dumai | Книги

Telegram-канал dumai - Что читать

9048

Книжные обзоры, интересные статьи, новинки и старые книги, их авторы и владельцы. По вопросам сотрудничества @onlybars

Подписаться на канал

Что читать

Издательство Кристины Потупчик сделало огромное дело - выпустило книгу М.Мейеровича о Шлимане. /channel/krispotupchik/1082 Эта книга была впервые издана в 1938 году. Ее автор погиб в годы Великой Отечественной войны и второй раз она увидела свет только через 28 лет. И вот, спустя еще 53 года, за которые эта книга стала библиографической редкостью, она издается вновь.

Достоинство труда М.Мейеровича не только в великолепном языке и захватывающей манере изложения, показывающей, что автор книги мысленно прошел и пережил весь сложный жизненный путь своего героя. А прежде всего в том, что эта книга для современного человека может заменить сотни пособий на тему «как добиться всего, не имея ничего».

Жизнь Генриха Шлимана лучшая иллюстрация к этому тезису. Сын полунищего пастора, он уходит из опостылевшего дома, скитается и нищенствует, больной и несчастный, он работает из последних сил. Все, что он может противопоставить этому миру – упорство, желание учиться и стремление выжить. И он выжил. Стал богат и успешен, после чего обнаружил, что главное в его жизни так и не случилось.

Не сбылась детская мечта увидеть гомеровскую Трою своими глазами. А значит, он ничего не сделал.

И он резко повернул свою жизнь. Бросил все и пошел за мечтой. Его называли мечтателем, фантазером, дилетантом и шарлатаном, над ним смеялся весь ученый мир Европы – начитался сказок и ищет по ним мифические города. Это все равно, что искать следы избушки на курьих ножках или остров Буян.

А он нашел. И доказал, что древний эпос не сказки, а источники. И тем самым совершил переворот в науке. Если бы не он, то, наверное, могло бы не быть ни работы Ключевского о житиях, как источнике, ни «исторических корней волшебной сказки» Проппа, ни многих других работ, доказывающих, что в истории ничего случайного, мимолетного нет.

А еще он показал, что настоящая наука не делится без остатка на методологию и инструментарий, что в ней, если она настоящая, всегда должна быть страсть, мечта, пронзающая всю жизнь от края и до края. Должна быть вера в предмет своей мечты и страсти, вера сильнее, чем в тех, кто написал об этом предмете десятки огромных и скучных книг.

Читать полностью…

Что читать

В Сергиевом Посаде открыли памятник священнику Павлу Флоренскому.

Флоренский был одной из вершин того напряженного, замечательного и чрезвычайно сложного времени рубежа 19-20 столетий, рубежа, породившего сотни талантливейших людей. Это было интереснейшее время, когда все писали стихи, прозу, рисовали, выпускали книги, рассуждали и спорили, время настолько притягательное и сгущенное, что для того, чтобы оторваться от него, большевикам пришлось прибегнуть к террору и репрессиям.

Во Флоренском скрестилось сразу несколько путей, по которым шла культура того времени. Он был символистом – все его работы очень поэтичны, образны и представляют собой небывалый до того времени жанр философской, богословской, искусствоведческой художественной прозы. Он был богослов, он был математик, искусствовед, историк, философ, биолог, музеевед, полиглот… С одинаковой легкостью он читал лекции во ВХУТЕМАСе и Московской Духовной Академии, дружил одновременно с Троцким и Розановым и дерзостно посвящал свои труды Богоматери. Эти труды он сознательно усложнял даже внешне (достаточно посмотреть как издан знаменитый «Столп и утверждение Истины»), чтобы читатель подходил к книге со вниманием, читал ее с трудом, а не просто пробегал глазами строчки.

Если Леонтьев был последним византийцем, то Флоренский последним платоником. Он был умен каким-то нечеловеческим, небесным умом, что было шутливо отмечено в изданной еще до революции к 100-летнему юбилею Духовной Академии брошюре «Academiae Historia Arcana»: «Павел поп от многия его учености речь ведет темную и неудобь вразумительную: глаголет бо аще и языком русским, обаче словеча его Павловы иноземныя». Он в совершенстве владел искусством перевода языка одной культуры на язык другой и создал богословие, полностью стоявшее на уровне всей современной ему науки.

Он мгновенно приспосабливался ко всему, для него все служило предметом анализа и рефлексии. В 1920-е годы он занимался разбором художественных ценностей Троице-Сергиевой лавры и издал вместе с Ю.Олсуфьевым ряд ценнейших работ по крестам, иконам, панагиям монастыря – эти изданные на плохой бумаге, крохотным тиражом книги стали последним памятником ему. Оказавшись в заключении на Соловках, он стал заниматься морскими водорослями и создал «йод Флоренского», который и сейчас можно купить в аптеках, а его письма из лагеря составили недавно выпущенную антологию. Он так обогнал свое время, что оно не смогло ему этого простить и отомстило – он был расстрелян в 1937 году и могила его неизвестна. Примечательно, что никогда не ставился вопрос о его канонизации – слишком «сложносочиненная» фигура, споры о которой продолжаются до сих пор.

Возвращение его трудов на рубеже 1980-1990-х годов стало одним из самых ярких признаков того, что безвременье закончилось. Репринтное издание его «Столпа…» в 1990 году в приложении к журналу «Вопросы философии» стало потрясением и открыло «эпоху Флоренского». Потом в середине 1990-х было четыре тома в «Философском наследии», потом еще и еще… Советую тем, кто его не читал, начать с книги диалогов Флоренского с художницей Н.Симонович-Ефимовой – там много всего.

И вот, наконец, памятник. Наконец.

Читать полностью…

Что читать

Проблема взаимопонимания сегодня становится одной из главных социальных проблем, комплексного решения которой не существует. Частный вопрос методологической школы «понимаете ли вы?» сегодня становится общим вопросом и даже общим местом, вопросом риторическим – ведь ясно, что нас чаще всего не понимают. Межвременье, в котором мы находимся, тем и опасно, что старое уже не помогает, а новое еще не работает. Поэтому трудно понять друг друга – один говорит на языке прошлого, второй настоящего, один на языке понятий, другой смутных воспоминаний, третий вещей, четвертый образов.

Особенно остро это ощущается во взаимоотношениях родителей и детей, тем более, что сегодня мы находимся в уникальном времени. Впервые в истории дети учат родителей, отчего выворачивается вверх дном вся привычная схема жизни и взаимоотношений и проблемы с ювенальной юстицией, которая целиком выросла из этого феномена, не самое здесь страшное. Не случайно уже возникают «школы родительских компетенций», в которых родителей учат общению с детьми. Как понять, кто прав и кто виноват, что можно говорить, а что нет, почему самое, на наш взгляд несущественное, оброненное, сделанное мимоходом, запомнится ребенком на всю жизнь, а главное, то, что мы внушаем, показываем и подчеркиваем, пройдет мимо.  
 
Чужой опыт, здесь, безусловно, важен. Особенно если ребенок непростой и, повзрослев, хорошо помнит, что именно и как повлияло на него в родительском доме. Франц Кафка был именно таким ребенком. В ноябре 1919 года, когда Кафке было 36 лет и бОльшая часть жизни была уже прожита (хотя он об этом и не знал) он написал письмо отцу, в котором решил поговорить с ним, осмысляя и анализируя отношения всей жизни. Он послал это письмо матери с просьбой передать его отцу, но мать не сделала этого, а вернула письмо сыну «с несколькими успокаивающими словами».

Кафка в нем пишет несколько очень важных вещей: «как отец Ты был слишком сильным для меня, в особенности потому, что мои братья умерли маленькими, сестры родились намного позже меня, и потому мне пришлось выдержать первый натиск одному, а для этого я был слишком слаб». Проблема, как считает Кафка, в том, что отец, добрый и мягкий человек, скрывал эту доброту, а «не каждый ребенок способен терпеливо и безбоязненно доискиваться скрытой доброты» и, считая, что смелого и сильного юношу нужно воспитывать силой и резкостью, вел себя с ним жестко, вызывая противостояние. «Ты воздействовал на меня так, как Ты и должен был воздействовать, только перестань видеть какую — то особую мою злонамеренность в том, что я поддался этому воздействию». Кафка отмечает, как страшно для ребенка несоответствие между действием и реакцией – даже будучи маленьким, он хорошо понимал несправедливость этого несоответствия. Проблема отца была и в том, что он видел в маленьком ребенке только себя самого – ошибка, совершаемая сегодня наиболее часто и приводящая, как пишет Кафка, к сознанию собственного ничтожества, к отказу от самого себя. «Мне бы немножко ободрения, немножко дружелюбия, немножко возможности идти своим путем, а Ты загородил мне его, разумеется с самыми добрыми намерениями, полагая, что я должен пойти другим путем. Но для этого я не годился…».
 
Там есть еще много всего, но не будет преувеличением сказать, что всем родителям, страдающим от утраты понимания собственных детей, стоило бы прочесть это письмо - возможно, в нем есть ключ к решению проблем. Кроме того, перед тем, как начать читать произведения Кафки, нужно прочесть это его «письмо к отцу», тем более, что оно не очень большое. Тогда мы прикоснемся к одному из главных корней его творчества. И нам станут намного понятнее сумрачные интонации его текстов и страсть к кошмарам и снам, которые являются бесконечным выяснением отношений с самом собой и своими детскими страхами и сомнениями.

Читать полностью…

Что читать

Вышла ещё одна прекрасная книга. Читать ее и грустно и весело. Грустно, потому что книга вышла после смерти автора (и не первая, вышедшая «после...»). «Посмертные произведения», как говорили столетие назад, это особый жанр. Текст прижизненный и текст посмертный, даже если это один и тот же текст, на самом деле два совершенно разных явления. Текст, существующий при жизни автора, всегда может быть исправлен, доделан, усовершенствован (первые публикации рассказов Чехова, например, в «Осколках» и эти же рассказы, изданные в сборнике, как правило, два отличающихся текста), даже если это никогда не будет сделано.

Потенциальная, допускаемая возможность изменения исключительно важна, как осознаваемый потенциал роста, как нереализованная, но имманентная новизна. Если применить это правило к себе, то станет понятно, что осознание собственных потенциальных возможностей, которые пусть даже никогда не будут реализованы, исключительно важно для общего сознания полноты себя, самоощущения. Розанов описывал это состояние как «чувствую, что могу потрясти весь мир – но не хочу этого делать». По отношению к прижизненному тексту также важна позиция автора, как Главного Наблюдателя – текст существует только с позиции наблюдателя, наблюдение устанавливает связь, выстраивает отношения с текстом, который чувствует это отношение. Мы не потому понимаем или не понимаем текст, потому что у нас настроены или не настроены мозги, а потому что сам текст или понимается или нет, способен произвести понимание или нет. Его отношение к нам так же важно, как и наше к нему. Раневская была не так уж неправа, когда говорила, что «Джоконда» сама выбирает, на кого производить впечатление, а на кого нет.

В этом отношении автор является главным, что не означает, что его собственный текст на некотором удалении столь же понятен, как и сразу после создания. Непонимание себя автором, способность текста начинать жить самостоятельно, создавать собственные структуры понимания себя это очевидное явление. Именно поэтому возникает столько проблем с интернетом – тексты в Сети начинают жить сами по себе, создавая логические и алогичные связи с другими текстами и когда мы пытаемся вновь ими овладеть, они ускользают от понимания.

Кроме того, автор не всегда знает, какая из его книг станет посмертной и это тоже важно. Так как многие авторы тогда не стали бы ее писать или написали бы иначе. Но он не знает. И когда такая книга написана, она незримо уже проводит вдалеке черту, которую можно перейти только один раз и только в одну сторону. Жизнь с этого момента идет иначе и некоторые это чувствуют. Волнуются, тревожатся, мечутся, не понимая, где источник беспокойства. А он рядом. В столе. В файле.

