7961
Современная академическая музыка: интервью с композиторами, цитаты, выписки, анонсы концертов. Для связи — @mustt23.
Вообще, не все знают, но Хармс был поразительным музыкальным критиком. Вот его рецензия на концерт Гилельса, например.
»Слушал Гиллельса.
Программа его концерта была плохая, безвкусная и плохо подобранная. Большинство вещей, с нашей точки зрения, Гиллельс исполнял неправильно.
Так, сонату Скарлатти он старался исполнить бесстрастно (что хорошо), но исполнял ее слишком тихо, а потому возникли какие-то чувства (что плохо). Нам думается, что Скарлатти надо исполнять значительно громче и с некоторым блеском, в таком исполнении, думается нам, и чувства будет меньше.
Потом Гиллельс сыграл две вещи Брамса. Об этом мы воздержимся сказать что-либо. Потом он исполнил два шубертовских экспромта. Может быть, он сыграл их и хорошо, но как-то тускло.
Потом он исполнил Бетховена-Листа фантазию «Афинские развалины». Эта вещь совершенно изгажена Листом. Выбор ее для исполнения не говорит в пользу Гиллельса.
Во втором отделении он исполнил две вещи Шопена: Балладу и Полонез. Единственно, чем он отметил Шопена, это задумчивостью своего исполнения.
С нашей точки зрения, для правильного исполнения Шопена, необходимо понять три важных фазы в каждом его произведении. Эти фазы мы называем:
1. Накопление
2. Отсекание
3. Вольное Дыхание».
И дальше идет подробный потактовый разбор мазурки Шопена.
http://intoclassics.net/publ/4-1-0-116
Совершенно фантастический фестиваль пройдет 25 июня в селе Подмоклово, на ступенях тамошнего храма. Сперва играют преподаватели консерватории — в том числе, на секундочку, Любимов, Айду, Иван Соколов — на рояле 1900 года выпуска. Потом аж три часа барочной музыки. А вечером программа реконструированных барочных танцев. Причем делает все это дочка священника этого храма, которая учится в консе по классу «Оркестр современной музыки», то есть от Шенберга и до наших дней. Выглядит все это какой-то мечтой, а не фестивалем.
Вот с ней (и с папой) большое интервью.
http://www.colta.ru/articles/music_classic/15163
Катя Бирюкова описала концерты Юровского и Курентзиса в одной рецензии. Вы за кого, за луну или за солнце?
В частности, она там полностью цитирует русский текст, который оказался внутри моцартовского Реквиема и всех смутил. На самом деле, это остаток многими забытой концептуальной программы 2008 года, когда отечественные композиторы дописывали к Реквиему свои части. Было это, кстати, на "Платформе". В том числе там была и "Осанна" Сергея Загния. И вот представьте, собрались граждане послушать Моцарта, и вдруг девушки из хора уже ближе к концу как запоют — «Моцарт почувствовал, что смерть к нему приходит, и понял, что Реквием он пишет для себя. Моцарт все слабел, слабел и на седьмой день умер, и на третий день был он погребен». Причем безо всякого предупреждения (в 2008-м предупреждали, конечно). Ну, так и надо, я считаю, удивление — царица мира.
http://www.colta.ru/articles/music_classic/15171
Вся музыкальная общественность города Москвы обсуждает концерт Юровского с Госоркестром, на котором он перед тем, как сыграть Седьмую Малера, залудил полуторачасовую (!) лекцию про ее устройство, прямо с оркестровыми примерами по ходу дела. Многие скисли, иные, наоборот, возрадовались. Лично мне таких концертов как раз не хватает, а видео уже выложили на сайт Филармонии — для дождливого вечера в самый раз.
http://meloman.ru/concert/istoricheskie-programmy-velikih-dirizhyorovbrdirizhiruet-i-rasskazyvaet-jurowski/
Рецензия Юли Бедеровой
http://kommersant.ru/doc/3328703
Еще отрывок из воспоминаний Римского-Корсакова — история Лодыженского, самого неизвестного из членов «Могучей кучки», из которого так ничего и не вышло. Ну как не вышло — он стал русским консулом в Нью-Йорке.
