9048
Книжные обзоры, интересные статьи, новинки и старые книги, их авторы и владельцы. По вопросам сотрудничества @onlybars
В минуты страшной трагедии в Париже, когда на наших глазах гибнет один из великих соборов Европы, вспомним Марселя Пруста. О нем мы уже говорили, но не могли представить, что повод вернуться к нему будет таким.
Прусту повезло родиться и жить в то короткое время, когда культура ненадолго стала гораздо ближе сердцу, когда появилось множество неравнодушных к ней душ. То есть их души не были равны в своей страсти к культуре, к соборам, статуям, картинам, книгам – каждый любил по своему и признавался в этой любви не так, как другие, иногда чужими словами (Пруст, например, словами Рёскина), но добавляя к ним свои чувства и свою интонацию. Все эти признания, собственно, и составили ту эпоху.
Это было время, когда уникальную готическую культуру Средневековья вдруг заметили. Увидели огромные соборы, стоявшие на площадях, порталы, нервюры, своды, витражи, арки, деамбулатории, выросшие из столетий, увидели себя рядом с впечатанным в вечность временем. Правда, для этого понадобилась трагедия – гибель статуй и соборов в годы Первой Мировой войны. Об этом начали писать и говорить Роллан, Батай, наконец Пруст. Гибель средневековых памятников словно подтверждала мысль Гюго о том, что гибель соборов неизбежна от рук адептов «цивилизации книг», то есть современной цивилизации. А ведь Первую Мировую войну развязали, в значительной степени, интеллектуалы. То есть воплощение цивилизации. Именно тогда Пруст написал несколько эссе, составивших сборник «Памяти убитых церквей», сборник, ставший «входным порталом» громадного собора-романа «В поисках утраченного времени», который Пруст строил всю жизнь, как и положено по законам средневекового жанра. В этом сборнике речь идет не только о Средневековье – о Рёскине, которого Пруст боготворил, а также и о Рембрандте. Но главное, все-таки, соборы.
Для Пруста в своих открытиях самых разных сторон культуры Средневековья нет ничего случайного. Он поражен скоростью и техническими характеристиками автомобиля, в котором он передвигается и тут же автомобиль становится для него символом своего времени, воплощенного в технике, которое несётся прямо на собор и кому-то не выстоять. «Колесо управления (руль) весьма схоже с крестом освящения, который держат апостолы, стоящие у колонн Сент-Шапель в Париже», - отмечает он, - водитель держит руль так же, как средневековые фигуры на порталах держат символы своего ремесла – косу, охотничий рог или кисть". Через Рёскина и его «Амьенскую Библию» он рассматривает легендарный собор в Амьене, точно отмечая, что если Рёскина сегодня нет даже в могиле (то, что там есть – не он в любом случае), то мы всегда можем преклонить колени перед камнями Амьена, у которых Рёскин просил пищи для своей мысли и которые еще хранят в себе эту мысль. Действительно, если мы никак не можем нащупать свою дорогу, найти свой источник вдохновения, то почему бы не пройти той дорогой к тому источнику, который уже дал творческую жизнь и душу кому-то.
Сегодня нам с очень горьким чувством придётся перечитать реквием Пруста по храмам, погибшим и пострадавшим в Первой Мировой войне. Казалось бы, это было давно. Но сегодня Dies Irae. И нет с сегодняшнего дня более актуальной книги. Ибо в пламени собора мы видим будущее Европы.
Глядя на тренды современного интеллектуального дискурса, становится понятным, что один из главных трендов это критика капитализма. П.Мэйсон, Т.Седлачек, Д.Грэбер, А.Левентхаупт, Т.Пикетти, У.Блум и пр. всесторонне анализируют то, что происходит сегодня в том поле, что по старой памяти еще именуется «капитализмом» и приходят к неутешительным выводам. Рынок не расставил все по своим местам, не отрегулировал, не создал гармонию и что делать с этим сегодня, не очень понятно. Не случайно в западной интеллектуальной сфере растет интерес к марксизму и левой идее (Р.Декалан, Д.Мари, Э.Мэрифилд), приспосабливающей марксизм к современности. Литературы на эту тему, выпущенной на Западе за последнюю пару лет, наберется уже приличная полка (одного А.Бадью вышло уже несколько книг). В России тоже не идут мимо - выходят новые работы о Ленине или работы типа труда Слезкина, где на эпоху смотрят через окна «Дома на набережной».
В чем проблема нынешнего капитализма? Подошел к концу железный век, для которого было характерно материальное воплощение идеи или мечты, а также определенный тип производства. Каким бы ни представлялся дворец в сознании, он не мог формировать среду человека, пока не был построен. Иной (виртуальный) мир принадлежал Богу, земля – человеку. Сегодня мир реальности и мир виртуальности принадлежит только человеку и виртуальную реальность вовсе не обязательно облекать в плоть.
Вместе с этим окончилась технологическая эпоха, в основе которой лежал базовый энергоноситель с прилагаемой к нему политической системой. Поиск новых источников энергии означает непременную смену привычных политических и идеологических моделей. Вернее, либеральной западной модели, в основе которой лежит простая схема – поднимать уровень потребностей и удовлетворять. Сначала движение вперед (создание новой модели Iphone), потом замедление движения - расширение ( модификации, улучшение возможностей) и вновь движение.
Главная задача власти в этой модели – создавать механизмы оживления потребления. Благодаря этой системе создается иллюзия стабильности. Во-первых, общество наблюдает процесс развития, а значит и движения вперед. Во-вторых, процесс удовлетворения спроса является механизмом покупки властью лояльности у населения. В-третьих, возникает жесткая связка между количеством денег (материальными благами) и количеством счастья, то есть каждая новая модель «Мерседеса» должна делать человека счастливее.
Однако все это больше не работает. Рост количества материальных благ оказался прямо пропорционален количеству времени и сил, затрачиваемых на их получение, постоянная боязнь отстать от моды и от времени порождает все большее количество стрессов. Наращивание потребностей и их удовлетворение одновременно наращивает безработицу, углубляет социальное неравенство и уродует окружающую среду. Потребление оживить не больше не удается.
Последние десятилетия эту отжившую модель пытались спасать путем постоянного расширения круга новых благопотребителей. Первый раз его расширили в 1960-е годы (деколонизация), второй раз – в 1990-е (распад социалистического лагеря. как видим, срок созревания кризиса 25-30 лет), сегодня пришла третья волна, которую пытались направить на Ближний Восток, но сделать это не удалось. Система производства благ работает вхолостую и отчетливым показателем этого являются огромные долги, поскольку возможности, которые больше нельзя наращивать в реальности, продолжают наращиваться в виртуальном пространстве. Печатаются ничем не обеспеченные деньги (отсюда мировой финансовый кризис и 22 трлн долга у США), создающие иллюзию богатства, долги оплачиваются долгами или пустыми обязательствами, держащимися только на доверии. Не случайно главным субьектом современной мировой финансовой системы стал финансовый спекулянт. То есть главной проблемой системы стала сама система и выйти из нее можно только выбравшись из под развалин. Но для начала с помощью книг стоит разобраться в проблеме, ибо выбираться нужно не "вообще", в куда-то.
Поскольку мы с вами, уважаемые читатели, находимся в Телеграме, с коим ведется долгая и безуспешная борьба, сегодня мы обратимся к первой и единственной на сегодняшний день книге о Телеграме. Книге, которая окажется чрезвычайно полезной не только тем, кто здесь давно, но, прежде всего тем, кто вошел в эту структуру недавно и хотел бы понять, где он находится.
Данная книга принадлежит авторству Кристины Потупчик – известному медийному человеку, одному из немногих настоящих профессионалов Сетевого Мира. То есть тому, что написано в книге, можно доверять. Это уже вторая книга К.Потупчик. Работа называется «Запрещенный Telegram. Путеводитель по самому скандальному интернет-мессенджеру». (М., 2019). В книге нет теории, истории, размышлений о роли и значении соцсетей и мессенджеров в нашей жизни – то есть всего того, что обычно предваряет практическую часть и становится едва ли не больше этой части, потому что рассуждать о тенденциях, хронотопах, дискурсах и нарративах всегда легче, нежели коротко и ясно объяснить, как что работает.
Главная мысль работы – Телеграм это инструмент. Инструментальные подходы к действительности характерны для нашего времени. Многих искренне раздражает этот практицизм, когда все вокруг – от дружеских отношений до обеда или ужина - становится инструментом и средством для достижения еще каких-то целей, которые постоянно ускользают, отдаляются, меняются. В результате эта инструментальность становится главной, практицизм самоценностью, умение превращать любое явление и предмет в орудие – главным достоинством. Но факт остается фактом – Телеграм это действительно инструмент. Не только получения информации, но и развития, возможность создать свое дело, быть замеченным. На фоне почти скончавшегося ЖЖ и Твиттера, фейсбучного царства скуки, политкорректно-посредственного Контакта (не говоря уже о кухонных Одноклассниках) Телеграм с каждым днем становится все заметнее и эффективнее, разрастается все более и поэтому путеводитель по нему очень актуален – достаточно взглянуть на содержание.
Рассказ о некоем событии собственно делает происшествие событием. Нарратив выстраивает, организует реальность, создает ее экзистенцию. В данном случае по явление данной книги или медиаобраза Телеграма фиксирует его становление как системы, оформляет структуру, она становится видимой. Так как если о чем-то пишут книги, значит это требует того, чтобы быть описанным. Теперь есть возможность взглянуть на Телеграм со стороны, понять масштаб, увидеть все его ветви и потоки, представить его комплексно.
