауфельда мы звали на банкеты,
И к подвигам бойцов никто там не был глух.
Державный наш корабль вез пассажиров дружных,
И весело они вкушали свой покой,
Не мучая себя, не зная бед ненужных,
Совета не держа ни с ветром, ни с волной,
На флот не посягая силой,
Матросам поручив привычный труд ручной,
А кормчему – отдав кормило.
Луи – король Людовик XV (правил в 1715 – 1774).
Эдме Бушардон (1698 – 1762) – придворный скульптор Людовика XV, предшественник эстетики классицизма в скульптуре.
Мадемуазель Дюмениль (1713 – 1803) и мадемуазель Клерон (1723 – 1803) – популярнейшие в XVIII веке театральные актрисы.
Жорж-Луи Леклерк де Бюффон (1707 – 1788) – великий французский естествоиспытатель, автор «Естественной истории животных», популяризировавшей новейшие идеи естествознания.
Героев Лауфельда… – в сражении при Лауфельде (2 июля 1747 г.) французская армия разбила войска англо-голландско-австрийской коалиции.
L’heureux temps
Temps heureux où régnaient Louis et Pompadour!
Temps heureux où chacun ne s’occupait en France
Que de vers, de romans, de musique, de danse,
Des prestiges des arts, des douceurs, de l’amour!
Le seul soin qu on connût était celui de plaire;
On dormait deux la nuit, on riait tout le jour;
Varier ses plaisirs était l’unique affaire.
A midi dès qu’on s’éveillait
Pour nouvelle on se demandait
Quel enfant de Thalie ou bien de Melpomene
D’un chef d’œuvre nouveau devait orner la scène;
Quel tableau paraîtrait cette année au Salon;
Quel marbre s’animait sous l’art de Bouchardon;
Ou quelle fille de Cythère
Astre encore inconnu levé sur l’horizon,
Commençait du plaisir l attrayante carrière.
On courait applaudir Dumesnil ou Clairon,
Profiter des leçons que nous donnait Voltaire,
Voir peindre la nature à grands trails par Buffon.
Du profond Diderot l’éloquence hardie
Traçait le vaste plan de l’Encyclopédie;
Montesquieu nous donnait l’esprit de chaque loi;
Nos savans, mesurant la terre et les planètes,
Eclairant ,calculant le retour des comètes,
Des peuples ignorans calmaient le vain effroi.
La renommée alors annonçait nos conquêtes;
Les dames couronnaient au milieu de nos fêtes,
Les vainqueurs de Lawfeld et ceux de Fontenoy.
Sur le vaisseau public les passagers tranquilles
Coulaient leurs jours gaiment dans un heureux repos,
Et sans se tourmenter de soucis inutiles,
Sans interroger l’air et les vents et les flots,
Sans vouloir diriger la flotte,
Ils laissaient la manœuvre aux mains des matelots,
Et le gouvernail au pilote.
Жан Друэн (1478 – ок. 1508)
Jean Drouyn
Баллада о дурной болезни
Любовники, приверженцы разврата,
Одумайтесь, помыслив непредвзято, –
Небезызвестной бойтесь вы дыры.
Дворяне, горожане, адвокаты,
Что промотали франки и дукаты,
Устраивая пьянки и пиры, –
Остерегитесь, будьте же добры,
А если кто забыл, напоминаю:
От посещенья грешной конуры
На свете завелась болезнь дурная.
Тут спешка тяжким бедствием чревата;
Девицу осмотрите, и тогда-то
Решайте, наступил ли час игры,
А коли так, предмет продолговатый
Пускайте в дело, не боясь расплаты,
В своих движеньях будьте же быстры.
Бегите тех, кто язвами пестры,
Вредна бабенка слишком озорная:
От тех, кто лез, не оглядев норы,
На свете завелась болезнь дурная.
И пусть девица – из семьи богатой,
Без свечки там соваться страшновато.
