8585
Various historical stuff. Feedback chat - https://t.me/chatanddocs For support and for fun: Яндекс: https://money.yandex.ru/to/410014905443193/500 Paypal: rudinni@gmail.com
О мечтаниях
Когда-то слова «Отель „Ламбер“» значили очень много. Речь шла не о самом особняке на парижском острове Сен-Луи, а о его жителях. В 1843 году в нем поселился князь Адам Чарторыйский и превратил особняк то ли в штаб правительства в изгнании, то ли в офис политической прото-партии. Чарторыйский, который в начале XIX века был товарищем и сподвижником Александра I, членом «негласного комитета» и министром иностранных дел Российской империи, со временем стал одним из лидеров польской аристократии. Во время Польского восстания 1830 года он руководил национальным правительством, а после разгрома восстания — отправился в эмиграцию, где провел следующие три десятилетия своей жизни.
Отсюда, из отеля «Ламбер», шло руководство польской политической эмиграцией, отсюда рассылались эмиссары в самых разных направлениях (от Белграда до Стокгольма, от Варшавы и Северного Кавказа до Петербурга и Рима), здесь пытались выковать оружие, благодаря которому Российская империя должна была утратить контроль над Польшей, а сама Польша должна была освободиться и стать независимой. В Париже Чарторыйский и его круг то готовил совместное польско-французско-прусское вторжение в Россию, то покровительствовал польским военным формированием в Османской империи во время Крымской войны. А после окончания этой войны, Чарторыйский, будучи уже весьма пожилым человеком, большей частью отошел от дел.
Об отеле «Ламбер» написано немало — хотя на русском, кажется, и меньше, чем на польском или французском. На протяжении двух десятилетий здесь был один из центров польской политической практики, у которого были и свои успехи, и свои провалы — обращать внимание на него, конечно, всем, кто хочет лучше понимать процессы, которые могут разворачиваться в эмиграции — стоит. И на этом примере можно многое понять и про времена более поздние.
«Можно легко предположить, что эта цель была не чем иным, как политической мечтой, которую невозможно было реализовать из-за политических реалий. Однако это означало бы, что почти 130 лет весь польский народ гнался за мечтой, которая внезапно стала реальностью после Первой мировой войны.
Кроме того, это заставило бы отдать должное прагматическому детерминизму в истории: то, что произошло, должно было случиться, а то, что не произошло, не могло произойти вообще. Это опасная максима, которой едва ли можно отдать должное учитывая различные элементы истории. О таком явлении, как политика Чарторыйского, следует судить не столько по его успеху, сколько по его предпосылкам, т. е. по тому факту, что оно проводилось в изгнании. Существование внешней политики в изгнании само по себе было огромным политическим достижением. Чарторыйский действительно воспользовался всеми возможностями, которые оставались у него в изгнании, более того, он даже расширил их, как никто другой эмигрант до или после него.
Отель „Ламбер“ постепенно стал частично ограниченным независимым субъектом международных отношений, ограниченным главным образом открытыми для него формами политических действий и тем фактом, что он никогда не мог быть субъектом международного права. Это ни в коем случае не было просто политическим частным агентством на службе Франции и Англии. Этой точке зрения противоречит тот факт, что цели польской внешней политики не разделялись правительствами западноевропейских стран. Несмотря на это скрытое различие и несмотря на то, что западноевропейские правительства иногда уставали от „польских вопросов“ (например, все парламентские действия в пользу Польши предпринимались без согласия, а зачастую и против явной воли правительств), техническая и политическая поддержка со стороны западноевропейских правительств никогда не подвергалась сомнению».
Шепоты, угрозы, поиски: «Ночные люди» на Холодной войне
Уже завтра, 18 мая в 19:30, киноклуб «Сьерамадре» в очередной раз пройдет в книжном магазине «Порядок слов» на Фонтанке. В этот раз обсуждаем фильм «Ночные люди» Наннэлли Джонсона 1954 года.
Фильм Джонсона — отличный пример кинематографа «второго плана», который интересен как способ лучше понять время и приемы, которые использовались для того, чтобы обрисовать «красную угрозу» во времена Маккартизма. Широкоэкранный фильм, снятый сочетанием «Техниколора» и «Синемаскопа» рисует перед зрителем панораму послевоенного Берлина, где все — не то, чем кажется, тайные переговоры важнее открытых высказываний, а опасность подстерегает на каждом шагу. С одной стороны, «Ночные люди» — забытый памятник временам маккартизма, когда в США шла охота на ведьм в поисках коммунистических агентов, с другой — пример более критичного взгляда на шпионский жанр; элементы этого взгляда несложно найти в драмах и триллерах о разведчиках более позднего времени.
Завтра мы — Никита Смирнов и Егор Сенников — поговорим о том, почему этот фильм, несмотря на свою неприметность, довольно важен; поговорим о том в каком кинематографическом окружении оказался фильм и почему оказался практически забыт, а также расскажем о необычных технических решениях, которые были приняты его создателями. А затем все вместе отправимся в странное путешествие по миру Холодной войны в Берлине.
Регистрация на мероприятие —
здесь
пользуясь случаем, рекомендую подкаст про то, как иранские оппозиционеры записывали Хомейни на кассеты и ненароком привели его к власти, от чего сами же пострадали https://www.youtube.com/watch?v=l-NcFbIfTe4
Читать полностью…
Оказывается Мартин Скорсезе продолжает экранизировать нон-фикшен книги и сейчас занят постановкой фильма по бестселлеру, посвященному мрачной истории корабля «Уэйджер». Про него в прошлом году вышла книга Дэвида Грэнна «The Wager: A Tale of Shipwreck, Mutiny and Murder», моментально ставшая хитом в США.