Когда начались гонения на Бродского, Ахматова как-то сказала, что ему делают классическую биографию гения. Данной книге в момент выхода тоже начали делать классическую биографию бестселлера – изумительно описанный в «Романе о Петре и Февронии» владелец магазина «Фаланстер» Куприянов, либерал и «анархист» (очевидно, ровно такой, как в фильме «Александр Пархоменко» или «Оптимистическая трагедия»), швырял эту книгу и кричал, что ее нужно сжечь вместе с автором. А если так себя повел Куприянов, то это значит только одно «хорошие сапоги – надо брать» (с). Если бытие книги началось со скандала, она точно не может быть скучной. Впрочем, судите сами.
#редкаякнига По выходным необычные книги. Эта книга, выпущенная 10 лет назад просто чтобы посмеяться, сегодня уже памятник культуры. Это "Пятниццо. Антология фольклора Рунета" (М., 2007). Она насчитывает около 200 иллюстрированных цветных страниц, на которых собраны самые значимые на тот момент интернет-мемы. Основные разделы книги следующие: Герои – здесь собраны главные имена интернета: от постоянных жертв фотожаб до людей, которых все в Сети знают. Сообщества – откуда что берется в сети, где тусуются творцы и/или пАдонки. Фотожабы – и так понятно.
Офис – фольклор Рунета создается в основном офисным планктоном, поэтому офисные шутки занимают этом фольклоре почетное место. Реклама – пародии на рекламу. Очевидец – нет ничего смешнее реальных ситуаций из жизни, подсмотренных и растиражированных интернетчиками. Книги – не все книги одинаково полезны: встречаются и настолько дурацкие, что их глупость становится фольклорной. Текст – онлайновый фольклор – это не только видео и фотожабы, из обычных букв тоже творят удивительные вещи. Интерактив – вирусные мини-игры, онлайновые обманки и разводки. Компьютер – нет ничего смешней глюков ворда, если к нему привык.
Эта книга сегодня и пространство ностальгии, ибо человек, помнящий кто такой "медвед" и почему "йа" непременно "креведко", сразу чувствует на себе бремя прожитых лет. На примере этой книги видно, как сжимается это пространство между нами и ностальгией. Если старшее поколение сегодня ностальгирует по 1960-70-м (гандикап 40-50 лет), то поколение двухтысячедесятых – по девяностым или нулевым (гандикап 20-10 лет). То есть дальше будут ностальгировать по прошлому году, а вечером – по утру.
В любом случае пришло время ещё раз посмеяться над тем, что было смешно 10 лет назад. В иудейской религиозной традиции есть правило произносить благословение, если увидел что-то удивительное. Например, слона. Причём благословение "на слона" надо произносить не чаще раза в месяц, так как за месяц восстанавливается способность удивляться слону. Здесь то же самое. Наша способность смеяться тому, что было смешно 10 лет назад, восстановилась за эти годы - время перелистать эту книгу. Правда, сделать это непросто - она стала библиографической редкостью.
Очень любопытно наблюдать, как уже полвека не устаревают некоторые образцы западной философии, что в целом довольно странно, ибо после Хайдеггера все просто обречено на стремительный распад. В ХХ веке вообще был только Хайдеггер, все же остальное Тоффлер, реактивная, рефлекторная, талмудическая философия, блестяще толкующая уже случившееся, но практически не способная создавать новые смыслы. То есть это философия, все время догоняющая себя, кусающая собственный хвост. Однако работа Т.Адорно «Философия новой музыки», написанная в 1949 году (М., 2001.), продолжает оставаться актуальной, так как «новая музыка» середины прошлого столетия (для Адорно, имевшего блестящее музыкальное образование, это Стравинский и Шенберг) остается удивительно и неизменно «новой» и сегодня. Время музыки первой половины ХХ столетия остановилось, сегодняшние и вчерашние произведения равно современны. Это при том, что во времена Баха музыкальные вкусы менялись в течение 10 лет, музыку Генделя через 30 лет после его смерти называли «старинной». С тех пор старение музыки странным образом замедляется при том, что количество произведений "новой" музыки экспоненциально увеличивается. Примечательно, что при этом в этот же период устарел кинематограф, началась и полностью закончилась эпоха рок музыки – в разных «слоях» культуры процессы распада и дегенерации идут по-разному, в отличие от Средневековья, которое в этом отношении было очень монолитным – все рождалось, творило и умирало почти одновременно.
Адорно в своей работе выступает последовательным апологетом Шенберга, отчаянно и парадоксально критикуя его. Эта критика очень интересный феномен – она защищает Шенберга и всю нововенскую музыкальную школу от неоклассицизма Стравинского. Данный подход очень распространен у людей мятущихся и влюбчивых в предмет своего интереса и психологичен - критика объекта защищает объект от нападок, ибо лучше я, чем он. В этой восхищенной критике, замешанной на слезах разочарований и обманутых надежд, замечен хоть раз в жизни был каждый из нас, а в литературе или философии она является довольно точным маркером хорошего, искреннего текста, Таков был Карабчиевский со своим «Воскресением Маяковского» (мы о нем уже говорили) – самой горько-разочарованной и оттого лучшей книгой о Маяковском.
Книга Адорно уникальна не только этим – она представляет собой интересное сочетание философии, социологии и музыковедения, когда взгляд направлен на культуру через увеличительное стекло истории и теории музыки. При этом в ней можно заметить характерный западноевропейский пессимизм, которым были проникнуты многие послевоенные работы – потрясение от случившегося, от Освенцима не проходило и не осмыслялось в привычных категориях и часто кто-нибудь принимался писать о Гегеле или Шопенгауэре, а выходило между строк «Как же мы допустили? Кто же мы теперь?» Не случайно Адорно пишет работу «После Освенцима», в которой утверждает, что теперь вся европейская культура не имеет смысла. Значит, имеет смысл только то, что уже было, но не что есть. Это силовое поле случившегося было настолько мощным, что та же Арендт, вместо того, чтобы следом за Хайдеггером уйти в сущностные вопросы времени и бытия, для чего у нее были все возможности, погрузилась в анализ тоталитаризма и насилия. Это «веяние времени» есть абсолютно у всех интеллектуалов того времени и при чтении его необходимо видеть и отсеивать, чтобы осталось только объективное.
Отсюда консерватизм Адорно – пережив катастрофу войны, он уходит в эскапизм, до предела обостряя исключительность классической немецкой музыкальной традиции от Баха и Моцарта до Вагнера и Шенберга. Понятие "музыка" и "немецкая музыка" у него синонимы, поэтому эта работа в целостности не совсем может быть понята нами и ее можно использовать как схему по пониманию аналогичных процессов в отечественной музыке и культуре.
Некоторое время тому назад мы представляли вам совершенно неожиданный взгляд на книгу о Буратино, которая при внимательном рассмотрении оказалась тонкой пародией на литературный мир Серебряного века (/channel/Dumai/330) Сегодня у нас такой же неожиданный взгляд на «Приключения Незнайки» Н.Носова. Автор статьи в «Новом мире» (2005, №3) о «Незнайке» А.Райков попытался сделать Незнайку объектом философско-критических рассуждений, рассмотреть произведение Носова как биографию пусть и вымышленного героя и применить к этому герою законы биографического жанра. Получилось довольно интересное наблюдение.
Незнайка ярко одевается и все делает «шиворот-навыворот». Последнее лишь на первый взгляд. Он пытается обрести себя в творчестве (в музыке, живописи, поэзии), однако наталкивается на тотальное непонимание именно потому, что его творчество нетрадиционно. Реакция окружающих на его творения именно такая, какая должна быть, когда старое борется с новым. Его ругают, проклинают и гонят. При этом в конфликте со Знайкой, обиженным на его стихи, Незнайка довольно точно формулирует творческое кредо “— Что? — закричал Знайка. — Когда это я прыгал через овечку? — Ну, это только в стихах так говорится, для рифмы, — объяснил Незнайка. — Так ты из-за рифмы будешь на меня всякую неправду сочинять? — вскипел Знайка. — Конечно, — ответил Незнайка. — Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть”. Классическая ситуация: непризнанный талант и даже отчасти “проклятый поэт”». То есть мы видим творческого индивида и отношение к этому индивиду со стороны окружающего мира.
Незнайка, по мнению автора, «олицетворяет собой абсолютно свободную личность». Во-первых, Незнайка свободен как имя. Имена остальных коротышек говорящие (Тюбик, Гусля, Пончик, Торопыжка, Ворчун, Винтик, Шпунтик и т.д.) «При ближайшем рассмотрении каждое имя есть ограничение, накладываемое на коротышку, и как такое ограничение оно может рассматриваться в качестве ограничения его свободы. Но совершенным особняком стоят два имени, два коротышки — Знайка и Незнайка. О чем, собственно, говорят эти имена? Знайка: “Его прозвали Знайкой за то, что он знал очень много”. Незнайка: “Его прозвали Незнайкой за то, что он ничего не знал”. Собственно, эти имена, безусловно, говорят нам о чем-то, но вот о чем, понять очень трудно. И тот и другой привязан к некоему общему знанию. Но что это за знание? — просто знание, и все. Имена Знайка и Незнайка характеризуют именно свободу двух этих коротышек, свободу от всего ограничивающего.