Сорвав с нее три слоя мишуры,
Ощупайте – вдруг язвою объята? –
И лишь потом берите меч подъятый.
В делах любовных будьте же храбры,
Как говорят пройдохи-школяры,
«Урок учите, школ не посещая».
В Ломбардии (чьи жители хитры)
На свете завелась болезнь дурная.
Принц, Иова речения мудры,
Терзали старца шанкры и бугры,
C ним Бога молим о стяжаньи рая.
Чтоб блудников свалить в тартарары,
На свете завелась болезнь дурная.
Ballade sur la grosse vérole
Plaisants mignons, gorriers, esperculats
Pensez à vous, amendez votre cas,
Craignez les trous, car ils sont dangereux,
Gentilshommes, bourgeois et avocats,
Qui dépensez écus, saluts, ducats,
Faisant banquets, ébattements et jeux,
Ayez regard que c'est d'être amoureux,
Et le mettez en votre protocole ;
Car, pour hanter souvent en obscurs lieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Menez amours sagement, par compas,
Quand ce viendra à prendre le repas,
Vue ayez nette devant vos yeux.
Fuyez souci et ramenez soulas
Et de gaudir jamais ne soyez las,
En acquérant haut renom vertueux.
Gardez-vous bien de hanter gens rogneux,
Ni gens dépits qui sont de haute colle :
Car, pour bouter sa lance en aucun creux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Hantez mignonnes qui portent grands états
Mais gardez-vous de monter sur le tas
Sans chandelle : ne soyez point honteux,
Fouillez, jetez, regardez haut et bas,
Et en après prenez tous vos ébats.
Faites ainsi que gens aventureux,
Comme disent un grand tes de baveux,
Soyez lettrés sans aller à l'école ;
Car par Lombards subtils et cauteleux
S'est engendrée cette grosse vérole.
Prince, sachez que Job fut vertueux,
Mais si fut-il rogneux et grateleux,
Nous lui prions qu'il nous garde et console.
Pour corriger mondains luxurieux,
S'est engendrée cette grosse vérole.
Роберт Грин (ок. 1558 – 1592)
Robert Greene
***
Обманщик-мир! Ты мишурой блестящей
Манил меня – теперь в опале я,
Вновь радости не знать мне преходящей,
Теперь меня покинули друзья.
Тот счастлив, кто не ведал бытия,
Твоих коварств не знал, живя на свете,
И не пропал, тобою пойман в сети.
Я пел любовь, в Амуровой был власти,
Теперь я понял – прав был тот поэт,
Сказавший, что застолье множит страсти
И беднякам в любви надежды нет.
Подумать – коли скуден твой обед,
Какой же страсти, неги, воздыханья
Дождутся от подобного созданья?
Нужда совсем рассудок истребила;
Мой ум, лишенный прежнего огня,
Все рвется описать, как прежде было,
В стихах невзгоды яростно кляня;
Но дар небес отобран у меня –
Они его ссужали мне с охотой,
И злоупотребил я их щедротой.
О, если б жизнь продлить на год единый!
О, если б бы разум прежний мне вернуть!
Свой грех оплакав горестной кручиной,
Я в жизни отыскал бы новый путь…
Но нет, от смерти не сбежать отнюдь.
Я попусту растратил годы эти,
Погибну я, попавши к миру в сети.
***
Deceiving world, that with alluring toys,
Hast made my life the subject of thy scorn:
And scornest now to lend thy fading joys,
To lengthen my life, whom friends have left forlorn.
How well are they that die ere they be born,
And never see thy sleights, which few men shun,
Till unawares they helpless are undone.
Oft have I sung of Love, and of his fire,
But now I find that Poet was advised
Which made full feasts increasers of desire,
And proves weak love was with the poor despised.
For when the life with food is not sufficed,
What thought of love, what motion of delight,
What pleasance can proceed from such a wight?
Witness my want, the murderer of my wit;
My ravished sense, of wonted fury reft,
Wants such conceit, as should in Poems sit,
Set down the sorrow wherein I am left:
But therefore have high heavens their gifts bereft:
Because so long they lent them me to use,
And I so long their bounty did abuse.