«Лодыженский, мало-помалу разорявшийся в ту пору помещик Тверской губ., был молодой, образованный человек, странный, увлекающийся и одаренный сильным, чисто лирическим композиторским талантом, недурно владевший фортепиано при исполнении собственных сочинений. Сочинения его состояли из огромного количества большею частию незаписанных импровизаций. Тут были и отдельные пьесы, и начатки симфоний, а также опера «Дмитрий Самозванец» (на несуществующее, но лишь предполагаемое либретто) и просто никуда не пристроенные музыкальные отрывки. Все это было, тем не менее, так изящно, красиво, выразительно и даже правильно, что тотчас же привлекло к нему наше общее внимание и расположение. Из сочинений его особенно восхищали нас: свадебная сцена Дмитрия с Мариной, а также solo с хором на лермонтовскую «Русалку». Все это так и осталось неоконченным (последствие российского дилетантизма), за исключением нескольких романсов, по настоянию моему и других отделанных и напечатанных впоследствии.
По возвращении в Петербург осенью Бородины рассказывали о странных событиях, происходивших на их глазах в Маковницах после моего отъезда. Я слышал рассказы о том, как под влиянием временного аскетизма Н.Н.Лодыженский спал на голых досках, говорят, даже утыканных гвоздями; как, говея в деревне, молился он в старом запачканном платье; как ездил на старой кляче к исповеди и как на другое утро, одетый во все новое, на нарядной тройке, едучи к причастию, он повернул назад домой, воскликнув: «Все это вздор!», и дома принялся танцевать польку или что-то в этом роде. Странный, непонятный чудодей! Умный, образованный и талантливый и притом как будто ни на что не годившийся. Сказано: «Все образуется», и действительно, гораздо позже все «образовалось», и из Николая Николаевича вышел дельный дипломат или, по крайней мере, дельный чиновник Министерства иностранных дел».
Во втором выпуске "Западных сборников" (М.: Новая Москва, 1924) была напечатана стихотворная подборка итальянских футуристов (Лучано Фольгоре, Филиппо Томмазо Маринетти, Паоло Буцци) и пьеса Маринетти "Огненный барабан". И, в частности, стихотворение Паоло Буцци о Стравинском. Почти пародийное, но дающее представление о том, как воспринимали композитора. Впрочем, финал ничего.
СТРАВИНСКИЙ
Твердь - пополам!
И вот полуварвар,
Одетый в пасхальные краски,
Поет и танцует в мистическом,
Яростном хороводе
Лиственниц, ольх и берез.
Тут - ярмарка, торг, карусель,
Шарманка вплетается в праздничный гомон,
Водка льется ручьем,
Загораются острыми искрами трубок
Огни фейерверков,
Оркестр трещит на кострах инструментов.
Тут всё - зигзаги смычков,
Трубы брызжут ракетами звуков
Прямо в созвездья,
Барабаны рвутся петардами
И гулкий там-там
Хлещет звезды золотым дрожащим ударом.
Всё закружилось вихрем,
Дикость мужицкая
Какофонией небесной звучит,
Ночь - в меланхолии медленных лун,
Трепетной цепью мерцающих в бездне степной.
Мрак. Тишина. - О, Черная Земля!
Но гудит еще музыка в кратере красном,
Что не умрет никогда.
(Перевод В. Ещина)
Хороший текст про Мортона Фелдмана, победитель премии "Резонанс"-2017 для молодых критиков.