История и правда захватывающая — британский корабль в 1741 году совершал атаки на испанские силы в Южной Америке, обогнул мыс Горн, сел на мель на юге Чили, часть команды восстала, бросила на островах капитана и его сторонников, и решила добираться до Англии своим путем на шхуне. Часть восставших в этом путешествии погибла, но некоторые все же до Англии добрались. Капитан же и его сторонники оказались спасены индейцами из племени чоно, после чего так же предприняли путешествие домой — выжили не все, но капитану тоже удалось добраться до Англии и поведать мрачную историю.
У Скорсезе в этом фильме опять будет задействован Леонардо ди Каприо. Дэвид Грэнн был автором книги, по которой Скорсезе снял свой последний фильм — «Убийцы цветочной луны». Вообще, у Скорсезе крайне много фильмов, поставленных по документальным исследованиям или нон-фикшн книгам: это и «Ирландец», и «Банды Нью-Йорка» (основаны на одноименной книге Герберта Эсбери 1928 года), и «Бешеный бык» (поставленный по мемуарам боксера Джейка ЛаМотты), и «Славные парни» (экранизация книги «Wiseguy: Life in a Mafia Family» журналиста Николаса Пиледжи), и «Волк с Уолл-Стрит» (мемуары Джордана Белфорта), и «Авиатор» (здесь Скорсезе оттолкнулся от биографии Говарда Хьюза «Howard Hughes: The Secret Life»). Про документальные фильмы Скорсезе вообще молчу — это повод для большого отдельного разговора.
В общем, интересно, как мрачная история восстания на флоте в середине XVIII века будет переложена на экран. «Убийцы цветочной луны» меня оставили в полном восторге — хочется надеяться, что и здесь Скорсезе найдет чем удивить. Книжку Грэнна я не читал, но теперь захотелось.
Как не вовремя уйти в отпуск и что делать в этом случае
По себе знаю — да и по многим знакомым: люди нередко боятся уходить в отпуск, так как опасаются, что пропустят что-то важное. Случится какой-то кризис, который будет требовать их присутствия. Или, напротив, все поймут, что человек напрасно занимает свое место в компании — все прекрасно справляются и без него. В общем, для многих отпуск — это пространство неопределенности. Мне самому это чувство близко, наверное, это какая-то из форм тревожности.
И действительно бывают люди, которые уходят в отпуск крайне не вовремя. А потом вынуждены заниматься какими-то удивительными вещами, чтобы исправить положение.
Летом 1914 года из Сербии в Австро-Венгрию отправился поезд. Его самым высокопоставленным пассажиром был сербский воевода (звание равное фельдмаршалскому) и глава сербского генерального штаба Радомир Путник. Воеводе было под 70 лет, он участвовал в шести войнах, которые вела Сербия на рубеже XIX–XX веков — и все эти конфликты сильно подорвали его здоровье. Он страдал от разных заболеваний легких и как раз в 1914 году врачи посоветовали ему отправиться и подлечиться на курорте Бад Гляйхенберг, расположенном в Штирии.
Свой пост Путник занял после военного переворота в мае 1903 года: тогда офицеры-заговорщики убили короля Александра Обреновича и его супругу, а в стране в очередной раз сменилась правящая династия. С тех пор он потратил немало сил на то, чтобы сделать Генеральный штаб ключевым институтом сербской армии и всячески стремился повысить престиж генштаба.
Пока он, в компании своей дочери и пары адъютантов, поправлял свое здоровье, в Боснии разворачивались события, которые изменили ход истории. В аннексированной Австро-Венгрией всего 6 лет назад Боснии проводились военные учения, которые должны были завершиться торжественным визитом наследника империи — эрцгерцога Франца Фердинанда. Дата визита была выбрана крайне неудачно: он должен был пройти в Видовдан, праздник важный для сербского народа — считается, что в этот день состоялась битва на Косовом поле в 1389 году. В этот же день в Сараево в 1914 году был убит Франц Фердинанд.
Иронично, что Путник, который считал, что сербская армия должна быть готова к любым войнам на Балканах и из-за этого поддерживал очень близкие отношения со многими своими офицерами, совершенно проморгал, что значительная часть этих самых офицеров создала тайную организацию «Черная рука», которая и организовала убийство австрийского наследника.
Путник, узнав об убийстве, вовсе не стал торопиться домой, будучи уверен, что войны не будет. В целом, до того как Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, многие считали так же: по обе стороны границы люди вели обычную жизнь, совершали поездки, доставляли товары.
Когда Вена выдвинула Сербии ультиматум, составленный таким образом, что его невозможно было принять, стало ясно, что дело движется к войне. Но и тогда Путник еще оставался на курорте: хотя в Сербии уже началась мобилизации и ситуация была крайне напряженной. Когда же война началась через несколько дней, сербский фельдмаршал оказался в дурацкой ситуации: сидел на курорте на вражеской территории в плену, пока австрийцы обстреливали Белград. Приказ о возвращении в Сербию пришел Путнику вскоре после начала войны, но теперь это было крайне затруднительно.
Командующий IV австро-венгерским корпусом генерал от кавалерии Карл Терштянский сообщил премьер-министру Венгрии графу Иштвану Тисе, что он намерен арестовать Путника, что принесет некоторые преимущества для австро-венгерской армии. Тиса с этим согласился, но захотел узнать мнение МИД. Воевода был заточен в военном казино Будапешта, а у Австро-Венгрии появился ценный заложник. Но на следующий день Путника отпустил — благодаря джентльменскому жесту императора Франца Иосифа, который приказал немедленно освободить начальника сербского генерального штаба и разрешить ему добраться до Сербии.
27 июля Путник прибыл в румынский Турн-Северин, где пробыл 8 дней, болея пневмонией. Наконец, 5 августа он прибыл в Крагуевац — и сразу подал в отставку. Ее не приняли: пришлось воевать.
А вот портреты трех основных участников дипломатического инцидента, описанного в предыдущем посте.