O that a year were granted me to live,
And for that year my former wits restored:
What rules of life, what counsel would I give?
How should my sin with sorrow be deplored?
But I must die of every man abhorred.
Time loosely spent will not again be won,
My time is loosely spent, and I undone.
к сожалению, сам не смогу участвовать, но всех интересующихся призываю
Читать полностью…
Бернард О'Донохью/Bernard O'Donoghue (р. 1945)
The Day I Outlived My Father
Yet no one sent me flowers, or even
asked me out for a drink. If anything
it makes it worse, your early death, that
having now at last outlived you,
I too have broken ranks, lacking maybe
the imagination to follow you
in investigating that other, older world.
So I am in new territory from here on:
must blaze my own trail, read alone
the hooftracks in the summer-powdered dust
and set a good face to the future:
at liberty at last like mad Arnaut
to cultivate the wind, to hunt the bull
on hare-back, to swim against the tide.
День, когда я стал старше отца
Цветов мне не прислали, и никто
не пригласил на пьянку. Может быть,
из-за того, что ты так рано умер
и наконец я пережил тебя,
как ты, я тоже выбился из строя
и недостанет мне воображенья
как ты, взглянуть на мир иной и древний.
Теперь передо мною новый свет:
я сам пробью тропу, я сам прочту
следы копыт в горячем летнем прахе,
и с оптимизмом в будущее гляну,
свободен, как безумный трубадур
Арна́ут: ветер жать, быка травить
верхом на зайце, плыть против теченья.
Арна́ут Даниэль - провансальский трубадур XII в.; цитируются его самые известные строки.
Джон Мильтон (1608 — 1674)
К Сириаку Скиннеру, о слепоте
Друг Сириак, мои глаза ясны,
Ни бельм на них, ни мутного пятна,
Но третий год их гладь затемнена,
Зрачкам их бесполезным не видны
Сиянья звезд, и солнца, и луны,
Не вижу я людей... Но не должна
Хула звучать на Промысел. Сполна
Его я принял, и напряжены
Во мне все силы. Спросишь — чем я жив?
Той мыслью, что я отдал взор своей
Мечте, ослеп, свободу защитив, —
По всей Европе толк идет о ней.
И мысль ведет сквозь мир, чей облик лжив,
Лишь Бога ниже средь поводырей.
John Milton
To Mr. Cyriack Skinner Upon His Blindness
Cyriack, this three years’ day these eyes, though clear
To outward view of blemish or of spot,
Bereft of light, their seeing have forgot;
Nor to their idle orbs doth sight appear
Of sun or moon or star throughout the year,
Or man or woman. Yet I argue not
Against Heav'n's hand or will, not bate a jot
Of heart or hope, but still bear up and steer
Right onward. What supports me, dost thou ask?
The conscience, friend, to have lost them overplied
In liberty's defence, my noble task,
Of which all Europe talks from side to side.
This thought might lead me through the world's vain mask
Content, though blind, had I no better guide.
Дорин Ни Грифа (р. 1981)
Doireann Ní Ghríofa
Музей
Я музейный хранитель потерь, я куратор утрат.
Я слежу за томами того, что зачеркнуто, стерто, распылено,
в музее, хранящем не уцелевшее, а то, чему нет возврата.
Артерии раскупорились? Тромбы пора мне собрать.
Я собираю тату, сведенные лазером с кожи, начавшей с нуля.
На этой выставке стертого я куратор утрат.
На выставке — размотанная шерсть, раньше была портянкой,
порванные документы, развязанные шнурки
ботинок — музей хранит не уцелевшее, а то, чему нет возврата.
Я храню стертые .жпеги неизвестных с глазами закатанными,
кружок кожи из-под обручального кольца с пальца твоей руки,
я помню все забытые тобой имена. Я куратор утрат.