Гоголь ведь не случайно сжег второй том «Мертвых душ» - он спасался от призрака смерти, поселившегося рядом с ним. Вот если бы мы знали, какая из наших фотографий будет помещена на могильный памятник, мы, скорее всего, постарались бы ее не делать или тоже сделали бы иначе. И мы тоже не знаем, сделана уже эта фотография или нет. А если уже… Не оттого ли нам иногда без причины тревожно? Послушайте последний альбом Queen “Made in Heaven” и вы поймете, как звучат песни и музыка, когда автор точно знает, что не услышит их.

Но ту книгу, о которой мы скажем в конце, читать одновременно и весело. Она состоит из точных, насмешливых, иногда издевательских наблюдений за окружающей действительностью. Наблюдений-советов, которые серьезны именно своей иронией. Читая, понимаешь «да, это смешно, но это так, черт возьми и что-то с этим надо делать». Сочетать серьезность и иронию удавалось далеко не всем, выверять глубину трагизма смехом доступно немногим, но если это есть, перед вами настоящая литература. Таков Чехов.

Таков Умберто Эко. Книга, приятная даже на ощупь, имеет странное название «Набросок нового кота и другие несерьезные вещи» и представляет «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы», облеченные в иронию. Это как горькая таблетка в оболочке. Легче заходит, но лечит так же.

Читать полностью…

Что читать

В предыдущем посте мы представляли вам совершенно неожиданный взгляд на книгу о Буратино, которая при внимательном рассмотрении оказалась тонкой пародией на литературный мир Серебряного века. Сегодня у нас такой же неожиданный взгляд на «Приключения Незнайки» Н.Носова. Автор статьи в «Новом мире» (2005, №3) о «Незнайке» А.Райков попытался сделать Незнайку объектом философско-критических рассуждений, рассмотреть произведение Носова как биографию пусть и вымышленного героя и применить к этому герою законы биографического жанра. Получилось интересное наблюдение.
 
Незнайка ярко одевается и все делает «шиворот-навыворот». Последнее лишь на первый взгляд. Он пытается обрести себя в творчестве (в музыке, живописи, поэзии), однако наталкивается на тотальное непонимание именно потому, что его творчество нетрадиционно. Реакция окружающих на его творения именно такая, какая должна быть, когда старое борется с новым. Его ругают, проклинают и гонят. При этом в конфликте со Знайкой, обиженным на его стихи, Незнайка довольно точно формулирует творческое кредо  “— Что? — закричал Знайка. — Когда это я прыгал через овечку? — Ну, это только в стихах так говорится, для рифмы, — объяснил Незнайка. — Так ты из-за рифмы будешь на меня всякую неправду сочинять? — вскипел Знайка. — Конечно, — ответил Незнайка. — Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть”. Классическая ситуация: непризнанный талант и даже отчасти “проклятый поэт”». То есть мы видим творческого индивида и отношение к этому индивиду со стороны окружающего мира.
 
Незнайка, по мнению автора, «олицетворяет собой абсолютно свободную личность». Во-первых, Незнайка свободен как имя. Имена остальных коротышек говорящие (Тюбик, Гусля, Пончик, Торопыжка, Ворчун, Винтик, Шпунтик и т.д.) «При ближайшем рассмотрении каждое имя есть ограничение, накладываемое на коротышку, и как такое ограничение оно может рассматриваться в качестве ограничения его свободы. Но совершенным особняком стоят два имени, два коротышки — Знайка и Незнайка. О чем, собственно, говорят эти имена? Знайка: “Его прозвали Знайкой за то, что он знал очень много”. Незнайка: “Его прозвали Незнайкой за то, что он ничего не знал”. Собственно, эти имена, безусловно, говорят нам о чем-то, но вот о чем, понять очень трудно. И тот и другой привязан к некоему общему знанию. Но что это за знание? — просто знание, и все. Имена Знайка и Незнайка характеризуют именно свободу двух этих коротышек, свободу от всего ограничивающего.
 
Во-вторых, Незнайка свободен той свободой, которую можно назвать аристократической, ее можно назвать свободой древнего грека. А в чем суть свободы древнего грека? — в наличии у него свободного времени, досуга, который обеспечивается ему работой рабов либо земледельцев с ремесленниками. Жизнь древнего грека и есть организация досуга. Жизнь Незнайки также есть организация досуга, и в этом смысле он — древний грек. Характерно его чисто аристократическое презрение ко всякого рода физическому труду».
 
Статью можно прочесть по ссылке http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/3/ray10.html Многим она может показаться надуманной. Но мы приводим эту статью как пример рассуждения о вещах очевидных, которые по мере накопления знания и опыта перестают быть таковыми. Это возможно лишь тогда, когда вещи имеют некую онтологическую глубину. Такое рассуждение невозможно при отсутствии должного предмета рассуждения (то есть если Лотман подробно рассуждает о Пушкине, а Мамардашвили о Прусте, даже если мы не знаем масштаб Пушкина и Пруста, но знаем масштаб первых двух, мы обязаны признать значительными предметы их исследований).

Здесь, конечно, несколько иной случай, прецедент, грозящий опасностью создать глубину там, где ее нет (сегодня очень много явлений такого рода вымышленной глубины находятся вокруг нас). Но как бы там ни было, данная попытка интересна именно свои нетрадиционным подходом к традиционному тексту.

Читать полностью…

Что читать

Сегодня, когда наступило состояние interregnum (в терминологии А.Грамши «новое еще не работает, старое уже не работает») в поисках спасительного «философского камня», который превратит всех нечестных в честных, богачей в расточителей и умножит мудрость премьера Медведева, начинают обращаться к «формальному методу» Шкловского. Методу, изобретенному почти столетие назад, но сегодня актуализирующемуся с каждым днем. Как известно, «формальный метод» родился в недрах ОПОЯЗа (общества изучения поэтического языка), созданного до 1920 года В.Шкловским. (К ОПОЯЗу имели отношение Б.Эйхенбаум, Ю.Тынянов Р.Якобсон, О.Брик и другие).

В своих работах «Воскрешение слова» и «Искусство как приём» Шкловский резко критиковал подход к искусству (и литературе, в частности) как к «системе образов» и выдвигал тезис об искусстве как сумме приёмов художника («формальный метод в литературоведении»). Он считал форму литературного произведения единственным реальным носителем специфики искусства, а содержание относил к «внехудожественной» категории. Для Шкловского «техника» писательского мастерства была интереснее текста, который, как считал создатель «формального метода» писатель мог бы и не писать. Сторонники «формального метода» рассматривали произведение как сумму приемов, которые только и нуждаются в изучении, предметом литературоведения они считали литературность, а не литературу, произведение не имеет никакой связи с автором, жизнью, идеологией – роман должен быть о романе, текст о тексте.

Важнейшим инструментом работы с текстом Шкловский считал «остранение», то есть придание изучаемому предмету странности, необычности с целью вывести его за пределы обыденности и после этого изучать без «автоматизма восприятия». Разумеется, «формальный метод» Шкловского вырос не на пустом месте – там есть и Гуссерль с его неразрывной связью вещи и наблюдателя, и символисты и А.Веселовский с его «поэтикой сюжетов». Одна из главных и интересных тем Шкловского – вещь в процессе создания и созданная вещь это не просто незавершенная и завершенная, а две принципиально разных вещи. Поэтому не стоит стремиться завершить вещь – длящаяся незавершенность оставляет перспективу, делает вещь живой, позволяет вовлечь в процесс ее создания самые разные элементы, причем, нередко, крайне далекие друг от друга. «Сопряжение далековатых идей», как говорил Ю.Тынянов, «несходство соединяемого» мы видим у Эйзенштейна, Татлина, Вертова, Лисицкого, Родченко и многих других. Шкловский называл формализм «первой русской теорией, охватившей или охватывающей мир» и это так и оказалось впоследствии.

Век формалистов оказался недолог. Главный конфликт возник не в недрах сторонников метода, а за пределами своего круга. Формалисты развивали науку, но аудиторию для науки развивали другие. Их перестали понимать, время стремительно их обгоняло. «У нас украли время» - скажет потом Шкловский. В результате у многих из них начинается тоска по несостоявшейся биографии, биографии, которая обернулась лишь списком прочитанных книг и перечнем «не взлетевших самолетов мечты». Спасая себя, теоретики становятся писателями и поэтами (Шкловский, Тынянов, Мандельштам), но помогло это не всем - формализм стал ругательством и бесплатной путевкой в Сибирь.

Однако формализм оказался живуч и перспективен. Всю вторую половину прошлого столетия он воскресает в семиотических школах, в западных интеллектуальных проектах, течениях, движениях, в теории жанров, в деконструктивистской архитектуре, в постмодернистской эстетике, в software studies. Его можно при желании видеть даже в одновременно мертвом и живом коте Шредингера.

На эту тему три года назад вышла трехтомная исчерпывающая трехтомная антология «Формальный метод» (Т.1. «Системы», Т.2. «Материалы», Т.3. «Технологии». М., 2016), включающая в себя программные статьи, интервью, рецензии ведущих «формалистов», сопровождаемые блестящими статьями известных современных исследователей.

Читать полностью…

Что читать

Почти прошло Первое мая - день труда и день отдыха, дата, которая одна только и будет скоро напоминать о том, что когда - то был труд и был досуг. Казалось бы, всем понятно, что это за слова. Однако ... Сегодня труд (работа), а соответственно, и досуг, теряют значение и формы, которые у них имелись последние 300-200 лет. Базовая граница между трудом и досугом перестала существовать.

Работы (труда) в прежнем понимании (определенное рабочее место, обязанности, рабочий день и пр.) уже почти нет. На смену пролетариату пришел прекариат, основу существования которого оставляет не регламентированный, четко оплаченный и защищенный труд, а случайные трудовые отношения (подряды, срочные контракты, неполная занятость, аутстаффинг, работа по вызову и т. д.)

Поскольку сегодня труд и досуг уже трудноразличимы, все чаще говорят о том, что на место труда, понимаемого, как правило, в индустриальной форме, идет деятельность, то есть социальная активность, где труд перемешан с досугом, то есть когда общение, коммуникации, встречи, брейнстормы приносят деньги.

Меняются в связи с этим и социальные отношения. Если старики жили, чтобы работать и чтобы заслужить работой отдых, то поколение миллениалов согласно работать, чтобы жить, но еще лучше – просто жить. Из досуга сегодня начинают черпать смысл и деньги, он стал «последней религией европейцев», их неоязыческим исповеданием, ибо христианские каноны к такому образу жизни как то неприменимы.

Трудовая деятельность в сфере досуга (Mickey Mouse jobs) приобретает все большее распространение. Складывается новый рынок деятельности, новые профессии, которые созданы для того, чтобы обслуживать досуг. Иными словами, досуг начинает приносить прибыль, что стало революционным открытием нашего времени. Поэтому досуг нагружается смыслами, присущими ранее только трудовой сфере.

Так семантику свободного времени сегодня наполняет лексика с преобладанием понятий долга и обязанности: «мне нужно заняться спортом», «я должен читать газеты». Поэтому сегодня человека, его социальную роль и значение все чаще оценивают не по работе, а по досугу. Не случайно социолог Ж.Дюмаздье называл этот переворот «сегодняшней культурной революцией».

Эта революция породила своих протагонистов - специфическую прослойку «беззаботных безработных», тех, кто сознательно живет вразрез с трудовой логикой, прослойку, которая состоит из маргиналов, лиц с размытой профессиональной идентичностью, люмпен-интеллектуалов. Да и зачем работать? Материальный продукт теперь производят иммигранты, обитатели Третьего мира.

