7961
Современная академическая музыка: интервью с композиторами, цитаты, выписки, анонсы концертов. Для связи — @mustt23.
К сему прилагаю кусочек из объяснительной Хааса из буклета, переведенной deepl’ом
«Мой композиционный метод заключался в том, что для каждой сцены существует отдельный музыкальный материал. В первой картине Маттиас борется со смертью. Музыка сводится к вдохам и выдохам, которые усиливаются очень мягкими ударными инструментами. Томас, партнер Маттиаса, и Майкл, медбрат, в котором тоже есть что-то ангельское, исполняют свои мелодии в очень традиционном смысле. Однако интервалы контртенора гораздо меньше - четвертные и шестые ноты.
Этот звуковой мир сохраняется до смерти Маттиаса во второй картине. Со смертью оркестр начинает звучать в интервалах пятых/тритонов (си-диез/диез/а), причем малые секунды уточняются еще более узкими интервалами.
На третьей картинке звуковой мир Михаила скользит по простым гармоническим процессам, характеризующимся торопливыми, нервными движениями в микроинтервалах. Представьте себе орган или аккордеон, где при нажатии на клавишу звучит не одна нота, а целый рой близко расположенных, быстро перемещающихся нот.
С появлением доктора Дюрера на четвертой картинке мы теперь имеем дело с одним обертоновым аккордом - если хотите, звук трансформаторной подстанции здесь транспонирован чуть ниже. Остается один аккорд, из которого мы слышим постоянно варьируемые отрывки. Аккорд натурального тона" становится символом высоких технологий больничной реанимации.
Кроме того, я пытаюсь представить всю оперу с точки зрения Томаса. Когда врач начинает говорить в такой технократической манере, я представляю, как все искажается в ухе Томаса. Боль от того, что он слышит, настолько велика, что звуки искажаются в его ухе, когда он их слышит, и это искажение представлено аккордами маримбы и вибрафона.»
#партнерский_пост
Как создать и монетизировать музыкальный фестиваль, открыть свой лейбл, продвигать мировых артистов или концертную площадку?
18 сентября онлайн-университет творческих профессий Муза от Сбера запускает авторскую программу «Фестивальный менеджмент». Среди кураторов — основатель «Дикой Мяты», руководитель Moscow Jazz Festival, PR-директор Фонда Игоря Бутмана и другие лидеры концертной индустрии в России.
Менеджмент и его юридические аспекты, фандрайзинг и формирование бюджета, PR и маркетинг, поиск площадок и GR — обучение подойдет event-менеджерам, продюсерам артистов, владельцам площадок и начинающим исполнителям.
Присоединяйтесь ко Дню открытых дверей 12 августа в онлайн-формате, задавайте вопросы об обучении и получите скидку 10%.
Вот еще такая пластинка вышла: Риад Маммадов — live в Пушкинском музее
https://band.link/rmammadov
Anton Batagov – The Last Alchemist
Послушать
Альбом «Последний алхимик» – это четыре композиции для двух роялей. Они написаны в разное время, а записаны – в 2022 году. Партии обоих роялей я играю сам. И вот почему. Музыка для фортепианного дуэта – это, по сути дела, музыка для одного пианиста, у которого не две руки, а четыре. Обычно такие сочинения играют два человека – и это всегда две разных личности, два разных мира. И наше восприятие разделяется надвое, возникает ощущение, как будто ты одновременно слушаешь две совершенно разных интерпретации одной музыки. Иногда это даже интересно, но в этой записи мне хотелось сохранить цельность. Поэтому вы услышите одного пианиста с четырьмя руками.
Антон Батагов
Джон Адамс про Арнольда Шенберга в NYT
https://www.nytimes.com/2023/07/28/books/review/schoenberg-why-he-matters-harvey-sachs.html
И ещё про кино.
Ксения Стравинская:
"В следующем антракте мы не выходили, я разговаривала с Игорем Федоровичем, с которым сидела рядом. Зашел разговор о кино, о «Балладе о солдате» режиссера Чухрая, которая только что у нас прошла на экранах и произвела на всех большое впечатление. Игорю Федоровичу и Вере Артуровне этот фильм, виденный ими в Америке, не понравился: «растянуто, сентиментально». Я с жаром отстаивала «Балладу», говорила о переданных в фильме огромных трудностях и тягчайших переживаниях, которые все мы испытывали во время войны, даже вдали от фронта.