Читать полностью…
В апреле 1931 года в Испании прошли муниципальные выборы — в крупнейших городах победу одержали республиканцы, но в целом по стране они проиграли. В результате на улицы вышли десятки тысяч человек, несогласные с результатом голосования, королевская гвардия «умыла руки», отказавшись разгонять митинги, король Альфонсо XIII был отстранен от власти и покинул страну. Свершившаяся в стране революция привела к власти республиканцев — те провели голосование в Учредительное собрание (Las Cortes Constituyentes) и после этого в стране начались стремительные реформы. Как известно, в конечном счете нестабильная ситуация привела к выступлению правых сил, гражданской войне и победе фалангистов под руководством Франко.
Ироничные комментарии к событиям давал штатный карикатурист «Иллюстрированной России» в апреле 1931 года.
Есть идея нонфикшн книги о современной России? Участвуйте в нашей программе грантовой поддержки
Публикация честных и смелых книг на русском языке сопряжена с множеством рисков: их могут отцензурировать до печати или запретить к продаже; сами авторы подвергаются преследованию внутри страны, а их произведения, напечатанные за пределами России, нередко проходят незамеченными. Мы хотим изменить ситуацию. Для этого мы открываем программу грантовой и редакционной поддержки для авторов, желающих написать неподцензурную книгу о современной России.
Как устроен грант?
В случае одобрения автор будущей книги получает 3000 евро и редакционную поддержку — менторство главного редактора фонда, редактуру глав, помощь с поиском источников, фактчекинг и так далее. Совместными усилиями мы превращаем заявку в грядущий бестселлер. После этого мы помогаем авторам выйти на книжный рынок и заработать деньги от продажи прав на разные языки. Весь доход от агентской деятельности фонда получают авторы.
Как подать заявку?
Заполнить форму по ссылке. Подача заявки полностью безопасна: мы никому не передаем ваши данные и используем шифрование для их хранения. Если вы захотите использовать псевдоним при публикации книги, мы поможем вам сохранить анонимность. Ближайший дедлайн по подаче заявок — 15 июня 2024 года.
Как решается судьба заявок?
Редакция фонда отбирает самые убедительные заявки, руководствуясь совокупностью критериев (актуальность идеи, четкость предполагаемой структуры, опыт и стиль автора, сроки производства). Лучшие заявки попадают на рассмотрение Редакционного совета фонда, куда входит редакция фонда и внешние эксперты.
Когда объявляются победители грантовой программы?
Редакционный совет собирается раз в три месяца и утверждает или отклоняет проекты книг. Список участников грантовой программы по результатам этого опен-колла будет объявлен 1 августа 2024 года.
Заранее спасибо всем соискателям — и удачи!
О бумажных битвах за умы
Август Фридрих Кельнер всю Вторую мировую войну провел в Нацистской Германии. Более того, он работал в окружном суде Лаубаха, небольшого городка в Среднем Гессене. И это довольно удивительно: Кельнер был до 1933 года открытым противником нацистов, одним из ярких активистов немецкой Социал-демократической партии Германии в начальный период ее существования. Говорят, что не скрывал своих антинацистских взглядов и после 1933 года, что постоянно привлекало к нему внимание местных чиновников. Но, тем не менее, он не попал в лагерь, не лишился работы и даже сын его благополучно эмигрировал в 1935 году в США.
Но интересен Кельнер не этим, а своим дневником, который он вел всю войну и на страницах которого решил биться с нацистами; как он сам говорил, что он вел его в расчете на то, что в будущем память о нацистах будет пересмотрена в том числе благодаря его дневнику.
Учитывая, что дневник изначально планировался Кельнером как политическое высказывание (в нем он почти не пишет о своей жизни и делах), а, кроме того, что он довольно долго готовил его к печати (она произошла в конце 1960-х годов), относиться к нему стоит осторожно. Но читать иногда интересно, не столько как документ о современной автору эпохе, сколько как политическое заявление:
«28 июня 1941
Слышал, как одна дама говорила: в воскресенье (в тот день началась война с Россией) у меня были кое-какие сомненья, но теперь они отметены из-за благоприятного развития событий. В отличие от прошлой войны у нас есть союзники, и пока все идет отлично. Война может закончиться очень быстро, если Россия рухнет, подточенная изнутри. Вот так говорила эта дама с прусским акцентом. Вот он, немец! Судьба других народов его не интересует. Пусть весь мир превратится в груду обломков, лишь бы он — доблестный германец — царил над этой грудой.
14 августа 1941
Солдат-отпускник из Дюссельдорфа громко и четко обрисовал посетителям кафе „Гёбель“ ситуацию на Восточном фронте. Люди слушали его, раскрыв рты от удивления. Еще бы! По его словам, война с Россией закончится через три недели. Правда, оккупирована будет только территория до Москвы. Она войдет в руководимые Германией Соединенные Штаты Европы. После чего ударим по Англии. Для этого все готово.
20 декабря 1941
В настоящее время в войне участвуют 28 государств. Германия воюет с 17 из них. (Британская империя считается при этом одним государством.) После войны должен установиться новый мировой порядок — под эгидой американцев и англичан.
29 августа 1942
Даже противникам режима приходится признать, что своей неиссякаемой энергией, своим упорством и неописуемым фанатизмом НСДАП держит в постоянном напряжении не только своих членов, но и весь народ. В настоящее время проводятся т. н. „смотры“. „Явка обязательна“. Как в армии. Собираются секретари нац.-соц. ячеек, доверенные лица Имперского союза немецких чиновников, руководители Немецкого трудового фронта разных уровней, и глава района держит речь. Прежде всего напоминает о задачах, которые должны выполнять политические руководители на предприятиях.
2 декабря 1943
Радостное событие во время войны. Неужели и такое случается? Через Международный Красный Крест и Немецкий Красный Крест мы получили сегодня из Нью-Хейвена (штат Коннектикут) письмо от нашей снохи Фреды Кельнер с сообщением, что поживают они все хорошо и что она родила третьего ребенка — мальчика, на момент написания письма ему уже было 14 месяцев. .