С другой стороны, огромное количество «работ» сегодня уже просто не нужно и сохраняется просто по инерции. В статье «Вullshit jobs» («фуфловые работы») антрополог Д.Грэбер подчеркивает, что развитие технологий и рост производительности труда могли бы позволить нам работать 3–4 часа в сутки, а всё остальное время посвятить отдыху и саморазвитию.

Но в реальности цивилизация не идeт по этому пути, а придумывает, чем заполнить высвободившееся время. И заполняет работами, абсолютно не нужными, типа телемаркетинга, когда люди звонят вам по многу раз на день и предлагают какие-то продукты. Это работа не приносит удовлетворения никому, она является разрушением достоинства, которое когда-то было у труда. Грэбер утверждает, что в этом horror vacui, в этой «боязни пустоты», боязни общества дать людям свободное время сказывается старый страх, что ребенок начнет заниматься онанизмом, а взрослые люди выйдут на улицы и устроят перманентную оранжевую революцию или еще какие-нибудь глупости. Поэтому их всех нужно чем-то занять 24 часа в сутки.

Именно этим темам посвящены два номера журнала «Логос» № 3 (105) 2015 г. и № 1 2019 г.

Читать полностью…

Что читать

Накануне Пасхи поговорим о Христе. Разговор о нем сегодня выглядит либо проповедью, либо намеком на милостыню, либо распиской в том, что ты идейный неудачник. На самом деле его образ и фигура сегодня, в дни тотального аксиологического кризиса всех старых религий и прежних идеологий становится все более актуальной. Христианство стареет, Христос нет, ибо он единственный, кто не был христианином.

Сегодня он непонятен так же, как 2000 лет назад и так же актуален. Вместо того, чтобы свергать власть и баламутить народ, он толковал об истине, о том, что надо прощать и любить и в результате его не понимали даже те, кто шел за ним. «Те, кто рядом со мной, меня не поняли», - горько вздыхал он. Но он не только говорил – он все делал не так. Называл себя Царем (над ним смеялись), говорил, что может разрушить Храм и в три дня воздвигнуть его (никто не верил), исцелял и воскрешал (принимали как должное), был бездомен, водился с отбросами общества (брезговали), не имел за душой ни копейки (недоумевали). Никто не заметил, кроме горстки таких же отверженных, как он, что он показал главное – настоящую ценность имеет лишь то, что носит в себе частицу вечности. Вечность окружена временем, ее ценность сознается и понимается лишь теми, кто находится в потоке времени. Вечное поправляет временное, входит в него, осмысляет его.

Христос дает человеку главное – самого человека. Дает и следит за тем, чтобы человек не делся никуда от себя, чтобы ему было хорошо с собой самим настоящим. Именно поэтому проповедь Христа была обращена не к «народу», а к человеку. Поэтому Христос впервые провозгласил Любовь важнейшим свойством Бога. До него Бог был «непостижим», «всемогущ», «всемилостив», «справедлив». То есть он был повелителем, грозной силой, могучей волей. И поэтому отношения с ним строились в координате «хозяин – раб», «величие – ничтожество», «сила – слабость», «воля – подчинение». Связующей формой этих взаимоотношений был договор, предусматривающий взаимное уважение и доверие сторон, но не любовь, ибо любовь не терпит никаких формальностей, там, где начинается договор, кончается любовь. Договор, закон не требует близости, ибо, чтобы сохранить отношения, достаточно честно соблюдать внешние условия союза.

Напротив, во взаимоотношениях, построенных на любви, всегда есть контрапункт между действием и реакцией, возможность для чуда, то есть если я не заслуживаю никакой милости, то это не значит, что она не может быть мне оказана. Закон борется с последствиями преступлений, Христос истребляет сам корень преступления. Истинная Любовь по Христу это точное знание, когда именно ты можешь нарушить закон во имя нее, во имя Любви. И только она дает право на это нарушение.

Книг о Христе тысячи и большинство из них находится на полюсах «сложнейшее богословское исследование» с «сотериологиями» и «парусиями» и «сентиментальная слащавая патока» с нимбами, колокольчиками, голубями, облачками на чистом небе, с которого льется малиновый звон. Поэтому лучше для начала взять Александра Меня «Сын Человеческий». Она есть в электронном виде, но лучше найти печатную версию. Тем более, что это нетрудно.

Читать полностью…

Что читать

В минуты страшной трагедии в Париже, когда на наших глазах гибнет один из великих соборов Европы, вспомним Марселя Пруста. О нем мы уже говорили, но не могли представить, что повод вернуться к нему будет таким.

Прусту повезло родиться и жить в то короткое время, когда культура ненадолго стала гораздо ближе сердцу, когда появилось множество неравнодушных к ней душ. То есть их души не были равны в своей страсти к культуре, к соборам, статуям, картинам, книгам – каждый любил по своему и признавался в этой любви не так, как другие, иногда чужими словами (Пруст, например, словами Рёскина), но добавляя к ним свои чувства и свою интонацию. Все эти признания, собственно, и составили ту эпоху.

Это было время, когда уникальную готическую культуру Средневековья вдруг заметили. Увидели огромные соборы, стоявшие на площадях, порталы, нервюры, своды, витражи, арки, деамбулатории, выросшие из столетий, увидели себя рядом с впечатанным в вечность временем. Правда, для этого понадобилась трагедия – гибель статуй и соборов в годы Первой Мировой войны. Об этом начали писать и говорить Роллан, Батай, наконец Пруст. Гибель средневековых памятников словно подтверждала мысль Гюго о том, что гибель соборов неизбежна от рук адептов «цивилизации книг», то есть современной цивилизации. А ведь Первую Мировую войну развязали, в значительной степени, интеллектуалы. То есть воплощение цивилизации. Именно тогда Пруст написал несколько эссе, составивших сборник «Памяти убитых церквей», сборник, ставший «входным порталом» громадного собора-романа «В поисках утраченного времени», который Пруст строил всю жизнь, как и положено по законам средневекового жанра. В этом сборнике речь идет не только о Средневековье – о Рёскине, которого Пруст боготворил, а также и о Рембрандте. Но главное, все-таки, соборы.

Для Пруста в своих открытиях самых разных сторон культуры Средневековья нет ничего случайного. Он поражен скоростью и техническими характеристиками автомобиля, в котором он передвигается и тут же автомобиль становится для него символом своего времени, воплощенного в технике, которое несётся прямо на собор и кому-то не выстоять. «Колесо управления (руль) весьма схоже с крестом освящения, который держат апостолы, стоящие у колонн Сент-Шапель в Париже», - отмечает он, - водитель держит руль так же, как средневековые фигуры на порталах держат символы своего ремесла – косу, охотничий рог или кисть". Через Рёскина и его «Амьенскую Библию» он рассматривает легендарный собор в Амьене, точно отмечая, что если Рёскина сегодня нет даже в могиле (то, что там есть – не он в любом случае), то мы всегда можем преклонить колени перед камнями Амьена, у которых Рёскин просил пищи для своей мысли и которые еще хранят в себе эту мысль. Действительно, если мы никак не можем нащупать свою дорогу, найти свой источник вдохновения, то почему бы не пройти той дорогой к тому источнику, который уже дал творческую жизнь и душу кому-то.

Сегодня нам с очень горьким чувством придётся перечитать реквием Пруста по храмам, погибшим и пострадавшим в Первой Мировой войне. Казалось бы, это было давно. Но сегодня Dies Irae. И нет с сегодняшнего дня более актуальной книги. Ибо в пламени собора мы видим будущее Европы.

Читать полностью…

Что читать

Глядя на тренды современного интеллектуального дискурса, становится понятным, что один из главных трендов это критика капитализма. П.Мэйсон, Т.Седлачек, Д.Грэбер, А.Левентхаупт, Т.Пикетти, У.Блум и пр. всесторонне анализируют то, что происходит сегодня в том поле, что по старой памяти еще именуется «капитализмом» и приходят к неутешительным выводам. Рынок не расставил все по своим местам, не отрегулировал, не создал гармонию и что делать с этим сегодня, не очень понятно. Не случайно в западной интеллектуальной сфере растет интерес к марксизму и левой идее (Р.Декалан, Д.Мари, Э.Мэрифилд), приспосабливающей марксизм к современности. Литературы на эту тему, выпущенной на Западе за последнюю пару лет, наберется уже приличная полка (одного А.Бадью вышло уже несколько книг). В России тоже не идут мимо - выходят новые работы о Ленине или работы типа труда Слезкина, где на эпоху смотрят через окна «Дома на набережной».

В чем проблема нынешнего капитализма? Подошел к концу железный век, для которого было характерно материальное воплощение идеи или мечты, а также определенный тип производства. Каким бы ни представлялся дворец в сознании, он не мог формировать среду человека, пока не был построен. Иной (виртуальный) мир принадлежал Богу, земля – человеку. Сегодня мир реальности и мир виртуальности принадлежит только человеку и виртуальную реальность вовсе не обязательно облекать в плоть.

Вместе с этим окончилась технологическая  эпоха, в основе которой лежал базовый энергоноситель с прилагаемой к нему политической системой. Поиск новых источников энергии означает непременную смену привычных политических и идеологических моделей. Вернее, либеральной западной модели,  в основе которой лежит простая схема – поднимать уровень потребностей и удовлетворять. Сначала движение вперед (создание новой модели Iphone), потом замедление движения - расширение ( модификации, улучшение возможностей) и вновь движение.

Главная задача власти в этой модели – создавать механизмы оживления потребления. Благодаря этой системе создается иллюзия стабильности. Во-первых, общество наблюдает процесс развития, а значит и движения вперед. Во-вторых, процесс удовлетворения спроса является механизмом покупки властью лояльности у населения. В-третьих, возникает жесткая связка между количеством денег (материальными благами) и количеством счастья, то есть каждая новая модель «Мерседеса» должна делать человека счастливее.

Однако все это больше не работает. Рост количества материальных благ оказался прямо пропорционален количеству времени и сил, затрачиваемых на их получение, постоянная боязнь отстать от моды и от времени порождает все большее количество стрессов. Наращивание потребностей и их удовлетворение одновременно наращивает безработицу, углубляет социальное неравенство и уродует окружающую среду. Потребление оживить не больше не удается.

Последние десятилетия эту отжившую модель пытались спасать путем постоянного расширения круга новых благопотребителей. Первый раз его расширили в 1960-е годы (деколонизация), второй раз – в 1990-е (распад социалистического лагеря. как видим, срок созревания кризиса 25-30 лет), сегодня пришла третья волна, которую пытались направить на Ближний Восток, но сделать это не удалось. Система производства благ работает вхолостую и отчетливым показателем этого являются огромные долги, поскольку возможности, которые больше нельзя наращивать в реальности, продолжают наращиваться в виртуальном пространстве. Печатаются ничем не обеспеченные деньги (отсюда мировой финансовый кризис и 22 трлн долга у США), создающие иллюзию богатства, долги оплачиваются долгами или пустыми обязательствами, держащимися только на доверии. Не случайно главным субьектом современной мировой финансовой системы стал финансовый спекулянт. То есть главной проблемой системы стала сама система и выйти из нее можно только выбравшись из под развалин. Но для начала с помощью книг стоит разобраться в проблеме, ибо выбираться нужно не "вообще", в куда-то.

Читать полностью…

Что читать

Поскольку мы с вами, уважаемые читатели, находимся в Телеграме, с коим ведется долгая и безуспешная борьба, сегодня мы обратимся к первой и единственной на сегодняшний день книге о Телеграме. Книге, которая окажется чрезвычайно полезной не только тем, кто здесь давно, но, прежде всего тем, кто вошел в эту структуру недавно и хотел бы понять, где он находится.

