16901
Пишу про книги и всё вокруг них. Рекламы на канале нет. Поддержать автора можно здесь: https://www.tbank.ru/cf/ADiGyY7EbOR Книжного ниндзю нарисовала https://www.instagram.com/cinnamondrill/
Я третий день шел в пятый класс школы, когда русские испытали атомную бомбу. 3 сентября 1949 г.
Венедикт Ерофеев. Из записных книжек
Оказывается, в потоке бесконечных киносказок, которыми заваливает российского зрителя, будет ещё и очередная экранизация «Алисы в Стране Чудес». Причём, по уверениям создателей, не сказки Кэрролла — а аудиоспектакля с песнями Высоцкого, которой в следующем году исполнится полвека.
Вообще-то звучит даже небессмысленно — сдуть пыль с застойного мюзикла, дать старым песням новые аранжировки. Благо песни там шикарные, и новому поколению было бы здорово их услышать — если они, конечно, пройдут согласование.
Падайте лицами вниз, вниз,
Вам это право дано.
Пред королём падайте ниц
В слякоть и грязь — всё равно!
Сюрприз к новому учебному году: этой осенью я буду соведущим нового сезона подкаста «Уроки МХК», в котором мы обсуждаем книги издательской программы @garagemca_on_paper. Выпуски будут выходить раз в две недели, поговорим о советской моде, об архитектуре (надземной и подземной!), много о чём ещё — а начнём с беседы о книге Юрия Медена «Царапины и глитчи». Это сборник ярких, провокационных, остроумных эссе про то, как, кто и зачем сохраняет кинематограф. Цитатой из этой книги и хочется начать этот учебный год.
В 2019 году на конференции, посвященной охране произведений медиаискусства, немецкая видеохудожница Хито Штейерль задала провокационный, но и насущный вопрос: «В эру планетарных гражданских войн что же это такое вы хотите охранять?»
Другими словами: какой толк во всех наших профессиональных усилиях по сохранению и восстановлению международного кинонаследия, если господствующий мировой порядок не прилагает таких же усилий, чтобы взрастить (и сохранить) аудиторию, готовую и способную пожинать плоды наших трудов?
Единственное, что в этой ситуации мы как работники киномузеев и архивов можем сделать, так это всецело принять социальный, экономический и политический разлад своего времени и назло ему, решительно и упрямо, продолжать демонстрировать результаты своих стараний по охране и сохранению кино. Поступая так, мы сознаём, что миссия наша выходит за рамки хранителей истории кино, поскольку необходимый процесс отбора, стоящий за сохранением, реставрацией и демонстрацией, и есть настоящее написание — и истории кино, и его будущего.
Ибо, заглядывая в прошлое, перестраивая его, делая его видимым, мы никогда не пишем только лишь историю, но размечаем планы для возможного будущего. Ибо, делая видимой историю кино, мы снова и снова преобразуем ее в память. Ибо мы, как индивидуальности и как вид, лишь только то, что мы помним, и не более. Ибо, как красноречиво выразился французский историк Жак Ле Гофф (выдающийся продолжатель школы «Анналов»), единственная задача памяти — спасать прошлое, чтобы сослужить настоящему и будущему.
В конце концов, можно утверждать, что планетарная гражданская война (или экологический апокалипсис, глобальная вирусная эпидемия, крах экономической системы и т. д.) — отличное предварительное условие для любого истинно важного человеческого начинания, особенно того, что берется сохранять прошлое для переосмысления будущего.
В связи с новостями о том, что продажа книг, связанных с «иноагентами», теперь будет караться отлучением от государственной поддержки (а на самом деле, как мы понимаем, ещё и обысками, незаконными арестами, непомерными штрафами и прочими радостями) — думаю вот о чём.
