9048
Книжные обзоры, интересные статьи, новинки и старые книги, их авторы и владельцы. По вопросам сотрудничества @onlybars
Сегодня интересная и необъятная тема – античность или, как ее еще называли «эллинизм». Обращаясь к ней, к Древней Греции и Риму, обозначая основные типологические черты той уникальной эпохи, мы отчетливо видим ее следы в современности. В основе античного отношения к миру и окружающей жизни лежит остро переживаемое время, даже не просто время, а сиюминутность. В памятниках античной Греции отчетливо видно желание запечатлеть мгновение, каждая античная статуя есть иллюстрация к фразе «остановись, мгновенье, ты прекрасно», величие мастера определяется его умением «схватить момент», остановить в своем произведении время. Именно поэтому в античной культуре нет глобальной образности, а присутствует только конкретика. Не случайно О.Шпенглер точно заметил, что «античный храм это чехол, натянутый на мгновение».
Отсюда закономерно вытекает отсутствие ценности прошлого, как сублимации прожитых эпох. Обращаясь к прошлому, грек или римлянин обращается либо к мифу, либо к воспоминаниям о героической эпохе, то есть берет то, что лежит сверху, оставляя нетронутыми фундаментальные пласты. Не случайно не существует мемуаров, никто не жалеет о погибшем прошлом (то есть о времени), вместо исходной даты часто пишется «с этого момента». И хотя уже существуют часы (водяные и солнечные), но используются они условно. Отсюда особое внимание античной культуры к памяти (Мнемозина) и мнемотехнике. Если нет истории, то есть только то, что способна сохранить память.
Поразителен тот факт, что при высочайшем уровне цивилизации, древняя Греция не обрела географического пространства для самореализации, развития, пространства культуры, а, как следствие, и пространства мысли. Неприятие дали характерно для древнего грека, причем дали во всех смыслах. Грек не стремился в небо - нет обсерваторий (на арабском востоке почти все крупные ученые были астрономы, сохранились обсерватории, например, в Самарканде), нет проникновения в глубину предмета, художественного явления, а есть просто его оформленная поверхность (как и в Египте). Именно поэтому грек предпочел картине статую, ибо статуя максимально конкретна, в ней нет двойных смыслов, полутонов, абстракции, все сказано одной определенной фразой.
Основав сотни поселений по побережью, греки не сделали никаких попыток проникнуть дальше, вглубь иных территорий. Римляне стремились к обеспечению порядка в своих владениях, но также не стремились проникнуть, например, во внутреннюю Африку, смирились с утратой Месопотамии и Германии. Имея огромные восьмидесятиметровые корабли, греки плавали только вдоль своих берегов, в отличие от викингов, которые на небольших драккарах не только обошли всю Европу, но и проникли в Америку. Во многом, это было связано с античным чисто телесным понятием родины, привязывающим человека к полису. Для человека античности родина есть то, что он может обозреть с высоты городских стен, то есть из пределов государства-цивилизации. Уйти куда-то значит потерять из виду родину, стать варваром. Отсюда такая привязанность к своей земле (родина не город, а земля, на которой выстроен город), выраженная даже в том, что, по словам того же О.Шпенглера «ни в одной культуре стационарность (цоколь) не акцентируется с такой силой». А цоколь это именно то, что связывает постройку с почвой.
Отсутствие пространства выражается и в статичности античной культуры. В Аиде души статичны в отличие от загробного мира тех же викингов, где души носятся в пространстве. Поэтому в греческой философии вещь представляется так, как она есть в определенный схваченный момент, то есть в статике. В отличие от сознания средневекового или современного человека, когда вещь рассматривается в динамике, в последовательности ее изменений.
#редкаякнига Продолжаем разговор о редких книгах. Что такое "самиздат", знают, наверное, все. Сегодня, в век абсолютной доступности книги, текста, технологий "print on demand", фотокамер в телефонах многим уже трудно представить себе, как можно от руки или на машинке размножать любимые стихи, рискуя, как минимум, карьерой. Но самиздат - интереснейшее явление нашей культуры ХХ века, хотя зародилось оно на 200 лет раньше. В машинописных копиях ходили Высоцкий и Ахматова, Цветаева и Булгаков, религиозные и политические тексты (от Библии до Ф.Раскольникова).
Читать полностью…
Ключевая проблема сегодняшнего времени – язык. Язык, которым должно говорить время. То, что каждая переломная эпоха, вбрасывающая в реальность новые образы и понятия, зачастую противопоставленные прежним, обзаводится новым понятийным аппаратом, своим языком передачи смыслов, известно хорошо. Можно вспомнить петровское время, время после войны 1812 года, переворот 1917-го, когда новый язык создавали самые разные социальные и культурные страты. Маяковский сетовал, что «улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать», с языком экспериментировали футуристы, символисты, авангардисты. «Оязычи меня щедро, ляпач». Ведь потрясения случаются не только потому, что падает уровень жизни, но и потому что наступает историческая немота. Заканчиваются образы, символы, а вместе с ними и язык, отражающий эти вещи и сам создающий их. А говорить хочется. Особенно если есть, что сказать. Поэтому на передовую выносятся лозунги о свободе слова, свободе, которая приравнивается к свободе предпринимательства, к утоленному голоду. Так было в 1905, и в 1917 и в 1991 годах. Формируются слои, являются люди, которые дают эпохе дар речи, говорят от имени. И если Павел дал дар речи христианской эпохе, то Маяковский – советской.
Сегодня мы сталкиваемся с той же самой проблемой, только на новом, более сложном уровне. Оказалось, что наступившая эпоха немая. Объявившие себя пророками не смогли ничего сказать, кроме этого самого объявления. В результате заговорили претенциозными бессмыслицами, по точному выражению Т.Горичевой «заболтали об уже проболтанном», «дискурсы», «хронотопы» и «симулякры» сменили «даздраперм» и «наркомнацей», унаследовав их историческую несостоятельность и бессодержательность. Но если раньше шариковское высказывание «Желаю, чтобы все…» вызывало смех, то теперь примерно в то же самое («Логика науки есть продукт экстракции из логоса его дискурсивной части») призывали вдумываться. Языковая (а, следовательно, и смысловая) пустота была заполнена хохмачеством, юродством, придурковатостью, в результате чего возникла неприязнь к обдуманному и умному высказыванию. Нереализованная свобода осмысленного слова превратилась в свободу, как безнаказанное кривлянье. В гулкой пустоте, откуда были выметены все смыслы и оттого наполненной духом ничтожества, бессилия, небытия, раздается достоевское «Бобок! Бобок!» - странная попытка заставить заговорить мертвый знак, сменивший живой образ. Образ может говорить, но знак нет. О стену можно разбиться, но о знак стены невозможно.
Отсюда заумные книги ни о чем («Бобок, Бобок»), простодушная вера в то, что можно сказать больше, чем сказал Христос, хотя это не удалось ни И.Флорскому ни М.Булгакову. Булгаков попытался заставить Христа говорить, когда тот молчал (Истина в том, что у тебя болит голова) и получилось жалко и вымученно. Сегодня пытаются заставить говорить эпоху, которая ничего не может сказать, кроме банальностей. «Быть патриотом», «изжить правовой нигилизм» - никто не спорит с тем, что лошади кушают овес и сено, а ночью видно значительно хуже, чем днем, но тогда необходимо понять, зачем все время говорят ни о чем. У Честертона патер Браун нашел искал потайную дверь библиотеки. Заметив полки с книгами, которых не может быть («Змеи Исландии» (там нет змей), «Религия Фридриха Великого», «Жизнь папессы Иоанны») он справедливо заключил, что раз таких книг не может быть, значит, они для чего-то другого. Дверь оказалась за ними. Сегодня надо понять, зачем пытаются заставить говорить немых и почему не говорят те, у кого есть язык. Максима А.Белого «на азиатское извержение чад Европа должна ответить извержением мысли» за прошедшие сто лет стала только острее.