Данная книга принадлежит авторству Кристины Потупчик – известному медийному человеку, одному из немногих настоящих профессионалов Сетевого Мира. То есть тому, что написано в книге, можно доверять. Это уже вторая книга К.Потупчик. Работа называется «Запрещенный Telegram. Путеводитель по самому скандальному интернет-мессенджеру». (М., 2019). В книге нет теории, истории, размышлений о роли и значении соцсетей и мессенджеров в нашей жизни – то есть всего того, что обычно предваряет практическую часть и становится едва ли не больше этой части, потому что рассуждать о тенденциях, хронотопах, дискурсах и нарративах всегда легче, нежели коротко и ясно объяснить, как что работает.

Главная мысль работы – Телеграм это инструмент. Инструментальные подходы к действительности характерны для нашего времени. Многих искренне раздражает этот практицизм, когда все вокруг – от дружеских отношений до обеда или ужина - становится инструментом и средством для достижения еще каких-то целей, которые постоянно ускользают, отдаляются, меняются. В результате эта инструментальность становится главной, практицизм самоценностью, умение превращать любое явление и предмет в орудие – главным достоинством. Но факт остается фактом – Телеграм это действительно инструмент. Не только получения информации, но и развития, возможность создать свое дело, быть замеченным. На фоне почти скончавшегося ЖЖ и Твиттера, фейсбучного царства скуки, политкорректно-посредственного Контакта (не говоря уже о кухонных Одноклассниках) Телеграм с каждым днем становится все заметнее и эффективнее, разрастается все более и поэтому путеводитель по нему очень актуален – достаточно взглянуть на содержание.

Рассказ о некоем событии собственно делает происшествие событием. Нарратив выстраивает, организует реальность, создает ее экзистенцию. В данном случае по явление данной книги или медиаобраза Телеграма фиксирует его становление как системы, оформляет структуру, она становится видимой. Так как если о чем-то пишут книги, значит это требует того, чтобы быть описанным. Теперь есть возможность взглянуть на Телеграм со стороны, понять масштаб, увидеть все его ветви и потоки, представить его комплексно.

Когда начались гонения на Бродского, Ахматова как-то сказала, что ему делают классическую биографию гения. Данной книге в момент выхода тоже начали делать классическую биографию бестселлера – изумительно описанный в «Романе о Петре и Февронии» владелец магазина «Фаланстер» Куприянов, либерал и «анархист» (очевидно, ровно такой, как в фильме «Александр Пархоменко» или «Оптимистическая трагедия»), швырял эту книгу и кричал, что ее нужно сжечь вместе с автором. А если так себя повел Куприянов, то это значит только одно «хорошие сапоги – надо брать» (с). Если бытие книги началось со скандала, она точно не может быть скучной. Впрочем, судите сами.

Читать полностью…

Что читать

#редкаякнига По выходным необычные книги. Эта книга, выпущенная 10 лет назад просто чтобы посмеяться, сегодня уже памятник культуры. Это "Пятниццо. Антология фольклора Рунета" (М., 2007). Она насчитывает около 200 иллюстрированных цветных страниц, на которых собраны самые значимые на тот момент интернет-мемы. Основные разделы книги следующие: Герои – здесь собраны главные имена интернета: от постоянных жертв фотожаб до людей, которых все в Сети знают. Сообщества – откуда что берется в сети, где тусуются творцы и/или пАдонки. Фотожабы – и так понятно.
Офис – фольклор Рунета создается в основном офисным планктоном, поэтому офисные шутки занимают этом фольклоре почетное место. Реклама – пародии на рекламу. Очевидец – нет ничего смешнее реальных ситуаций из жизни, подсмотренных и растиражированных интернетчиками. Книги – не все книги одинаково полезны: встречаются и настолько дурацкие, что их глупость становится фольклорной. Текст – онлайновый фольклор – это не только видео и фотожабы, из обычных букв тоже творят удивительные вещи. Интерактив – вирусные мини-игры, онлайновые обманки и разводки. Компьютер – нет ничего смешней глюков ворда, если к нему привык.

Эта книга сегодня и пространство ностальгии, ибо человек, помнящий кто такой "медвед" и почему "йа" непременно "креведко", сразу чувствует на себе бремя прожитых лет. На примере этой книги видно, как сжимается это пространство между нами и ностальгией. Если старшее поколение сегодня ностальгирует по 1960-70-м (гандикап 40-50 лет), то поколение двухтысячедесятых – по девяностым или нулевым (гандикап 20-10 лет). То есть дальше будут ностальгировать по прошлому году, а вечером – по утру.     
  
В любом случае пришло время ещё раз посмеяться над тем, что было смешно 10 лет назад. В иудейской религиозной традиции есть правило произносить благословение, если увидел что-то удивительное. Например, слона. Причём благословение "на слона" надо произносить не чаще раза в месяц, так как за месяц восстанавливается способность удивляться слону. Здесь то же самое. Наша способность смеяться тому, что было смешно 10 лет назад, восстановилась за эти годы - время перелистать эту книгу. Правда, сделать это непросто - она стала библиографической редкостью.

Читать полностью…

Что читать

Очень любопытно наблюдать, как уже полвека не устаревают некоторые образцы западной философии, что в целом довольно странно, ибо после Хайдеггера все просто обречено на стремительный распад. В ХХ веке вообще был только Хайдеггер, все же остальное Тоффлер, реактивная, рефлекторная, талмудическая философия, блестяще толкующая уже случившееся, но практически не способная создавать новые смыслы. То есть это философия, все время догоняющая себя, кусающая собственный хвост. Однако работа Т.Адорно «Философия новой музыки», написанная в 1949 году (М., 2001.), продолжает оставаться актуальной, так как «новая музыка» середины прошлого столетия (для Адорно, имевшего блестящее музыкальное образование, это Стравинский и Шенберг) остается удивительно и неизменно «новой» и сегодня. Время музыки первой половины ХХ столетия остановилось, сегодняшние и вчерашние произведения равно современны. Это при том, что во времена Баха музыкальные вкусы менялись в течение 10 лет, музыку Генделя через 30 лет после его смерти называли «старинной». С тех пор старение музыки странным образом замедляется при том, что количество произведений "новой" музыки экспоненциально увеличивается. Примечательно, что при этом в этот же период устарел кинематограф, началась и полностью закончилась эпоха рок музыки – в разных «слоях» культуры процессы распада и дегенерации идут по-разному, в отличие от Средневековья, которое в этом отношении было очень монолитным – все рождалось, творило и умирало почти одновременно.

Адорно в своей работе выступает последовательным апологетом Шенберга, отчаянно и парадоксально критикуя его. Эта критика очень интересный феномен – она защищает Шенберга и всю нововенскую музыкальную школу от неоклассицизма Стравинского. Данный подход очень распространен у людей мятущихся и влюбчивых в предмет своего интереса и психологичен - критика объекта защищает объект от нападок, ибо лучше я, чем он. В этой восхищенной критике, замешанной на слезах разочарований и обманутых надежд, замечен хоть раз в жизни был каждый из нас, а в литературе или философии она является довольно точным маркером хорошего, искреннего текста, Таков был Карабчиевский со своим «Воскресением Маяковского» (мы о нем уже говорили) – самой горько-разочарованной и оттого лучшей книгой о Маяковском.

Книга Адорно уникальна не только этим – она представляет собой интересное сочетание философии, социологии и музыковедения, когда взгляд направлен на культуру через увеличительное стекло истории и теории музыки. При этом в ней можно заметить характерный западноевропейский пессимизм, которым были проникнуты многие послевоенные работы – потрясение от случившегося, от Освенцима не проходило и не осмыслялось в привычных категориях и часто кто-нибудь принимался писать о Гегеле или Шопенгауэре, а выходило между строк «Как же мы допустили? Кто же мы теперь?» Не случайно Адорно пишет работу «После Освенцима», в которой утверждает, что теперь вся европейская культура не имеет смысла. Значит, имеет смысл только то, что уже было, но не что есть. Это силовое поле случившегося было настолько мощным, что та же Арендт, вместо того, чтобы следом за Хайдеггером уйти в сущностные вопросы времени и бытия, для чего у нее были все возможности, погрузилась в анализ тоталитаризма и насилия. Это «веяние времени» есть абсолютно у всех интеллектуалов того времени и при чтении его необходимо видеть и отсеивать, чтобы осталось только объективное.

Отсюда консерватизм Адорно – пережив катастрофу войны, он уходит в эскапизм, до предела обостряя исключительность классической немецкой музыкальной традиции от Баха и Моцарта до Вагнера и Шенберга. Понятие "музыка" и "немецкая музыка" у него синонимы, поэтому эта работа в целостности не совсем может быть понята нами и ее можно использовать как схему по пониманию аналогичных процессов в отечественной музыке и культуре.

Читать полностью…

Что читать

Некоторое время тому назад мы представляли вам совершенно неожиданный взгляд на книгу о Буратино, которая при внимательном рассмотрении оказалась тонкой пародией на литературный мир Серебряного века (/channel/Dumai/330) Сегодня у нас такой же неожиданный взгляд на «Приключения Незнайки» Н.Носова. Автор статьи в «Новом мире» (2005, №3) о «Незнайке» А.Райков попытался сделать Незнайку объектом философско-критических рассуждений, рассмотреть произведение Носова как биографию пусть и вымышленного героя и применить к этому герою законы биографического жанра. Получилось довольно интересное наблюдение.
 
Незнайка ярко одевается и все делает «шиворот-навыворот». Последнее лишь на первый взгляд. Он пытается обрести себя в творчестве (в музыке, живописи, поэзии), однако наталкивается на тотальное непонимание именно потому, что его творчество нетрадиционно. Реакция окружающих на его творения именно такая, какая должна быть, когда старое борется с новым. Его ругают, проклинают и гонят. При этом в конфликте со Знайкой, обиженным на его стихи, Незнайка довольно точно формулирует творческое кредо  “— Что? — закричал Знайка. — Когда это я прыгал через овечку? — Ну, это только в стихах так говорится, для рифмы, — объяснил Незнайка. — Так ты из-за рифмы будешь на меня всякую неправду сочинять? — вскипел Знайка. — Конечно, — ответил Незнайка. — Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть”. Классическая ситуация: непризнанный талант и даже отчасти “проклятый поэт”». То есть мы видим творческого индивида и отношение к этому индивиду со стороны окружающего мира.
 
Незнайка, по мнению автора, «олицетворяет собой абсолютно свободную личность». Во-первых, Незнайка свободен как имя. Имена остальных коротышек говорящие (Тюбик, Гусля, Пончик, Торопыжка, Ворчун, Винтик, Шпунтик и т.д.) «При ближайшем рассмотрении каждое имя есть ограничение, накладываемое на коротышку, и как такое ограничение оно может рассматриваться в качестве ограничения его свободы. Но совершенным особняком стоят два имени, два коротышки — Знайка и Незнайка. О чем, собственно, говорят эти имена? Знайка: “Его прозвали Знайкой за то, что он знал очень много”. Незнайка: “Его прозвали Незнайкой за то, что он ничего не знал”. Собственно, эти имена, безусловно, говорят нам о чем-то, но вот о чем, понять очень трудно. И тот и другой привязан к некоему общему знанию. Но что это за знание? — просто знание, и все. Имена Знайка и Незнайка характеризуют именно свободу двух этих коротышек, свободу от всего ограничивающего.
 