Во-вторых, Незнайка свободен той свободой, которую можно назвать аристократической, ее можно назвать свободой древнего грека. А в чем суть свободы древнего грека? — в наличии у него свободного времени, досуга, который обеспечивается ему работой рабов либо земледельцев с ремесленниками. Жизнь древнего грека и есть организация досуга. Жизнь Незнайки также есть организация досуга, и в этом смысле он — древний грек. Характерно его чисто аристократическое презрение ко всякого рода физическому труду».
Статью можно прочесть по ссылке http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/3/ray10.html Многим она может показаться надуманной и это очень возможно. Но в данном случае мы приводим эту статью как пример рассуждения о вещах очевидных, которые по мере накопления знания и опыта перестают быть таковыми. Это возможно лишь тогда, когда вещи имеют некую онтологическую глубину. Такое рассуждение невозможно при отсутствии должного предмета рассуждения (то есть если Лотман подробно рассуждает о Пушкине, а Мамардашвили о Прусте, даже если мы ничего не знаем масштаб Пушкина и Пруста, но знаем масштаб первых двух, мы обязаны признать значительными предметы их исследований). Здесь, конечно, несколько иной случай, прецедент, грозящий опасностью создать глубину там, где ее нет, а потом исследовать (сегодня очень много явлений такого рода вымышленной глубины находятся вокруг нас). Но как бы там ни было, данная попытка интересна именно свои нетрадиционным подходом к традиционному тексту. К подобным прецедентам нам еще придется обращаться.
Сегодня время посмотреть (пересмотреть) вот этот фильм. Проблема восприятия мира рефлексирующей интеллигенции и обычными людьми ставится в нем ярко и точно. В итоге два эти мира сходятся https://youtu.be/vSAVYvnSJ3U https://youtu.be/M7JCEQDunGo
Читать полностью…
Рождественская инсталляция в храме Мадлен в Париже. Глубоко и тонко.
Читать полностью…
Одна из ключевых потерь прошлого года это академик Андрей Зализняк – ученый с мировым именем, филолог, знаток множества языков. Его «грамматический словарь русского языка» стал классикой – без этого словаря сегодня не было бы «Викисловаря». Он поставил точку в споре о «Слове о полку Игореве», он открыл древненовгородский диалект, он уничтожил псевдоисторическую химеру под названием «Новая хронология Фоменко». Он сделал еще очень многое. Его научное силовое поле было настолько мощным, что лингвист, академик Апресян, считал, что нам крупно повезло, что «Зализняк не занимается семантикой, иначе нам нечего было бы делать». Философ А.Пятигорский «счел бы лучшим благом учиться у Зализняка», который «переоткрыл русский язык, переписал всё, что мы знали о русском языке». Философ В.Бибихин отмечал важнейшее открытие Зализняка в области берестяных грамот – Зализняк доказал, что «грамоты прочесть невозможно, если не угадан смысл. Только когда читающий как-то уже знает, что сказано в документе, он начинает отождествлять проблематичные риски на бересте с буквами. Напрасно надеяться, что можно начать с опознания букв и перейти от них к словам; сами значки окажутся не теми».
Андрей Зализняк обладал удивительным талантом писать просто и увлекательно о сложнейших вещах и передавать тепло своего сердца и своей любви к науке и предмету исследования любому, кто брал в руки его работы. Погрузившись в филологию и языкознание, он неизбежно соприкоснулся со многими вопросами истории Руси и России и по каждому из этих вопросов он оставил блестящие статьи. Он писал, читал лекции, работал над статьями и монографиями, консультировал, систематизировал уже накопленный материал, в итоге создал целую научную школу, и эта неустанная деятельность не закончилась и с его уходом. Он был подлинным интеллигентом. С великолепным русским языком, манерами, стилем жизни, прекрасно отражавших «умственную порядочность» - одно из важнейших свойств интеллигента. Не последним интеллигентом, но одним из безусловных образцов, на который будут ориентироваться тысячи людей, стремящихся положить интеллигентность в основу собственного существования.
Когда его не стало, для многих людей исчезла какая-то очень важная жизненная опора. Осталась гумилевская пустота в небе, как от рухнувшей колокольни. Даже не видя его, хотелось думать, что он где-то есть, что он с нами. Его уход доказал еще раз, что незаменимые люди есть. Их немного, но они есть. Он был одним из тех немногих. И его нельзя забывать.
В заключение хотелось бы предложить «солженицынскую лекцию» Андрея Зализняка, лекцию, которая необходима каждому, кто хочет понять, что происходит сегодня в пространстве СМИ и как к этому относиться. https://elementy.ru/lib/430463/430464 А также мы обращаем ваше внимание на целый видео и аудиоархив лекций А.Зализняка. https://www.youtube.com/channel/UClZEM-3SNmrd0OenEyNNQtQ
#Книжнаяполка В конце декабря вышел последний том тринадцатитомного и самого полного собрания сочинений знаменитого российского писателя-юмориста Аркадия Аверченко (о нем у нас был материал /channel/Dumai/339) В начале прошлого века Аверченко был одним из самых читаемых писателей, а его журнал "Сатирикон" (затем "Новый Сатирикон") был лучшим и непревзойденным до сих пор юмористическим изданием России (о нем подробнее здесь. /channel/Dumai/277)
После эмиграции Аверченко его книги издавались в СССР до конца 1920-х годов, затем наступила пауза до 1960-х, когда вышла пара небольших сборников его рассказов и вновь он канул в небытие до конца 1980-х. В середине 2000-х была сделана попытка издать шеститомник Аверченко, которая удалась, но плохо. Но это было уже что-то. И, наконец, издательство "Дмитрий Сечин" подошло к вопросу со всей серьёзностью. Просмотрели архивы и всю отечественную и зарубежную периодику 1910-1920-х годов, нашли сотни не публиковавшихся уже почти 100 лет произведений, которые, вкупе с уже известными составили те самые 13 томов (плюс комментарии). На наших фото не только упомянутое собрание, но и почти полный комплект изданий Аверченко и его "сатириконцев" из одного частного собрания, начиная от самых первых изданий и кончая упомянутым. Верхняя полка это издания 1910-1920-х годов, среди которых не только российские, но и парижские, берлинские, пражские, константинопольские, варшавские.
Вторая полка - малоформатные дореволюционные издания Аверченко и несколько современных книг "сатириконцев". Наконец, третья полка - полный комплект журнала "Сатирикон" и "Новый Сатирикон" с 1908 по 1918 годы, "Сатирикон", возрождённый в Париже уже без Аверченко в 1931 году, журналы, издаваемые товариществом "Новый Сатирикон" - детский журнал "Галчонок", "Эшафот", "Барабан". И, наконец, упомянутые шеститомник (лежит сверху) и тринадцатитомник Аверченко. Последнее издание стоит купить тем, кто ценит настоящий, непетросяновский, юмор - этих рассказов, фельетонов, заметок, пьес хватит надолго.
Роскошь, неразрывно связанная с богатством, сегодня стала неотъемлемой частью жизни общества. Причем это касается всех – и тех, кто ее создает и тех, кто не может иметь к ней никакого отношения, но она к нему имеет. Ослепляет, поражает, угнетает, заставляет темнеть от зависти. Она очень часто и есть мерило жизни, она же сегодня и важнейший фактор кризиса - потолок возможностей для пользователей роскоши давно достигнут, а поскольку расти дальше нельзя, начинается, как и в природе, уродливое искривление. За пределами высшей цены на предмет или услугу начинается глупость и чем дальше, тем больше. Хотя бы потому, что человек, выросший в одной-трех комнатах или в коммуналке все равно в любом дворце живет в этих самых одной-трех комнатах, так как разрастание личности до десяти-пятнадцати комнат формируется только опытом поколений, а не просмотром глянцевых журналов. Это у И.Гончарова дядюшка на полном серьезе мог говорить свалившемуся ему на голову племяннику: «квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, ещё рабочий кабинет, гардеробная да туалетная – лишней комнаты нет. Я бы стеснил тебя, а ты меня…» Сегодня это невозможно сказать всерьез.
Именно поэтому Рублевка застроена особняками, стиль которых свидетельствует о неизжитом уездно-кухонном менталитете владельцев и хорошем их знакомстве с советским санаторным классицизмом и с западными гостиницами, а не с лучшими образцами жилой бытовой архитектуры. Поэтому роскошь становится средством уничтожения избыточных денег, способом возвращения своего болезненно вспухшего состояния к тому, которое хоть как-то можно освоить и осмыслить в рамках неистребимого кухонного менталитета площадью в три квадратных метра. Отсюда целая индустрия - сверхдорогие курорты, казино, трюфеля, шедевры Херста и Бойса, «Мерседесы" в стразах и еще многое другое, позволяющее успешно провести финансовую липоксацию.
Всегда ли роскошь была такой пошлой и безумной? Французский исследователь Филипп Перро предлагает нам взойти к корням этого явления и поразмышлять о феномене роскоши. Он сразу предупреждает, что истинное понимание значения роскоши нами утрачено, а, значит, утрачено и понимание между поколениями. Иначе как объяснить сегодня, что роскошь королевского двора три века назад не вызывала у простых пейзан негодования (это негодование было выдумано за них потом), так как она должна была ослеплять, потрясать и поражать, что не вызывало зависти, а лишь чувство праздника и радости.