29 марта 1945
Выходим к воротам и следим за движением головы колонны. Танки, бронетранспортеры, грузовики и легковые автомобили. Впервые мы видим американцев. Солдаты вооружены превосходно. И выглядят хорошо — знак хорошего питания. Никакого сравнения с нынешним немецким войском. Американская армия производит впечатление отлично обученной, дисциплинированной. Надеюсь, это впечатление не изменится».
На той стороне
Южная весна в тени пальм, в окружении деревьев, ароматных цветов — и холодная московская, с еще не растаявшим снегом и холодным воздухом. На дворе 1930 год, Егор Сенников идет по следам людей на расходящихся тропах. Сегодня — два героя, отколовшиеся от гигантского айсберга и устремившиеся вдаль.
Кто не любит хороших шуток?
«Арестъ Л. Троцкаго въ Парижѣ!» — удивительный заголовок в эмигрантской парижской газете «Иллюстрированная Россия». Статья сопровождается фотографиями; дескать, мятежный революционер пытался нелегально проникнуть во Францию, куда ему не дают визу, но был задержан на Лионском вокзале — и теперь его будут экстрадировать в Константинополь.
Выдумка? Конечно. Фотографии — монтаж, а вся статья — первоапрельская шутка эмигрантской газеты (в том же номере — статья-розыгрыш: «Объединение русской эмиграции»). В апреле 1930 года, впрочем, в Париже встречаются коммунисты-сторонники Троцкого и основывают Международную левую оппозицию, будущий Четвертый интернационал.
Тишина. Густой и теплый воздух. Изысканность и простота небольших отелей и санаториев. Улицы почти пусты. Шум волн. На остров Принкипо раньше ссылали знатных особ, принцев — отсюда и название; лишь потом место стало превращаться в курорт. Летом 1929 года путем принцев прошел революционер Лев Троцкий.
Остров Принкипо (сейчас Бююкада) — крупнейший из Принцевых островов, находящихся в Мраморном море недалеко от Стамбула. Троцкий, высланный из СССР, обретает здесь, как он пишет, «в турецкой глуши», возможность и время для активной творческой работы. Вилла, на которой жил Троцкий, сейчас разрушена и заброшена; тишину вокруг нее нарушают лишь лай собак и разговоры русскоязычных туристов. Здание расположено близко к берегу — и легко себе представить, как Троцкий, стоя на балконе, вглядывается в тревожные волны и думает, думает, думает…
Эмигрант поневоле, он использует любую возможность для работы и политической борьбы. На Принкипо он стремительно дописывает свои мемуары, начатые в Алма-Ате; они сразу становятся мировым бестселлером. Он садится писать «Историю русской революции», руководит выпуском парижского троцкистского издания, встречается с соратниками. В тиши и спокойствии ссылки на Принкипо, он надеется выковать новое коммунистическое движение и победить своего архиврага — Сталина. Это его атмосфера — он привычен и к ссылкам, и к эмиграции (в отличие от парижских русских, предающихся бесплодным мечтаниям о возвращении в прошлое). Он, осколок революции, прокладывает новый курс.
«Около 11 утра позвонили: в 10.17 застрелился Маяковский. Пришел в ужас. Потом на секунду; сегодня по старому стилю — 1 апреля, не шутка ли? — Нет, не шутка. Ужас. Позвонил Демьяну [Бедному] — проверить.
— Да, было три поэта — теперь я один остался».
Это пишет приятель и конфидент Демьяна Бедного Михаил Презент. А за семь лет до того о Маяковском писал Троцкий:
«Маяковский атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением подымает заведомо пустые гири».
В середине апреля 1930 года революционный поэт выкинул свой последний трюк — прострелил себе сердце в комнате в Лубянском проезде. Он тоже откололся от тела: поэт-попутчик, набивавшийся советской власти в друзья, никому не нужен — его топчет официальная пресса, критики громят его наглую персональную выставку, его покровители уходят из власти или из жизни. Хотя в предсмертных письмах поэт просить не судачить о его кончине, Москва полнится слухами: обсуждают, как Маяковский приходил к Катаеву, встречался с любовницей Полонской, с Яншиным…
Утром 14 апреля из его комнаты раздался выстрел. Еще один осколок революции утонул в море жизни.
На следующий день «Правда» пишет о поэте на предпоследней странице, публикует некролог, заметку Бедного «Чудовищно. Непонятно» и предает печати предсмертные стихи.
Холодной московской весной траурная процессия тянется к крематорию в Донском монастыре. За гробом несут один венок — железный. «Железному поэту — железный венок».
Шутки в сторону.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
О причудах судьбы
В 1936 году русская эмигрантская газета «Иллюстрированная Россия» в своей фоторубрике публикует портрет семьи графа Людвига Шверина фон Крозига, министра финансов Нацистской Германии. Подпись гласит: «Семья министра — пример для народа»; на фотографии красуются жена министра и все его многочисленные дети.
Людвиг Шверин фон Крозиг прослужил министром с 1932 до 1945 года, пережил и Гитлера, и Нацистскую Германию — и вообще доскрипел в ФРГ до 1977 года. Его судили на одном из последующих Нюрнбергских процессов, но в итоге по амнистии он вышел в 1951 году и после этого благополучно жил в Эссене. А один из его сыновей — Антон Граф Шверин фон Крозиг и вовсе умер всего пару лет назад, прожив 98 лет.
Семейство Шверин фон Крозиг вообще породнено с большим количеством известных людей, не только немецких аристократов. Умерший 2 года назад политик Антон фон Крозиг — по одной линии правнук Карла Маркса. А одна из его племянниц — Беатрикс фон Шторх, одна из политических фигур в партии «Альтернатива для Германии».
Все переплетёно, как говорится.
Путь страха: лирическое отступление №1
Следуя по расходящимся тропам за русскоязычными людьми, оказавшимися в разных мирах после войны и революции, Егор Сенников добрался до первого лирического отступления. Тонущий в Босфоре корабль, горящий партклуб, миражи и реальность, страх и ненависть.