Вот в кресале с огнивом забытая напрочь нужда,
вот срезанный клок волос из парикмархерской. Я храню
не то, что осталось, — я хранитель утрат.
Я храню шрапнель из ран убитых детей,
исповеданные грехи, выкидыши, цветы, не пробившиеся сквозь асфальт.
Я куратор утрат. Я хранитель потерь
в этом музее, хранящем не уцелевшее, а то, чему нет возврата.
Museum
I am custodian of this exhibition of erasures, curator of loss.
I watch over pages of scribbles, deletions, obliterations,
in a museum that preserves not what is left, but what is lost.
Where arteries are unblocked, I keep the missing clots.
I collect all the lasered tattoos that let skin start again.
In this exhibition of erasures, I am curator of loss.
See the unraveled wool that was once a soldier's socks,
shredded documents, untied shoestring
knots — my museum protects not what is left, but what is lost.
I keep deleted jpegs of strangers with eyes crossed,
and the circle of pale skin where you removed your wedding ring.
I recall all the names you ever forgot. I am curator of loss.
Here, the forgotten need for the flint and steel of a tinderbox,
and there, a barber's pile of scissored hair. I attend
not what is left, but what is lost.
I keep shrapnel pulled from wounds where children were shot,
confession sins, abortions, wildflowers lost in cement.
I am custodian of erasures. I am curator of loss
in this museum that protects not what is left, but what is lost.
Уильям Шекспир (1564 – 1616)
Сонет 18
Сравненья с летним днем желаешь ты?
Но летних дней милее ты и кротче.
Рвет грубый ветер майские цветы,
А срок у лета – как нельзя короче,
To жарким оком жгут нас небеса,
To скрыт туманом солнца облик юный –
Своих красот лишается краса
Природным ходом, прихотью фортуны.
Твое же лето вечно не пройдет,
Вовеки красота тебя не бросит,
Тень горделивой смерти не падет –
Над Временем сонет тебя возносит.
Пока живет и видит род людской,
Тебя животворю живой строкой.
William Shakespeare (1564-1616)
Sonnet 18
Shall I compare thee to a summer’s day?
Thou art more lovely and more temperate.
Rough winds do shake the darling buds of May,
And summer’s lease hath all too short a date.
Sometime too hot the eye of heaven shines,
And often is his gold complexion dimmed;
And every fair from fair sometime declines,
By chance, or nature’s changing course, untrimmed;
But thy eternal summer shall not fade,
Nor lose possession of that fair thou ow’st,
Nor shall death brag thou wand'rest in his shade,
When in eternal lines to Time thou grow'st.
So long as men can breathe, or eyes can see,
So long lives this, and this gives life to thee.
Франсиско де Альдана (1537 – 1578)
***
Картины не увидишь здесь иной:
Лишь в битву устремленная ватага,
Лишь алая струящаяся влага,
Что в зелени разлита травяной.
Как сладок звук, когда наперебой
Кричат: «Рази, Испания! Сантьяго!»;
Без аромата не ступить и шага –
Горелой серой пахнет этот бой.
Вкус отмирает в пересохшей глотке,
Немеет осязанье, обнаружа
Трофей из пораженных сталью тел:
Костей и плоти рваные ошметки,
Разбитые доспехи… Здесь – для мужа
Единственно желаемый удел!
Francisco de Aldana
***
Otro aquí no se ve que, frente a frente,
animoso escuadrón moverse guerra,
sangriento humor teñir la verde tierra
y tras honroso fin correr la gente.
Este es el dulce son que acá se siente:
“¡España, Santïago, cierra, cierra!”
y por süave olor, que el aire atierra,
humo que azufre da con llama ardiente.
El gusto envuelto va tras corrompida
agua, y el tacto sólo apalpa y halla
duro trofeo de acero ensangrentado,
hueso en astilla, en él carne molida,
despedazado arnés, rasgada malla:
¡oh sólo de hombres digno y noble estado!