Книга, с помощью которой можно начать задавать вопросы и приблизиться к пониманию смысла языка В.Бибихин. «Мир. Язык философии» (СПб., 2015). Речь в ней идет не столько о языке философии, сколько об обыденном языке, языке, как среде существования, как средстве передачи и создания мысли. Она карманного формата и ее, как словарь для перевода с бессмыслиц на осмысленное, можно носить с собой.
#редкаякнига По выходным - редкие и необычные книги. Сегодня - книга-памятник с прозаическим названием "Оборона древнерусских городов". Написана Д.С.Лихачевым и М.Н.Тихановой. Обычная научно-популярная книжка, если не обращать внимания на год и место издания. А это Ленинград, 1942 год. Разгар блокады. Поэтому скверная бумага, мягкая обложка. Люди гибнут от голода и болезней, ежедневно обстрелы, враг у ворот - и выходит книга об обороне древнерусских городов. Никто не говорил: "Да зачем это? Ведь блокада. Не о том нужно думать". Как сегодня - чуть что "да у нас санкции. Да у нас кризис". И можно ничего не делать. Дескать, все наладится, тогда и найдётся место для прозы жизни. А тогда блокадой не оправдывались. Знали, что она не навсегда. Так и вышло - книга есть, а блокады давно нет. Книга-памятник.
Д.С.Лихачев вспоминал, как "М. А. Тиханову вызывали в Смольный и предложили ей организовать бригаду для скорейшего написания книги об обороне русских городов. М.А. Тиханова предложила меня в компаньоны. С ней вместе мы отправились в Смольный (это путешествие было для меня нелегким). От площади Смольного до главного здания все было закрыто маскировочной сеткой. В Смольном густо пахло столовой. Люди имели сытый вид. Нас приняла женщина (я забыл ее фамилию). Она была полной, здоровой. А у меня дрожали ноги от подъема по лестнице. Книгу она заказала нам с каким-то феноменально быстрым сроком. Сказала, что писатели пишут на ту же тему, но у них работа идет медленно, а ей(!) хочется, чтобы она была сделана быстро. Мы согласились. И в мае наша книжка «Оборона древнерусских городов» была готова. Она вышла осенью 1942 г. Я писал в ней главы «Азов — город крепкий», «Псков» и еще что-то. Больше половины глав — мои. У М. А. Тихановой там написана глава о Троице-Сергиевой лавре, введение и заключение... Писалось, помню, хорошо — дистрофия на работе мозга не сказывалась".
Подборка некоторых дореволюционных изданий Аверченко.
Читать полностью…
В основе египетской культуры лежала забота о будущем. Отсюда камень в постройках, мощные системы ирригации, мумии, особенности государственного устройства. Отсюда и знаменитые пирамиды. Если античность все забывала (микенские оросительные системы заброшены, хронология древних времен забыта), то египтяне фиксировали все, консервируя время и историю. Если античность утверждала бренность человека и мира (отсюда кремация покойников в гомеровский период), Египет её отвергал (мумии людей, кошек, крокодилов, птиц и т.д.). Поэтому основой культуры стал камень (в Месопотамии глина, в античности огромную роль играло дерево).
Задача культуры создать и поддерживать порядок и символом идеального порядка становится мумия, которая отрицает самоценность тела. Мумия есть суть истории, она помещается в гробнице, гробница в храме (сублимации культуры и цивилизации) и поэтому храм выстраивается как последовательность пространств, ведущих к гробнице. В Месопотамии, напротив, нет внятных представлений о загробном мире. Месопотамия вообще боялась глубины. Она стремилась в небо (зиккураты), но плохо знала, как устроен человек внутри. Поэтому медицина Месопотамии лечит человека снаружи, египтяне же могли оперировать. Так же как и сегодня восточная медицина стремится не вторгаться в человека (массаж, иглы, точки, позы), а европейская построена на хирургии.
Основа культуры Египта – храм. Храм как воплощение идеальной формы, поэтому нет никакого орнамента и декора. Храм как идеальный образ, поэтому украшение храма становилось расширением образа. Храм, как идеальный порядок, как пространство для реализации идеального образа жизни, как оболочка бога, как перевод текста в трехмерное пространство - можно заметить много точек, где пересекаются христианская и египетская традиции. Вообще именно Египет впервые переплел архитектуру и литературу, нанося надписи на стены храмов и продолжая и дополняя текст изображениями. Литература (тексты) заменяла в системе культуры кровообращение – разделенные в мифах части тела связывались священными текстами. В Месопотамии письменность функциональна, это прежде всего связь с богом. Именно в Месопотамии придумали жанр писем богу. То есть письменность утилитарна и ее главная задача – удержание порядка.
История египетской цивилизации показывает, как ведет себя стареющая культура. Истощаются творческие силы, Рамзес II приписывает себе чужие заслуги, Аменхотеп пытается провести реформы, но терпит поражение – реформы были уже невозможны. В культуре начинают производить копии, вместо стиля возникает мода на те или иные вещи или тенденции. Перед лицом наступающей античности развивается ксенофобия – боязнь чужих. Культура начинает уходить в себя, все больше отгораживаться от профанного мира. Храмы нового царства строятся по шкатулочному принципу «храм в храме»: в храме Эдфу святилище скрыто за пятью рядами стен. Храм, как образ жизни сменяется постройкой-воспоминанием о лучших временах, на стены храмов переносится почти вся литература. В результате культура схлопнулась и Египет, уходя, не оставил миру ничего, кто памятников культуры. Месопотамия, напротив, была открыта и щедро делилась своими возможностями и знаниями. Мы и до сих пор пользуемся в астрономии, математике, летосчислении и других областях теми достижениями, которые они создали.
Все это можно понять через представленную книгу. Понять, что Египет и Месопотамия могут быть интересными. Возможно, именно с этой книги начнется процедура «изгнания стереотипов из читателя», стереотипов, имеющих обыкновение очень прочно вцепляться в сознание.
На выходных – необычные книжки. А именно – «Буратино» в переложении А.Толстого. - Эка невидаль, - скажет любой человек, - и что здесь необычного?Необычного много. Мало кто знает, что сказка о деревянном человечке Пиноккио, написанная Коллоди и вольно переложенная в «Буратино» А.Толстым, много десятилетий истолковывалась самым неожиданным образом.
В 1942 году итальянский литературовед П.Баржделлини прочел эту книгу, как … аллегорию жизни Христа. Пиноккио сын плотника, каждый образ человека и животного, каждый предмет и ситуация в истории Пиноккио имеют свою аналогию в Евангелии, и наоборот: крещение (старик в ночном колпаке выливает таз воды на голову Пиноккио), тайная вечеря (в таверне «Красный рак»), Ирод как владелец кукольного театра Манджофоко (пожиратель огня) и даже сделанный из хлебного мякиша колпак Пиноккио связывается с причастием. Эта точка зрения получила как истовых сторонников, так и яростных противников.
Не меньше различных автобиографических и культурологических слоев вскрывается в «Буратино» А.Толстого. Сегодня литературоведы уже не сомневаются в том, что детская сказка о Буратино Толстого на самом деле фельетон о литературной жизни и быте 1920-х годов, в котором Толстой выразил личные пристрастия и антипатии. Одним из центров сказки у Толстого становится Пьеро, за которым скрыт Александр Блок. Пьеро - лирический поэт, имеющий отношения с актрисой Мальвиной, бежавшей из театра - это намёк на драматические отношения Блока с актрисой МХТ Андреевой, уходившей из театра и возвращавшейся. Пьеро пишет стихи о «тенях на стене» - это устойчивый образ поэзии Блока да и все стихи Пьеро довольно точно пародируют стиль и приемы Блока. Знаменитый палиндром А.Фета «А роза упала на лапу Азора» отсылает нас к драме А.Блока «Роза и Крест», где есть героиня Изора в розовом саду. Кстати, наперсницу Изоры в «Розе и Кресте» зовут так же, как лису в сказке Толстого, - Алисой.