В XVIII веке роскошь стала инструментом экономики – спрос на нее уже в среде дворян рождал рабочие места, но губил душу, что в рациональный век просвещения не очень угнетало. В наше время роскошь сменилась комфортом, ибо роскошь бесцельна, затратна а комфорт практичен и экономен. Сегодня на Западе, по мнению Перро, пышная роскошь это немодно и архаично, это вызывает не зависть и преклонение, а скуку и отвращение. На нас здесь, правда, это пока не распространяется – мы только в начале пути и поэтому вступаем во французский оверсаленный семнадцатый век и должны пройти свой путь от роскоши к комфорту или, хотя бы перейти, по мысли Сартра, от роскоши, как качества предмета к роскоши, как качеству самого владения. Посмотрим, как это у нас получится. Главное, чтобы по-некрасовски не вышло, что «жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Итак, Филипп Перро. Роскошь. Богатство между пышностью и комфортом в 18-19 веках. СПб., 2014
Мы рады сообщить всем нашим читателям, что теперь на сервисе Bookmate есть книжная полка нашего канала. https://ru.bookmate.com/bookshelves/nixsTria Отныне книги, про которые мы пишем, не надо разыскивать и скачивать - их можно читать со смартфона. Но не забывайте про печатные книги. А еще мы дарим вам месячную подписку на Bookmate на месяц. Чтобы ее получить, введите код DUMAI тут: https://ru.bookmate.com/code
Читать полностью…
Иностранный язык сегодня - ключ к окружающему миру и собственному успеху. Поэтому анонсируем бесплатный вебинар по английскому языку "Как понять английский за 2 часа", который пройдет онлайн ⏰19 ДЕКАБРЯ в 20.00 по московскому времени ( в этот вторник). Не пропустите!
Самое настоящее английское чудо произойдет с вами за 2 часа БЕСПЛАТНОЙ живой трансляции 19-го ДЕКАБРЯ в 20:00 по МСК 👉 @Free_vebinarbot
- поставите правильное произношение
- избавитесь от языкового барьера
- поймете самую сложную тему
- научитесь запоминать десятки (а то и сотни) слов ежедневно!
Или можете продолжать сидеть на диване завидовать тем, кто свободно говорит по-английски! Вы еще думаете? Удобная регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot
Ведущий вебинара — Алекс Рубанов, потомственный преподаватель английского языка. Основатель школы английского языка English.Tochka в Санкт-Петербурге. Приехал из Америки. Работал в международных компаниях США и России. Регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot
Сегодня у нас очень редкое и пока что единственное издание Альфреда Коржибского. Книга эта что-то типа квалификационного выпускного экзамена на звание мыслящего человека. Просто прочёл - "удовл", понял - "хор", смог понять через него окружающие явления - "отл". Последних единицы. Данная книга - пособие по взаимодействию с внешним миром. Дело в том, что сегодня в рамках усиливающегося процесса виртуализации жизни становятся особенно актуальны споры о взаимоотношениях мира и человека и особенно о языке этих взаимоотношений.
Такого рода вопросы обостряются в условиях периодически вспыхивающего конфликта человека и окружающей реальности. Христос одним из первых создал этот конфликт, переописав реальность античного мира в категориях любви, совести и истины, категориях, которые были понятны в то время в лучшем случае паре сотен человек. Этот же процесс мы наблюдаем в Европе на рубеже 15-16 веков в реформационных спорах и в России в начале прошлого столетия, когда футуристический "дыр бул щил" открыл дорогу советскому новоязу. Как пробиться сквозь язык к реальности, насколько точно он отражает ее? Если изречённая мысль есть ложь, то не стоит ли язык отменить вовсе (как цистерцианцы) или заменить вещами (как обитатели свифтовской академии).
Общая семантика (прикладной концептуализм), у истоков которой стоял Коржибский, это и есть методология, позволяющая понять, как строится диалог человека и мира и способен ли человек меняться, если эти собеседники друг друга не понимают. Коржибский пытался пробиться сквозь оценочные языковые реакции к подлинным оценочным реакциям и зафиксировать их. То есть Коржибский пытался отделить карту от территории, которые повседневно спутываются в сознании и это приводит к тому, что человек живет на карте, а пользуется территорией, напрасно пытаясь найти систему координат. Разве мы никогда не встречались с людьми, которые после вроде бы вразумительного разговора приходят к безумным выводам, которых вы не ожидали. Возможно, это тот самый случай. Коржибский пытается решить сложнейшую задачу. Памятуя, что ни одна психологическая теория не описывает мир, а описывает лишь образ мышления автора, он пытается все таки создать образ мышления, описывающий мир, опираясь при этом на неаристотелевскую (то есть не привычную) логику, то есть логику специальных наук, в частности, квантовую механику. Примерно так в своё время Флоренский объяснял бытие Бога через мнимости в геометрии, не говоря о Боге напрямую.
Как только человек сумеет отделить карту от территории, абстрагироваться от субъекта в пользу объекта, он сделает огромный шаг вперёд в сторону здравомыслия. Причём это абстрагирование должно стать постоянным навыком, воспроизводящимся на уровне рефлекса. То есть это должно стать чем-то типа "умной молитвы" исихастов или внутреннего зикра у суфиев. Тогда он станет для самого себя одновременно и объектом и субъектом наблюдения, исчезнут категории "глупости" и "разума", "правильного" и "ошибочного", что позволит ему принимать правильные решения и, главное, избавиться от инфантилизма - основной беды современного человека.
Простой тест - если в ваших проблемах, на ваш взгляд, виновато государство, чиновники, дети, начальник, погода и обстоятельства, то вам пора срочно к Коржибскому.
Представленная здесь книга ("Наука и психическое здоровье. Книга II") есть единственная работа Коржибского на русском языке. Ее перевод сделан энтузиастом, который выбрал почему-то именно эту книгу, но сама работа не издавалась официально. То, что вы здесь видите, это print on demand, сделано в нескольких экземплярах. Но в сети есть текст и есть несколько групп и форумов, посвящённых работам Коржибского - там можно поделиться впечатлениями.
Небольшая, но увлекательная книга «Через сто лет. Ведущие экономисты предсказывают будущее» акцентирует внимание на том, что экономисты, возможно, обладают более эффективными инструментами для предсказания будущего, чем писатели-фантасты. Идеи экономистов, основанные одновременно на теории и практике, отражают их знание законов человеческого взаимодействия, а также годы экспериментов. На страницах книги десять выдающихся экономистов, включая нобелевских лауреатов, предлагают свои идеи относительно того, каким будет мир в 21 веке. В сценариях, варьируемых от оптимистических до сдержанно мрачных, эти мыслители рассматривают такие темы, как трансформация труда и заработной платы, продолжающийся рост неравенства, экономическое возвышение Китая и Индии, непрекращающаяся смена кризисов и восстановлений, блага технологий, экономические последствия политического экстремизма и долгосрочные последствия климатических изменений.
Книга архитектора Карло Ратти и дизайнера Мэтью Клодела «Город завтрашнего дня. Сенсоры, сети, хакеры и будущее городской жизни», выпущенная первоначально издательством Йельского университета и, наконец, переведенная у нас, представляет собой описание таких современных подходов к городскому проектированию, которые основаны на широком применении результатов аналитики больших данных и технологий «интернета вещей». Вводные главы книги отсылают нас к работам исследователей, чьи труды легли в основание современной философии медиа, сетевой культуры, глобальных социальных тенденций и систем (Корбюзье, Маклюэн, Кастельс, Негропонте, Латур и так далее). Далее авторы предлагают свой метод проектирования и прогнозирования городской среды и взаимодействий, сталкивая различные «умные» городские системы (от привычных форм датчиков до только разрабатываемых наносенсоров — «умной пыли»), полезный для жизни горожан и конструирования общественных пространств софт, стратегии цифрового управления мобильностью граждан, их транспортной активностью. Город рассматривается ими как гибридное пространство сочетания физических параметров с цифровым измерением.
А еще очередная книга Мишеля Пастуро, посвященная зеленому цвету (уже вышли «черный» и «синий»), сборник статей не нуждающейся в рекламе Ханны Арендт («Опыты понимания») и два новых выпуска периодики – новый номер «Логоса», посвященный творчеству Вальтера Беньямина и новый номер «Государство, религия, церковь», главной темой которого стали «Церкви в холодной войне». Некоторые из книг, приведенных выше, мы позднее разберем подробнее.
Проблема одиночества сегодня, в век массовых и молниеносных коммуникаций, становится все более насущной для миллионов людей. Христианство принесло равенство между одиночеством и уникальностью. Уникальность всегда одинока – этот постулат был утвержден в Христе и распространялся на всех, кто хочет ему следовать. Не случайно апостол Павел считал брак уделом слабых, ибо сильные могут оставаться одни. Отказываясь от мира, человек становится одиноким для мира, но не одиноким по сути – рядом с ним всегда был Бог.
Одиночество перестало пугать (в античность одиночества боялись), одиночки (аскеты, анахореты, затворники, странники) стали примером отношения к жизни. Создатели исихазма сумели сформировать тип человека, «одинокого в толпе», остающегося один на один с собой и Богом даже в многолюдном сборище.