«Его поздняя музыка, как ни странно, становится все больше похожей на то, как работал Джексон Поллок, не с холстом, а внутри него: «я могу <…> в буквальном смысле быть внутри картины» — с той разницей, что живопись действия заканчивается, когда холст готов, и зритель имеет возможность лишь реконструировать это действие, представлять его. Музыка Фелдмана вместо реконструкции дает возможность быть внутри этого действия, не слушать законченное произведение-форму, а проживать его»
marina-israilova/alieksandr-riabin-po-kanvie-mortona" rel="nofollow">http://syg.ma/@marina-israilova/alieksandr-riabin-po-kanvie-mortona
Вернемся к анонсам: в этом году — 80 лет Филиппу Глассу, играют его много. И вот 23 июня в МАММ на Остоженке — юбилейная программа, где "Студия новой музыки" и «Opus Post» сыграют его вместе с Симеоном Тен Холтом и Мартыновым.
Программа: Philip Glass «Company» String Quartet No. 2 Simeon ten Holt «Palimpsest» Владимир Мартынов «Canzone»
Начало в 20-00.
Кажется, я распугал всех цитатами из Римского-Корсакова. Вот она, сила русской классики!
Между тем, завтра мы будем в Казани беседовать с Леонидом Аркадьевичем Десятниковым о том, что такое русская музыка — на отличном Книжном фестивале, в 14-30. Заходите, кто будет рядом. Как раз и поговорим про Мусоргского, Чайковского и других священных чудовищ.
Надеюсь, будет как в этой старинной песенке
https://www.youtube.com/watch?v=kuZvLArXU5s
Но шаг был сделан. Взявшись руководить консерваторскими учениками, пришлось притворяться, что все, мол, что следует, знаешь, что понимаешь толк в их задачах. Ириходилось отделываться общими замечаниями, в чем помогали личный вкус, способность к форме, понимание оркестрового колорита и некоторая опытность в общей композиторской практике, а самому хватать на лету сведения от учеников. В оркестровом же классе пришлось призвать на помощь возможное самоббладание. Мне помогало то, что никто из учеников моих на первых порах не мог себе представить, чтобы я ничего не знал, а к тому времени, когда они могли начать меня раскусывать, я уже кое-чему понаучился. Итак, незаслуженно поступив в консерваторию профессором, я вскоре стал одним из лучших ее учеников, — а может быть, и самым лучшим, — по тому количеству и ценности сведений, которые она мне дала. ».
Читать полностью…
Ну и в результате симфония, которую Римский-Корсаков доделал-таки, стала ПЕРВОЙ РУССКОЙ СИМФОНИЕЙ и в этом качестве воспета дружественной критикой.
«Но что за ужасная была эта партитура! Впрочем, об этом после; скажу одно: нахватавшись всяких верхов, я в то время не знал азбуки. Тем не менее, симфония es-moll существовала и предназначена была к исполнению. Я сознавал, что я мальчишка, написавший нечто, но при этом ничего не знающий и не умеющий даже порядочно играть морской офицерик.
После благополучных репетиций, на которых музыканты меня с любопытством рассматривали, ибо я был в военном сюртуке, состоялся и концерт. Программа его была: «Реквием» Моцарта и моя симфония. Меня вызывали, и я своим офицерским видом немало удивил публику. Многие знакомились со мной и поздравляли меня. Конечно, я был счастлив. Считаю нужным упомянуть, что перед концертом я весьма мало волновался, и эта малая склонность к авторскому волнению осталась у меня на всю жизнь. В газетах меня, кажется, одобрили, хотя и не превозносили, а Кюи в «Петербургских ведомостях» написал очень сочувственную статью, выставляя меня как написавшего первую русскую симфонию (Рубинштейн в счет не шел), и я поверил, что был первый в последовательности русских симфонических композиторов».