Во-вторых, Незнайка свободен той свободой, которую можно назвать аристократической, ее можно назвать свободой древнего грека. А в чем суть свободы древнего грека? — в наличии у него свободного времени, досуга, который обеспечивается ему работой рабов либо земледельцев с ремесленниками. Жизнь древнего грека и есть организация досуга. Жизнь Незнайки также есть организация досуга, и в этом смысле он — древний грек. Характерно его чисто аристократическое презрение ко всякого рода физическому труду».
 
Статью можно прочесть по ссылке http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/3/ray10.html Многим она может показаться надуманной и это очень возможно. Но в данном случае мы приводим эту статью как пример рассуждения о вещах очевидных, которые по мере накопления знания и опыта перестают быть таковыми. Это возможно лишь тогда, когда вещи имеют некую онтологическую глубину. Такое рассуждение невозможно при отсутствии должного предмета рассуждения (то есть если Лотман подробно рассуждает о Пушкине, а Мамардашвили о Прусте, даже если мы ничего не знаем масштаб Пушкина и Пруста, но знаем масштаб первых двух, мы обязаны признать значительными предметы их исследований). Здесь, конечно, несколько иной случай, прецедент, грозящий опасностью создать глубину там, где ее нет, а потом исследовать (сегодня очень много явлений такого рода вымышленной глубины находятся вокруг нас). Но как бы там ни было, данная попытка интересна именно свои нетрадиционным подходом к традиционному тексту. К подобным прецедентам нам еще придется обращаться.

Читать полностью…

Что читать

Сегодня время посмотреть (пересмотреть) вот этот фильм. Проблема восприятия мира рефлексирующей интеллигенции и обычными людьми ставится в нем ярко и точно. В итоге два эти мира сходятся https://youtu.be/vSAVYvnSJ3U https://youtu.be/M7JCEQDunGo

Читать полностью…

Что читать

Можно ли говорить сегодня о вере, о вечности, о любви так, чтобы это не казалось пошлым, ходульным, банальным, вычурным и неестественным? Наверное, если не вздыхать, не пошлить, не добавлять соли к тому, что уже посолено и не отнимать сладости у сладкого. Если не пытаться объяснить одну необъясненную категорию с помощью другой, еще более необъясненной. Попробовать отказаться от стандартов, почерпнутых из благочестивой литературы, похожей на гербарий – храниться будет вечно, но зачем? Неужели такая сухая вечность лучше чем цветущая сиюминутность? Ведь хорошо, когда что-то так быстротечно, как цветы, ибо быстротечность это интонация красоты.

Что же такое вера? Это возможность. Когда, по Канту, «30 талеров возможных не меньше 30 талеров реальных», то есть когда будущее неотделимо от настоящего, когда важна уже имеющаяся сущность. Разумеется, есть люди, которым важна не сущность, а присутствие, но все таки лучше, когда ощущение вещи опережает вещь, то есть когда есть вера.
Когда вера отменяет смерть – возникает Христианство. Сегодня принято его бояться, а оттого и насмехаться над ним – смех развенчивает, делает страшное нестрашным, легким. Засмеялся – и не надо понимать. Эта боязнь понятна - слишком велика разница между ним и нами, между их верой-любовью и нашей верой-доверием. Масштаб всегда страшит, а заурядность привычна и безопасна. Не хочется думать, что в этом мире все изначально прекрасно и гармонично – у нас есть разум и совесть, чтобы мы знали, как в этом мире жить, мы сыты и одеты и имеем сотни поводов для радости потому что сами все портим и не хотим сознаться в этом.

Отсюда же и отношение к людям. Если верить, что весь мир стремится к энтропии, то немудрено, что все вокруг против нас и «сначала было плохо, а потом все хуже и хуже». Ругань, попреки, претензии… Но ведь вполне возможно, что злоба, ворчанье или странности, на которые мы жалуемся, - это просто попытка открыть нам глаза. Даже если мы знаем порок, мы знаем его мало. Вы скажете: «Да, я вчера погорячился», - а другим ясно, что вы вообще злой. Вы скажете: «Что-то я перепил», - а другим ясно, что вы вообще пьяница. Взгляд свыше отличается от нашего тем, что он (Он) видит всех, а мы - всех минус один. «Мы недоумки, забавляющиеся выпивкой, распутством и успехом, когда нам уготована великая ирадость. Так возится в луже ребенок, не представляя себе, что мать или отец хотят повезти его к морю. Нам не трудно, нам слишком легко угодить».

Вера (любовь) позволяет слышать то, что не высказано, видеть то, что не показано, понимать то, что не явлено до конца. Флобер некогда заметил: «Как зримы эти дороги Испании, нигде не описанные Сервантесом». Нередко самые лучшие слова те, что еще не высказаны, самая глубокая любовь та, что не выразила себя ничем, кроме взгляда. Ведь то, что меня видит, что-то от меня ждет. Нужно только отозваться. Стремление к совершенству само собой истребляет частности, в любви все становится слаженным и гармоничным, возникает полнота. В любви можно участвовать или целиком или не участвовать вообще – иначе выйдет не «что-то», а «ничто».

То самое ничто, что сегодня, в отсутствие любви и веры, наполняет миллионы душ. Это самое ничто очень сильно, достаточно сильно, чтобы украсть лучшие годы человека, отдать их не услаждающим грехам, а унылому заблуждению бессодержательной мысли. Ничто отдает эти годы на утоление слабого любопытства, отдает их постукиванию пальцами, притоптыванию каблуками, насвистыванию опротивевших ничтожных мелодий. Ничто отдает их длинным, туманным лабиринтам мечтаний, лишенных даже страсти или гордости, которые могли бы украсить их, причем, окунувшись однажды в эти мечтания, слабый человек уже не может стряхнуть их с себя».

Для того, чтобы понять свою веру (а она, по Чехову, "хоть какая-то" есть у каждого), как и свою любовь, стоит взять сборник эссе Клайва С.Льюиса (Тюмень., 2016). Ощущение диалога не проходит на протяжении всей книги, а великолепный, в чем-то страстный язык, не дает отвлекаться.

Читать полностью…

Что читать

В 2003 году на Западе вышла книга Г.Хайнзона, которая может помочь понять очень многие мировые политические и общественные процессы.

Называется она «Сыновья и мировое господство: роль террора в подъёме и падении наций» (Sohne und Weltmacht: Terrorism, Aufstieg und Fall der Nationen). Она давно стала бестселлером, но на русский до сих пор не переведена.

Автор – специалист по истории цивилизаций, профессор Бременского университета, социолог, экономист.
К террору (какая, казалось бы, засаленная, СМИшная тема) он подходит с совершенно неожиданной стороны.

Он объясняет причины терроризма «злокачественным демографическим приоритетом молодёжи» и пользуется следующей методикой – сравнивает количество мужчин в социуме возрастом 40-44 лет с мальчиками возрастом до 4 лет.

Старение социума начинается тогда, когда на каждые 100 мужчин в возрасте 40-44 лет приходится меньше, чем 80 мальчиков в возрасте до 4 лет. В Германии, например, это соотношение равно 100/50, а в секторе Газа 100/464, Афганистане 100 /403, Ираке 100/351 и т.д. Насилие растет в тех обществах, где юноши от 15 до 29 лет составляют больше 30% от общего населения.

При этом важно, что причины насилия несущественны – оно возникает по определению. То есть насилие во имя насилия.

Сейчас в мире 67 стран с приоритетом молодёжи и в 60 из них либо геноцид, либо гражданская война. Автор считает, что помочь этим странам преодолеть войны, террор и насилие, используя экономическую и гуманитарную помощь не только невозможно. Это даже вредно - в некоторых случаях эта помощь и является причиной насилия, так как помощь (то есть когда не нужно заботиться о пропитании) стимулирует рождаемость.

Опасность усугубляется тем, что насилия возникает больше не в бедных, а богатых странах. Огромное количество молодежи сыто, но не востребовано и эта молодежь начинает протестовать. И этой молодежи все больше. Только за последние 100 лет население в мусульманском мире выросло со 150 миллионов до 1200 миллионов человек (прирост более 800%), в то время как в Китае прирост составил только 300%.

Между 1988 и 2002 годами в развивающихся странах родились 900 миллионов мальчиков мужского пола. К концу жизни нынешнего поколения в Афганистане будет столько же юношей моложе 20 лет, сколько во Франции и Германии, вместе взятых. К этому можно прибавить и то, что в той же Германии 52% из возрастной группы 18-32 хотят уехать, а их место занимают молодые мигранты.

Этим же механизмом Хайнзон объясняет и многие исторические события. Например, в XVI веке Португалия и Испания начали завоёвывать мир именно потому, что в этот период в семьях отмечалось внезапное увеличение числа детей. Коэффициент рождаемости повысился от 2-3 детей в семье до 6-7 детей, после того как в 1484 году указом Папы было объявлено, что искусственное ограничение рождаемости наказуемо смертью.

В результате средний возраст населения, составлявший 28-30 лет в 1350 году, снизился до 15 лет в 1493 году. Теперь в семьях было слишком много мальчиков, не знавших, к чему приложить свои силы, и многие предпочли стать колонизаторами и завоевателями. 95% конкистадоров (в Испании их называли «secundones» — вторые сыновья) были очень молоды. Поэтому и сегодня исламизм создан не исламом, а молодыми мусульманами.

По теме психологии и феноменологии террора написано много, но читать большую часть написанного невозможно - это аналитика в духе колонки "Мнения" газеты "Известия". По настоящему интересных, глубоких работ немного. Хайнзон – одна из них. И завтра будет представлена еще одна.

Читать полностью…

Что читать

«Простота языка заслуживает не только уважения, но и почитания. Библия начинается с предложения, которое мог бы написать любой четырнадцатилетний подросток: "В начале Бог сотворил небо и землю"».

Как создать узнаваемую манеру письма:

https://bit.ly/2PQp5wJ

Читать полностью…

Что читать

Сегодня можно наблюдать огромную популярность книг по психологии/психиатрии. Среди них на одном из первых мест находится книга Виктора Франкла «Психолог в концлагере». Бывший заключенный концлагерей Освенцим, Кауферинг III, Терезиенштадт и Тюркхайм, Франкл сумел на примере своего трагического опыта описать возможность сохранения и обретения смысла жизни даже в лагере, что оказалось очень актуальным для сегодняшних дней. Мы хоть и не в лагере, но тем не менее современные механизмы подавления личности, оказывается, очень схожи с теми. Данная работа стала фундаментом целого направления в психиатрии под названием «экзистенциальная терапия».

На этой книжке принято останавливаться, что отражает очень распространенную тенденцию – из всего массива литературы по той или иной теме/направлению выбирают одну – две книги, к которым сводится вся история (литература, психология, медицина, социология, философия etc). Однако концентрационные лагеря нацизма породили целый ряд работ, которые не менее актуальны и современны, чем работа В.Франкла. Это книги и статьи бывшего заключенного Освенцима, итальянского поэта, эссеиста и прозаика Примо Леви «Человек ли это?» и «Канувшие и спасенные», бывшего заключенного Бухенвальда Эрнста Федерна «Террор как система. Бухенвальд как он был» (на русском языке не издана) – в ней Федерн нашел наглядное подтверждение двух важных психоаналитических гипотез: при сильном психическом напряжении человек регрессирует и развивает в себе инфантильные механизмы защиты.

Также это книга бывшего узника Освенцима Э.А. Коэна «Человеческие привычки в концентрационном лагере» (на русском не издавалась), бывшего заключенного лагерей Буно-Моновиц, Бухенвальд и Берген-Бельзен Жана Амери «По ту сторону преступления и наказания. Попытки одоленного одолеть». Амери пугала все более распространяющаяся в науке тенденция к сопоставлению в базовых позициях человека и животного, так как именно на этом сопоставлении во многом строилась нацистская машина уничтожения. Также это известная некоторым работа бывшего узника Дахау, психолога Б.Беттельхейма «Просвещенное сердце» и, наконец, книга бывшего заключенного франкистского концентрационного лагеря, польского психолога, психиатра и философа Антония Кемпинского «Освенцимские рефлексии».