В США в последние, трамповские, годы ужесточились свои случаи книжных запретов. Они поддерживаются — в том числе финансово — республиканцами, но формально идут как бы «снизу», от имени «обеспокоенных родителей». У нас и самих есть свой «Уральский Родительский Комитет», который требовал и добивался запрета неугодных книг ещё в вегетарианские нулевые.
И понятно, что, хотя устроен механизм по-разному, запрещают в США примерно то же, что и в России: «Хорошо быть тихоней», «Мауса», «Зови меня своим именем», всё, что связано с феминизмом или правами меньшинств.
Но всё же вот какая разница. В России распространение неугодных книг карается отлучением от государственной поддержки (и это, опять же, в лучшем случае: на практике кнут применяется куда чаще чёрствого пряника). А вот в штате Иллинойс, наоборот, государственной поддержки лишаются библиотеки, которые решают под давлением доморощенных цензоров снимать с полок те или иные книги. Буквально Il est interdit d'interdire, «запрещено запрещать», как гласил один из лозунгов студенческих протестов 1968 года во Франции. И это единственный запрет, который я с полным сердцем поддерживаю.
Но пока мы живём в предлагаемых обстоятельствах, как минимум приходите купить книги «иноагентов» в «Подписные», «Фаланстер» и другие книжные магазины, которые попадаются на вашем пути. По сей день никто точно не знает, исчезнут ли все «иноагентские» книжки из продажи с первого сентября, или в этом всё более плотном заборе найдётся ещё одна щель — но понятно, что стоит ожидать худшего сценария, и в любом случае этой осенью полки станут более пустыми. Ничего, прорвёмся и через это: нет более презренного труда, чем цензор, а всемирная история цензуры напоминает, что ни один запрет не бывает вечным. Но сейчас тем издателям и книготорговцам, которые действительно любят свою работу и своих читателей, очень нужна поддержка; давайте же им её выражать.
Вышел трейлер «Хамнета» Хлой Чжао по роману Мэгги О'Фаррелл. Джесси Бакли (Мари из «Войны и мира», Людмила Игнатенко из «Чернобыля») играет Агнес Шекспир (она же Энн Хэтэуэй), Пол Мескаль — её мужа (не помню, как там его)
Читать полностью…
1931 год. Мне пять, и мой старший брат Берни ведёт меня в кино на фильм «Франкенштейн» в кинотеатр Republic. Большая ошибка! В тот вечер, хотя стояла жаркая летняя ночь, я закрыл окно рядом с моей маленькой кроватью. Мама услышала, что его закрыли, сразу пришла в мою комнату и быстро его открыла.
— Мел, — сказала она, — мы живём на верхнем этаже, тут плюс тридцать семь. Очень жарко. Окно должно быть открытым.
Я возражаю:
— Нет, его надо держать закрытым! Потому что если оно будет открыто, Франкенштейн поднимется по пожарной лестнице, схватит меня за горло, убьёт и съест!
(Хотя Франкенштейном был доктор, все дети называли этим именем чудовище, потому что так назывался сам фильм.)
Мама поняла, что силой заставить меня держать окно открытым не выйдет, и решила найти подходящие для пятилетки доводы.
— Мел, допустим, ты прав. Пусть Франкенштейн хочет прийти сюда, убить тебя и съесть. Но давай подумаем, сколько ему придётся пройти испытаний, чтобы добраться до Бруклина. Во-первых, он живёт в Трансильвании. Это где-то в Румынии. А Румыния — это Европа. И это очень-очень далеко. Даже если он решит отправиться сюда, ему нужно сесть на автобус или поезд или ловить попутку, чтобы попасть куда-то, где можно сесть на корабль в Америку. Поверь мне, никто его автостопом не подберёт. Но допустим, ему повезло, и он нашёл пароход, который согласился его перевезти. Ну ладно, он прибыл в Нью-Йорк — но ведь он совершенно не понимает, как устроено метро! Спросит кого-нибудь — люди только разбегутся. Пусть даже он в конце концов выяснит, что надо ехать не по линии IRT, а по линии BMT, и доберётся до Бруклина. Ему ещё надо понять, как попасть на Южную Третью улицу, дом триста шестьдесят пять. Хорошо, пусть идёт пешком. Тогда представь: он наконец попадает в Вильямсбург, находит наш дом. Но надо помнить, что все окна в доме номер триста шестьдесят пять будут распахнуты настежь, а путь у него был долгий, значит, очень проголодался. Так что если ему уже придётся кого-то убить и съесть — он, скорее всего, влезет в окно на первом этаже и съест Ротштейнов из квартиры 1А. И когда он наестся досыта, у него не будет ни малейшего смысла подниматься на пятый этаж и кушать ещё и тебя.