С упадком христианства одиночества опять начинают бояться, в XIXвеке в европейской философии возникает немыслимый ранее вопрос «зачем быть одиноким?» (ответ на этот вопрос в прошлом столетии давали многие – от Соловьева и Штирнера до Сартра, Камю и Мамардашвили), вся советская идеология строится на отталкивании от одиночества с помощью преувеличенного значения коллектива в жизни человека. Одиночество уходит из жизни в литературу - Гамлет, Тристан, Фауст, Зигфрид, Парцеваль, бегущий из Москвы Чацкий, «чужой для всех» Онегин, Печорин, Обломов, Ромашов… Особенно остро это ощущалось сто лет назад. Мандельштам («Нет, никогда ничей я не был современник»), Маяковский («какой я к черту попутчик? Ни души не шагает рядом»), Хлебников, герои Чаплина.
После почти 80 лет вынужденного коллективизма, когда в одиночество только лишь ссылали и выбрасывали (Пастернак, Шостакович, Зощенко, Ахматова) опять наступает эпоха одиночек и одиночества. Сегодня, в условиях сетевого коллективизма (а это похуже, чем партийный коллективизм) одиночество становится разновидностью протеста. Особенно, когда вместо форм остались одни оболочки, знаки - художник не рисует, писатель не пишет, читатель не читает, музыкант не играет, певец не поет, политик не занимается политикой. Мазня на полотне – знак. Мат – знак. Дорогой драндулет, телефон, сумка – знак. То есть молчание. То есть немые неучи и невежды находятся в основе мейнстрима и все держится только тотальной порукой посредственностей, поскольку никто не умеет ничего и именно это и объединяет.
Одинокий человек в такой ситуации сродни обратной перспективе. Не знак, а образ. Не молчит, а говорит, соединяя визуальность с языковой образностью. Методы СМИ и власти на него не действуют, система настолько огромна, что не может раздавить одного (мышь копной не придавишь), поэтому людей нужно объединять любой ценой. Посредственности (то есть единицы толпы) говорят только о том, что интересно им. Одиночка может сказать то, что интересно другим, он лучше видит, ему не заслоняют поле видимости чужие спины. Поэтому если слышишь какое-то яркое, нетривиальное высказывание, можешь быть уверен – это говорит одиночество.
Не случайно сегодня государством (ами) утверждается античное отношение к одиночеству (вообще античность сегодня проглядывает во многом), как к противостоянию всякой социальности и оттого оно наделяется чаще всего негативными характеристиками. С точки зрения античности, Homo solus aut Deus, aut daemon – человек или бог или демон, или гордец, или изгой и достоин порицания и жалости. Сегодня на Западе уже всерьез считают (цитируем заключение по делу Брейвика) «По мнению психиатров, в ситуации, когда подавляющее большинство молодых людей активно пользуются блогами и социальными сетями, принципиальное отсутствие аккаунтов и какой-либо информации о себе в сети может свидетельствовать об опасных отклонениях».
Литературы об одиночестве множество (как художественной, так и научной). Возьмем на себя смелость выбрать лишь одну книгу авторов, которые больше 20 лет занимаются проблемами одиночества. Это Н.Е.Покровский и Г.В.Иванченко. Универсум одиночества: социологические и психологические очерки. М., 2008.
#редкаякнига Первого апреля 1908 года в Петербурге вышел первый номер журнала «Сатирикон», открыв новую эпоху в истории русской юмористики. Этот журнал, а за ним и «Новый Сатирикон» стали уникальным явлением в истории русской культуры начала ХХ в. Созданные небольшой группой людей, эти издания на долгие годы определили главное направление отечественной юмористики, не имея себе равных среди юмористических и сатирических изданий начала ХХ века.
Постоянными участниками журнала были заявлены художники Б.Анисфельд, Л.Бакст, И.Билибин, М.Добужинский, Б.Кустодиев, Е.Лансере, Дм.Митрохин, А.П.Остроумова-Лебедева, А.Радаков, Ре-ми, А.Юнгер, А.Яковлев и др. Писатели А.Аверченко, Вл.Азов, И.М.Василевский, Л.М. Василевский, К.Антипов, С.Городецкий, А.Измайлов, М.Кузьмин, А.Кугель, С.Маршак, О.Л.Д.Ор, А.Радаков, Саша Черный, А.Рославлев, Скиталец, А.Толстой, Тэффи, Н.Шебуев, Н.И.Фалеев, А.Яблоновский и др. Кроме них в журнале сотрудничали Д. Моор, А.С.Грин, В.Маяковский, В.А. Ашкинази, А.С. Бродский, А.Бухов. Редактором журнала был А.Аверченко.
Тематика журнала была очень широкой – литература, культура, общественная жизнь. Выходили специальные номера, посвященные Н.В.Гоголю и Л.Н.Толстому. Полное единодушие редакции наблюдалось в отношении к «современным течениям» в литературе и искусстве – бездарность и претенциозность апостолов новых и нетрадиционных направлений высмеивались талантливо, но порой с оттенком жалости (по выражению Аверченко) к «обиженным судьбою и Богом людям». Знаменитой стала карикатура, на которой стойкому подпольщику, перенесшему страшные мучения («иголки под ногти вбивали»), но не выдавшему тайны, в качестве последнего средства читают «стихи одного футуриста» и этого истязания он уже выдержать не в состоянии.
В 1913 г. между группой сотрудников редакции «Сатирикона» и издателем возник конфликт, приведший к расколу журнала. Так возникло товарищество «Новый Сатирикон», которое стало издательским центром, выпускавшим множество книг отечественных и зарубежных юмористов. Февральскую революцию 1917 года «сатириконцы» приняли восторженно. Что важно, свободный от цензуры журнал сумел сохранить художественный и сатирический уровень. В октябре 1917 года редакция «Нового Сатирикона» раскололась. Часть сотрудников перешла на сторону новой власти, оставшиеся в журнале заняли жесткую антибольшевистскую позицию. Журнал начинает выходить все реже и в августе 1918 года он был закрыт.
В 1931 году в Париже бывший издатель «Сатирикона» М.Корнфельд принял решение о возобновлении журнала. Писатель Дон-Аминадо занял в журнале место скончавшегося к тому времени Аверченко. Оформление парижского «Сатирикона» и его внутренняя структура также были выдержаны в стилистике прежнего издания. Точно так же выходили тематические номера. Однако главного совпадения – по духу – не получилось, невзирая на блестящий состав сотрудников, заявленный в объявлении о подписке. С небольшими поправками журнал очень напоминал «Сатирикон» второй половины 1913 г. после ухода Аверченко и почти всей редакции. Однако дело, очевидно, было не только в этом – общая полунищая обстановка эмигрантской жизни, царившие в ней тяжелые настроения, не заживающая боль от вынужденной разлуки с родиной – все это сделало парижский «Сатирикон» не столько юмористическим, сколько сатирическим изданием.
Примечательным явлением стала публикация в парижском «Сатириконе» романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок», печатавшегося по старой орфографии. Парижский «Сатирикон» просуществовал менее года и закрылся по финансовым обстоятельствам. Было выпущено всего 28 номеров.
«Сатирикона» не стало, но почти все советские юмористические журналы – от «Смехача» и «Лаптя» до «Крокодила» десятки лет в разных формах заимствовали его оформление, идеи, авторов. Сегодня стоит ознакомиться с ним, чтобы понять, когда был пройден перевал, с которого теперь «только вниз босиком».
О философии и внутренних смыслах кинематографа писали многие – от Ж.Делеза и З.Кракауэра до В.Беньямина, Ж.Бодрийяра и Ю.Лотмана. Но лишь недавно вышла книга «О кино» (М., 2016) Карла Дрейера, датского режиссера-новатора, одного из наиболее значительных мастеров европейского киноискусства. Дрейер глубоко и разносторонне подходит к кинематографу, рассматривая его, как новую философию языка и действия. Важнейшее завоевание кинематографа – способность к фиксации и формированию движения, то есть кино создает особый, незакрепленный образ, образ, лишенный места, а, значит, лишенный ценности. Так как одним из главных постулатов культуры всегда было соотношение места и вещи (порядок это когда вещь на месте), место делало вещь, образ сакральными, придавало им статус (одна и та же икона в музее и в храме это две разные иконы). Теперь же главным становится не сам образ, а его состояние, не статика, а движение. Также важно понимать, что кинематограф не является дубликатом реальности – он ее воссоздает. То есть создание кинематографа стало первым опытом виртуализации мира и именно благодаря кинематографу виртуальное оказывается не противопоставленным реальному, но становится его составной частью. То есть без кинематографа сегодня не было бы интернета.
Кинематограф стал первым видом искусства, который был невозможен без техники. Социальная потребность кинематографа была окончательно сформирована в конце позапрошлого столетия, но не могла быть удовлетворена в условиях существовавшей художественной культуры. Техника, которая занимала в социуме все больше места, до этого момента не участвовала в создании искусства, но теперь все меняется - она восполняет недостаток культуры. И текущие линии архитектуры модерна и кинематограф и фотография стали средством реализации возможностей техники (ещё через 50 лет техника станет необходимым условием возникновения рок-культуры).