Главной заслугой Кемпинского стало выявление особого состояния узника лагеря после освобождения. Это состояние исследователь назвал «КЛ-синдром (синдром концлагеря)» или «постлагерной болезнью. «бывшие узники, в общем, очень чувствительны к аутентичности контактов с людьми; они лучше всего чувствуют себя среди своих, так как только с ними у них есть общий язык; к другим людям они питают определенное недоверие». Наконец, это работа бывшей узницы Освенцима Анны Павельчинской «Ценности и насилие в Аушвице» (на русском не издавалась), посвященная базовым основам существования узников концентрационных лагерей.

Для склонных к литературному осмыслению травматического опыта есть книги писателей, бывших узников С.Посмыш («Знаю палачей из Бельзена»), Т.Боровского («Прощание с Марией» и «Каменный мир»), С.Шмаглевской («Дым над Биркенау»), Э.Визеля («Ночь») и, наконец, роман «Без судьбы» И.Кертеса, единственного на сегодняшний день венгерского лауреата Нобелевской премии по литературе. Эти книги было бы полезно прочесть каждому, кто хотел бы разобраться во многих процессах, происходящих сегодня, так как большинство факторов, которые привели к созданию концентрационных лагерей, никуда не делись и сегодня, просто поменялись внешне, а значит создание структур, занимающихся тотальным расчеловечиванием это просто вопрос времени. Но не будем о грустном…

Читать полностью…

Что читать

На выходных – необычные книжки. А именно – «Буратино» в переложении А.Толстого. - Эка невидаль, - скажет любой человек, - и что здесь необычного?Необычного много. Мало кто знает, что сказка о деревянном человечке Пиноккио, написанная Коллоди и вольно переложенная в «Буратино» А.Толстым, много десятилетий истолковывалась самым неожиданным образом.

В 1942 году итальянский литературовед П.Баржделлини прочел эту книгу, как … аллегорию жизни Христа. Пиноккио сын плотника, каждый образ человека и животного, каждый предмет и ситуация в истории Пиноккио имеют свою аналогию в Евангелии, и наоборот: крещение (старик в ночном колпаке выливает таз воды на голову Пиноккио), тайная вечеря (в таверне «Красный рак»), Ирод как владелец кукольного театра Манджофоко (пожиратель огня) и даже сделанный из хлебного мякиша колпак Пиноккио связывается с причастием. Эта точка зрения получила как истовых сторонников, так и яростных противников.

Не меньше различных автобиографических и культурологических слоев вскрывается в «Буратино» А.Толстого. Сегодня литературоведы уже не сомневаются в том, что детская сказка о Буратино Толстого на самом деле фельетон о литературной жизни и быте 1920-х годов, в котором Толстой выразил личные пристрастия и антипатии. Одним из центров сказки у Толстого становится Пьеро, за которым скрыт Александр Блок. Пьеро - лирический поэт, имеющий отношения с актрисой Мальвиной, бежавшей из театра - это намёк на драматические отношения Блока с актрисой МХТ Андреевой, уходившей из театра и возвращавшейся. Пьеро пишет стихи о «тенях на стене» - это устойчивый образ поэзии Блока да и все стихи Пьеро довольно точно пародируют стиль и приемы Блока. Знаменитый палиндром А.Фета «А роза упала на лапу Азора» отсылает нас к драме А.Блока «Роза и Крест», где есть героиня Изора в розовом саду. Кстати, наперсницу Изоры в «Розе и Кресте» зовут так же, как лису в сказке Толстого, - Алисой.

Театр Карабаса Барабаса это откровенная пародия на Мейерхольда с его теорией актера-сверхмарионетки. В «Буратино» можно найти отсылки и к Белому, и к Брюсову, к «Сатирикону», Метерлинку, оккультным увлечениям начала века и т.д. Не случайно первоначально Толстой хотел назвать свою сказку «романом для детей и взрослых» - искушенные люди того времени с легкостью прочитывали второй план сказки, в то время как детям доставались лишь очевидности.

Но есть в сказке и реалии, современные ее времени написания. Стихи Пьеро: «Будем жить все лето мы на кочке этой. Ах, - в уединении, всем на удивление…» это «привет» Толстого эмиграции, которую он очень хорошо знал и не очень жаловал, даже будучи в Париже, отчего получил прозвище «Нотр хам де Пари». Вполне возможно, что переименование Пиноккио (кедровый орешек) в Буратино (марионетка, кукла), которая пытается вырваться из театра Карабаса Барабаса есть намек Толстого на самого себя или в целом на писательский круг того времени. Круг, который именно в момент возникновения «Буратино» (вторая половина 1930-х годов) из сообщества свободных творческих людей окончательно превращается в сервильную обслугу власти. Здесь же логичен и образ Дуремара, как карикатура на служилого интеллигента, образованного, но легко продающегося тем, у кого власть и деньги (ср. Васисуалия Лоханкина в «Золотом Теленке»).

Отсюда логически вытекает и пропагандистский пафос 1930-х годов - описание Страны Дураков строится как карикатура на западный мир: тощие голодные собаки, коровы, куры, а «свирепые бульдоги», охраняют покой «сытых котов в золотых очках, под руку с кошками в чепчиках». Власти Страны Дураков защищают «богатеньких и почтенненьких» и обижают бедных и слабых.

Вот так неожиданно для нас раскрываются привычные с детства вещи. Очевидно, общественное сознание ощущает эту многоплановость произведения, его скрытые смыслы и аллегории, не проявленные до конца.

Читать полностью…

Что читать

Сегодня День Победы.

С каждым годом этот день все больше опошляется. На улицах мигранты торгуют маскарадными пилотками и фальшивыми знаменами, на машинах копеечные наклейки «Спасибо деду за победу», «На Берлин», на разных местах тел и зданий георгиевские ленты. Во всем видно ленивое желание праздновать Победу и абсолютная неспособность это сделать. Духовное и эстетическое достояние Победы переходит на наших глазах в неоспоримую собственность массовой культуры. Победа уменьшается до размеров исторического эпизода, который быстро всасывается прошлым, уходит сквозь пальцы.

Но флажки и пилотки это не просто пошлость. Это игры в то, во что играть нельзя. В церковной традиции сколько бы с оригинала чудотворной иконы ни списали копий, от каждой из них все равно может быть чудо. Копия в этом чуде равна оригиналу. Так же в каждой пилотке – частица памяти, отблеск трагедии, зачем же надевать ее, если не готов идти воевать и погибнуть? Зачем придавать китчу трагическое, историческое измерение, которое он не вместит?

С помощью пилоток, флажков и гимнастерок, которые потом лежат в урнах и просто на земле, Победа становится на уровень потребительского блага и ее предназначение в этом качестве только одно. Быть израсходованной, потребленной, так же, как и прочие блага массовой культуры. Из Победы ухитряются извлечь развлечение, становится нормальной мысль о том, что Победа может быть таким же шоу, как Камеди-клаб. Подлинная Победа заменяется целлулоидной развлекательной версией, которую она не переживет.

В чем проблема этой версии? В ней Победа зависит не от объективных исторических причин, а от стихийных реакций потребителей, склонных к упрощениям и отсутствию рефлексии. Победа утрачивает уникальность и выпускается массовым тиражом для всех, теряя свое важнейшее свойство - вести за собой сквозь десятилетия туда, на ступени Рейхстага, к каждому из тех, кто погиб и кто выжил. Кстати, вы никогда не думали, что такое гибель на ступенях Рейхстага 30-го апреля 1945-го? За день-два до Победы, когда все предопределено, когда позади четыре года, когда «еще немного, еще чуть-чуть»…Невозможно представить.

Пилотки и знамена сегодняшних дней это валюта, на которую культурное мещанство, ходящее в музеи только чтобы «пощупать за бока вечность» (С.Черный) пытается купить трагедию. В ходе этой оплаты неизбежно происходит инфляция этих вещей, а с ней и Победы. Поэтому с каждым годом все больше пафоса, шума, наклеек, квазипатриотической риторики, веселья, развлечений, с помощью которых ведется возгонка победного настроения, надлежащих, как всем кажется, чувств.

И именно в экспоненциальном росте пилоток и преувеличенно фальшивом внимании к ветеранам отчетливо видно ощущение утраты той трагической реальности, которую мы называем Победой. Уходящие на глазах ветераны передали нам право на Победу, а наследники оказались недостойны чести. Последние и сами это чувствуют и оттого столько трескотни и пафоса, которыми стараются задрапировать отчетливое понимание того, что Победа бездарно растрачена внуками. И это не исправить. Ничем.

Победа это не место трескотни и ленточек. Это пространство немоты, ибо выразить ее нельзя, нельзя ни с чем сравнить. Молчания, ибо сегодня уже погибли почти все, кто помнит Победу, ушли “на страну далече”, воссоединились. Мы никогда не сможем поставить себя на место погибших, не сможем воссоздать их жизнь и сказать “с их точки зрения”. И не стоит себя обманывать. Они ушли, а, значит, больше не будет подлинных, правдивых, горьких фильмов и книг о войне. Значит, не нужно больше ничего снимать и писать – это будет ложь, что видно по современным бондарчуковским поделкам. Можно только помолчать. У фотографии или могил. И в этом молчании, в его «гласе хлада тонка» мы услышим, почувствуем Победу. Если настроена душа.

С Днём Победы!

Читать полностью…

Что читать

Существуют книги, через которые удивительно видна эпоха, событие, их полутона и настроения. Тысячи книг передают и события и эпохи, но между читателем и автором все равно чувствуется расстояние, из-за которого не слышна интонация, не различимы оттенки голоса и черты лица. А в этих немногих книгах все иначе. Это книги, через которые вам исповедуется сбывшееся, случившееся. Которые остаются где-то в глубине бытия навсегда. Это книги, после которых хочется сесть на диван и долго думать, как жить дальше.

В каждой «области» таких книг очень мало. Так это и должно быть. «Окаянные дни» И.Бунина, «Блокада» (глава из воспоминаний) Д.Лихачева. «Бабий Яр» А.Кузнецова. «Мысли и сердце» Н.Амосова. С этих книг нельзя начинать. Так как потом может очень долго не захотеться читать что-то еще про блокаду, революцию, медицину. Или не захочется вообще.

Они могут оказаться первыми и последними. Они страшней, пронзительней любого вымысла, потому что то, что там - жизнь. Правда. Столько правды и такой правды, что приходится читать частями. Откладывать, осмысливать и вновь возвращаться. По прочтении порой кажется, что так писать нельзя. Об этом нельзя. Но и без этих книг нельзя. Они должны быть, пусть даже и непрочитанные. Чтобы знать на всякий случай – они есть.

Сегодня 33 года со дня Чернобыльской трагедии. Книга «Чернобыльская тетрадь» Г.Медведева из числа тех, что упомянуты выше. Тем, кто хотел бы представить, что там было, нужно читать только ее, так как она не уступает лучшим образцам отечественной военной прозы. Каждый эпизод - и описанный автором и переданный свидетелями - необычайно нагляден, особенно те, где жители Припяти навсегда покидают свой город. «Ровно в четырнадцать часов к каждому подъезду подали автобусы. По радио предупредили: одеваться легко, брать минимум вещей, через три дня вернемся... Везли до Иванкова (60 километров от Припяти) и там расселяли по деревням. Многие, высадившись в Иванкове, пошли дальше, в сторону Киева, пешком. Кто на попутных. Один знакомый вертолетчик, уже позже, рассказывал мне, что видел с воздуха: огромные толпы легко одетых людей, женщин с детьми, стариков — шли по дороге и обочинам в сторону Киева. Видел их уже в районе Ирпеня, Броваров. Машины застревали в этих толпах, словно в стадах гонимого скота.