Эта логика меня убедила.
— Ладно, — сказал я, — открывай окно. Рискну.
И вот так моя терпеливая, любящая мама решила одну из множества проблем, которыми я успевал её нагружать за день.
Но при всех реверансах в сторону книжных магазинов «Светлячка» в романе куда больше, чем, скажем, сериала «Black Books». Сюжет вращается вокруг книг, за которыми охотится инквизитор с пиратским именем Генрих Морган, — но ценностью становится вовсе не их содержание. Само существование физических артефактов, хранящих информацию, неподконтрольную системе, становится вызовом. Именно неподцензурные знания и оказываются той «книжной чумой», с которой борется Инквизиция.Читать полностью…
«Когда у нас был кризис в 98 году, меня стало очень сильно занимать, что же такое происходит в стране, и поскольку я не выписываю газет, я стал каждое утро ходить к метро, покупать все газеты и их читать. У меня на это уходило полдня – я еще смотрел телевизор – и к середине дня я себя доводил до нервного истощения. Потом как-то утром я пошел за газетами, и вдруг у меня что-то такое случилось в голове, и я вместо этого повернул направо, перешел дорогу, зашел в магазин и купил себе Playstation. И с тех пор во вселенной наступили мир и гармония. Когда возникает вопрос об отношении к событиям, которые происходят в мире, если смотреть на вещи феноменологически, то речь всегда идет о том, как вы относитесь к тому, что вы видите по телевизору, а я телевизор не смотрю».
Это нам за то, что мы снова плохо себя вели
Читать полностью…
Обнаружил любопытную таблицу: подсчет изданий произведений русских писателей XIX в. - начала XX в., зарегистрированных в Российской книжной палате с 1917 до 2012 года. Правда, заголовок «100 русских писателей» сразу же врёт, потому что писателей там семьдесят.
Привычно подсчитал женщин и не был удивлён: их, как обычно, три (Ахматова, Цветаева и Гиппиус), вместе на них приходится ах 2,54% изданий — чуть меньше, чем у одного Достоевского, чуть больше, чем у Куприна.
(Неизбежно задающих вопрос «А кого ж ещё из женщин читать» традиционно отсылаю к замечательному списку «Полки»)
Ладно, минутка слабости позади, переходим к новостям, которые нынче могут считаться хорошими (с известными оговорками, но все же).
Мои дети выросли на повестях норвежской писательницы Марии Парр "Вафельное сердце" и "Тоня Глиммердал" - сколько раз я их читала сыновьям вслух, уж и не упомнишь. А вот теперь на русском выходит новая книга Парр "Оскар и я" в переводе лучшей в мире Ольги Дробот. По первому (очень первому, прочла едва десяток страниц) впечатлению чем-то похоже на любимого моего "Эмиля из Леннеберги" Астрид Линдгрен - ну, так не даром Марию Парр часто называют Линдгрен сегодня.
Вот тут издательство "Samtambooks" открывает предзаказ на книгу. Но, как говорится, есть нюанс: в России ее продавать нельзя, и дело не в Марии Парр (она - редкий случай, честь ей и хвала - как раз не против), а в эээ... некоторых деталях цензурного законодательства, не будем уточнять, каких именно. Поэтому если вы не в России, заказывайте скорей. Если вы в России, ищите друзей и знакомых, которые смогут ее купить и вам привезти. Понимаю, что жутко неудобно, но, согласитесь, лучше так, чем совсем никак.