Кроме того, кино стало, в значительной степени (впервые в такой значительной степени), развлекательным искусством, которое не предусматривает возможность осмысления череды впечатлений, так как между сюжетами картины нет пауз. В классической культуре действие и пауза необходимы друг другу («Тема судьбы» из первой части пятой симфонии Бетховена, «Утоли болезни» Львовского в исполнении хора архимандрита Матфея (Мормыля), «Средь шумного бала» Чайковского, садово-парковая архитектура и т.д.), чтобы полученное впечатление было осмыслено, осознано, уложено в память и сердце. Пауза это переход из одного состояния в другое, из одного завершенного сюжета в другой. Кинематограф в первые в истории искусства «обгоняет» впечатления, смешивает их, ведет, заставляет подчиняться своей логике и ритму (так же сейчас работает Интернет –обгон возможностей человека, как основной принцип, лежит в основе). Не случайно прошло некоторое время, прежде чем зрители привыкли к этому – в некоторых западных кинематографах были специальные люди с длинными указками, которые, водя последними по экрану, объясняли зрителям, что происходит. Кино стало первым видом искусства для масс, оно, в отличие от Рафаэля или Ренуара, доступно всем. Примечательно, что именно в кино человек впервые выступил, как потребитель искусства. До этого искусство потребляло человека (поэтому говорят «погружение в образ»), теперь же человек погружает образ внутрь себя.
Наконец, кино стало первым видом искусства, сблизившегося с политикой, стало ретранслятором национальных, политических, классовых идей. Наиболее ярко это видно на примере США, Германии, СССР. Нет никакого сомнения, что эстетический успех нацистского режима был невозможен без Лени Рифеншталь. Кино впервые позволило запечатлевать масштабные социальные события, а также дало возможность массам взглянуть на себя со стороны, то есть стало средством социальной организации.
Обо всем этом можно еще долго говорить, но лучше прочесть Дрейера, тем более, что это сборник статей и эссе.
В 1938 году вышла потрясающая книга - "Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока". В ней некогда могущественные, а теперь подсудимые деятели (Бухарин, Рыков и пр.) в ходе допросов рассказывали о своих "преступлениях", доходя до совершенно невозможных степеней самоуничижения. Судя по всему, они все прекрасно знали. Что будет дальше и чем кончится через пару дней. Самый поразительный фрагмент из книги приведён выше. Бухарин во время иезуитского допроса вдруг вспоминает Гегеля. В этот момент он неожиданно становится самим собой, на секунду оказывается выше обвинителя, даже на суде знание философии на мгновение побеждает абсурд. В этом и горькая ирония и отчаяние и воспоминание о временах, когда сидели и философствовали, строили планы и жизнь, когда была масса возможностей и никто не думал, что все вот так кончится. Гегель составлял самую суть их жизни, был опорой, давал смыслы, иначе отчего вдруг именно он вспомнился фактически в последние часы жизни. Интересно, окажись на их месте многие политические кумиры современности, кого бы они вспомнили в эти трагические финальные мгновения?
Читать полностью…
#редкаякнига По выходным - редкие и необычные книги. Перед нами одна из самых редких и дорогих русских книг – первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Радищева 1790 года. История этой книги похожа на историю человека. Черновая рукопись была написана Радищевым, переписал ее набело один из подчиненных Радищева Царевский. Цензор Брянцев вычеркнул из рукописи более половины книги. Отдав книгу в печать, Радищев восстановил все вычеркнутые страницы и подал ее обер-полицмейстеру для получения окончательного разрешения печати книги. Обер-полицмейстер Рылеев подписал разрешение, не читая книги, в чем после скандала с книгой, встав на колени, сознался лично императрице Екатерине и «ради великой глупости» своей не был наказан. Понимая, что государственные типографии могут книгу не напечатать, Радищев печатал ее у себя дома - наборщиком был его сослуживец, печатниками крепостные, корректуру держал сам автор. За полгода с января до мая 1790 года напечатали 650 экземпляров.
Книга произвела на читателей потрясающее впечатление. Начались разговоры и слухи, которые дошли до императрицы. Екатерина Вторая, прочитав «Путешествие», распорядилась начать следствие. Схватили книгопродавца, а за ним и самого Радищева, который успел, услышав об аресте книгопродавца, сжечь основной тираж книги. Автор был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой на десять лет, оставшиеся книги приказано было отобрать у всех купивших и получивших в дар от автора и сжечь. Однако книгу стали усердно переписывать и распространять в рукописях - за одно прочтение рукописной копии или сохранившегося печатного издания «Путешествия» предлагали большие деньги. Однако поиски были добротными - печатных экземпляров издания до нашего времени сохранилось в лучшем случае два десятка. Среди них экземпляр с автографом Пушкина.
Один из этих экземпляров свел в могилу знаменитого московского книжника, коллекционера П.Щапова. В конце позапрошлого века известный издатель А.Суворин, благодаря личным связям, добился разрешения переиздать «Путешествие» в количестве ста экземпляров «для любителей и знатоков». Для этого ему понадобился оригинал первого издания. П.Щапов, к которому обратились за помощью, обладатель драгоценного первоисточника, с трудом поддался на уговоры и с тысячей предупреждений и оговорок предоставил свой экземпляр прекрасной сохранности для перепечатки. Суворин сдал драгоценную книгу в свою типографию, забыв, как часто у нас бывает, предупредить работников о значимости и ценности книги и проследить за работой. В результате в типографии для удобства набора книгу расшили по листам, а листы замусолили и порвали. Книга погибла. У Суворина, узнавшего об этом, подкосились ноги. Тайно от Щапова были организованы поиски нового экземпляра. Через тогдашние СМИ дали объявление о поиске книги с предложением 300 рублей – очень значительной суммы, которая вскоре возросла до астрономических 1500 рублей (чтобы был понятен масштаб, средняя зарплата рабочего по России тогда была около 37 рублей, учителя гимназии около 85 рублей, килограмм мяса 14 копеек фунт (где-то 400 граммов), мука пшеничная 8 копеек фунт, молоко 8 копеек бутылка). Тем временем Щапов узнал о случившемся и тяжело заболел. Тогда к Суворину пришел на помощь петербургский собиратель В.Юзефович, отдавший свой экземпляр за тысячу рублей. Экземпляр удовлетворил Щапова, но болезнь так подкосила собирателя, что оправиться он не смог и вскоре умер. Его библиотека вместе с «Путешествием» Радищева поступила по завещанию в Московский исторический музей (ныне ГИМ) и сегодня находится в Государственной Публичной Исторической Библиотеке.
P.S. Если предыдущие представленные в канале книги нам удалось подержать в руках и отснять с оригинала, то в данном случае это не в наших силах.
Как понять английский за 2 часа - БЕСПЛАТНЫЙ вебинар по английскому языку пройдет ⏰16 ЯВНВАРЯ в 20.00 по Мск (уже в этот вторник). Не пропустите!
Самое настоящее английское чудо произойдет с вами за 2 часа БЕСПЛАТНОЙ живой трансляции с👉 @Free_vebinarbot
🔥поставите правильное произношение
🔥избавитесь от языкового барьера
🔥поймете самую сложную тему
🔥научитесь запоминать десятки (а то и сотни) слов ежедневно!
Или можете продолжать сидеть на диване завидовать тем, кто свободно говорит по-английский!
Вы еще думаете? Удобная регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot
Ведущий вебинара — Алекс Рубанов, потомственный преподаватель английского языка. Основатель школы английского языка English.Tochka в Санкт-Петербурге. Приехал из Америки. Работал в международных компаниях США и России. Регистрация через бота 👉 @Free_vebinarbot
Юбилейный революционный год прошел под знаменем Данилкина и его “Пантократора солнечных пылинок”. На наш взгляд, одного названия вполне достаточно, чтобы книгу, которая якобы о Ленине, не читать. Едва ли кто-нибудь из нас без потери самоуважения стал бы читать книгу об Иване Грозном или Пушкине под названием “Степной Алкивиад на гробовой доске” и “Изнуренная Оранта в занозистой дали”. Книгу же Данилкина просто модно читать, ибо это наука для хипстеров.
Мы же с вами вопреки общепринятым нормам обратимся сегодня к иной книге о Ленине. Это работа немецкого исследователя Михаэля Бри “Открыть Ленина снова. Диалектика революции vs метафизика господства»” (М., 2017). Ее достоинством является то, что автор читал самого Ленина, а не только то, что пишут о нем в газетах. Не менее важно, что интерес автора к предмету исследования возник не по юбилейному случаю, а именно потому, что автор не может понять, почему сегодня, когда капитализм не столько победил, сколько остался в одиночестве, когда в западном интеллектуальном пространстве растет интерес к марксизму и левым идеям – почему в это время мышление Ленина не является предметом специального изучения.
Бри именно пытается выяснить, как мыслил Ленин. Интересно, что в позднем СССР изучали Маркса, как мыслителя, (Мамардашвили, в частности, написал работу по сознанию в трудах Маркса, мышление Маркса было предметом пристального внимания в методологическом кружке Щедровицкого), это было можно, но Ленина не трогали – его труды к тому моменту давно уже стали каноническим Писанием, толкование которого было делом небезопасным. Вопреки убеждению, что Ленин был политиком до мозга костей и все, даже личные отношения, подчинял политической идее, то есть оценивал реальность критически, Бри доказывает, что Ленин читал того же Гегеля именно как философа, для Ленина это чтение была действительной встречей, интеллектуальным удовольствием, а не отбором полезных сведений. Результатом был фундаментальный разрыв с эволюционным представлением об истории уходящего и наступающего столетий. Если соперники Ленина типа Каутского видели в уходящем столетии благородную эпоху, которую нужно было связать с будущим, то Ленин видел варварство, от которого надо оттолкнуться.