Театр Карабаса Барабаса это откровенная пародия на Мейерхольда с его теорией актера-сверхмарионетки. В «Буратино» можно найти отсылки и к Белому, и к Брюсову, к «Сатирикону», Метерлинку, оккультным увлечениям начала века и т.д. Не случайно первоначально Толстой хотел назвать свою сказку «романом для детей и взрослых» - искушенные люди того времени с легкостью прочитывали второй план сказки, в то время как детям доставались лишь очевидности.
Но есть в сказке и реалии, современные ее времени написания. Стихи Пьеро: «Будем жить все лето мы на кочке этой. Ах, - в уединении, всем на удивление…» это «привет» Толстого эмиграции, которую он очень хорошо знал и не очень жаловал, даже будучи в Париже, отчего получил прозвище «Нотр хам де Пари». Вполне возможно, что переименование Пиноккио (кедровый орешек) в Буратино (марионетка, кукла), которая пытается вырваться из театра Карабаса Барабаса есть намек Толстого на самого себя или в целом на писательский круг того времени. Круг, который именно в момент возникновения «Буратино» (вторая половина 1930-х годов) из сообщества свободных творческих людей окончательно превращается в сервильную обслугу власти. Здесь же логичен и образ Дуремара, как карикатура на служилого интеллигента, образованного, но легко продающегося тем, у кого власть и деньги (ср. Васисуалия Лоханкина в «Золотом Теленке»).
Отсюда логически вытекает и пропагандистский пафос 1930-х годов - описание Страны Дураков строится как карикатура на западный мир: тощие голодные собаки, коровы, куры, а «свирепые бульдоги», охраняют покой «сытых котов в золотых очках, под руку с кошками в чепчиках». Власти Страны Дураков защищают «богатеньких и почтенненьких» и обижают бедных и слабых.
Вот так неожиданно для нас раскрываются привычные с детства вещи. Очевидно, общественное сознание ощущает эту многоплановость произведения, его скрытые смыслы и аллегории, не проявленные до конца. Не случайно «Буратино» до сих пор не только остается одним из самых стойких культурных архетипов, но и становится, по мысли одного исследователя, одной из констант русской культуры.
Постоянные конфликты в поле «религиозное – безрелигиозное», которые мы сегодня наблюдаем, убеждают нас в том, что религиозность вернулась в общественное пространство. Секулярное время XX столетия сменилось в условиях масштабного кризиса интересом к религии как на Западе, так и на Востоке. Начался процесс «десекуляризации», формируется «постсекулярный мир». То есть мир, в котором одну из главных ролей при принятии ключевых политических решений, при формировании образа жизни, стимулировании творческих поисков человека играет религия.
Ведущие западные и отечественные религиоведы, богословы, социологи уже неоднократно констатировали конец секулярной эпохи в целом, без конфессиональных различий, социального пространства. Х.Казанова, Д.Ваттимо, Ю.Хабермас отмечают подъем религиозного чувства, стремление религии вернуть себе утраченные или усилить ослабленные позиции в Иране, Польше, Латинской Америке и пр. В ходе недавних событий на Ближнем Востоке можно было видеть, как светские режимы в Египте, Ливии, Тунисе, Сирии или пали под ударами исламских радикалов, или испытали их сильное давление. Д.Буш-младший использовал религиозный язык для обоснования своей политики, а значительная часть электората соглашалась не столько с его политическими, сколько с религиозными взглядами. В целом же в США вопросы религии сегодня самые горячо обсуждаемые, а отделение Церкви от государства остается самой неясной областью американского права.
Американский социолог П.Бергер (автор термина «десекуляризация») констатирует, что мир сегодня «неистово религиозен, как и был в прошлом, а в некоторых местах более, чем когда либо». Ему вторит футуролог Ж.Аттали, предсказывающий усиление религиозных позиций в мире до 2030 г. и считающий Католическую церковь и американский протестантизм главной силой, которая будет противостоять исчерпавшему себя капитализму и либерализму. Красноречивым свидетельством интереса к теме являются интернет-поисковики – если в 2004 г. Google выдавал на слово Post-Secular лишь несколько тысяч ссылок, то в 2012 г. уже почти 70 млн.
Можно говорить о том, что возрождение религиозности связано не только с обычным интересом к религии, но и с процессом интуитивного раскаяния значительной части человечества, участвовавшего в кошмарах и войнах ушедшего века. Но, что не менее важно, видим естественный и рассудочный ответ на «смерть Бога», провозглашенную Ницше и утвержденную в протестантской теологии «христианства без религии» Д.Бонхеффера, Т.Альтицера, В.Хамилтона, Ван Бурена. При этом важно понимать, что возрождение религий и религиозности это не возвращение в политическую и социальную повседневность традиционных ортодоксальных учений. Эти религии также переживают глубокий кризис и необходимым условием их актуализации является либо их существенное изменение, либо формирование на их почве принципиально новых религиозных течений, имеющих с прежней религией весьма условную связь.
Обо всем этом, о проблемах, которые встают перед миром сегодня в связи с десекуляризацией (некоторые из этих проблем мы уже видим) книга-диалог двух интеллектуалов - философа Ю.Хабермаса и Йозефа Ратцингера (папы Бенедикта XVI). «Диалектика секуляризации. О разуме и религии» (М., 2006). Эта книга помогает понять не только глобальные процессы, но и то, что мы видим в пространстве СМИ и рядом со собой – от ловцов покемонов в храмах до ИГИЛ. Все это звенья одной цепи, следствия одной проблемы, без понимания которой эти вопросы и дальше будут решаться исключительно анафемами и бомбежками.
Сегодняшняя наша книга – о готике. Одном из самых любопытных и до сих пор до конца не понятых периодов в истории Европы. Готика стала временем раскрытия пространства – пространства творчества, мысли, личности, пути. Одной из главных задач этой эпохи стало преодолеть то, что считалось непреодолимым. Самого себя. Тяжесть души и тела. Границы физические и нематериальные. Именно готика ознаменовала окончательный разрыв Запада с Востоком. Готика возникла на переломе эпох, когда Европа перешла из первого тысячелетия во второе. Переход был глобальным. Все сдвинулось со своих мест. Возникает новое европейское мышление, проводится Клюнийская реформа, зарождаются университеты, формируется схоластика, складывается новая идея государства.
В это время возникает интерес к человеческим чувствам, к личности человека – на лицах святых появляются улыбки, а в стенах соборов подписанные мастерами камни. Именно тогда формируется типично западная чувственная любовь ко Христу, приведшая к особому типу изобразительного искусства и к такому явлению, как стигматы, невозможные в Восточной Церкви.
Это было время особой религиозности. Бог является апофатическим методом - в соборах, фугах, живописи, поэзии и кажется, что он очень близко. Прямо пропорционально приближается и дьявол, решающая битва между добром и злом грозит совершиться прямо на глазах, на городской площади. Поэтому начинаются процессы ведьм. Мадонне – величайшей из женщин – противостоят сотни женщин-ведьм.
Центром готической культуры, ее сублимацией стал собор. Вся культура готики выстроена вокруг собора и отражена в соборе – не случайно историк Ж.ле Гофф называл то время «эпохой великих соборов». Собор стал телом средневековья, составленным из камней-верующих. Он воплощал все знание мира – теологическое, естественное, историческое, все расставлял по своим местам. Он был идеальной гармонией всех видом искусств, пропущенных через особый свет витражей. Один из главных вопросов, который задавал собор тем, кто его окружал и входил в него – до каких пределов можно довести красоту и совершенство? Именно поэтому до сих пор они так завораживают. Если романика была инертной материей, готика стала активной энергией. Романика расплатана, в ее основе горизонталь. В основе готического собора - пафос вертикали. В соборе и сегодня виден «порыв эпохи» необычайной силы. И так и было. Сотни тысяч людей, выйдя из «темных веков», словно проснулись, испытав необыкновенный творческий подъем.