Сегодня классный концерт в Рахманиновском зале: Петр Главатских (маримба) представляет свой новый альбом на Fancymusic. С музыкой Маноцкова, Карманова, Гайворонского и Смирнова. Я маримбу очень люблю, Главатских — замечательный исполнитель, композиторов особенно представлять не надо. Должно быть хорошо. Особенно интересно послушать маноцковскую вещь для маримбы, таблы и тампуры — он вообще большой знаток южноиндийской традиции.
http://www.mosconsv.ru/ru/concert.aspx?id=151251
Кольта опубликовала мой разговор с Игорем Блажковым — 80-летним украинским дирижером, который последние лет 20 живет в Потсдаме. Совершенно легендарная личность — в 1959-м, еще студентом, пробил в Киеве исполнение Стравинского, и оказался первым, кто это сделал лет примерно за 30 — Стравинский был запрещен, в прессе его натурально называли фашистом и католицирующим стариком. Переписывался из Киева с половиной музыкального мира, от Булеза от Штокхаузена. И Стравинскому так же письмо написал, буквально на деревню дедушке, передал конверт с каким-то канадским украинцем. А потом встречался с ним лично и дирижировал его сочинениями. Играл премьеры Шостаковича, Веберна, Айвза, Шенберга. Главный человек в судьбе гениального Валентина Сильвестрова — он проталкивал его сочинения со страшной силой. И вообще был довольно бесстрашным человеком, даже безбашенным. А потом прошло время, и к авангарду он, кажется, немного охладел. Что нередко бывает, как ни странно.
«— А вы-то что по этому поводу думаете? Вы же десятилетиями были апостолом «новой музыки» в СССР. Вы ведь пропагандировали ее для того, чтобы ее узнало и полюбило как можно больше народа, чтобы она заняла свое место в филармоническом репертуаре. И вот прошло полвека — и?
— Бог его знает... Когда я в Ленинграде начал добавлять в свои программы сочинения Волконского, Сильвестрова, Денисова, а также Булеза, Айвза, Шенберга, они пользовались колоссальным успехом. Мы играли их с камерными составами в Малом зале Ленинградской филармонии, так билеты начинали спрашивать аж в метро. Попасть на концерты было невозможно. И в Киеве, когда я играл Сильвестрова, «Лунного Пьеро» Шенберга, Веберна, Берга, тоже был страшный ажиотаж. Слушатели в Москве, Киеве, Ленинграде всегда были более любознательными, чем на Западе. Но это наверняка было связано с тем, что мы играли запрещенную музыку. Запретный плод всегда сладок. А на Западе такой музыкой уже объелись.
Конечно, если говорить откровенно, от авангардной эпохи останется немного сочинений. Раннего Штокхаузена и Ноно почти не играют, а Стравинского, Онеггера, Хиндемита, Бартока играют часто. И, конечно, Шостаковича с Прокофьевым. «Весна священная», «Петрушка», «Симфония псалмов» уже в истории, никуда они не денутся. Но, впрочем, и Волконского играют, и Сильвестрова, и Денисова, и Шнитке, так что не так уж все плохо».
http://www.colta.ru/articles/music_classic/15014
Давайте еще послушаем Настасью Хрущеву. Три песни для голоса с оркестром, одна из них — «Счастье», которую я вывешивал выше, но в другом исполнении и с другой оркестровкой.
https://www.youtube.com/watch?v=-Mvo4swfQkQ
А вот большое с ней интервью.
«Вся наша история музыки, то, о чём я на лекциях в консерватории говорю, — это на самом деле очень узкая «вселенная», которая нас ограничивает. Например, раньше я рассказывала, какие разнообразные типы вокализации использует Булез в «Молотке без мастера». Мне это казалось важным. Но в фольклоре, в непрофессиональных практиках используются вообще любые формы вокализации! И их никто не классифицирует. А смысловые игры, которые образуются при этом, оказываются многомернее, чем всё, что написал мой любимый Лучано Берио. Я вдруг поняла, что мы занимаемся мелкими проблемами, которые сами себе придумали. Можно бесконечно копаться в смыслах симфонии Берио, но на самом деле там есть только одна основная мысль: он использовал коллаж. Всё остальное — уже по горизонтали. «Песня колхозника о Москве» Десятникова, например, содержит больше работы со смыслами — и это «вертикальные» связи. Раньше для меня мир делился на высокое интеллектуальное искусство, которым мы занимаемся, и всё остальное. А тогда я осознала, что жизнь состоит из большого количества текстов. И намного интереснее работать как раз с плохими стихами. Да и вообще — нет плохих текстов, нет плохой поэзии, нет ненужного».