Жан-Батист Шассинье (ок. 1571 – 1635)
Jean-Baptiste Chassignet
Для рыб чешуйчатых нет края лучше вод,
И любит дикий зверь густой чащобы тени,
Оврагам и лесам отдаст он предпочтенье,
А птицам радостно парить среди высот;
Болтливого сверчка трава к себе влечет
И веселит его весеннее цветенье;
Тьму влажную пещер, развалин запустенье
Любезной родиной зовет змеиный род;
Так вся земная тварь любимою считает
Страну, где родилась, где ныне обитает,
И с радостью живет в отечестве своем.
Но человек, с иным творением несхожий,
Растенье, что взросло на небе волей Божьей, –
Изгнанье полюбил, забыв про отчий дом.
Les poissons escaillez aiment les moites eaus,
Les fleuves et les lacs : les animaus sauvages
Aiment les bois touffus, les creus et les boccages.
Et l'air dous et serain est aimé des oiseaus :
Les grillons babillars aiment l'email des preaus
S'esgayant au Printems parmi le verd herbage,
Les lesars et serpens envenimez de rage
Aiment des murs rompus les humides caveaus.
Bref naturellement chacun aime et desire
Le lieu originel d'où sa naissance il tire
Auquel mesmes il doit resider longuement :
L'homme seul derivant comme plante divine
Du ciel spirituel sa feconde origine,
Prefère à sa patrie un long bannissement.
Михаил Струве (1890 - 1948)
***
За каждый шаг тяжелых ног
За каждый взгляд тупого глаза,
За гнойной свастики плевок
На девственных снегах Кавказа.
За Севастополя разгром,
За каждый камень Сталинграда
Мы без ошибки счет ведем,
И будет каждому награда:
Двенадцать в шкуру пуль — вождям,
(их падаль — псам на растерзанье)
А городам и площадям —
Пожар народного восстанья.
Из ваших тряпок мы сошьем
Тот стяг, что выведет из мрака,
И мы на пир наш позовем
Еврея, серба и поляка.
Пусть всякий в гости к нам прийдет —
На дым костров, на запах тленья.
Германский, радуйся, народ,
Твое паденье — исцеленье.
Ноябрь 1942, Париж.
Александр Скотт / Alexander Scott (ок. 1520 – 1582/3)
О Мае
Май-месяц всем влюбленным мил –
Венера жжет любовный пыл,
Дабы помочь в тоске сердечной;
Грустящим придает он сил
И все животворит он вечно.
Настанет май – побег цветет,
Настанет май – и дрозд поет,
Повелевает деве май:
«Води веселый хоровод
И в мяч с товарками играй!»
Венком украшены все в мае,
И в барабаны бьют, играя
«Охоту» утренней порою,
Нарядны девы, завлекая
Влюбленных, радуясь игрою.
Ведь в мае мужиков ведут
Малютка Джон и Робин Гуд
На игры с ветками берез;
О них забыл весь прочий люд,
Но сельский Робин – он всерьез.
Безумный лорд, шальной аббат
Безоговорочно царят
Над нами в час игры весенней –
Измена, хитрость, ложь стократ
Навалятся средь потрясений.
Ведь в мае слышится «ку-ку»,
Олени скачут на лужку,
Девицы ищут молодцов
И льнут к любезному дружку –
Ведь Феб в созвездьи Близнецов.
Ведь в мае – масло, пиво, сыр,
Сметана, творог; целый мир
Моллюсков, мидий ест и раков,
Ест лук-порей… Повсюду пир,
Хоть запах и неодинаков.
Ведь в мае на природе всяк
Рыбачит иль берет собак
И гонит зайцев по лесам;
Иные поступают так:
С ищейками пускают дам.
Ведь в мае вольные стрелки
В мишень стреляют мастерски,
В полях, в холмах поставив цели,
Близки они иль далеки,
Чтоб стрелы в яблочко летели.
Ведь в мае велено любить
Прекрасных дам и им служить,
И быть как можно с ними ближе;
Дадут в награду, может быть,
Поцеловать кой-где пониже.