Соборы были такими масштабными, что не могли быть достроены или заполнены полностью. Их строительство растягивается на столетия, вокруг этих строек формируются целые поколения, для которых важно строить, но не завершить. Именно это стремление можно видеть у Голдинга в романе «Шпиль», когда, вопреки логике, расчету, здравому смыслу настоятель Джослин строит и строит огромный шпиль собора.
Эстетика была во всем – в соборах впервые в истории в основу была положена не просто инженерная конструкция, а, конструкция, ставшая эстетическим предметом любования – нервюры, аркбутаны, контрфорсы, стрельчатые дуги. Статуи соборов представляли весь мир в его разнообразии чувств и форм жизни. На стенах соборов сотни скульптур плачут и смеются, молятся и проклинают, любят и ненавидят. Некоторым фигурам придавалось значение нот – глядя на собор, можно было «спеть» его. Даже водосливы были устроены так, чтобы в каждом из них стекающая с крыши вода журчала по-разному. Особое место в соборе заняли витражи. Окно стало прорывом из внутренней замкнутости в беспредельное, просвеченной, нематериальной живописью, контрастом античной и православной фреске. Это была мистерия света, воплощенная вера в то, что свет и цвет способны удерживать человека от зла (можно вспомнить значение света у Бонавентуры, Джотто, Данте)…
Книга, с помощью которой можно прикоснуться к эпохе соборов – об искусстве готического собора. Это Ролан Рехт. Верить и видеть. Искусство соборов XII-XVвеков. М., 2014. На сегодня это лучшая книга именно о соборах того времени. Через которые можно понять в значительной мере всю эпоху, все пространство средневековья.
Членский билет общества развития и распространения идеи кремации.
Читать полностью…
Сегодня речь пойдет о книге исключительно практической, необходимой тем, кто работает в гуманитарной сфере (студент, преподаватель, сотрудник научного института), поэтому всем остальным, возможно, данное издание будет не так интересно.
В качестве предисловия нужно напомнить, что сегодня мы часто наблюдаем скандалы в научной сфере, связанные с фальшивыми диссертациями, дипломными работами и т.д. Фальшивок, действительно, много. В результате возникла программа «Антиплагиат», которая проблему не решила, а вызвала дополнительные вопросы. Как быть, если человек использует общепринятые таблицы и схемы? Цифры? Графики? Общие выражения, которые приняты в научном сообществе? А как быть с работами по источниковедению? В целом, если работа большая, всех этих тонкостей набирается много. И плагиатор готов.
С другой стороны, а если в работе все ссылки на месте, но она состоит из одних цитат и чужих мыслей, переходящих одна в другую (что тоже очень часто встречается) это уже хорошая работа? Главное, что плагиата нет, а что там нет и ничего нового и оригинального, это уже не важно и можно защищаться? Чем проверить оригинальность или даже сногсшибательность концепции, выведенной из уже использованных источников? Думаю, что все работы Фоменко, Агджи, Радзинского, пропущенные через «антиплагиат», не вызовут вопросов. Значит ли это автоматически, что этим работам можно доверять, что они качественны и профессиональны? Вряд ли.
На борьбе с плагиатом успешно выросли конторы, чья пресловутая борьба напоминает ловлю безбилетников в трамвае, когда цель – поймать, уличить, содрать, выкинуть на остановку конкретного безбилетника, а не повысить уровень ответственности и честности при проезде в транспорте. В разоблачениях недобросовестных диссертаций сегодня много политики, сиюминутности, зазвонистости и гораздо меньше стремления к чистоте научного сообщества и повышению уровня науки.
А должно быть наоборот. Главное в борьбе с плагиатом – изменить отношение к науке, как к досугу, отучить использовать степени, как средство повышения своего политического или общественного веса, показать реальный потенциал науки и научных кадров. И заниматься этим должны профессионалы, возможно, специально созданные сообщества ученых. Но не любители.
В качестве ответа на все эти вопросы два года назад вышла, к сожалению, труднодоступная и оттого малоизвестная специальная работа, посвященная именно плагиату в научных трудах (Шахрай С.М., Аристер Н.И., Тедеев А.А. О плагиате в произведениях науки (диссертациях на соискание ученой степени). Научно-методические пособие. М., 2014.).
В частности, в ней говорится: «Использование при рассмотрении вопроса о степени оригинальности произведений науки специализированных программ для ЭВМ … для проверки текстовых электронных документов на наличие заимствований из каких-либо источников, а равно любых иных компьютерных систем поиска и обработки информации, возможно только исключительно в качестве вспомогательного инструментария и только на предварительной стадии анализа. Никакие результаты обработки информации, полученные средствами специализированных компьютерных программ … не могут самостоятельно выступать обстоятельствами, позволяющими делать обоснованные выводы о наличии или отсутствии в произведениях науки плагиата, а равно не могут самостоятельно выступать обстоятельствами, порождающими какие-либо юридически значимые последствия». То есть на «Антиплагиат» можно не проверять.
Дальше. «Во всех случаях, когда проверка текстовых документов, в том числе произведений науки, на наличие заимствований из каких-либо источников осуществляется не официальными органами, обладающими установленным законом правом на использование произведений для проведения такой проверки, а инициативным (частным) путем; результаты такой проверки будут юридически ничтожны». То есть весь «Диссернет» со всеми его разоблачениями есть политическая игра, рассчитанная на испуг противника. Там еще очень много интересного и полезного.
Сегодня у нас книга о христианской демонологии, о дьяволе и его формах, которая может показаться любопытной лишь как «ужастик» на несовременную тему. (Махов А.Е. HostisAntiquus. Категории и образы средневековой христианской демонологии. М., 2013) На самом деле эта книга дает возможность актуализировать видение некоторых современных процессов. Начнем издалека – с того, что в Христианстве Иисус Христос описывался, как вечная идея, получившая в момент Боговоплощения временное тело. Восприятие Христа, как вечности в сосуде времени, сохранялось на протяжении всего европейского Средневековья.
Реформация принесла новое понимание Христианства, в терминологии М.Хайдеггера, «бытия как события». То есть установила тождество идеи и формы ее воплощения во времени. Теперь идея выражалась только в конкретной реальности, то есть она стала столь же неустойчивой, как и событие. То есть, по словам Д.Ваттимо, бытие - это лишь то, что время от времени случается в своей событийности. Иными словами, бытие перестало быть единым, распавшись на части в событиях и сегодня этот процесс распада идет на наших глазах все более заметно, так как информационные технологии, преподносящие бытие как игру виртуальных событий есть лучшее средство ослабления этого самого бытия.
А теперь вспомним известное выражение, что «дьявол кроется в мелочах». То есть в событиях. Деформация изначального понимания Христа привела к тому, что дьявол стал ближе и понятнее. Древняя и средневековая христианская традиция называла первопричиной греха дьавола. «Кто делает грех, тот от диавола, потому что сначала диавол согрешил». Дьявол являлся, если можно так выразиться, неотъемлемой частью средневекового социума, искушая человека в самых различных формах и в самых различных обстоятельствах, что всегда подчеркивается в источниках. «Грех наших ради, научением (искушением) дьяволим…» - так начинаются сотни повествований о преступлениях, убийствах, изменах в древнерусских летописях, сказаниях, повестях.
Здесь мы должны обратить внимание на важную особенность трансформации дьявола в общественном сознании. Если в средневековье дьявол осмысляется, как абсолютно чужой для человека, сильный только человеческой слабостью и ассоциируется со всем материально-низменным, то на рубеже средневековья и нового времени богословские работы по демонологии уступают место литературным трудам, в которых диавол приближается к человеку, очеловечивается. В Католической теологии ХХ столетия существование дьявола так часто ставилось под сомнение, что Второй Ватиканский собор в принятой собором конституции «О церкви и современном мире» специально указал (п.22), что сомнение в существовании дьявола затрагивает существо веры. В протестантской теологии прошлого столетия дьявол в работах, где рассматриваются истоки греха, почти не упоминается, он превращается всего лишь в символ зла в человеке. В результате возникают представления о возможности спасения дьявола, он эстетизируется и начинает ассоциироваться не с материально-телесным низом, а с духовными началами. Самыми лучшими примерами этой эстетизации на Западе является «Фауст» Гете, а у нас «Мастер и Маргарита» Булгакова.