Трагичным было расставание уезжающих с комнатными животными: кошками, собаками. Кошки, вытянув трубой хвосты, пытливо заглядывая в глаза людям, жалобно мяукали, собаки самых разных пород тоскливо выли, прорывались в автобусы, истошно визжали, огрызались, когда их выволакивали оттуда. Но брать с собой кошек и собак, к которым особенно привыкли дети, нельзя было. Шерсть у них была очень радиоактивна, как и волосы у людей. Ведь животные круглый день на улице, сколько в них набралось... Долго еще псы, брошенные хозяевами, бежали каждый за своим автобусом. Но тщетно. Они отстали и возвратились в покинутый город. И стали объединяться в стаи».

Текст книги есть в сети.

Читать полностью…

Что читать

Ежедневно в сети выходят тысячи материалов в самых разных источниках. Действительно ценных из них - единицы. Чтобы найти эти жемчужины, надо потратить уйму времени и сил. Как же хорошо, что есть люди, которые сделают это за вас!


@thealfavit

Сегодня – навигатор по лучшим статьям из сети. Канал «Алфавит» надо зафолловить всем, кто ценит вдумчивое чтение понятных, увлекательных и круто сделанных лонгридов.

Не тратьте время и силы, просто подпишитесь на «Алфавит» и ежедневная доставка интересного контента вам гарантирована!

Без раздумий:
/channel/thealfavit

Читать полностью…

Что читать

Проблема одиночества сегодня, в век массовых и молниеносных коммуникаций, становится все более насущной для миллионов людей. Христианство принесло равенство между одиночеством и уникальностью. Уникальность всегда одинока – этот постулат был утвержден в Христе и распространялся на всех, кто хочет ему следовать. Не случайно апостол Павел считал брак уделом слабых, ибо сильные могут оставаться одни. Отказываясь от мира, человек становится одиноким для мира, но не одиноким по сути – рядом с ним всегда был Бог.

Одиночество перестало пугать (в античность одиночества боялись), одиночки (аскеты, анахореты, затворники, странники) стали примером отношения к жизни. Создатели исихазма сумели сформировать тип человека, «одинокого в толпе», остающегося один на один с собой и Богом даже в многолюдном сборище.

С упадком христианства одиночества опять начинают бояться, в XIXвеке в европейской философии возникает немыслимый ранее вопрос «зачем быть одиноким?» (ответ на этот вопрос в прошлом столетии давали многие – от Соловьева и Штирнера до Сартра, Камю и Мамардашвили), вся советская идеология строится на отталкивании от одиночества с помощью преувеличенного значения коллектива в жизни человека. Одиночество уходит из жизни в литературу - Гамлет, Тристан, Фауст, Зигфрид, Парцеваль, бегущий из Москвы Чацкий, «чужой для всех» Онегин, Печорин, Обломов, Ромашов… Особенно остро это ощущалось сто лет назад. Мандельштам («Нет, никогда ничей я не был современник»), Маяковский («какой я к черту попутчик? Ни души не шагает рядом»), Хлебников, герои Чаплина.

После почти 80 лет вынужденного коллективизма, когда в одиночество только лишь ссылали и выбрасывали (Пастернак, Шостакович, Зощенко, Ахматова) опять наступает эпоха одиночек и одиночества. Сегодня, в условиях сетевого коллективизма (а это похуже, чем партийный коллективизм) одиночество становится разновидностью протеста. Особенно, когда вместо форм остались одни оболочки, знаки - художник не рисует, писатель не пишет, читатель не читает, музыкант не играет, певец не поет, политик не занимается политикой. Мазня на полотне – знак. Мат – знак. Дорогой драндулет, телефон, сумка – знак. То есть молчание. То есть немые неучи и невежды находятся в основе мейнстрима и все держится только тотальной порукой посредственностей, поскольку никто не умеет ничего и именно это и объединяет.

Одинокий человек в такой ситуации сродни обратной перспективе. Не знак, а образ. Не молчит, а говорит, соединяя визуальность с языковой образностью. Методы СМИ и власти на него не действуют, система настолько огромна, что не может раздавить одного (мышь копной не придавишь), поэтому людей нужно объединять любой ценой. Посредственности (то есть единицы толпы) говорят только о том, что интересно им. Одиночка может сказать то, что интересно другим, он лучше видит, ему не заслоняют поле видимости чужие спины. Поэтому если слышишь какое-то яркое, нетривиальное высказывание, можешь быть уверен – это говорит одиночество.

Не случайно сегодня государством (ами) утверждается античное отношение к одиночеству (вообще античность сегодня проглядывает во многом), как к противостоянию всякой социальности и оттого оно наделяется чаще всего негативными характеристиками. С точки зрения античности, Homo solus aut Deus, aut daemon – человек или бог или демон, или гордец, или изгой и достоин порицания и жалости. Сегодня на Западе уже всерьез считают (цитируем заключение по делу Брейвика) «По мнению психиатров, в ситуации, когда подавляющее большинство молодых людей активно пользуются блогами и социальными сетями, принципиальное отсутствие аккаунтов и какой-либо информации о себе в сети может свидетельствовать об опасных отклонениях».

Литературы об одиночестве множество (как художественной, так и научной). Возьмем на себя смелость выбрать лишь одну книгу авторов, которые больше 20 лет занимаются проблемами одиночества. Это Н.Е.Покровский и Г.В.Иванченко. Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. М., 2008.

Читать полностью…

Что читать

#редкаякнига Первого апреля 1908 года в Петербурге вышел первый номер журнала «Сатирикон», открыв новую эпоху в истории русской юмористики. Этот журнал, а за ним и «Новый Сатирикон» стали уникальным явлением в истории русской культуры начала ХХ в. Созданные небольшой группой людей, эти издания на долгие годы определили главное направление отечественной юмористики, не имея себе равных среди юмористических и сатирических изданий начала ХХ века.

Постоянными участниками журнала были заявлены художники Б.Анисфельд, Л.Бакст, И.Билибин, М.Добужинский, Б.Кустодиев, Е.Лансере, Дм.Митрохин, А.П.Остроумова-Лебедева, А.Радаков, Ре-ми, А.Юнгер, А.Яковлев и др. Писатели А.Аверченко, Вл.Азов, И.М.Василевский, Л.М. Василевский, К.Антипов, С.Городецкий, А.Измайлов, М.Кузьмин, А.Кугель, С.Маршак, О.Л.Д.Ор, А.Радаков, Саша Черный, А.Рославлев, Скиталец, А.Толстой, Тэффи, Н.Шебуев, Н.И.Фалеев, А.Яблоновский и др. Кроме них в журнале сотрудничали Д. Моор, А.С.Грин, В.Маяковский, В.А. Ашкинази, А.С. Бродский, А.Бухов. Редактором журнала был А.Аверченко.

Тематика журнала была очень широкой – литература, культура, общественная жизнь. Выходили специальные номера, посвященные Н.В.Гоголю и Л.Н.Толстому. Полное единодушие редакции наблюдалось в отношении к «современным течениям» в литературе и искусстве – бездарность и претенциозность апостолов новых и нетрадиционных направлений высмеивались талантливо, но порой с оттенком жалости (по выражению Аверченко) к «обиженным судьбою и Богом людям». Знаменитой стала карикатура, на которой стойкому подпольщику, перенесшему страшные мучения («иголки под ногти вбивали»), но не выдавшему тайны, в качестве последнего средства читают «стихи одного футуриста» и этого истязания он уже выдержать не в состоянии.

В 1913 г. между группой сотрудников редакции «Сатирикона» и издателем возник конфликт, приведший к расколу журнала. Так возникло товарищество «Новый Сатирикон», которое стало издательским центром, выпускавшим множество книг отечественных и зарубежных юмористов. Февральскую революцию 1917 года «сатириконцы» приняли восторженно. Что важно, свободный от цензуры журнал сумел сохранить художественный и сатирический уровень. В октябре 1917 года редакция «Нового Сатирикона» раскололась. Часть сотрудников перешла на сторону новой власти, оставшиеся в журнале заняли жесткую антибольшевистскую позицию. Журнал начинает выходить все реже и в августе 1918 года он был закрыт.

В 1931 году в Париже бывший издатель «Сатирикона» М.Корнфельд принял решение о возобновлении журнала. Писатель Дон-Аминадо занял в журнале место скончавшегося к тому времени Аверченко. Оформление парижского «Сатирикона» и его внутренняя структура также были выдержаны в стилистике прежнего издания. Точно так же выходили тематические номера. Однако главного совпадения – по духу – не получилось, невзирая на блестящий состав сотрудников, заявленный в объявлении о подписке. С небольшими поправками журнал очень напоминал «Сатирикон» второй половины 1913 г. после ухода Аверченко и почти всей редакции. Однако дело, очевидно, было не только в этом – общая полунищая обстановка эмигрантской жизни, царившие в ней тяжелые настроения, не заживающая боль от вынужденной разлуки с родиной – все это сделало парижский «Сатирикон» не столько юмористическим, сколько сатирическим изданием.

Примечательным явлением стала публикация в парижском «Сатириконе» романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок», печатавшегося по старой орфографии. Парижский «Сатирикон» просуществовал менее года и закрылся по финансовым обстоятельствам. Было выпущено всего 28 номеров.

«Сатирикона» не стало, но почти все советские юмористические журналы – от «Смехача» и «Лаптя» до «Крокодила» десятки лет в разных формах заимствовали его оформление, идеи, авторов. Сегодня стоит ознакомиться с ним, чтобы понять, когда был пройден перевал, с которого теперь «только вниз босиком».

Читать полностью…

Что читать

О философии и внутренних смыслах кинематографа писали многие – от Ж.Делеза и З.Кракауэра до В.Беньямина, Ж.Бодрийяра и Ю.Лотмана. Но лишь недавно вышла книга «О кино» (М., 2016) Карла Дрейера, датского режиссера-новатора, одного из наиболее значительных мастеров европейского киноискусства. Дрейер глубоко и разносторонне подходит к кинематографу, рассматривая его, как новую философию языка и действия. Важнейшее завоевание кинематографа – способность к фиксации и формированию движения, то есть кино создает особый, незакрепленный образ, образ, лишенный места, а, значит, лишенный ценности. Так как одним из главных постулатов культуры всегда было соотношение места и вещи (порядок это когда вещь на месте), место делало вещь, образ сакральными, придавало им статус (одна и та же икона в музее и в храме это две разные иконы). Теперь же главным становится не сам образ, а его состояние, не статика, а движение. Также важно понимать, что кинематограф не является дубликатом реальности – он ее воссоздает. То есть создание кинематографа стало первым опытом виртуализации мира и именно благодаря кинематографу виртуальное оказывается не противопоставленным реальному, но становится его составной частью. То есть без кинематографа сегодня не было бы интернета.
 
Кинематограф стал первым видом искусства, который был невозможен без техники. Социальная потребность кинематографа была окончательно сформирована в конце позапрошлого столетия, но не могла быть удовлетворена в условиях существовавшей художественной культуры. Техника, которая занимала в социуме все больше места, до этого момента не участвовала в создании искусства, но теперь все меняется - она восполняет недостаток культуры. И текущие линии архитектуры модерна и кинематограф и фотография стали средством реализации возможностей техники (ещё через 50 лет техника станет необходимым условием возникновения рок-культуры).
 