Иногда случайности — вовсе не случайности.
В октябре 1921 года Никанор Савич, бывший депутат Государственной думы, а затем — участник Белого движения, пишет в дневнике:
«Сам Врангель переедет в Сербию. Вчера получилось известие, что итальянский пароход „Ллойд Трестино“, идя из Батуми, ударил „Лукулла“ в Босфоре».
На яхте «Лукулл» находилась ставка генерала Врангеля, там же проходили заседания Русского Совета; корабль стоял на берегу европейской части Стамбула — между Топхане и Долмабахче. Яхта затонула, погибли командир корабля и мичман, была утеряна казна и уничтожены документы, но сам Врангель выжил, так не был на корабле. Началось разбирательство: в курсе корабля «Адрия» (так на самом деле называлось протаранившее «Лукулл» судно) были странности — свидетели отмечали, что он как будто нацеливался именно на яхту Врангеля.
Расследование, которое провели англичане и французы, пришло к выводу, что имело место случайная авария, не имевшая целью атаку на Врангеля. Жизнь двинулась дальше: инцидент не был забыт, но и значения ему никто не придавал.
Шли годы — и спустя 10 лет в деле потопления «Лукулла» появилось имя: поэт Ходасевич вдруг удачно припомнил, что когда он жил в Берлине, то познакомился с поэтессой Еленой Ферарри: знакомой Горького и Шкловского (она упоминается в «Zoo, или Письма не о любви»). Стихи писала такие:
Золото кажется белым
На тёмном загаре рук.
Я не знаю, что с Вами сделаю,
Но сама — наверно, сгорю.
И вот Ходасевичу якобы сказал про нее Горький: «Вы с ней поосторожнее. Она на большевиков работает. Служила у них в контрразведке. Темная птица. Она в Константинополе протаранила белогвардейскую яхту». В начале 1920-х годов Ходасевич ничего не знал про «Лукулл», но прочитав заметку к десятилетию его гибели, все вспомнил и поделился историей.
Елена Феррари — интригующий персонаж. Анархистка, коммунистка, поэтесса, с биографией, прописанной пунктиром (а иногда растворяющейся в тумане). Знакомая итальянских футуристов, знающая несколько языков и колесящая по Европе и работающая на советскую разведку. Сегодня читает стихи в Риме, завтра кружится в танце в Берлине, в конце недели выпивает в парижском кафе с молодыми эмигрантами, а затем отсылает сообщения в Москву. Она ли организовала покушение на Врангеля? Была ли это выдумка Ходасевича? Была ли в этой истории правда? Или это ложное воспоминание, удачно упавшее на реальные обстоятельства?
В эти смутные годы в Европе таких людей много: пережившие крушение Первой мировой, взявшие в руки оружие, окунувшиеся в атмосферу перекраивающегося мира… Один из них — Виктор Ларионов. Петербуржец, военный моряк, недоучившийся юнкер, белоармеец, провоевавший на Юге России всю Гражданскую войну. В 1921 году — он в лагере Русской армии в Галлиполи; кто знает, может и услышал там о потоплении военной яхты «Лукулл». Но в Турции не задерживается, едет к родственникам в Финляндию.
Ларионов не желает врастать в эмигрантскую среду, а хочет продолжать сражение. Он готовится к скорой войне, становится членом подпольной организации генерала Кутепова, и стремится участвовать в акциях, как сейчас сказали бы, ДРГ — диверсионных вылазках на территорию Советского Союза.
Самая успешная входит в историю — в июне 1927 года группа во главе с Ларионовым нелегально пересекает советско-финскую границу — и организует взрыв в партклубе в Ленинграде на Мойке. Погибает 31 человек, рядовые партийцы. Группе Ларионова удается уйти — он потом будет служит в армии Власова в Смоленске, но переживет и эту войну. Доживет в Мюнхене до старости и оставит мемуары. В отличие от Феррари — ее расстреляли в конце 1930-х.
Затонувшая яхта. Взорванный клуб. Удары отчаяния и ярости. Ничего не меняющие. Но дым от них еще долго висит в воздухе.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Возгорается пламя
Егор Сенников продолжает цикл «Расходящиеся тропы», в котором пробует проследить за тем, как оказавшиеся по разные стороны границы русскоязычные люди в послереволюционные времена находили свой путь.
Рождение — дело грязное. Святое и чудесное, но грязное. И мучительное. В кровавом облачении приходит в этот мир новая жизнь, в крови, боли и поту. Цикл этот бесконечен.
К концу 1920-х годов даже к тем из эмигрантов, кто больше всего был готов обманываться, приходит осознание — возвращения не будет. Эмиграция создает разрыв не только в пространстве, но и во времени. Конечно, в самом буквальном смысле — разных часовых поясов, — но еще и в том, в каком времени они живут. Различия накапливаются, и в какой-то момент обитателям параллельных миров становится не о чем поговорить. И беседа почти сворачивается: путешествия в прошлое пока не изобрели, а поговорить сегодня как будто и не о чем. Язык тот же, а слова в нем значат разное. Не понять друг друга.
Если следить за событиями 1929 года по передовицам «Правды», то страна идет от победы к победе. Если заглянуть в дневниковые записи старого москвича Ивана Шитца, то ужаснешься: идут массовые аресты, авральные кампании в прессе, допекают идиотизм большевистского начальства и кабальные заемные кампании. Но по совести говоря, 1929 год — революционный и страшный для России; в этот год началось большое наступление на деревню, которое уже не остановится.
В Париже выходит дебютная книга Гайто Газданова. Молодой писатель для первого романа основой берет автобиографический материал — и блестяще с ним справляется. Герой, разрывающийся между прошлым, настоящим и фантазиями, вспоминает весь свой путь, который привел его в эмиграцию. Петербург, кадетский корпус, мировая война, гражданская, Стамбул, Париж… Надписи на станциях сменяют друг друга, пока на бронепоезде судьбы герой несется к конечной остановке.