Какие знаменитости проводят книжные клубы в мире: Дуа Липа, Флоренс Уэлч, Риз Уизерспун
Кто будет проводить в России: Харатьян, Бероев, Прилепин
Продолжаю подозревать в этих людях заговор по скорейшему отвращению молодого поколения от чтения (но ничего у них не выйдет, конечно)
Немедленно в список для чтения: исторический детектив про Нью-Йорк ревущих двадцатых, где убийство расследует Зельда Фицджеральд
Читать полностью…
Увидел в тиктоке историю американской учительницы литературы о ее педагогическом эксперименте. Рассказывая про сборник рассказов о Вьетнамской войне «Что они несли с собой», она попыталась показать детям, что чувствовали полвека назад молодые американцы — почти их ровесники. Не предупредив учеников, она подготовила несколько десятков писем, которые случайно распределила между ними.
На первом занятии, посмотрев несколько фрагментов фильмов о Вьетнамской войне, дети начали вскрывать конверты. Половина писем оказалась повестками, они были «призваны» на войну. Остальные получили поздравления с тем, что они под призыв не попали.
Позже они получили еще по конверту с заданием. Те, кто избежал призыва, должны были написать сочинение о том, какой они видят свою жизнь через годы после окончания школы. Те, кто оказался «на фронте», — о своих мечтах и надеждах, которые не сбылись из-за войны. Трое же получили конверты, послание в которых говорило: «Вы были смертельно ранены и не вернетесь домой. Когда учительница попросит солдат встать, сидите». Эти ученики должны были написать последнее послание своим близким.
Для детей это стало эмоциональным потрясением: они впервые действительно задумались, что значит идти на войну — добровольно или по призыву — и что значит не вернуться с неё.
После этого в класс пришел пехотинец, который воевал во Вьетнаме и согласился рассказать — о боях, об эмоциях, о запахах войны, и о том, как солдаты, шедшие (как им казалось) сражаться за правое дело, вернулись и обнаружили, что соотечественники не испытывают к ним ничего кроме презрения.
В итоге вместо того, чтобы пролистать роман О’Брайена, оттарабанить приличествующий ответ и забыть, ученики с энтузиазмом читают и даже перечитывают его, обсуждают с одноклассниками, а позже возвращаются позже на экзаменах.
Когда я слышу о подобных историях, я думаю: а каково это? Когда школьную программу включают произведения, показывающие историю твоей страны не серией подвигов и свершений, а сложной, грязной и подчас неприятной правдой? Когда преподавателям литературы не наплевать на своё дело, и они действительно хотят чему-то научить детей (мне повезло — у меня хотя бы в течение одного года была учительница, которой я до сих пор благодарен)? Когда сама система преподавания даёт учителям возможность отходить от единого сценария ради учеников? Интересно это, наверное.
Уроки литературы в идеальном мире могут быть великими уроками эмпатии, на которых люди не просто узнают, что Пушкин — солнце, Катерина — луч света, а декабристы разбудили Герцена, но получают возможность познакомиться с опытом других людей и примерить его на себя. Это очень мощное свойство творчества вообще, но книг в особенности — потому политикам, которые видят в эмпатии опасность, и нужна цензура.
В общем, в этот день хочется пожелать всем, кто идёт в школу: надеюсь, вам в этом году повезёт с уроками литературы, это очень поможет вам вырасти хорошими людьми. А если и не повезёт — не расстраивайтесь; читайте побольше хороших книг и будьте учителями сами себе и друг другу.