Именно тогда, очевидно, Ленин понял, что внутренняя сила XIXвека такова, что оторвать от них ХХ век можно только насилием, приводящим к полному разрыву всех связей. Именно поэтому так боролись с любыми рудиментами прошлого столетия в языке, стиле поведения, внешности, быте после 1917 года, любой отвергнутый превращался во врага. А сегодня ничего не происходит, так как прошлый, сильно износившийся к концу, век был втащен в нынешний со всей атрибутикой, речью, формами, символами, образом мышления, а отвергнутые остаются друзьями – разве Улюкаев враг системе и Путину? У Ленина в XIX столетии не было предтеч среди лидеров, за Путиным сегодня маячат самые разные тени – Андропов в своем желании осуществить неосуществимое, Брежнев в терпимости к своему сомнительному окружению, Сталин в своем аскетизме (и только). Безусловное достоинство Ленина было в том, что он понимал свою эпоху. Сегодняшняя наша (и особенно наших вождей) проблема в том, что они не понимают эту эпоху, так как живут в прошлой. Поэтому они не разговаривают со временем, а толкуют то, что оно говорит, не оно подбирает за ними, а они за ним то, что оно роняет. Или выбрасывает. Успех Ленина заключался именно в понимании. Из этого понимания вышел его успех, это понимание позволило ему насилием утвердиться во власти. Так как его тоже понимала эпоха. Попытки же насилия со стороны Горбачева привели к краху власть и его самого, да и Путин сегодня после первого выстрела мгновенно перестанет быть незаменимым и навсегдашним. При сегодняшней нынешней тоске по сильному лидеру (отсюда, стати, такая страсть к людям в камуфляже и вообще к камуфляжу) данную книгу необходимо прочесть, чтобы понять, каким он на самом деле должен быть.
В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд.
Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки, галстуки, сбитые набок. Запах водки, хвои и трески, мандаринов, корицы и яблок. Хаос лиц, и не видно тропы в Вифлеем из-за снежной крупы.
И разносчики скромных даров в транспорт прыгают, ломятся в двери, исчезают в провалах дворов, даже зная, что пусто в пещере: ни животных, ни яслей, ни Той, над Которою – нимб золотой.
Пустота. Но при мысли о ней видишь вдруг как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. Постоянство такого родства – основной механизм Рождества.
То и празднуют нынче везде, что Его приближенье, сдвигая все столы. Не потребность в звезде пусть еще, но уж воля благая в человеках видна издали, и костры пастухи разожгли.
Валит снег; не дымят, но трубят трубы кровель. Все лица, как пятна. Ирод пьет. Бабы прячут ребят. Кто грядет – никому непонятно: мы не знаем примет, и сердца могут вдруг не признать пришлеца.
Но, когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь – звезда.
Иосиф Бродский.
Завершается еще один год, год непростой, рваный, какой-то вывороченный наизнанку, но все-таки неплохой. Весь год мы с вами читали умные книги, а это значит, немного меньше, нежели другие, принадлежали окружающему миру. На Новый год принято что-нибудь желать. Давать советы и надежды. Последние странным образом оживают в Новогоднюю ночь, и все кажется, что с утра, от еще неубранного стола мы уйдем другими людьми. Боль пройдет, станет легче, что-то изменится.
А ничего не меняется…
Окружающий мир делает с людьми ужасные вещи. Всё молодое, здоровое, умное, талантливое, красивое – всё почти до единого рекрутировано этим миром в блоггеры, журналисты, певцы, комментаторы, аналитики, в философы общественных ретирад. Взято и уничтожено, растлено, вытравлено. Лицемерием и лганьем стирается возраст, интересы, образ Божий и человеческий... В молодых, чистых, искренних людях истребляют мысли, мечты, надежды, молодость, способности тем, что заставляют тужиться, переживать из-за рейтинга, лайка, репоста, их принуждают участвовать в разных балаганах и учат писать, снимать, ставить, показывать другим вздор, за который через три-четыре года их станут судить страшным судом зеркала. Талантливый человек позанимается этим всем три года и вот у него уже куцые мысли вприкуску, пустая многозначительность, вместо биографии список подписок в телеграм, сам не заметил, как стал лицемером, тусклым ничтожеством, выдающимся только в ругани, желающим только одного – быть похожим на тех, кто на экране. Не так? Так. В текстах, которые мы видим вокруг, на экранах, слышим в динамиках есть что угодно, кроме смысла и жизни: суета проповедничества, скука дидактики, страсть принуждения, ужас пред ликом новизны, все сплетается в какое-то жуткое месиво, в безумный кошмар нетерпимости и менторства, от которого вырождается и умирает все живое…
И вот здесь становятся очень важны книги, а не тексты. Ведь для чего среди нас книги, что они такое? Они уравнивают всех. Всех со всеми. Богача и нищего, больного и здорового, счастливого и обездоленного. Они и только они дают возможность предпочесть вещам, предметам, явлениям их ощущения, а это не то, что ничуть не хуже, а гораздо лучше. И пусть каждый ощущает вещи по-своему. Один видит цвет, другой запах, тритий – ритм и гармонию. Главное дело книг – вносить в мир смысл и любовь. То есть свет, который дает ясно видеть предметы и явления жизни сразу со всех сторон. Книга придает миру глубину. Но чтобы увидеть эту глубину, нужно выйти на поверхность. Как ребенок, разучиться читать, вернуть себе хотя бы ненадолго наивность и чистоту. Смотреть, слушать и молчать. И только. Книги дают нам прекрасный, великолепный мир, чтобы мы и другие знали, что такое смысл, любовь, красота и совершенство, дают все самое лучшее для нашей души, чтобы она росла и беспредельно радовала вас. И как часто именно мы все и портим.
Именно книги дают нам свободу. Не акции, не вопли в твиттере, не протесты, не кухонный андеграунд. Книги. По-настоящему любить книги может человек только внутренне свободный, а не те, кто боятся начальства, того, что урежут ставку, которые говорят только о скандалах и улыбаются только в день жалованья. Давайте вспомним – давно ли у нас были после чтения тихие думы, прекрасные озарения, благоговения и упования, когда именно после чтения последний раз душа вспархивала, блуждала в звездной беспредельной пустоте, наслаждаясь полной свободой, а не тосковала, безжалостно задавленная житейскими проблемами? Если этого не было – значит все зря…
Впрочем, мы не пессимисты. Стакан у нас всегда наполовину полон. И «за столом никто у нас не лишний». Мы верим, что этот год прошел не зря. Что есть что вспомнить. Прежде всего то, что жить по человечески очень трудно, а жить как все очень легко и выходит как-то само собой. Книги это то, что давало весь год нам возможность быть не как все. Быть людьми.
С Наступающим Новым годом!
Сегодня у нас интересная рекомендация сразу двух каналов одного человека. Нет, никакой анонимности - это Кристина Потупчик, та самая, которую все пытаются втиснуть в какие-то рамки (нашистка, кремлевка, либералка, цепной кот режима etc), но всегда есть какой-то остаток, весьма значительный, который портит уже почти сложившийся образ и той и другой и третьей. Она блестяще разбирается в интернете и является даже одним из авторов мощной книги "Власть над сетью", она не первый день в политике и поэтому ведёт канал @kpotupchik с аналитикой. Почему его стоит читать? Потому что она читает. В круг ее чтения входит самая разная литература, что можно увидеть по каналу интеллектуального чтения @krispotupchik , поэтому ее политическая аналитика это не придуманные "инсайды" (как часто бывает), а самостоятельные оценки, продиктованные знанием. В отличие от многих ей нравится мыслить и поэтому ее стоит читать.
Читать полностью…
Сегодня мы рекомендуем "Канал имени Москвы". /channel/moskvafishki По мнению The Village это "самый последовательный канал про Москву". Действительно, каналов про Москву много и их многое и объединяет - перепосты фото из Яндекс-поиска, простенькие подписи, обрывки текстов. Здесь все иначе. Чувствуется, что ведут его люди, которые "в теме" и то, что они выдают, это минимум того, что они могли бы дать. Важно, что значительная часть материалов ими публикуется впервые - так, недавно они выдали только за один день массу уникальных материалов о Гиляровском, которым позавидовал бы любой музей. Много там и книг о Москве, причём книг редких и очень старых. Попробуйте подписаться - надеемся, что вам понравится.
Читать полностью…
Это фото ((с) "Какая это страна") гораздо серьёзнее, нежели смешнее. Каждый, посмеявшись, это понимает. Парадоксальное стремление людей заброшенных, подержанных, прогорклых, бесприютных, отвергнутых тянуться к высокой литературе, к литературе не для них, является удивительной чертой нашего общественного сознания.
Философы из подворотен, мыслители из подвалов, голые, нищие и бесприютные, но при этом страшно переживающие за толстовского Болконского или чеховского Ивана Дмитриевича Громова это наше, щемящее, понятное.
Книга оставляет место человеку, которому уже нигде нет места, даёт ему право жительства, шанс на что-то. На что? Он и сам не знает, но помнит, что читать надо, что книги это хорошо, что там настоящая жизнь, а здесь житие, что это последнее слово, с которым выступишь на Страшном Суде, словом, которым только и оправдаешься, ибо больше нечем.