— Я преклоняюсь перед тем, что вам пришлось пережить,—сказал Игорь Федорович,—но фильм не удался, мы даже ушли, не досмотрев до конца. Вот японский фильм «Голый остров»— это большое творение. Там все однообразно — и сюжет, и музыка, но там нет ни одного лишнего кадра"
Из воспоминаний Ксении Стравинской: «В первой половине дня дядино «трио» было в музее Скрябина. Перед концертом я заехала в «Националь». Игорь Федорович чувствовал себя неважно: поел днем жирных щей. Во избежание неприятностей он принял опий, а перед самым отъездом выпил виски». 🥸
Читать полностью…
Оттуда же:
«Любопытную запись находим в дневнике Борисовского 1 ноября 1955 года. В этот день в Малом зале Московской консерватории прошел Первый концерт абонемента из произведений Шостаковича: исполнялись квартеты No 1 и No 5 и Фортепианный квинтет («бетховенцы» и автор): «играли хорошо, большой успех, хорошая публика; композиторы почти полностью отсутствовали, т.к. у них в Союзе Советских Композиторов демонстрировались французские фильмы» (171, л. 8).»
Тбилиси - не пропустите
https://www.facebook.com/events/604172144920186
А это — мое послесловие из книжки.
*
Где мы оказываемся в финале? На что можно опереться в этом мифопоэтическом пространстве — и можно ли вообще? Есть ли возможность доверять хоть одному слову из того, что мы только что прочитали?
У биографии Олега Каравайчука, пересказанной с его слов, есть важная особенность — сам герой, классический пример «ненадежного рассказчика». Проблема ненадежного рассказчика не в том, что он все придумал, а в том, что мы с трудом можем отличить правду от вымысла. В случае с Каравайчуком все осложняется и парадоксальными деталями его жизни в целом — некоторые эпизоды, выглядящие абсолютной выдумкой, правдивы, тогда как скучные анкетные данные могут оказаться абсолютной фантазией. Туманное видение совместных фортепианных импровизаций Сталина и Каравайчука в Кремле — очевидный апокриф, близкий другим апокрифам, связанным со Отцом народов (письмо Юдиной, встреча со святой Матроной и пр.). При этом подаренный Сталиным юному виртуозу белый рояль уже не всем кажется неправдой. И наоборот, история о том, как Каравайчук заставил советских оркестрантов на записи саундтрека к фильму «Комитет 19-ти» купить триста презервативов, надуть их и издавать разные звуки кажется анекдотом, однако подтверждена документальными свидетельствами очевидцев. Нет внятного ответа даже на самые простые вопросы — например, закончил ли он в действительности Консерваторию (сам он утверждал в интервью, что диплома об окончании у него нет)?
Из чего могла бы состоять «объективная» биография ОК, что мы знаем с большей или меньшей определенностью? Вундеркинд, всю жизнь прожил в Комарово, музыкой занимался с раннего детства, о чем остались ясные документальные свидетельства, от эпизода в кинохронике до упоминания в письме педагога и пианиста Владимира Вильшау Сергею Рахманинову в 1937 году («растет смена, молодое поколение, во многом и многих достойное удивления … что сказать про такого, как Каравайчук, который играет и свои вариации и фантазию на «Шехеразаду» или аккомпанирует свою колыбельную виолончелисту, который на голову разве выше только ростом!»). Затем какой-то загадочный слом, уход в сторону, смещение — мутная история с Консерваторией, отказ от (или запрет?) публичных выступлений. И десятилетия потаенной работы на советскую кинопромышленность — выверенного и авторизованного списка фильмов с его музыкой не существует, оценки варьируются в самых широких пределах (от нескольких десятков до 100 или даже 200), но ясно, что Каравайчук работал очень плодотворно, однако едва ли стал знаменит за пределами узкого профессионального сообщества. Отдельные известные примеры («Короткие встречи» и «Долгие проводы» Киры Муратовой, «Монолог» и «Чужие письма» Ильи Авербаха) в этом списке сосуществуют с фильмами, известными только историкам советского кино («Товарищ Свердлов. Страницы жизни»). Его нельзя было назвать даже культовым композитором, поскольку это предполагает наличие хотя бы некоторого культа.
Все изменилось после перестройки. Задвигались гигантские пласты времени, застывшая советская жизнь пришла в движение, и в образовавшемся разрыве появилась странная худая фигура в очках и берете. Все его главные достижения — публичные выступления, записи, гастроли, съемки в документальных фильмах — случились уже после формального выхода на пенсию, если к Олегу Николаевичу можно было бы применить этот скучный термин. Свой первый альбом, «Вальсы и антракты», он выпустил, когда ему было 77. Широкая публика узнала и полюбила композитора Каравайчука в том возрасте, когда иные уже нянчат внуков, но вернее было бы сказать, что она узнала его сразу человеком без возраста и отчасти даже без пола — пианистом, перфомансистом и эксцентриком, выступающим с надетой на голову наволочкой, чтобы не отвлекаться на дураков и их дурацкие, очень громкие мысли.