Герой Газданова тоже долго идет к мысли о том, что старое не вернуть и что новое родится уже не на родной земле. А вот его дядя понимает все раньше: еще во время Гражданской:
«Одно отмирает, другое зарождается. Так вот, грубо говоря, белые представляют из себя нечто вроде отмирающих кораллов, на трупах которых вырастают новые образования. Красные — это те, что растут».
Выход романа Газданова — рождение нового писателя, полностью сформировавшегося в эмиграции; да причем какого! Одного из лучших в XX веке, умного, точного в своих наблюдениях. Газданов — поэтический прозаик, который постоянно рефлексирует о себе и мире, но следить за его полетом мысли интересно. И мир этот совсем другой, чем тот, из которого он уезжал когда-то в неизвестность.
Транзитная переменчивость заканчивается и в СССР: от станции «олигархия» доехали до «персоналистской диктатуры». А этот политический режим обладает большим спросом на оды.
Демьян Бедный страдает в Кремле. И немудрено — ему, поэту ничтожного таланта, в одиночку приходиться придумывать целый жанр. В декабре 1929 года в Советском Союзе впервые готовятся широко отметить день рождения вождя. Сталину исполняется 50 лет. Ленинский юбилей практически не отмечался, в 1924 году было не до того. Но теперь битвы в верхах окончены. Забег вокруг стульев прекратился. Музыка смолкла. Стул остался один.
Бедному заказали в «Правду» написать стихи о Сталине. Для человека, который в частной переписке с вождем любит рассказывать, как «гонит фельетон в 300 строк», нет ничего сложного в этой задаче. Но образцов нет, все надо придумывать самому. И вообще Бедному (он же Придворов) интереснее не писать, а отдыхать. Или жаловаться приятелю Михаилу Презенту на то, что его не позвали на пьянку с очередным наркомом.
Но все же он пишет стихотворение «Я уверен». Все оно посвящено тому, как Бедный не может написать стихи про Сталина:
«Скорей!.. Скорей!» — Виноват,
Я вам что? Автомат?
Нажми только кнопку
И бери со стихами бумажную стопку?!»
Но нужно-то быть автоматом. Бедный выдавливает из себя:
«Ближайшие годы
Над сталинским подвигом произнесут
Исторический суд».
Новый мир рождается.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Вопрос к читателям: слово вам!
Те, кто следят за моей деятельностью достаточно долго, те знают, что одна из вещей, которой я занимаюсь годами — это большие обстоятельные разговоры-интервью с умными людьми: от ученых и писателей до режиссеров и предпринимателей.
В былые времена у меня была долгая серия бесед на сайте Republic (ныне признанном СМИ-иноагентом): там выходили мои беседы с историком Борисом Колоницким и продюсером Сергеем Сельяновым, с режиссерами Алексеем Германом-младшим и Александром Хантом и историком Катрионой Келли, с журналистами Леонидом Парфеновым и Юрием Сапрыкиным, с историком Юрием Слезкиным и философом Александром Филипповым — и еще с очень и очень многими людьми. Ссылку давать не буду, но если вы погуглите, то легко найдете эти разговоры (хотя часть из них под пейволлом).
В разное время я возвращался к этому сюжету. Для медиа Perito в прошлом году я делал интервью с историком и филологом Андреем Зориным, с сербским антропологом Марко Живковичем, с венгерскими политологами Балинтом Мадьяром и Балинтом Мадловичем. Для моего подкаста «Синий бархат» я делал интервью со множеством прекрасных и умных людей — от Михаила Ратгауза до группы АИГЕЛ.
И вот тут я перехожу к сути — и к вопросу, который я хочу задать всем, кто меня читает. Мне очень бы хотелось продолжить заниматься этими интервью, тем более, что умных и глубоких людей в мире немало — и делать их не для какого-то медиа, а от себя. Но интервью — это время, силы, инфраструктура, подготовка и редактура. Поэтому хочу спросить: было бы вам интересно, чтобы такой проект появился и работал? И, второй вопрос, готовы вы были бы поддерживать донатами такой проект? Насколько это вас интересует?
Пишите свои ответы у меня в комментариях, или пишите мне в личные сообщения — если хотите что то добавить или уточнить. Очень хочу узнать, что вы думаете.
Всем заранее спасибо!
И это все о нем — заголовки из номера журнала "Огонёк" посвященного 70-летию Сталина
Читать полностью…
Империя как провокатор хаоса и источник демократии: критический взгляд Сатнама Сангеры
«Это не твоя нация, бабуин. Ты — очередное дерьмо из третьего мира, присосавшееся к роскоши и богатству другой нации… Продолжайте в том же духе, и все вы, гадящие на улицах козлоеды, будете отправлены домой, в свой Сёстротрахистан».
Это цитата из одного из множества писем, которые получал британский писатель и журналист индийского происхождения Сатнам Сангера, после того как несколько лет назад опубликовал критическую по отношению к Британской империи книгу «Empireland: How Imperialism Has Shaped Modern Britain». Сейчас у Сангеры вышла новая работа, в которой он попытался посмотреть на то, как та же империя повлияла на мир в целом. А в новом выпуске London Review of Books вышла рецензия Нила Ашерсона на эту работу — как раз не критическая, а весьма положительная.
Сам 90-летний Нил Ашерсон, ученик Эрика Хобсбаума, который в свое время решил не идти по академическому пути, а стать журналистом, начинает свой текст с небольших воспоминаний о конце британской империи. Одно из них переносит нас в:
«Зал суда в Уганде, когда она еще находилась под британским протекторатом. Джозефа Кивануку, избитого, но неудержимого редактора, снова судили за „преступную клевету“ — любимое обвинение, которое колониальные власти использовали для борьбы с подстрекательскими газетами. Когда слушание завершилось, судья подошел к обвинителю (они оба были белыми мужчинами). „Сколько ты хочешь, чтобы я ему дал? Шесть месяцев? Большой штраф?“ Прокурор покачал головой. „Нет, Джим, он не может заплатить. Мы бы согласились, на пару месяцев тюрьмы для него и конфискацию его печатного станка, как мы сделали в прошлый раз“. Судья сделал то, что ему сказали. Джо Кивануку увели. Два белых адвоката отправились на обед в клуб».