Таким образом, источник зла и греха почти полностью перемещается из дьявола в человека. Сегодня эти представления отчетливо видны в православных практиках, по характеру проповедей, книгам, риторика которых, зачастую, сводится к тому, что если человек грешит, то это потому, что он недостаточно прилагает усилий, чтобы грех был преодолен, а не потому что искушаем слева. Усиливает это явление распространенное убеждение, что от моральных качеств священника зависит действенность благодати Бога в Таинствах.То есть Бог становится вторичен. А если вторичен Бог, то вторичен и его антипод, который деперсонифицируется, тонет в мелочах. Пентаграммах, номерах ИНН, штрихкодах, «печатях Антихриста» и пр. То есть главным источником греха опять же закономерно становится человек. Вот такие любопытные выводы.
Представленный здесь образец самиздата - ахматовская "Поэма без героя". Поэма была начата в 1940 году и работа над ней продолжалась до смерти А.Ахматовой в 1966 году. Поэма не издавалась в СССР. Вскоре после кончины Ахматовой поэма вышла в самиздате в нескольких экземплярах и стала литературным событием, своеобразным завещанием Ахматовой. Данный экземпляр любопытен тем, что переплетен в ткань одного из любимых платьев Ахматовой - Анна Андреевна любила черные бархатные платья.
Читать полностью…
#редкаякнига По выходным - редкие книги.
Первое издание книги К.С.Станиславского "Работа актера над собой" 1938 года. Книга вышла уже после смерти автора. Это сигнальный экземпляр, принадлежавший жене К.С.Станиславского, актрисе М.П.Лилиной, которой посвящена книга. Под посвящением М.П.Лилина вклеила в книгу его рукописный вариант, пометив, что это автограф Станиславского, и оставила на страницах книги множество пометок. Книга создавалась автором около тридцати лет и будет интересна не только актерам, но и вообще всем, кто хотел бы понять мотивацию своих и чужих действий, возможные реакции и их формы. Тем более, если учесть, что мы в повседневной жизни очень часто именно играем, меняемся ролями, надеваем и снимаем маски. В общем, если уж мы Homo Ludens, как сказал бы Хейзинга, то надо хотя бы научиться играть хорошо.
Сегодняшняя наша книга о Москве. Больше чем о Москве в привычном понимании этого слова. Москва – это не только собрание памятников различных эпох, это, скорее, комплекс символов, которые можно рассматривать в семиотическом плане и в рамках иеротопии – недавно возникшей дисциплины, исследующей сакральные значения привычных мест. Для понимания этих символов необходимо помнить, что общественным сознанием Руси и России Москва всегда воспринималась, как градостроительная икона Константинополя, Иерусалима и, наконец, Нового Иерусалима, описанного в «Апокалипсисе» (Откровении) Иоанна Богослова, то есть рая, Царства Небесного. Поэтому многие церкви ставились и именовались не случайно, а служили привязкой к определенной, «небесной» или земной топографии. Так, церковь Рождества Иоанна Предтечи (не существует) была воздвигнута в Кремле в воспоминание о такой же церкви в Константинополя. Церковь Константина и Елены находилась у восточных стен Кремля приблизительно на том же самом месте, где в Иерусалиме в древности находился дворец Елены, то есть храм обозначал дворец Елены. Успенский собор Кремля выполнял функцию Софийского собора Константинополя, имея градозащитную семантику и называясь «домом Пресвятой Богородицы», так же как Москва и Россия в целом. Он же считался и символическим образом храма Гроба Господня в Иерусалиме - в XVII веке мастером Дмитрием Сверчковым изготавливается бронзовый литой шатер, установленный у западной стены, как «подражание пещере Святого Гроба в древнем Иерусалиме». В нем находился кипарисовый Гроб Господень с ризой Иисуса Христа.
В "Откровении" Иоанна Богослова сказано, что стена Нового Иерусалима имеет высоту 144 локтя. Стены такой высоты воздвигнуть в Москве было невозможно, но Спасскую башню Кремля построили высотой 69 метров, то есть именно 144 локтя. Лобное место напротив Спасской башни символизировало Голгофу, а Спасские ворота стали символом судных ворот Иерусалима, ведших на Голгофу. Собор Василия Блаженного на Красной площади стал образом Царства Небесного, а с постройкой Воскресенских ворот Китай-города превратился в «алтарь» огромного храма, которым стала Красная площадь (Лобное место – амвон). И так далее.
Таким образом, на протяжении очень долгого времени можно наблюдать стремление переносить в Москву идеи и образы Константинополя и Иерусалима и закреплять их материально. При этом в рамках символического образа Москвы, как идеального города (Нового Иерусалима) топографические символы Константинополя или Иерусалима переосмысляются, «растворяются» в новой образности. Происходит их интересная эволюция. Если в момент создания Московский Кремль воспринимается более как Иерусалим небесныйс элементами топографии палестинского Иерусалима, то в дальнейшем происходит трансформация этого образа в символ храма Гроба Господня. Любопытно, как при этом взаимодействуют архитектурный образ и идея, его породившая. Архитектурный памятник, созданный некоей идеей, поднимает ее на новую высоту, переосмысляет, в результате чего новая идея начинает стимулировать создание новых архитектурных символов и знаков. Эпохи, когда знак архитектуры господствует над архитектурой, сменяются временем, когда архитектура подчиняет себе знак. Эта традиция, заложенная в средневековье, сохраняется и в ХХ столетии – в сталинской архитектуре символ преобладает над содержанием, сегодня же, в эпоху бесформенных торгово-развлекательных центров, символ, оттенки исчезают полностью, форма еле-еле удерживает содержание, ее единственная задача – не дать вывалиться потреблению и развлечению за пределы торгового центра и затопить окружающее пространство.
Серьезных книг на эту непростую тему сегодня очень немного и лучшая среди них – книга-альбом «Сакральное пространство средневековой Москвы», написанная двумя специалистами – А.Баталовым и Л.Беляевым. (М.,2010). Альбом в подробностях раскрывает разные пласты сакральных символов, статус и значение архитектурных ансамблей и памятников, их связи. Книга, безусловно, полезна тем, кто, в принципе, уже хорошо знаком с Москвой и ее архитектурой в целом и хочет пойти дальше.
Проблема одиночества сегодня, в век массовых и молниеносных коммуникаций, становится все более насущной для миллионов людей. Христианство принесло равенство между одиночеством и уникальностью. Уникальность всегда одинока – этот постулат был утвержден в Христе и распространялся на всех, кто хочет ему следовать. Не случайно апостол Павел считал брак уделом слабых, ибо сильные могут оставаться одни. Отказываясь от мира, человек становится одиноким для мира, но не одиноким по сути – рядом с ним всегда был Бог.
Одиночество перестало пугать (в античность одиночества боялись), одиночки (аскеты, анахореты, затворники, странники) стали примером отношения к жизни. Создатели исихазма сумели сформировать тип человека, «одинокого в толпе», остающегося один на один с собой и Богом даже в многолюдном сборище.
С упадком христианства одиночества опять начинают бояться, в XIXвеке в европейской философии возникает немыслимый ранее вопрос «зачем быть одиноким?» (ответ на этот вопрос в прошлом столетии давали многие – от Соловьева и Штирнера до Сартра, Камю и Мамардашвили), вся советская идеология строится на отталкивании от одиночества с помощью преувеличенного значения коллектива в жизни человека. Одиночество уходит из жизни в литературу - Гамлет, Тристан, Фауст, Зигфрид, Парцеваль, бегущий из Москвы Чацкий, «чужой для всех» Онегин, Печорин, Обломов, Ромашов… Особенно остро это ощущалось сто лет назад. Мандельштам («Нет, никогда ничей я не был современник»), Маяковский («какой я к черту попутчик? Ни души не шагает рядом»), Хлебников, герои Чаплина.