Этим летом выходит еще одна книжка про Каравайчука — после Олега Нестерова биографию ОК авторства Сергея Ландо выпускает, собственно, фонд Каравайчука. Это поэтический сборник мифов и легенд со слов главного героя (по большей части), и именно этим и хорош. По просьбе фонда я написал к нему послесловие. По ссылке можно сделать предзаказ.
https://wordorder.ru/catalog-ru/muzyka/oleg-karavaychuk.-nepoymannyy-mirom/
Тем временем фрагменты бетховенского черепа возвращаются в Вену
https://www.bbc.com/news/world-europe-66261623
Тем временем хочу записать уже полузабывшиеся впечатления от камерной оперы Георга Фридриха Хааса Thomas. В общем, несмотря на то, что это Unter Der Linden и на сайте анонс оперы выглядит так же, как любой другой, показывают ее, на самом деле, в отдельном, служебном здании, просто в комнате для прослушиваний — то есть камерная она буквально. Даже и само место найти с непривычки не так-то просто. Короче, человек, наверное, 30-40 в крохотном помещении смотрят оперу, которая начинается со смерти главного героя (никаких звуков, кроме тяжелого дыхания мехов аккордеона) и продолжается микротоновыми терзаниями и воспоминаниями во все более расширяющемся звуковом диапазоне. Сама постановка — смех и грех (нагой гражданин, обмазывание кровью, все играют как на студенческом капустнике), так что интересна исключительно звуковая часть. А она выглядит так: это камерный ансамбль с диковатым составом — только щипковые инструменты плюс батарея перкуссии. То есть гитары, арфы и мандолины в разных строях, плюс клавесин, плюс аж три громадные микротоновые цитры. И вся эта оплывающая и оседающая микротоновая магма сочетается с классическим оперным бельканто, условно «вагнеровскими» голосами. Это дает удивительный результат - как будто сидишь в очках, которые постоянно фокусируются и расфокусируются. И в моменты фокуса возникает какой-нибудь ослепительный акустический феномен (это все еще выстроено по обертоновым рядам, так что ощущение совершенно звенящее и почти физическое). А потом все опять уплывает на глиссандо в никуда.
Довольно быстро возникает, правда, предательское желание все это малость подсократить (что для одноактной оперы, конечно, так себе показатель). Но я сосредоточился на исполнителе на цитрах и прекрасно провел время — по его лицу было прекрасно понятно, чего стоит все это сыграть и не сбиться. Потом подошел пожать его мужественную руку - ну, говорит, ничего сложнее в жизни не играл, но Хаас гений, никто не пишет ничего более интересного для нас, мастеров цитры.
Если что, на youtube висит запись 2013 года. Что-то, боюсь, в записи теряется, но представление можно составить.
https://www.youtube.com/watch?v=MQqtc3K_v80
Ровно 100 лет назад В. Маяковский описал в своей поэме «Про Это» свои впечатления от услышанной в концерте музыки.
Хотя фамилия композитора в стихотворении не упоминается - речь идет об « Острове мёртвых» Рахманинова. Интересно , что «в прозе» реакция поэта была совсем другой.
Сначала стихи:
«Стихает бас в комариные трельки.
Подбитые воздухом, стихли тарелки.
Обои,
стены
блекли...
блекли...
Тонули в серых тонах офортовых.
Со стенки
на город разросшийся
Беклин
Москвой расставил Остров мертвых.
Давным-давно.
Подавно -
теперь.
И нету проще!
Вон
в лодке,
скутан саваном,
недвижный перевозчик.
Не то моря,
не то поля -
их шорох тишью стерт весь.
А за морями -
тополя
возносят в небо мертвость.
Что ж -
ступлю!
И сразу
тополи
сорвались с мест,
пошли,
затопали.
Тополи стали спокойствия мерами,
ночей сторожами,
милиционерами.
Расчетверившись,
белый Харон
стал колоннадой почтамтских»
А вот проза:
«Благородное собрание. Концерт. Рахманинов. Остров мертвых. Бежал от невыносимой мелодизированной скуки»
Кто будет в Марселе — сходите
https://www.nytimes.com/2023/07/27/arts/design/roma-exhibition-mucem.html
Тайная жизнь шедевров. Дочка обнаружила прилагающуюся к свистку чупа-чупс партитуру Бетховена. Насвисти свою Пятую.