http://muzium.org/posts/khrushchova/
Шутки про классическую музыку — это какой-то параллельный мир. Savour that fermata unequivocally
Читать полностью…
Немного (субъективно) хороших новостей. В марте, если кто-то помнит, я писала о том, что мы с однокурсниками по придуманной Ольгой Манулкиной магистерской программе «Музыкальная критика» запустили краудфандинг на издание сборника наших работ — так вот, у нас все получилось, книжка вышла, а недавно у неё появилась электронная версия: аутентичный диайвай, сверстанный в «Телеграфе».
Выкладываю её с практически родительской гордостью и призываю вас читать моих однокурсников нескольких поколений: про застой в музыкальной жизни Петербурга и про Фелдмана, про Третью симфонию Глиэра и сумасшедший проект аргентинского театра «Колон», решившего уместить все «Кольцо нибелунгов» в один спектакль, про Жерара Мортье и Барри Коски, про любовь к мужчине в опере «Билли Бад» и любовь к танцу в балете «Жизель» — в общем, чего там только нет!
Среди этого богатого развала тем и сюжетов есть и мой исповедальный текст (написанный немного сгоряча, мне он сейчас не нравится). В нём я, тем не менее, призываю окружающих «делать лихой умный самиздат» — насколько мы «лихие» и «умные», конечно, судить читателям, но вот с самиздатом, кажется, что-то начало получаться. В бойком и ироничном предисловии составителей, Богдана Королька и Александра Рябина, содержится не менее важный лозунг — «Не бойся делать лажу»: в том смысле, что нельзя всю жизнь «или гениально, или никак», и надо с чего-то начинать. В общем, мы не побоялись и начали. Лично я, простите за патетику, с удовольствием пою песню этому безумству храбрых — и призываю запомнить наши звонкие смешные имена:
telegra.ph/Schola-criticorum-2-Raboty-magistrantov-programmy-Muzykalnaya-kritika-fakulteta-svobodnyh-iskusstv-i-nauk-SPbGU-06-18
А вот перевели классическую статью Милтонна Бэббита «Who cares if you listen» 1958 года, гимн обособленности, элитарности и непонятности современной музыки. С советом всем приличным серьезным композиторам забить на публику, концерты и вообще любое публичное исполнение собственных сочинений — не в коня корм.
«В конце концов, у широкой публики действительно есть своя собственная музыка, ее повсеместная музыка: музыка, под которую можно поесть, почитать, потанцевать и повоодушевляться. Зачем отвергать возможность того, что современная музыка достигла той стадии, которая уже давно достигнута другими формами деятельности? Прошли те времена, когда обычный хорошо образованный человек без специальной подготовки мог понимать наиболее продвинутые работы, к примеру, из области математики, философии или физики. Продвинутая же музыка, отражающая глубину знаний и оригинальность информированного композитора, едва ли может казаться более понятной, чем эти науки и искусства, тому, чье музыкальное образование обычно скромнее его познаний в других областях».
roman-stolyar/milton-bebbit-kogho-zabotit-slushaiesh-li-ty" rel="nofollow">http://syg.ma/@roman-stolyar/milton-bebbit-kogho-zabotit-slushaiesh-li-ty
Замечательно.
«Едва завершив репетицию, Малер сбежал со сцены, поставил стул прямо напротив Альмы, сел и посмотрел ей в глаза. По большому счету, он написал всю эту огромную симфонию только с одной целью: произвести впечатление на свою жену. Но она, смутившись и отведя глаза, либо не смогла, либо не захотела этого понять...».
Рекомендую занести в закладки и адрес http://syg.ma/vslukh, где этот текст републикован: это страничка Санкт-Петербургского лектория о новой музыке и звуке, где уже появляются и наверняка еще будут появляться разные любопытные материалы.