После почти 80 лет вынужденного коллективизма, когда в одиночество только лишь ссылали и выбрасывали (Пастернак, Шостакович, Зощенко, Ахматова) опять наступает эпоха одиночек и одиночества, что почувствовал даже Путин: «После смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем».
Сегодня, в условиях сетевого коллективизма (а это похуже, чем партийный коллективизм) одиночество становится разновидностью протеста. Особенно, когда вместо форм остались одни оболочки, знаки - художник не рисует, писатель не пишет, читатель не читает, музыкант не играет, певец не поет, политик не занимается политикой. Мазня на полотне – знак. Мат – знак. Дорогой драндулет, телефон, сумка – знак. То есть молчание. То есть немые неучи и невежды находятся в основе мейнстрима и все держится только тотальной порукой посредственностей, поскольку никто не умеет ничего и именно это и объединяет.
Одинокий человек в такой ситуации сродни обратной перспективе. Не знак, а образ. Не молчит, а говорит, соединяя визуальность с языковой образностью. Методы СМИ и власти на него не действуют, система настолько огромна, что не может раздавить одного (мышь копной не придавишь), поэтому людей нужно объединять любой ценой. Посредственности (то есть единицы толпы) говорят только о том, что интересно им. Одиночка может сказать то, что интересно другим, он лучше видит, ему не заслоняют поле видимости чужие спины. Поэтому если слышишь какое-то яркое, нетривиальное высказывание, можешь быть уверен – это говорит одиночество.
Не случайно сегодня государством (ами) утверждается античное отношение к одиночеству (вообще античность сегодня проглядывает во многом), как к противостоянию всякой социальности и оттого оно наделяется чаще всего негативными характеристиками. С точки зрения античности, Homo solus aut Deus, aut daemon – человек или бог или демон, или гордец, или изгой и достоин порицания и жалости. Сегодня на Западе уже всерьез считают (цитируем заключение по делу Брейвика) «По мнению психиатров, в ситуации, когда подавляющее большинство молодых людей активно пользуются блогами и социальными сетями, принципиальное отсутствие аккаунтов и какой-либо информации о себе в сети может свидетельствовать об опасных отклонениях».
Литературы об одиночестве множество (как художественной, так и научной). Возьмем на себя смелость выбрать лишь одну книгу авторов, которые больше 20 лет занимаются проблемами одиночества. Это Н.Е.Покровский и Г.В.Иванченко. Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. М., 2008.
Некоторое время назад стало известно, что одному из сегодняшних бесконечных телехохмачей присвоен титул «короля смеха». Кто это? Каждый может выбрать по своему усмотрению, так как все они одинаково ниже человеческого достоинства, их можно показывать котам, курам, ежам, но никак не людям, и, судя по масштабам и мощности смеховыжималок на разных каналах, даны нам от Бога в назидание и исправление, чтобы мы, в нашей санаторной действительности, хлебнули горя.
Глядя на покатывающуюся со смеха публику с какой- то мутной дрянью вместо лиц, на весь этот денщицкий, уездный юмор, не оставляет чувство, что, во-первых, это уже особая порода людей, для которых хрестоматийный смех над пальцем есть эталонный образец чеховского юмора. Во-вторых, никто из них, заходящихся, даже не догадывается, что титул короля смеха уже был присвоен навсегда. В начале ХХ столетия Аркадию Аверченко. Ибо то, что писал Аверченко – живой, подлинный юмор от Бога. А то, что мы слышим сегодня, это не плохой или средний юмор. Это не юмор вообще.
Он родился в Севастополе, а, приехав в Петербург, оказался в редакции журнала «Стрекоза», находившегося в периоде умирания. Аверченко, понимая, что больной скорее мертв, чем жив, толкнул падающего и на останках «Стрекозы» создал журнал «Сатирикон», основав лучшее из российских юмористических изданий. Аверченко работал удивительно много. Он писал передовицы, фельетоны, заметки, рассказы, пьесы, репортажи, ежегодно издавал сборники своих рассказов. С 1908 по 1918 гг. Аверченко издал более 40 сборников.
Читая сегодня Аверченко, не устаешь поражаться тому, сколько тем для своих рассказов и фельетонов он мог извлечь из любой, даже самой скучной действительности. Эти темы и сюжеты потом можно видеть у Булгакова, Зощенко, Романова, Райкина. Не принимая ни одну из политических сторон – ни правую, ни левую, - Аверченко не пропускал ни одно событие в стенах Государственной Думы, откликаясь на них так, что персонажам рассказов и фельетонов становилось стыдно появляться на трибунах. С особой «любовью» Аверченко относился к экспериментаторам от искусства и литературы и нет никакого сомнения в том, что будь у на сегодня «Сатирикон» и Аверченко, нам гораздо легче дышалось бы среди деятелей «актуального искусства».
Журнал закрыли в августе 1918 года. Аверченко отправился за отступающей старой Россией. В Крыму он выступал, писал, издавал, даже составлял тексты белогвардейских листовок. Наконец он оказался в Севастополе, где вместе с тысячами спасающихся от большевиков штурмовал пароходы. В итоге он оказался в Константинополе и затем, после долгого пути, в Праге. Он выступал во многих городах Европы, его книги выходили в Берлине, Праге, Варшаве, Париже и это давало возможность жить, но прежней жизни и прежнего творчества уже не было. В это время Аверченко стал писать крупные вещи - роман "Шутка Мецената", трехактную комедию "Игра со смертью" и другое, анализируя все, что произошло. Он пишет так же хорошо, но во всех его вещах чувствуется непреходящая тоска по родине, неустроенность и опустошенность. Тем более, что Аверченко был совсем одинок. Когда он тяжело заболел, его поместили в госпиталь в Праге, где он маялся на простой железной кровати и когда хоть немного отпускало, по-прежнему пытался сочинять и шутить. 12 марта 1925 г. Аверченко умер. Тело его, погребенное на Ольшанском кладбище, было положено в металлический гроб и еще заключено в специальный футляр – он надеялся, что хотя бы после смерти вернется на родину. Но на родину вернулись только его книги.
Недавно буквально по крупицам была восстановлена его биография, которая вышла в серии ЖЗЛ. Ее стоит прочесть (или внимательно просмотреть), чтобы потом перейти к нему самому и больше никогда не смотреть и не слушать современных юмористов – лучшего противоядия не выдумано.
В продаже появилась книга, посвященная формированию мышления и взглядов на окружающий мир у древних египтян и жителей Месопотамии. (Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Д., Якобсен Т. Духовные искания древнего человека. В преддмерии философии. СПб., 2016) Литературы по древнему Египту и Месопотамии, по их культуре и искусству очень много. Особенно на Западе – в Париже есть целый магазин, который торгует только книгами по древнему Египту. У нас с этим похуже, но все равно есть многое в координате от Матье и Коростовцева до Большакова и Перепелкина. Однако у многих при упоминании этих древних цивилизаций (спасибо школе) возникает стойкая идиосинкразия – слишком от нас далеко, слишком все плоско, слишком архаично. Этих людей можно понять – за большинством работ о древнем Египте и Месопотамии нет человека, вернее, он представлен полем борьбы тенденций, направлений, стилей и форм.
Представленная книга – одна из немногих попыток показать, как видели окружающий мир жители древнего Египта и Месопотамии, как эти представления воплощались в искусстве, культуре, быту. Тогда становится понятным, что мы «в лице» Египта и Месопотамии имеем дело с чрезвычайно интересным явлением. Авторы помогают нам понять феноменологию происходивших тогда процессов.
В чем феномен этих цивилизаций? Они возникают одновременно и словно внезапно. Вообще через то время проходит какой-то тектонический разлом – дремавшая десятки и сотни тысяч лет творческая энергия вдруг вырывается на поверхность и сразу в разных местах земли (Египет, Месопотамия, Индия) возникают выдающиеся цивилизации с огромным потенциалом. Что случилось тогда, что позволило высвободить эту энергию – это вопрос, не потерявший актуальности и сегодня. Это были уже именно цивилизации, ибо они имели города (город, окружив себя стенами, оторвал человека от природы, мир как история сменил мир как природу). Однако между ними была существенная разница – Египет был самоизолирован от остальных, Месопотамия открыта. При том, что египетские города не имели стен, в отличие от городов Месопотамии.