Эта преображающая тяга прекрасно показана у М.Горького ("В людях"), где он читает книги повару на пароходе - грубому, тяжелому, испитому человеку:
"Капитанша дала ему том Гоголя, я прочитал «Страшную месть», мне это очень понравилось, но Смурый сердито крикнул : - Ерунда, сказка! Я знаю — есть другие книги... Отнял у меня книгу, принес от капитанши другую и угрюмо приказал:
- Читай Тараса... как его? Найди. Она говорит — хорошо... Кому — хорошо? Ей хорошо, а мне, може, и нехорошо? Волосы остригла себе, на! А что ж уши не остригла? Он слушал внимательно, но часто ворчал: - А, ерунда! Нельзя же человека разрубить с плеча до сиденья, нельзя! И на пику нельзя поднять — переломится пика! Я ж сам солдат... Измена Андрия вызвала у него отвращение. - Подлое чадо, а? Из-за бабы! Тьфу... Но когда Тарас пристрелил сына, повар, спустив ноги с койки, уперся в нее руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам слезы, капая на палубу; он сопел и бормотал: - А, боже мой... боже мой... И вдруг заорал на меня: - Да читай же, чёртова кость! Он снова заплакал и — еще сильнее и горше, когда Остап перед смертью крикнул: «Батько! Слышишь ли ты?» - Всё погибло, — всхлипывал Смурый, — всё, а! Уже — конец? Эх, проклятое дело! А были люди, Тарас этот — а? Да-а, это — люди...
Взял у меня из рук книгу и внимательно рассмотрел ее, окапав переплет слезами. - Хорошая книга! Просто — праздник! Потом мы читали «Ивангоэ», — Смурому очень понравился Ричард Плантагенет. - Это настоящий король! — внушительно говорил он; мне книга показалась скучной.
Вообще мы не сходились во вкусах, — меня очень увлекала «Повесть о Томасе Ионесе» — старинный перевод «Истории Тома Джонса, найденыша», а Смурый ворчал: - Хлупость! Что мне до него, до Томася? На что он мне сдался? Должны быть иные книги..."
Представляем вам канал "Российской Газеты" - одного из самых трезвомыслящих и беспристрастных СМИ.
Все новости, репортажи и интервью государственных деятелей, комментарии к официальным документам в канале "Российской Газеты"
/channel/rgrunews
На этом месте могла бы быть «новая книга» Пелевина, но ее не будет. Ибо ее нет. У него вообще нет ни новых, ни старых книг. Рискуя навлечь на себя гнев тех, кто до сих пор читает Пелевина, коснемся один раз творчества подержанного кумира девяностых, стремительно рассасывающегося следом за его временем. Постараемся ответить на несколько простых вопросов, которые не принято задавать, ибо от ответов сразу рушится образ.
Для чего читать Пелевина? Он описывает реальность, в которой мы находимся, описывает бездарно, скучно, скудно - в жизни все гораздо ярче. Тогда для чего ее скверное удвоение, когда нам и одной больше чем достаточно? "Пелевин это абсурдистская реальность", - говорят нам, но такую реальность гораздо лучше и несоизмеримо талантливее воссоздавали Хармс, Хлебников, Ионеско и Колледж патафизики – зачем нам суррогат? У Пелевина нет языка, вернее, он абсолютно одинаковый у него, Ерофеева, Сорокина, Прилепина и прочих литераторов по призыву и приказу, так как это все одно и то же. Одинаков и уровень претенциозности и мелководье образности и отсутствие полутонов, смыслов, подтекстов… Тут же и матерщина и страстное желание – нет, не по-маяковски «кастетом кроиться у мира в черепе», - а всего лишь попасть в тусовку и рецензию какого-нибудь Быкова или Юзефович. Кстати, без последних вообще нет такого рода литературы. Островский без Добролюбова существовать мог, Пелевин без Быкова никак. Языком Пелевина мог бы заговорить только серый, покосившийся провинциальный забор, но этим языком ничего нельзя написать, кроме Пелевина, этим языком нельзя признаться в любви и вообще ничего нельзя. Читать Пелевина это оставаться в круге того бытия, которое нам всем надоело и в котором нет никакого пространства, никакой перспективы, а только лишь квартирошный дымок, фельетонное остроумие, изжога и пацанская антропология.
Настоящий писатель никогда не пишет о себе - у Пелевина каждый текст автобиография, все персонажи ходульны и узнаваемы с первой книги и их число, как и число литературных приёмов, невелико. Засаленные безответные классики, претенциозные бессмыслицы, пошловатые каламбуры (Апельсины-цукербрины, Айфон-айфак), живопись из подъезда, для чего-то переведённая в литературу, служащую подписью под гениталиями, нарисованными на стене неопытной, но уже жаждущей рукой. Зачем читать эту унылую, выскобленную до дна уже в первой книге автобиографичность? Это действительно интересно? А он бы стал о нас читать? Мы все время зачем-то читаем тех, кому мы сами не интересны.
Пелевин труслив. Он всегда отстаёт от реальности ровно настолько, насколько нужно, чтобы быть в безопасности, он всегда со вчерашним лицом смело стоит за чужими, крепкими спинами, рассудительно и осмотрительно смеясь последним, когда уже можно. На этом он поднялся в 1990-х, когда, будучи слабеньким фантастом, начал атаковать амбразуру без пулемёта, смело потешаясь над "ЦеКака ПСс, которая является людям во время плена ума". К его чести, он оказался последовательным. Уровень каламбуров за 20 лет от Цекаки ушёл недалёко. Нынешние Г.Овнюк и Айфак это подтверждают, также как доказывают и несложный тезис - подмена для Пелевина (имён, сюжетов, лиц) не средство, а цель. Но если все вокруг именно этим, подменами, и заняты, то чем он лучше?
Понятно, что, применяя к Пелевину каноны и традиции того, что привычно именуется литературой, мы неизбежно оказываемся уязвимы, так как оценивать Пелевина по правилам литературы нельзя, ибо правила есть, а литературы нет. Секрет Пелевина в том, что для того, чтобы дрянной текст считался хорошим, выворачиваются вверх дном правила и критерии. В этой ситуации Пелевину становится нечего предъявить. Трусливое искусство ускользания, спасительного перетекания, метаморфоз это единственное из искусств, которым он владеет. Если Цветаева считала, что чтение Маяковского требует физической растраты и после Маяковского нужно много есть, то чтение Пелевина ничего не требует вообще, даже чтения, а есть нужно не после, а одновременно. Под оливье у нас вообще все хорошо лезет, да и затраченное время будет не так жаль.
Впрочем, хватит о нем.
Закончилась выставка интеллектуальной литературы Non-Fiction и, как год назад, теперь есть возможность поговорить о новинках, которые удалось зацепить. Итак:
Для начала две книги гендерной исследовательницы А.Шадриной, вышедшие в библиотеке журнала «Новой литературное обозрение». Это «Дорогие дети. Сокращение рождаемости и рост «цены» материнства в 21 веке» и «Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака». Первая книга описывает эволюцию института материнства - каким он был ранее и что ждет общество от матерей сейчас. В процессе этой эволюции роль матери и отношение к детям менялись вслед за экономическим положением общества, ибо мораль предлагается государством из соображений экономической эффективности. Шадрина обращает внимание на то, что о психологических травмах, нанесенных детям матерями, заговорили не столько в силу ужаса этих травм, сколько в силу появления возможности распознать психологические проблемы, чего раньше не было. Помимо этого, в книге можно найти анализ советских и российских фильмов и сериалов, а также наблюдения о тренингах и роли психотерапии.
Вторая книга обращает внимание на то, что во всем мире наблюдается рост числа женщин, не состоящих в браке. В западных странах городские «одиночки» стали узнаваемой частью культурного ландшафта в конце 1980-х годов, сформировав уже особый социальный слой со своими взглядами и предпочтениями. Шадрина исследует причины и некоторые следствия этого феномена, обращаясь к повседневности карьерно ориентированных женщин, проживающих в больших городах, обращая внимание на вызовы, с которыми сталкиваются современные женщины, имея дело с моральными нормами, сформировавшимися в аграрных обществах.
Следущие три книги составляют серию. Первая называется «Рассвет», вторая «День» и третья «Ночь». Принадлежат они Нобелевскому лауреату Элиэзеру (Эли) Визелю и описывают историю пятнадцатилетнего мальчика (то есть его самого), побывавшего в Освенциме. Данная книга неоднократно признавалась в мире лучшим документальным произведением об ужасах Освенцима и стоит в ряду таких классических свидетельств, как книги Примо Леви и Бруно Беттельхейма. Визель показывает способность человека выживать в любых условиях, если в этом человеке остается хоть частица человека. При этом возраст не имеет значения. К этой же теме можно отнести и переиздание книги Лоуренса Риса «Освенцим. Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса». Пытаясь разобраться в том, как принимались ключевые решения по Освенциму, автор, журналист и историк телеканала BBC, по-новому освещает то, как создавался Освенцим и как он превратился в самое кошмарное место на земле, в трагический символ бесчеловечности, в ключ к пониманию того, как люди перестают быть людьми.
Феномен финской системы образования, за 20 последних лет ставшей одной из самых лучших систем образования в мире, обогнавшей Японию и США, в последнее время привлекает все больше исследователей. В своей книге «Финские уроки. История успеха реформ школьного образования в Финляндии» Паси Сальберг рассказывает, как за последнюю треть XX века финнам удалось сделать из посредственной школьной системы одну из лучших в мире, привлечь к профессии учителя самую талантливую молодежь и создать по всей стране школы, где дети не зубрят ответы на вопросы стандартных тестов, а учатся с радостью. В такой школе учиться не тяжело, но интересно, к каждому школьнику стараются найти индивидуальный подход, каждый учитель стремится работать творчески, а директора школ и вышестоящее начальство этому не препятствуют, а способствуют.