«То, что нам интересно здесь, - как музыка становилась другой [и продолжает становится другой], как на протяжении более чем ста лет расширялись границы самого понятия «музыка», как различные шумы и звуки включались в это понятие, в каких соотношениях находятся сейчас «музыка» и «звук», и, наконец, что могут дать нам - как слушателям и исследователям - эти музыка и звук, отсюда - и интерес к тому, что может сказать о музыке философия, антропология и социология. *Термин «Новая музыка» используется за неимением другого зонтичного термина. Здесь будут публиковаться тексты наших лекторов, конспекты лекций, подкасты и интервью, фрагменты публикаций, посвященных музыке, звуку, слушанию и т. д».
В субботу Курентзис играет в Москве моцартовский Реквием. Билеты опять стоят несусветных денег, точнее, стоили — их все равно уже нет. Но кому интересно, по этой ссылке будет прямая трансляция culture.ru/video-popup/52661
Читать полностью…
Параллельно читаю совершенно другие по настроению дневники.
«Нет, трагедия налицо. Она не в отсутствии уровня жизни, а в полувековом уничтожении Представлений об уровне. Именно это будет решающим фактором истории ближайших лет».
Евгений Мравинский, запись 1956 (!) года.
Отдельную прелесть воспоминаний составляют фигуры второго ряда — полузабытые и совершенно забытые композиторы и музыканты. Вот, например, некто Пасхалов.
«Пасхалов, приехавший из Москвы в качестве вновь объявившегося таланта, играл нам отрывки из своей оперы «Большой выход у сатаны», а также какую-то якобы оркестровую фантазию плясового характера. Все это было незрело и в сущности мало обещало. Пасхалов вскоре скрылся с горизонта; он начал пить, сочинял какие-то пошлые романсы из-за денег и преждевременно погиб, не оставив после себя ничего замечательного по части сочинений».
Дальше следует гениальный поворот: Римского-Корсакова приглашают... профессором консерватории. Он в полном замешательстве (поскольку даже названий аккордов не знает), но решает рискнуть.
«Сознавая свою полную неподготовленность к предлагаемому занятию, я не дал положительного ответа Азанчевскому и обещал подумать. Друзья мои советовали мне принять приглашение. Балакирев, один, в сущности, понимавший мою неподготовленность, тоже настаивал на моем «положительном ответе, главным образом имея в виду провести своего во враждебную ему консерваторию. Настояния друзей и собственное заблуждение восторжествовали, и я согласился на сделанное мне предложение. С осени я должен был вступить профессором в консерваторию, не покидая пока морского мундира.
Если б я хоть капельку поучился, если б я хоть на капельку знал более, чем знал в действительности, то я меня было бы ясно, что я не могу и не имею права взяться за предложенное мне дело, что пойти в профессора было бы с моей стороны и глупо, и недобросовестно. Но я —автор „Садко“, „Антара“ и „Псковитянки“ —я был дилетант, я ничего не знал. Я был молод и самонадеян, самонадеянность мою поощряли, и я пошел в консерваторию. Действительно, я, автор „Садко“, „Антара“ и „Псковитянки“, сочинений, которые были складны и недурно звучали, сочинений, которые одобрялись развитой публикой и многими музыкантами, я, певший что угодно с листа и слышавший всевозможные аккорды, — я ничего не знал. В этом я сознаюсь и откровенно свидетельствую об этом перед всеми. Я не только не в состоянии был гармонизировать прилично хорал, не писал никогда в жизни ни одного контрапункта, имел самое смутное понятие о строении фуги, но я не знал даже названий увеличенных и уменьшенных интервалов, аккордов, кроме основного трезвучия, доминанты и уменьшенного септаккорда; термины: секстаккорд я квартсекстаккорд мне были неизвестны. В сочинениях же своих я стремился к правильности голосоведения и достигал его инстинктивно и по слуху, правильности орфографии и достигал тоже инстинктивно. Понятия о музыкальных формах у меня были тоже смутны, в особенности о формах рондо. Я, инструментовавший свои сочинения довольно колоритно, не имел надлежащих сведений о технике смычковых, о действительных, на практике употребительных строях валторн, труб и тромбонов. О дирижерском деле я, никогда в жизни не дирижировавший оркестром, даже никогда в жизни не разучивший ни одного хора, конечно, не имел понятия. И вот музыканта с такими-то сведениями задумал пригласить в профессора Азанчевский и таковой музыкант не уклонился от этого.