Дуализм мира и явлений (то есть стремление к гармонии) лежал в основе мировосприятия египтянина. Верхний и нижний Египет (две короны у фараона), две стороны Нила – на одной жили, на другой хоронили, небо и земля, текст и комментарий, общий и индивидуальный портрет, хаос и космос. Обе стороны отражались друг в друге. Небо на земле, земля на небе. Два мира объединял миф, источник возобновления и воспроизведения энергии жизни. Если миф был границей между мирами, река Нил между антиномичными берегами, то настоящее - границей между прошлым и будущим. Границей настолько тонкой и неуловимой, что египтяне были убеждены, что настоящего нет и одна вечность просто перетекает в другую. Поэтому было не жалко времени на создание памятников. Нас и сегодня поражает кропотливейшая работа, требовавшая огромных сил и времени.
А раз времени почти нет, или оно течет мимо, то статика становится основой жизни. Остановить движение, вернее, двигаться, стоя – лейтмотив египетского искусства. Отсюда странное ощущение при взгляде на рельефы и рисунки: мы видим мчащиеся колесницы, бегущих людей, которые при этом не движутся, а остаются в покое. Наверное, ни у одной культуры больше не получилось соединить эти две противоположности. Поэтому в основе Египетской культуры строгий канон и статика, как важнейшее свойство вечности. В целом искусство Египта удивительно идеально-образно: предмет изображался не так, как представлялся, а в идеальной форме, то есть с выделением всех важных частей и сокрытием несущественного. При этом важнейшим моментом было то, что часть была важнее целого, ибо при ее изменении изменялось всё. Отсюда такое внимание к деталям при создания образа.
Сейчас часто приходится слышать о том, что книга умирает, уступая свое место электронным текстам. Так проще и удобнее. Можно было бы в это поверить, если бы простота и удобство были универсальными критериями современного общества. Однако при выборе машины, дачи, квартиры и ее антуража, гостиницы во время путешествия или просто одежды простота и удобство часто отступают на второй план, освобождая место красоте, пышности, роскоши, крутости. Потому что существует культура жизни, культура повседневности, культура путешествий и передвижений, культура отдыха, культура одежды, отнюдь не вмещающаяся в утилитарные рамки.
Существует и культура книги, насчитывающая не одну сотню лет. Разумеется, сегодня с утилитарной точки зрения странно выглядит роскошное издание Мильтона «Потерянный и возвращенный рай» с гравюрами Доре, которое не на всяком столе раскроешь. Его нельзя взять с собой в метро, трудно поставить на полку. Правда, не менее странным выглядит и «Повесть временных лет» или «Переписка Ивана Грозного с Курбским» в формате покетбука – что-то не припоминаются люди в метро, увлеченно вчитывающихся в бессмертное творение преподобного Нестора или Грозного. Все это приводит нас к мысли о том, что есть книги, содержание (а также история) которых требует особого оформления, особого отношения с нашей стороны и даже особой пространственной среды. Особой культуры. Книга как произведение искусства, как форма культуры…
Утрата такого рода книги обедняет общую культуру. Эта культура книги, ныне в значительной степени утраченная, предусматривала все – обложку, иллюстрации, виньетки, расположение текста, размер и характер шрифта. И делалось это не только для того, чтобы можно было любоваться. Это в значительной степени помогало восприятию текста, заставляло не просто воспринимать его, как источник информации, а иначе переживать прочитанное, для того, чтобы получить от книги подлинное наслаждение. Оформлению книги нередко придавалось такое значение, что П.Флоренский, русский «Леонардо да Винчи», закончив свой фундаментальный труд «Столп и утверждение истины» тщательно разработал и его книжное оформление. Он лично создал проект обложки, подобрал шрифты, иллюстрации и заставки из книги Амбодика (Ambodica) «SumbolaetEmblemataSelecta». Причем шрифт он решил специально сделать мелким, чтобы читать книгу нужно было в постоянном напряжении внимания.
Разумеется, важно не только это. Не меньшее значение в книге имеет и ее происхождение, ее ценность повышается по мере того, как она проходит через руки и библиотеки. Пометки, автографы, дарственные надписи дают возможность прикоснуться через старую книгу к очень многим событиям и людям. «Зачитанная книга» это не всегда растрепанная и грязная. Это книга, которая вводит читающего в круг идей и понятий, которыми жили люди, читавшие эти страницы. Способность чувствовать ценность книги, наслаждаться ею, ее оформлением, особым запахом бумаги, воспитывается не сразу. Но эта тонкость чувств необходима как неотъемлемая часть общей культуры. Книга в айпаде это удобно и практично (правда большие объемы текста читать в электронном варианте очень сложно), но это уже не книга. Это ее остов, механическая функциональная основа. В скелете тоже можно найти свою эстетику, но едва ли кто-то будет спорить, что все-таки лучше, когда скелет покрыт плотью и еще красиво одет и обут.
Драматург, сценарист и эссеист Ж.К.карьер и философ, писатель, семиотик У.Эко в книге-диалоге «Не надейтесь избавиться от книг» (СПб., 2013) не сомневаются в том, что культура книги именно сегодня переживает свое второе рождение. Мало того, по прежнему обгоняет интернет по функциональному удобству хотя бы потому, что не зависит от внешних факторов типа элекросети или wi-fi. Хотя это явление амбивалентное – с изобретением книги человек не только многое получил, но и утратил некоторые формы знания. Что значат для человека даже непрочитанные книги, почему их запрещают, какой смысл в домашней библиотеке. И все это с глубокими и непринужденными отсылками в историю цивилизаций, литературы, искусства – легко, красиво и всегда уместно.
Самая страшная и опасная статья расходов - косметика. Даже хуже, чем алкоголь. В целом там много любопытных рекомендаций - книга есть в сети.
Читать полностью…
#редкаякнига По выходным - необычные книжки. Сегодняшняя весьма актуальна, невзирая на то, что вышла в 1928 году. Называется "Как молодежь расходует и как должна расходовать получку". Автор - доктор Каган. В книге подробно рассматривается, на что у молодёжи идут деньги и объясняется, почему на те или иные вещи тратить деньги не следовало бы.
Читать полностью…
Сегодняшняя наша книга о русской культуре. Не та, что через запятую «архитектура», «литература», «живопись» и т.д. – даты, тенденции, предпосылки, «восьмерик на четверике», «паволока и левкас», «художественный строй произведения», а та, что помогает понять особенности. То есть книга-формула, в которую нужно подставить значения и получить ответ. Каждый раз разный – в зависимости от значений.
Культуру нельзя понять без понимания особенностей менталитета. А он формировался огромным пространством Восточно-Европейской равнины и особенным климатом, когда «полгода зима – остальное лето». Бескрайность территории России создали особое пространственное мышление, свободно оперирующее сотнями километров, что немыслимо для европейца. Дача за 200 километров от дома для Европы абсурд, для нас нормально. 100 километров на машине для нас не крюк, для европейца испытание.
Эти же территории в совокупности с климатом сформировали у нашего человека привычку к тяжелому и продолжительному труду в крайне неблагоприятных условиях. Это воспитало у нас ключевую черту – для достижения результата нужно долго трудиться, зачастую не заботясь о создании благоприятных условий для труда. Именно поэтому освоен Русский Север, существует Санкт-Петербург, Байкало-Амурская магистраль и многое другое. Отсюда же и коллективизм и вождизм – в тяжелейших условиях выжить можно было только сообща, под опытным руководством кого-то, кто ответит за все. Отсюда и традиционная русская неприхотливость к начальству, терпение, привычка не работать, а помогать начальнику.