Читать полностью…
Ближайшие концерты в ДК Рассвет
5 августа
Вера Воронежская дает сольник «О вере и любви». В названии зашифрована не только сама Вера, но и премьера — это цикл из пяти фортепианных фантазий, которые для нее прошлой осенью сочинил Руст Позюмский. А кроме того, Мессиан, Скрябин, Лист и Вагнер — все душеспасительное и анестетическое.
https://dkrassvet.space/events/voronezhskaya2/
26 августа
сопрано Наталья Павлова и ICQ-project п/у Аси Соршневой исполняют «Путешествие в Италию» Джованни Соллимы, долгий и оч. доступный постминималистский цикл (от барокко до электроники), к которому для баланса примешаны скрипичные сонаты Лучано Берио.
https://dkrassvet.space/events/sollima/
Моррисси не мой герой, но его сегодняшнее письмо про Шинед О’Коннор душераздирающее
«“She had only so much ‘self’ to give. She was dropped by her label after selling 7 million albums for them. She became crazed, yes, but uninteresting, never. She had done nothing wrong. She had proud vulnerability … and there is a certain music industry hatred for singers who don’t ‘fit in’ (this I know only too well), and they are never praised until death - when, finally, they can’t answer back. The cruel playpen of fame gushes with praise for Sinead today … with the usual moronic labels of “icon” and “legend”. You praise her now ONLY because it is too late. You hadn’t the guts to support her when she was alive and she was looking for you. The press will label artists as pests because of what they withhold … and they would call Sinead sad, fat, shocking, insane … oh but not today! Music CEOs who had put on their most charming smile as they refused her for their roster are queuing-up to call her a “feminist icon”, and 15 minute celebrities and goblins from hell and record labels of artificially aroused diversity are squeezing onto Twitter to twitter their jibber-jabber … when it was YOU who talked Sinead into giving up … because she refused to be labelled, and she was degraded, as those few who move the world are always degraded. Why is ANYBODY surprised that Sinead O’Connor is dead? Who cared enough to save Judy Garland, Whitney Houston, Amy Winehouse, Marilyn Monroe, Billie Holiday? Where do you go when death can be the best outcome? Was this music madness worth Sinead’s life? No, it wasn’t. She was a challenge, and she couldn’t be boxed-up, and she had the courage to speak when everyone else stayed safely silent. She was harassed simply for being herself. Her eyes finally closed in search of a soul she could call her own. As always, the lamestreamers miss the ringing point, and with locked jaws they return to the insultingly stupid “icon” and “legend” when last week words far more cruel and dismissive would have done. Tomorrow the fawning fops flip back to their online shitposts and their cosy Cancer Culture and their moral superiority and their obituaries of parroted vomit … all of which will catch you lying on days like today … when Sinead doesn’t need your sterile slop.”
MORRISSEY
26 July, 2023»
«После разговора о музыке Дмитрий Дмитриевич Шостакович неожиданно спросил меня:
– А вот, Николай Николаевич, не видели ли вы, так сказать, вот этого фильма, этого фильма, которым все, так сказать, очень, очень увлекаются?
– Какого фильма, Дмитрий Дмитриевич?
– Так сказать, «Твой современник», вот, «Твой современник»?
– Видел, Дмитрий Дмитриевич.
– Очень интересно, что вы скажете, что вы скажете, очень интересно!..
– Ну, я не знаю, Дмитрий Дмитриевич! Наверное, вам его смотреть будет скучно…
– А почему, так сказать, почему?
– Дело в том, что главным героем в этом фильме является некий газ «каэтан», а нравственные истины, утверждаемые в нем, не выходят за рамки тех, о которых нам всем мамы в детстве говорили: не воруй, не лги, уважай старших…
– Это замечательно! Это замечательно! Как раз сейчас, так сказать, настало, настало то время, когда это надо, так сказать, надо повторять. Должно быть, замечательный, так сказать, замечательный фильм. Обязательно пойду, обязательно, так сказать, пойду посмотрю!»
#партнерский_пост
🚀 Продолжение летних вебинаров про голос школы вокала «Марс». Третий выпуск исследует использование актерских приемов на сцене (и в жизни). Как держать внимание аудитории, уверенно доносить свои мысли, свободно двигаться и импровизировать — в наборе традиционных упражнений из актерского арсенала.
Ведущая — педагог по вокалу Марина Шебанова. На сцене с 10 лет, выступала на самых разных площадках, представляла Россию на международных конкурсах, где занимала первые места.
27 июля в 19:00 по МСК. Регистрация по ссылке. Всем пришедшим приятный сюрприз 🎁
Многократно описаны обстоятельства жизни Гайдна и его музыкантов, которые должны были буквально по любому чиху хозяина мчаться и играть.