Быть может, возразят, что все перечисленные недостававшие мне сведения вовсе были ненужны для композитора, написавшего „Садко“ и „Антара“, и что самый факт существования „Садко“ и „Антара“ доказывает ненужность этих сведений. Конечно, важнее слышать и угадывать интервал или аккорд, чем знать, как он называется, тем более что выучить названия их можно в один день, если бы то понадобилось. Важнее колоритно инструментовать, чем знать инструменты, как их знают военные капельмейстеры, инструментующие рутинно. Конечно, интереснее сочинить „Антара“ или „Садко“, чем уметь гармонизировать протестантский хорал или писать четырехголосные контрапункты, нужные, по-видимому, только одним органистам. Но ведь стыдно не знать таких вещей и узнавать о них от своих учеников. Однако отсутствие гармонической и контрапунктической техники вскоре после сочинения „Псковитянки“ сказалось остановкою моей сочинительской фантазии, в основу которой стали входить все одни и те же заезженные уже мною приемы, только развитие этой техники, к которой я обратился, дало возможность новым, живым струям влиться в мое творчество и развязало мне руки для дальнейшей сочинительской деятельности. Во всяком случае, со сведениями, имевшимися у меня, нельзя было браться за профессорскую деятельность —деятельность, через которую должны были проходить ученики всевозможных оттенков: будущие композиторы-, капельмейстеры, органисты, учителя и т. д.
Абсолютно влюбился в «Летопись моей музыкальной жизни» Римского-Корсакова. Обаятельная, язвительная, дико смешная. При этом биографию маэстро я, к стыду, представлял очень приблизительно, то есть знаю только финал, что он стал-таки композитором и бросился под поезд русской классики. Но вообще-то он должен был стать — и стал — блестящим морским офицером, и вот конкретно сейчас он в статусе гардемарина отправился в заграничное плавание на клипере «Алмаз». Сидит в Нью-Йорке, где пьет с офицерами и ходил к продажным женщинам («низменно и грязно»), чуть не тонет в ураган у мыса Горн, изучает джунгли у Рио-де-Жанейро, плавает у берегов Англии, навещает Норвегию, гуляет по острову Специ, где веком позже Фаулз напишет «Волхва» — короче, настоящий авантюрный роман. Пьянство, шторма, споры о славянах, капитан, в припадке ярости откусивший у матроса нос. Музыку Римский-Корсаков забросил, но по просьбе Балакирева и его кружка, т.е. будущей «Могучей кучки», нехотя пишет в кают-компании кусок будущей симфонии. Инструмента на корабле нет, так что он тайком от моряков проигрывает получившееся сам себе на фортепиано в портовых кабаках, а потом посылает по почте в Спб.
«Мое заграничное плавание закончилось. Много неизгладимых воспоминаний о чудной природе далеких стран и далекого моря; много низких, грубых и отталкивающих впечатлений морской службы было вынесено мною из плавания, продолжавшегося 2 года 8 месяцев. А что сказать о музыке и моем влеченье к ней? Музыка была забыта, и влеченье к художественной деятельности заглушено. Я стал офицером-дилетантом, который не прочь иногда поиграть или послушать музыку; мечты же о художественной деятельности разлетелись совершенно, и не было мне жаль тех разлетевшихся мечтаний».
Буду держать вас в курсе.
Бонус: не стал вставлять в интервью его страшную ругань в адрес Родиона Щедрина. Люди все пожилые, обиды старые. Но в закрытом режиме поделюсь — возможно, вам будет любопытно. Анекдот из книги Каретникова — история известная, а остальное, кажется, не очень.