Есть и хорошие новости (обратите внимание на юристов АСТ-Эксмо, которые до сих пор отказываются падать прежде выстрела и коллегам не дают, хотя от выстрелов уже в ушах звенит. От души их уважаю за это)
Читать полностью…
Фильму «Расёмон» по рассказу Акутагавы — семьдесят пять лет; в связи с этим мне вспомнился великий некролог сценариста Синобу Хасимото, постоянного соавтора Куросавы.
Одна из самых ярких сцен в его мемуарах — рассказ о судьбоносной первой встрече с Куросавой в 1949 году. Молодой, нервничающий господин Хасимото поехал на поезде в дом Куросавы в Комаэ, пригород на западе Токио, где они обсудили его первую версию сценария «Расёмона».Читать полностью…
«Наша первая встреча закончилась так просто, что казалось, будто она и не состоялась», — вспоминал господин Хасимото. — «Мы поговорили всего одну-две минуты, и я положил рукопись в сумку».
Куросава же описал эту встречу в собственных мемуарах «Что-то вроде автобиографии» так:
«Ко мне домой пришёл этот Хасимото, и мы разговаривали несколько часов. Он показался мне содержательным человеком».
Противоречивые воспоминания? Есть для этого хорошее слово.
Алексей Поляринов «Центр тяжести» (2018)
(картинку подсмотрел у @lingvojokes)
— Распространите среди жильцов нашего ЖЭКа.
— А е…?
— А если не будут брать — отключим газ!
Лопахин Если ничего не придумаем и ни к чему не придем, то двадцать второго августа и вишневый сад, и все имение будут продавать с аукциона.
Антон Чехов. Вишневый сад
Традиционно — фестивали, на которых стоит провести уикенд:
В Переделкине — длинные выходные. Обещают Леонида Юзефовича, Михаила Свердлова, переводчицу Пруста Елену Баевскую, разговоры о даче как лиминальном пространстве и возможность просто почиллить в гамаке. Кабачки просят не привозить
В Красноярске — «Красная строка». Непременно надо послушать разговор Ханиной с Завозовой о жанровой прозе, посмотреть «Вия» в постановке мастерской Брусникина, сходить на презентации Камиллы Магамедовой, Марии Закрученко. И отдельно — презентация серии книг о музыке издательства «Кабинетный ученый» с участием великих Юрия Облеухова («Курара») и Антона Касимова («Невидимки, смотрящие на ботинки»). Им же посвящается музыкальная пауза.
— Капитана увез инквизитор, — продолжает Йохан. А мы застряли на разрушенном корабле с кучей книг посреди неизвестности.
Дик думает, что, кажется, это типичный день книготорговца.
Вспомнил все самые поджигающие книжные вопросы и составил тест, который объяснит, насколько вы токсичный читатель (но на самом деле просто хочется показать, какую замечательную обложку для него соорудили коллеги, не могу налюбоваться)
Читать полностью…
Замечательный новый Том Голд про литагентов
Читать полностью…
Ровно тридцать пять лет погиб Виктор Цой — на пике славы. Многие, конечно, думают о том, сколько песен он не написал (скажи, кукушка, пропой). А я вот думаю о фильме, где Цой должен был сниматься вместе с Дэвидом Бирном и, может, даже Брюсом Уиллисом — а над сценарием работал наш великий современник Уильям Гибсон. Про «Цитадель смерти» мало что известно, но я по крохам сумел собрать историю этого странного неснятого фильма.
Читать полностью…
Неостановимый Джеймс Паттерсон, одной рукой дописывающий роман для Мистера Биста, второй рукой помогает журналистке Вики Уорд писать книгу о Луиджи Манджионе. У ее недавней книги «Кушнер Инкорпорейтед» про скандальную жизнь трамповского тестя были неплохие рецензии — так что вполне можно ожидать чего-то внятного.
(Мне бы паттерсонову работоспособность, конечно)
О, и замечательная книга @istoki_slova тут тоже имеется! Ужасно интересно, кто составлял список книг для русского перевода игры, он прямо хороший
Читать полностью…