Тяжелый климат, который, по подсчетам историка Л.Милова, давал русскому крестьянину всего 100 дней в году на то, чтобы посеять, собрать и уложить на хранение урожай (то есть работа от зари до зари), а все остальное время он лежал на печи и ждал, создал у нашего человека «авральный характер», который виден и сегодня. Это привычка тянуть до последнего, а затем, не смыкая ночами очей, лихорадочно, с проклятиями, все делать, бесконечные перекуры, чаепития, треп во время работы, пауза перед началом нового дела, когда надо «привыкнуть» и т.д. Поэтому наш человек прекрасно выдерживает испытания, натиск, вызовы времени, но в спокойном состоянии киснет и начинает делать глупости: «Скучно живем… Напиться что-ли… Как-то все поуспокоились… А раньше-то…»
Менталитет формировал особенности культуры, среди которых важнейшее - понятие «образца» во всем. «Люди подражают монахам, монахи – ангелам, ангелы – Богу», обязательный канон для иконы, образ Иерусалима и Константинополя для создания города, дом по образу и подобию храма… Уважительное отношение к хлебу и столу, которое есть и сегодня, проистекает из священности церковного престола и причастия – церковного «стола» и «хлеба». И таких деталей много.
Вся культура была направлена к человеку и только к человеку (современная культура «постмодерна» направлена только на себя). Христианское понимание человека, как главного творения Бога приводит к антропоморфизму храмов, у которых есть «глава», «шея», «плечи», «подошва». Можно вспомнить «маковицы», «лбы», «пупы» русских городов, осознание своего дома, как существа, наделенного душой (домовым), рождающегося и умирающего, исповедь земле и множество других традиций.
Поэтому любое произведение русской культуры предполагало активное участие зрителя, творческую работу воображения, мозга. А универсализм культуры, перерабатывавшей все стили и направления (главный храм России построен итальянским мастером эпохи Возрождения). А нелюбовь к исчерпывающей завершенности – не закончен «Евгений Онегин», «Мертвые Души», Царицыно, кремлевский проект Бориса Годунова, реформы двух Александров и т.д. А отсутствие школ, когда строили, писали, жили «как мера и глаз укажут»… И многое другое, что со стороны кажется нелогичным, а для нас – свое, родное.
Обо всем этом – интереснейшая книга очерков и статей академика Д.С.Лихачева «Русская культура» (СПБ., 2007). Книга неоднократно переиздавалась, есть в Интернете. Когда ее читаешь, то часто возникает ощущение, что читаешь книгу о себе и своих близких.
#редкаякнига Перед нами уникальное издание - журнал "Соловецкие острова" - официальный орган Соловецкого Лагеря Особого Назначения (СЛОН), одного из самых страшных довоенных лагерей. Первый номер журнала вышел в марте 1924 года и имел тираж чуть больше ста экземпляров, а с 1929 года журнал уже распространяется повсеместно, причем подписку на него можно оформить по всему СССР. Журнал свободно продавался по всей стране и даже за рубежом. "Соловецкие острова" ставили целью дать выход творчеству заключенных, перевоспитать их и выявить в их среде писателей-самородков. Именно в этом журнале вышла первая публикация Д.С.Лихачева - соловецкого заключённого, будущего академика. В 1930 году выпуск журнала был прекращён. Сегодня это огромная редкость, полного комплекта журнала нет даже в Российской Государственной Библиотеке.
Читать полностью…
#редкаякнига На выходных - необычные книги. А именно - Гвидо Бартель. Огненное погребение (кремация) М., 1928 год. В те годы книг о кремации выходило много, так как кремация воспринималась как важное оружие в борьбе с религиозными пережитками. Первое советское правительство настойчиво пропагандировало идею кремации. Первый советский крематорий был построен в 1919 году, а первое опытное сжигание состоялось в декабре 1920 года.
Трудно сегодня представить, но сжигание тел в крематории в те годы превратилось в публичное зрелище, привлекавшее очень многих людей. Корней Чуковский в дневнике вспоминал: "Не поехать ли в крематорий?" — сказал он, как прежде говорили: не поехать ли к "Кюба" или в "Виллу Родэ"? "А покойники есть? — спросил кто-то.— Сейчас узнаю". Созвонились с крематорием, и оказалось, что на наше счастье есть девять покойников. "Едем!" — крикнул Каплун. К досаде комиссара, печь оказалась не в порядке: соскочила какая-то гайка. Послали за спецом Виноградовым, но он оказался в кинематографе... Торжественности ни малейшей. Все голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. ...Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — все в разладе, кое-как, еле-еле... "Горит мозг!" — сказал архитектор. Рабочие толпились вокруг. Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: "раскололся череп", "загорелись легкие", вежливо уступая дамам первое место". Даже сегодня, в наш не очень гуманный век, представить такое невозможно. И уж тем более нельзя представить себе такие книги, как выше.
Гостеприимство и застолье, обязательно с ним сопряженное, есть характернейшие особенности нашего быта. Гость, приходящий в дом из иного, внешнего пространства, воспринимался гротескно. Вторгаясь из внешнего мира в замкнутый мир дома он был либо порождением уличного, негативного пространства (и тогда он нес собой беду и несчастье), либо он являлся образом Божьего посланника, пришедшего из небесного мира, и поэтому обладающего особыми качествами. Не случайно в русском фольклоре существовали противоположные по значению пословицы о гостях - с одной стороны: "гость в дом, и Бог в доме", "гостю почет, хозяину честь", с другой - "гость на двор и беда на двор".
Духовной основой гостеприимства в России всегда было сознание того, что в облике гостя может придти сам Христос. «Алкал я и вы дали мне есть, жаждал, и вы напоили меня, был странником, и вы приняли Меня". В храме Успения на Волотовом поле есть фреска, изображающая Христа в облике нищего, пришедшего к воротам монастыря, но не принятого игуменом. Именно поэтому гостя сажали в красный угол, не скупясь кормили лучшим из того что есть ("все, что есть в печи - на стол мечи"). Кроме того, таким образом стремились хоть ненадолго создать для гостя обстановку иного мира, небесного, из которого он прибыл, мира, в котором все изобильно, светло и радостно. Поэтому, как правило, за столом не принято было говорить о своих проблемах и все внимание принадлежало гостю. Когда же гость уходит, нужно сделать вид, что готов оставить все ("Оставь все, возьми крест свой и следуй за мной") и уйти за ним. Символика этой готовности прослеживается в обычае провожания гостя. Гостя провожали до калитки, или даже до околицы (до заставы), символически уходя за ним в путь.
Застолье также имеет свои обычаи и традиции. На Западе в гостях вас вполне могут и не накормить, поэтому если прием гостя предусматривает еду, то всегда при приглашении сообщают «приглашаем на обед/ужин», в других случаях на столе будут только напитки и орешки или чипсы. В России принятие гостя всегда сопровождается изобильным столом и попытка повести себя «по-западному», поставив на стол тоник и орешки, неизбежно кончится плохо. Целый ритуал связан с питьем (о нем уже шла речь выше, когда представлялась книга И.Такала). Порядок выпивания рюмок (стоя-сидя, чокаясь-не чокаясь), обязательные тосты, необходимость для всех хоть что-то сказать за столом, «посошки», «стременные», «закурганные» рюмки, особые, душевные названия спиртных напитков («водочка», «пивко», «шампусик», «портвешок» - для воды и колы таких нет) – все это говорит о том, что за столом совершается некий ритуал, объединяющий и раскрывающий людей.
Обо всем этом – книга Г.И.Кабаковой «Русские традиции гостеприимства и застолья». М., 2014. – первое подробное исследование гостеприимства и застолья. Как строится застолье, что и почему подается на стол, действующие лица застолья и их роли, прием и проводы гостей, что можно и нельзя – обо всем в подробностях в этой книге. Можно ее использовать и как практическое пособие для того, чтобы усилить ритуальную составляющую за столом и наполнить праздничную выпивку особыми смыслами.
А вот так они любили большевиков. Неудивительно, что их закрыли
Читать полностью…