Обычай у девиц и дам
Как овцы, прыгать по садам,
Как милого, сжимать жердину;
Кто в салочки играет там,
Кто в скачке, словно лошадиной.
Спешат паломницы в Лорето;
В седло усесться им за это
Помочь готовы ухажеры;
У склонов их встречают где-то
Иль посредине Масселборо.
Таков наш май и летних три
Горячих месяца; смотри,
Юнец, кому сраженья любы,
Себя в борьбе не изнури
С тем, что зовут «срамные губы»,
И, сколько б ни было забав,
Прошу я твой умерить нрав
И впредь, от мая до июля,
В любви воздержанность избрав,
Быть осмотрительным чистюлей.
Безумный лорд, шальной аббат… - видимо, намек на обычай избирать «аббата безумия» (Abbot of Unreason), служившего распорядителем народных праздников; также в этой строфе видят выпад против тогдашних властей.
Жердину – употребляемую для игры, видимо, похожей на наши городки.
Лорето – зд. часовня Богоматери Лоретской в упоминаемом ниже Масселборо (г. близ Эдинбурга).
Оригинал: https://www.poetrynook.com/poem/may-33
Джордж Фаркер / George Farquhar (1677 – 1707)
Песня из комедии «Хитроумный план щеголей»
Спою вам куплеты-пустышки,
Предмет этой песни – пустяк.
Внимайте, пустые людишки,
Желайте мне всяческих благ!
У нас пустяковая эра;
Коль ходу не дать пустякам,
Что делали бы кавалеры,
О чем бы шептались у дам?
Мужчины по моде пустяшной
Наденут дурацкий фасон –
Ведь женщинам нравится страшно
Напыщенный франт-пустозвон.
За девой повеса влачится,
Чтоб взять пустяковый трофей,
Похитит пустяк у девицы –
И тут же расстанется с ней.
За кофе иль чаем бездумно
Не высидеть нам искони,
Не будь за столом остроумной,
Но все же пустой болтовни.
Зато для пустячностей мерзких
Наш двор – ненадежный приют;
Ключей и жезлов камергерских
Там абы кому не дают,
Хотя, коль нужна вам обитель,
Где все пустозвонства цветы,
К сиятельству вы не зайдите ль?
Его обещанья пусты.
Карета с шестеркой лакеев –
Совсем не пустяк, я скажу!
Но часто пустых ротозеев
Внутри у нее нахожу.
С французским шампанским бутылка –
Все думают, это пустяк.
Но я уверяю вас пылко –
Не пейте его натощак!
Пустое – вдовица в печали,
Иль пастор в просторе морском…
Впустую мы мир подписали –
Кто знает, что будет потом?
Есть в церкви у нас пустосвяты,
Пустышки средь наших вояк;
Воротятся скоро солдаты
В казармы – вот будет пустяк!
Я слышал: «В театре рутина,
Все пьесы пусты!» Неужель?
Вдруг этому делу причина,
Что публика – из пустомель?
А впрочем, пустое все это,
Мораль здесь предельно проста:
Пустяк в голове у поэта,
И песенка эта пуста.
Song from The Beaux' Stratagem
A trifling song you shall hear,
Begun with a trifle and ended:
All trifling people draw near,
And I shall be nobly attended.
Were it not for trifles, a few,
That lately have come into play;
The men would want something to do,
And the women want something to say.
What makes men trifle in dressing?
Because the ladies (they know)
Admire, by often possessing,
That eminent trifle, a beau.
When the lover his moments has trifled,
The trifle of trifles to gain:
No sooner the virgin is rifled,
But a trifle shall part ’em again.
What mortal man would be able
At White’s half an hour to sit?
Or who could bear a tea-table,
Without talking of trifles for wit?
The court is from trifles secure,
Gold keys are no trifles, we see:
White rods are no trifles, I’m sure,
Whatever their bearers may be.