Кроме того, кино стало, в значительной степени (впервые в такой значительной степени), развлекательным искусством, которое не предусматривает возможность осмысления череды впечатлений, так как между сюжетами картины нет пауз. В классической культуре действие и пауза необходимы друг другу («Тема судьбы» из первой части пятой симфонии Бетховена, «Утоли болезни» Львовского в исполнении хора архимандрита Матфея (Мормыля), «Средь шумного бала» Чайковского, садово-парковая архитектура и т.д.), чтобы полученное впечатление было осмыслено, осознано, уложено в память и сердце. Пауза это переход из одного состояния в другое, из одного завершенного сюжета в другой. Кинематограф в первые в истории искусства «обгоняет» впечатления, смешивает их, ведет, заставляет подчиняться своей логике и ритму (так же сейчас работает Интернет –обгон возможностей человека, как основной принцип, лежит в основе). Не случайно прошло некоторое время, прежде чем зрители привыкли к этому – в некоторых западных кинематографах были специальные люди с длинными указками, которые, водя последними по экрану, объясняли зрителям, что происходит. Кино стало первым видом искусства для масс, оно, в отличие от Рафаэля или Ренуара, доступно всем. Примечательно, что именно в кино человек впервые выступил, как потребитель искусства. До этого искусство потребляло человека (поэтому говорят «погружение в образ»), теперь же человек погружает образ внутрь себя.
 
Наконец, кино стало первым видом искусства, сблизившегося с политикой, стало ретранслятором национальных, политических, классовых идей. Наиболее ярко это видно на примере США, Германии, СССР. Нет никакого сомнения, что эстетический успех нацистского режима был невозможен без Лени Рифеншталь. Кино впервые позволило запечатлевать масштабные социальные события, а также дало возможность массам взглянуть на себя со стороны, то есть стало средством социальной организации.
 
Обо всем этом можно еще долго говорить, но лучше прочесть Дрейера, тем более, что это сборник статей и эссе.

Читать полностью…

Что читать

В 1938 году вышла потрясающая книга - "Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока". В ней некогда могущественные, а теперь подсудимые деятели (Бухарин, Рыков и пр.) в ходе допросов рассказывали о своих "преступлениях", доходя до совершенно невозможных степеней самоуничижения. Судя по всему, они все прекрасно знали. Что будет дальше и чем кончится через пару дней. Самый поразительный фрагмент из книги приведён выше. Бухарин во время иезуитского допроса вдруг вспоминает Гегеля. В этот момент он неожиданно становится самим собой, на секунду оказывается выше обвинителя, даже на суде знание философии на мгновение побеждает абсурд. В этом и горькая ирония и отчаяние и воспоминание о временах, когда сидели и философствовали, строили планы и жизнь, когда была масса возможностей и никто не думал, что все вот так кончится. Гегель составлял самую суть их жизни, был опорой, давал смыслы, иначе отчего вдруг именно он вспомнился фактически в последние часы жизни. Интересно, окажись на их месте многие политические кумиры современности, кого бы они вспомнили в эти трагические финальные мгновения?

Читать полностью…

Что читать

#редкаякнига По выходным - редкие и необычные книги. Перед нами одна из самых редких и дорогих русских книг – первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Радищева 1790 года. История этой книги похожа на историю человека. Черновая рукопись была написана Радищевым, переписал ее набело один из подчиненных Радищева Царевский. Цензор Брянцев вычеркнул из рукописи более половины книги. Отдав книгу в печать, Радищев восстановил все вычеркнутые страницы и подал ее обер-полицмейстеру для получения окончательного разрешения печати книги. Обер-полицмейстер Рылеев подписал разрешение, не читая книги, в чем после скандала с книгой, встав на колени, сознался лично императрице Екатерине и «ради великой глупости» своей не был наказан. Понимая, что государственные типографии могут книгу не напечатать, Радищев печатал ее у себя дома - наборщиком был его сослуживец, печатниками крепостные, корректуру держал сам автор. За полгода с января до мая 1790 года напечатали 650 экземпляров.
 
Книга произвела на читателей потрясающее впечатление. Начались разговоры и слухи, которые дошли до императрицы. Екатерина Вторая, прочитав «Путешествие», распорядилась начать следствие. Схватили книгопродавца, а за ним и самого Радищева, который успел, услышав об аресте книгопродавца, сжечь основной тираж книги. Автор был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой на десять лет, оставшиеся книги приказано было отобрать у всех купивших и получивших в дар от автора  и сжечь. Однако книгу стали усердно переписывать и распространять в рукописях - за одно прочтение рукописной копии или сохранившегося печатного издания «Путешествия» предлагали большие деньги. Однако поиски были добротными - печатных экземпляров издания до нашего времени сохранилось в лучшем случае два десятка.  Среди них экземпляр с автографом Пушкина.
 
Один из этих экземпляров свел в могилу знаменитого московского книжника, коллекционера П.Щапова. В конце позапрошлого века известный издатель А.Суворин, благодаря личным связям, добился разрешения переиздать «Путешествие» в количестве ста экземпляров «для любителей и знатоков». Для этого ему понадобился оригинал первого издания. П.Щапов, к которому обратились за помощью, обладатель драгоценного первоисточника, с трудом поддался на уговоры и с тысячей предупреждений и оговорок предоставил свой экземпляр прекрасной сохранности для перепечатки. Суворин сдал драгоценную книгу в свою типографию, забыв, как часто у нас бывает, предупредить работников о значимости и ценности книги и проследить за работой. В результате в типографии для удобства набора книгу расшили по листам, а листы замусолили и порвали. Книга погибла. У Суворина, узнавшего об этом, подкосились ноги. Тайно от Щапова были организованы поиски нового экземпляра. Через тогдашние СМИ дали объявление о поиске книги с предложением 300 рублей – очень значительной суммы, которая вскоре возросла до астрономических 1500 рублей (чтобы был понятен масштаб, средняя зарплата рабочего по России тогда была около 37 рублей, учителя гимназии около 85 рублей, килограмм мяса 14 копеек фунт (где-то 400 граммов), мука пшеничная 8 копеек фунт, молоко 8 копеек бутылка). Тем временем Щапов узнал о случившемся и тяжело заболел. Тогда к Суворину пришел на помощь петербургский собиратель В.Юзефович, отдавший свой экземпляр за тысячу рублей. Экземпляр удовлетворил Щапова, но болезнь так подкосила собирателя, что оправиться он не смог и вскоре умер. Его библиотека вместе с «Путешествием» Радищева поступила по завещанию в Московский исторический музей (ныне ГИМ) и сегодня находится в Государственной Публичной Исторической Библиотеке.

P.S. Если предыдущие представленные в канале книги нам удалось подержать в руках и отснять с оригинала, то в данном случае это не в наших силах.

Читать полностью…

Что читать

Как понять английский за 2 часа - БЕСПЛАТНЫЙ вебинар по английскому языку пройдет ⏰16 ЯВНВАРЯ в 20.00 по Мск (уже в этот вторник). Не пропустите!

Самое настоящее английское чудо произойдет с вами за 2 часа БЕСПЛАТНОЙ живой трансляции с👉 @Free_vebinarbot

🔥поставите правильное произношение
🔥избавитесь от языкового барьера
🔥поймете самую сложную тему
🔥научитесь запоминать десятки (а то и сотни) слов ежедневно!

Или можете продолжать сидеть на диване завидовать тем, кто свободно говорит по-английский!
Вы еще думаете? Удобная регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot

Ведущий вебинара — Алекс Рубанов, потомственный преподаватель английского языка. Основатель школы английского языка English.Tochka в Санкт-Петербурге. Приехал из Америки. Работал в международных компаниях США и России. Регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot

Читать полностью…

Что читать

Юбилейный революционный год прошел под знаменем Данилкина и его “Пантократора солнечных пылинок”. На наш взгляд, одного названия вполне достаточно, чтобы книгу, которая якобы о Ленине, не читать. Едва ли кто-нибудь из нас без потери самоуважения стал бы читать книгу об Иване Грозном или Пушкине под названием “Степной Алкивиад на гробовой доске” и “Изнуренная Оранта в занозистой дали”. Книгу же Данилкина просто модно читать, ибо это наука для хипстеров.
 
Мы же с вами вопреки общепринятым нормам обратимся сегодня к иной книге о Ленине. Это работа немецкого исследователя Михаэля Бри “Открыть Ленина снова. Диалектика революции vs метафизика господства»” (М., 2017). Ее достоинством является то, что автор читал самого Ленина, а не только то, что пишут о нем в газетах. Не менее важно, что интерес автора к предмету исследования возник не по юбилейному случаю, а именно потому, что автор не может понять, почему сегодня, когда капитализм не столько победил, сколько остался в одиночестве, когда в западном интеллектуальном пространстве растет интерес к марксизму и левым идеям – почему в это время мышление Ленина не является предметом специального изучения.
 
Бри именно пытается выяснить, как мыслил Ленин. Интересно, что в позднем СССР изучали Маркса, как мыслителя, (Мамардашвили, в частности, написал работу по сознанию в трудах Маркса, мышление Маркса было предметом пристального внимания в методологическом кружке Щедровицкого), это было можно, но Ленина не трогали – его труды к тому моменту давно уже стали каноническим Писанием, толкование которого было делом небезопасным. Вопреки убеждению, что Ленин был политиком до мозга костей и все, даже личные отношения, подчинял политической идее, то есть оценивал реальность критически, Бри доказывает, что Ленин читал того же Гегеля именно как философа, для Ленина это чтение была действительной встречей, интеллектуальным удовольствием, а не отбором полезных сведений. Результатом был фундаментальный разрыв с эволюционным представлением об истории уходящего и наступающего столетий. Если соперники Ленина типа Каутского видели в уходящем столетии благородную эпоху, которую нужно было связать с будущим, то Ленин видел варварство, от которого надо оттолкнуться.
 
Именно тогда, очевидно, Ленин понял, что внутренняя сила XIXвека такова, что оторвать от них ХХ век можно только насилием, приводящим к полному разрыву всех связей. Именно поэтому так боролись с любыми рудиментами прошлого столетия в языке, стиле поведения, внешности, быте после 1917 года, любой отвергнутый превращался во врага. А сегодня ничего не происходит, так как прошлый, сильно износившийся к концу, век был втащен в нынешний со всей атрибутикой, речью, формами, символами, образом мышления, а отвергнутые остаются друзьями – разве Улюкаев враг системе и Путину? У Ленина в XIX столетии не было предтеч среди лидеров, за Путиным сегодня маячат самые разные тени – Андропов в своем желании осуществить неосуществимое, Брежнев в терпимости к своему сомнительному окружению, Сталин в своем аскетизме (и только). Безусловное достоинство Ленина было в том, что он понимал свою эпоху. Сегодняшняя наша (и особенно наших вождей) проблема в том, что они не понимают эту эпоху, так как живут в прошлой. Поэтому они не разговаривают со временем, а толкуют то, что оно говорит, не оно подбирает за ними, а они за ним то, что оно роняет. Или выбрасывает. Успех Ленина заключался именно в понимании. Из этого понимания вышел его успех, это понимание позволило ему насилием утвердиться во власти. Так как его тоже понимала эпоха. Попытки же насилия со стороны Горбачева привели к краху власть и его самого, да и Путин сегодня после первого выстрела мгновенно перестанет быть незаменимым и навсегдашним. При сегодняшней нынешней тоске по сильному лидеру (отсюда, стати, такая страсть к людям в камуфляже и вообще к камуфляжу) данную книгу необходимо прочесть, чтобы понять, каким он на самом деле должен быть.

Читать полностью…
Подписаться на канал