А вот из другого времени:
«25 ноября 1940 года Квинтет [Шостаковича] был сыгран специально для Председателя
Комитета по делам искусств Совнаркома М. Храпченко в его кабинете. У Борисовского
читаем: «Сверхсрочное исполнение, для которого: I. Отменен отъезд Шостаковича в
Тбилиси; II. V I [Д. Цыганов] разыскан в Комитете; III. V-la [В. Борисовский] [разыскан]
на фабрике смычковых инструментов; IV. Cello [С. Ширинский] снят с занятий в
консерватории» (163, л. 8). «
Его эксцентричность, доведенная до предела, безусловно, уходит корнями еще в юность и, видимо, даже на самых ранних этапах служила защитой, позволявшей уделять музыке столько времени, сколько было необходимо (это не всегда значит много — муза Олега Каравайчука явно требовала чуткости, тонкого внимания к моменту и долгих периодов недеяния). В советском социуме, требовательном к внешним проявлениям лояльности, Каравайчук разыграл сложную, но проверенную временем карту юродивого. Многие из его современников, пытавшихся выработать стратегию ускользания, выбирали куда более грубый способ с реальным или мнимым алкоголизмом, но Олегу Николаевичу не требовалось никаких внешних стимуляторов — его единственным опьяняющим эликсиром была музыка.
Это состояние вненаходимости хорошо понятно каждому, кто видел Каравайчука вживую: вы находитесь здесь, а он — где-то еще, и оттуда посылает вам зашифрованные сигналы. Они могут принимать форму фортепианных импровизаций, а могут — воспоминаний или потока сознания. В этом смысле собранные здесь мифы и легенды Олега Николаевича имеет такое же значение, как и его записи: в одной фразе «маленькие мудрые змеи скользили в траве» больше музыки, чем в иных альбомах.
Для композиторского и музыковедческого мира Каравайчука не существует до сих пор. Работая над книгой разговоров с композиторами пост-советского пространства, я спрашивал своих геров, что они думают о Каравайчуке, и самый характерный отзыв звучал как «Поверьте, мы о нем не думаем». Коллеги-петербуржцы были особенно конкретны: «Все у него хорошо, но нет музыкального текста. Одних только намерений недостаточно» (Александр Кнайфель). «Не надо к нему относиться как к композитору, мне кажется, это может его даже обидеть. Он ведь выше, шире, глубже, чем это бренное сочинительство» (Владимир Раннев).
Возможно, роль композитора и вправду была ему тесновата, и он парадоксальным образом покончил с ней, став известным. Композитор сочиняет музыку и фиксирует ее в нотах для потомков, его музыку могут и должны играть другие — в этом и состоит его профессия и призвание. В этом смысле Каравайчук как композитор существовал, лишь пока писал прикладную музыку для театра и кино. Но вся его поздняя музыка неотделима от него самого; купить ноты с его сочинениями нельзя, сама эта идея кажется странной. Всем своим существованием, публичным и частным, Каравайчук доказывал, что музыка существует вне и помимо нот, что она может начаться задолго до концерта, завершиться сильно позже и быть практически неслышимой во время. Что любое движение, жест, пауза, лунная сновидческая походка, монологи без начала и конца, которыми он все чаще наполнял свои выступления, словно бы оттягивая встречу с музыкой — это музыка и есть. Несмотря на то, что Олег Николаевич никогда не упоминал в своих интервью Джона Кейджа, он был, по всей видимости, самым ярким кейджианцем в этой части света, ежеминутно иллюстрируя главный кейджевский постулат: «все, что мы делаем — это музыка».
Ну и, конечно, там каждая цитата — готовый мем, обложка и тату, в этом Олегу Николаевичу нет равных
Читать полностью…
Отличная новая авант-джазовая пластинка с гениальным составом — бас, барабаны и клавесин (поверх ещё много всего, включая челесту). Много нерегулярных ритмов и кайфа совместной игры.
Читать полностью…
Art should be understood, and enjoyed, as a world that hasn’t been infected by commercialism. And within that, it should serve as a reminder that we are creatures who have the ability to access our souls.
Lachenmann uses the word Geist here, which can mean variably spirit, wit, intellect, and psyche.
When that happens, listening becomes observing. And when I’m observing, I stop thinking in terms of good or bad, or in terms of interesting or boring. I’m thinking: what is this? And then I observe and I start to discover myself, too. When that happens, no matter whether you’re thrilled or confused, listening becomes thinking. Not necessarily on an intellectual level, it’s probably more neural, but it becomes a kind of thinking. And where there’s thought, there’s resistance.
https://van-magazine.com/mag/helmut-lachenmann/