But if you will go to the place,
Where trifles abundantly breed,
The levee will show you His Grace
Makes promises trifles indeed.
A coach with six footmen behind,
I count neither trifle nor sin:
But, ye gods! how oft do we find
A scandalous trifle within.
A flask of champagne, people think it
A trifle, or something as bad:
But if You’ll contrive how to drink it;
You’ll find it no trifle, egad!
A parson’s a trifle at sea,
A widow’s a trifle in sorrow:
A peace is a trifle to-day,
Who knows what may happen to-morrow!
A black coat a trifle may cloak,
Or to hide it, the red may endeavour:
But if once the army is broke,
We shall have more trifles than ever.
The stage is a trifle, they say,
The reason, pray carry along,
Because at every new play,
The house they with trifles so throng.
But with people’s malice to trifle,
And to set us all on a foot:
The author of this is a trifle,
And his song is a trifle to boot.
Поединок
На мотив испанской духовной песни XVI в.
Собирайтесь, горожане,
Бросьте ремесло и рынок -
За стеною городскою
Разгорелся поединок.
На гору поднялся рыцарь,
Воин в плотском одеяньи,
Он из праха сотворен был
Для великого деянья.
На щите его зеленом -
С плодом заповедным древо.
Этот щит ему когда-то
Подарила дама Ева.
А ему навстречу рыцарь
В черных латах из гордыни,
Он извержен был когда-то
Из удела Благостыни.
На гербе его три жабы,
Имя рыцарю - Денница,
Рядом на багряном звере -
Вавилонская Блудница.
Взялись рыцари за копья
И помчались вдоль барьера,
Развалился щит Адама
От удара Люцифера.
И упал сраженный рыцарь,
Не спасти его доспехам,
И зашелся победитель,
Торжествуя, злобным смехом...
Но гора тут содрогнулась,
И явился рыцарь новый,
Волосы его златые
Покрывает шлем терновый.
Пламенеет и алеет
Не доспех на нем - порфира,
Обагренная той кровью,
Что врачует скорби мира,
На его червленом стяге
Плещет агнец белорунный,
Дама с ним идет Мария -
Всех прекраснее в подлунной.
Снова горы содрогнулись,
Содрогнулся и Денница,
Понял он, что пораженьем
Поединок завершится.
Сен-Поль-Ру (1861 – 1940)
Saint-Pol-Roux
Голгофа
Нависнув над горой, где мучится невинный,
Облекся небосвод в печальное тряпье,
И в предвкушении блестит язык змеиный,
У римских стражников венчающий копье.
Распятый меж волков с прожорливой утробой,
Дыша, кровоточа, как свежей дичи кус,
Агонизирует, разорван хищной злобой,
Смиренный Агнец наш, сладчайший Иисус.
Блекочет он с высот, грехи нам отпуская,
Костяк его скрипит, как сломанная ось;
Кораллом кровь горит, по волосам стекая, –
Мученья Бога ей украсить довелось.
Иуда, жабья тварь, на древе взвесит жребий,
Упреки совести провиснут до утра.
…Прошла молва, что все убиты звезды в небе,
Чтоб не напоминать о блеске серебра.
Golgotha
Le ciel enténébré de ses plus tristes hardes
S’accroupit sur le drame universel du pic.
Le violent triangle de l’arme des gardes
A l’air au bout du bois d’une langue d’aspic.
Parmi des clous, entre deux loups à face humaine,
Pantelant ainsi qu’un quartier de venaison
Agonise l’Agneau déchiré par la haine,
Celui-là qui donnait son âme et sa maison.
Jésus bêle un pardon suprême en la tempête
Où ses os tracassés crissent comme un essieu,
Cependant que le sang qui pleure de sa tête
Emperle de corail sa souffrance de Dieu.
Dans le ravin, Judas, crapaud drapé de toiles,
Balance ses remords sous un arbre indulgent,
– Et l’on dit que là-haut sont mortes les étoiles
Pour ne plus ressembler à des pièces d’argent.