(На полях замечу, что финальную точку в судьбе Кивануку поставил не британский колониализм, а угандийский диктатор Иди Амин, который, как считается, лично убил Кивануку — и, по всей видимости, хранил его отрезанную голову у себя в холодильнике).
Книга Сатнама, судя по всему — не столько научный труд, сколько журналистская автофикшн попытка описать Британскую империю и найти ее следы в современности. Для своей книги Сатнам немало поездил по бывшим территориям империи, перебирая разные сюжеты и пытаясь пойти по следу событий прошлого. Он отмечает, что не хочет подводить имперский баланс, собрав все минусы и плюсы и найдя финальное «ИТОГО». Этот путь никуда не ведет, считает Сатнам, потому что:
«Британская империя ввела репрессивное управление, но также вырастила воинов, которые свергли ее. Вынуждая миллионное население перемещаться, империя распространяла болезни, но также разработала медицинские технологии для их лечения. Охотничьи заповедники и национальные парки поспособствовали защите природы, но были основаны для обеспечения достаточного количества животных для охоты как „спорта“, и резко ухудшили жизнь местного населения, ограничивая традиционную охоту и новые поселения. Британцы ввели газеты и книги, но также цензуру».
Взгляд Сангеры скользит по бывшим имперским колониям. Он замечает, что на Барбадосе в старых сахарных плантациях местные гиды крайне неохотно рассказывают о рабской экономике, которая селала их такими прибыльными. Посетители не хотят об этом слышать.
Другой пример имперского наследия для Сангеры: Нигерия, где, как он пишет, империя «продуцировала хаос и распространяла демократию». Племенные конфедерации сходной этнической принадлежности были объединены в суперплемена, причем один диалект становился официальным языком, а одна группа (в данном случае хауса) была выбрана в качестве силовика. Викторианцам нравилась идея привлечь к охране империи «военные расы»: сикхов из Пенджаба или горцев в килтах.
Взгляд Сангеры мрачен, но, при этом, он и в себе видит имперское влияние — не может удержаться от восторга на Играх Содружества, хотя считает саму идею британского Содружества фикцией. Копаться в прошлом ему и самому больно, но он считает, что делать это надо. Не уверен, что книгу Сангеры я прочитаю, но узнать о ней было любопытно.
Люди и годы: пора взрослеть
В последнем тексте из цикла «Люди и годы», в котором Егор Сенников писал о многих фигурах, изменивших его жизнь, подводится итог путешествию в прошлое и дарится небольшая надежда
У этого человека нет имени. Он — нигде и везде. Он — это вы. Или ваш знакомый. Он — это она. Она — это он.
Это кто-то старший. Тот, кто успел сделать что-то до тебя, сделав твое существование бессмысленным.
Ты видишь его как человека, совершившего какие-то великие деяния: он основал журнал, построил успешный бизнес, получил три высших образования и защитил докторские диссертации на разных континентах. Он читал все, что ты читал — а кое-что из этого и написал. Он везде был и уже устал от путешествий, лениво делясь впечатлениями о долгом ожидании в аэропорту Нью-Йорка или о краже кошелька в Вальпараисо. Всех видел, всех знал, многих поставил на ноги — и все это позволяет ему смотреть на тебя с превосходством.
Ты лишь обдумываешь житье и карьеру, смотришь на мысли этого человека, ставшие тебе доступными благодаря существованию социальных сетей, — и у тебя опускаются руки. Ведь он сделал все правильные и неправильные моральные выборы, продался власти или наоборот, стал ее главным противником, основал союз, украл миллион, возглавил регион. Твои метания для него — чепуха, пройденный этап, ты для него вечный мальчик у Христа на ёлке, вещь, не заслуживающая внимания.
Даже не так — ты понятия не имеешь, что там он о тебе думает. Он и не думает, скорее всего. Ты просто пытаешься посмотреть на мир его глазами, через призму его свершений: человека, который старше тебя, но кажется для тебя в чем-то образцом.
Ты читаешь его тексты, изучаешь его проекты, копаешься в научных статьях или, не знаю, покупаешь сделанные его руками предметы. И все силишься разобраться в том, где скрывается мастерство и в чем секрет успеха. Ты мечтаешь, что когда-то и ты будешь таким же — заслуженным, опытным, талантливым, умным, богатым, интересным человеком. Эти фантазии живут с тобой, а жизнь идет своим чередом.
Ты не заводишь себе кумиров, это не велит делать не только Библия, но и здравый смысл. Ты не завидуешь, ты давишь в себе юношеские восторги. Стараешься быть серьезным. Собранным. Хочешь все разгадать, но остаться собой. Избежать слепого копирования пути людей, которые тебя восхищают и завораживают. Начинаешь дела — и тут же их бросаешь.
Старшие, сумевшие, дошедшие — все они пугают и завораживают. Пропасть между ними и тобой — вроде бы несокращаемая, — со временем начинает истончаться, таять. И тогда ты понимаешь, что вся эта тревожная одержимость, нервная попытка найти себя при помощи чужой оптики — все это пустое.
Опыт людей старше себя невоспроизводим. Неповторим. И он даже не становится настоящим уроком для тебя, а лишь шрамом на душе, еще одной засечкой, которая напоминает иногда тебе о том, куда ты шел.
У этого человека нет имени. Он — нигде и везде. Он — это вы. Или ваш знакомый. Он — это она. Она — это он.