«Конечно, гадости делали не только власти…
— А кто еще? Да возьмите хоть Родиона Щедрина. Вот уж удивительная, не побоюсь этого слова, сволочь. Сколько он Шнитке навредил! А Денисову! При том, что Денисов, как любил говорить Николай Каретников, был официальной оппозицией её величества королевы, то есть ему не очень-то доставалось. Или, скажем, была такая любопытная личность Анатолий Агамиров, слышали о нем? Бывший контрабасист, он был музыкальным комментатором, работал на Всесоюзном радио и очень нам помогал. Делал передачи о Сильвестрове, о Грабовском, обо мне, о Каретникове. Был даже причастен к тому, что в журнале с пластинками «Кругозор» вышел материал о Сильвестрове. А Щедрин добился, чтобы Агамирова убрали из вещания Всесоюзного радио.
Знаете же историю, которая описана у Каретникова в книге «Тема с вариациями»? Когда по коридору Московской консерватории один молодой композитор несет партитуры запрещенного тогда Стравинского, его видит другой и немедленно доносит. И кончается все тем, что тот композитор, на которого донесли, отлавливает обидчика на улице, макает его в сугроб снега и говорит: «Будешь доносить? Будешь?». А тот отвечает: «Буду! Буду!». В книге фамилии не указаны, но один из них, разумеется, Волконский, а другой Щедрин.
Я хотел перепечатать ее в сборнике, посвященном Волконскому, но вдова Каретникова меня умолила не указывать в комментариях, что речь о Щедрине. Потому что он очень мстительный и способен даже потомкам причинить колоссальные неприятности. История ведь очень известная, вся Москва ее знает. И сам Каретников немало пострадал. Взять хотя бы судьбу его балета «Ванина Ванини»… А ведь это блестящая партитура. Я вообще считаю, что Каретников из всех советских композиторов владел оркестром лучше всех. Щедрин же был очень завистливый. Других причин я не вижу. Есть такой христианский постулат: зависть приводит к мстительности.
— Честно говоря, впервые про Щедрина такое слышу Ну что вы, мое поколение все про него прекрасно знало. Это просто типаж из «Бесов». У меня сохранилось порядка сорока писем Эдисона Денисова, он там подробно описывает, как Щедрин охаивал все его произведения на обсуждениях в Союзе композиторов. Никто так их не ругал, как он. Ну, а в силу того, что он был очень влиятельным, хотя даже не был членом партии, он многим попортил жизнь. Мы были знакомы, я даже дирижировал его первой симфонией и ораторией «Ленин в сердце народном», он мне присылал благодарственное письмо… А потом уехал в Германию и, как мне передавали, выступает в «Русском доме» с рассказами о своей борьбе с режимом. Красиво, да?».
Как вам «Красота»?
1. Класс – 35
👍👍👍👍👍👍👍 60%
2. Ну так – 23
👍👍👍👍👍 40%
👥 58 people voted so far.
Римский-Корсаков — о детских музыкальных впечатлениях: «Из другой инструментальной музыки я ничего не слыхал в Тихвине; там не было ни скрипачей, ни виолончелистов любителей. Тихвинский бальный оркестр состоял долгое время из скрипки, на которой выпиливал польки и кадрили некий Николай, и бубна, в который артистически бил Кузьма, маляр по профессии и большой пьяница. В последние годы появились евреи (скрипка, цимбалы и бубен), которые затмили Николая с Кузьмой и сделались модными музыкантами.
По части вокальной музыки я слыхал только одну тихвинскую барышню —Баранову, певшую романс «Что ты спишь, мужичок»
В этот прекрасный солнечный день давайте послушаем коротенький мадригал «Счастье» петербурского композитора Настасьи Хрущевой. Наш ответ Дэвиду Лангу. Исполняет автор и камерный хор Festino.
https://www.youtube.com/watch?v=sod7ihJmmLI