Он — это ты.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Смена караула и политическое убийство
Судьба изгнанника — постоянно перемещаться и нигде не быть по-настоящему своим. Особенно если изгнание политическое: кому-то перейдешь дорогу, где-то тебя достанут спецслужбы политического противника, а где-то и правительство страны будет не радо иметь такого беспокойного гостя.
В 1978 году во Францию перебрался Рухолла Хомейни, опальный иранский политик, высланный шахом из страны в Турцию еще в середине 1960-х. Оттуда он позднее перебрался в Египет, а затем уже во Францию. Как мы теперь знаем, во Франции он пробыл не очень долго и вскоре отправился оттуда в Иран — навстречу своему триумфу, который вознес его на вершину нового режима, новой силы, нового всего. Но мы не о нем.
В феврале 1979 года Хомейни покинул Париж, а уже в июле того же года во французскую столицу перебрался Шапур Бахтияр, последний премьер-министр Ирана при шахе Пехлеви. Бахтияр и сам был при шахе оппозиционером, сидевшим в тюрьме, но был сочтен готовым к компромиссу. В последние месяцы своего правления шах все пытался найти компромисс с бунтующей страной и решил, что назначение Бахтияра ее успокоит. Ставка не сыграла, а сам последний премьер (который проработал около месяца), глядя на ход исламской революции и изучив принятый закон о смертной казни всех руководителей шахского режима, решил не ждать развязки.
Он поселился в Нейи-сюр-Сен под государственной охраной. На его след иранцы вышли довольно быстро — первое покушение произошло уже в 1980 году. Но опального иранского политика, продолжавшего свою оппозиционную деятельность в изгнании, спасли французские полицейские ценой своих жизней. Нападавший был схвачен, приговорен к пожизненному сроку, но в 1990 году его обменяли на французских граждан, находившихся в иранской тюрьме.
Дальше Бахтияра, видимо, стали охранять лучше. Но все же он не уберегся.
Его тело нашли лишь через два дня после убийства — 8 августа 1991 года. Газета Le Parisien так описывала сцену преступления:
«Когда полиция вошла на виллу по адресу улица Клюзере, 37 в Сюрене в четверг, 8 августа 1991 года, бывший премьер-министр Ирана лежал на диване в своей гостиной с перерезанным горлом. Четыре сотрудника спецслужб, дежурившие днем и ночью вокруг дома, ничего не заметили.
6 августа 1991 года, после часовой пробежки в лесу, сын Бахтияра проводил отца домой. Убийцы, несомненно, были хорошо информированы: в тот день повар на вилле взял выходной, а двоюродный брат бывшего премьер-министра, живший в то время на улице Клюзере, также отсутствовал. В 15.00 перед входной сторожкой появились трое иранцев. В соответствии с инструкциями по безопасности дежурный полицейский проверил личности посетителей и обыскивает их, прежде чем впустить.
Этот визит не выглядел подозрительным, потому что один из троих, Фаридун Бойерахмади,- политический беженец, проживающий во Франции с 1984 года, с которым Бахтияр неоднократно встречался. Вероятно, именно он послужил троянским конем, позволив убийцам проникнуть в крепость. Двое других, Али Вакили Рад и Мохаммед Азади, прибыли во Францию несколькими днями ранее…».
Али Вакили, одного из убийц, вскоре поймали в Швейцарии. Во французской тюрьме он провел почти 20 лет, пока его не обменяли в 2010 году на француженку Клотильду Рейс.
О голоде в Казахстане и о том, почему о нем широко известно меньше, чем могло бы
Вышло мое интервью трудной судьбы — поговорили мы с Сарой Кэмерон довольно давно, но по разным техническим причинам, разговор опубликован только сейчас. Сара Кэмерон — это американская исследовательница, написавшая крайне важную книгу, посвященную историю голода в Казахстане в начале 1930-х годов. Ее работа «Голодная степь. Голод, насилие и создание Советского Казахстана» вышла в серии Historia Rossica еще летом 2020 года и, наверное, для тех кто хочет больше узнать о том, как начался и к чему привел голод в советском Казахстане — это один из ключевых источников первого знакомства.
Другой важный источник, конечно, это мемуары Агнессы Мироновой-Король — жены высокопоставленного чекиста, которая была свидетельницей голода, жившая, при этом, крайне привилегированной жизнью.
С Кэмерон поговорили о том, как она пришла к этой теме, о том, почему голод в Казахастане так долго был малоизученной и, честно говоря, малоизвестной за пределами Казахстана темой, а также о том, как отношение к нему меняется сейчас:
«Я утверждаю, что голод не был случайностью, а стал прямым следствием советской экономической политики в Казахстане. Ведь многие эксперты предупреждали тогда Москву, что насильственное расселение казахского народа приведет к катастрофе. Впрочем, неверно и утверждать, что Москва полностью предвидела или тем более планировала голод. У голода было много последствий, которые стали для властей большой неожиданностью: появилось множество беженцев, а среди голодающих стремительно распространялись эпидемии. Эти события противоречили целям советской политики и сделали последствия голода более серьезными. Например, из-за нехватки рабочей силы в разгар голода многие поля по всей республике остались нераспаханными».
В цифровом архиве «Прожито» хранятся эго-документы архитектора Анатолия Акмена — члена Союза архитекторов СССР и РФ. Нетривиальная часть материалов фонда — детские рисунки. Анатолий Акмен родился в 1934-м, так что детство его пришлось на военные годы, и военная тема, конечно, была одной из главных в детских рисунках будущего знаменитого архитектора. Сегодня мы публикуем эти материалы в Блоге «Прожито».
Читать полностью…
Дипломаты, кровь, споры и бал, закончившийся стычкой
В 1917 году британский дипломат Эрнест Мейсон Сэтоу (одна из ключевых фигур в британско-японских отношениях рубежа XIX и XX веков) написал руководство для других дипломатов, в котором, на примерах из реальной практики, давал советы о том как дипломатам следует себя вести. Книга довольно поучительная, из нее можно почерпнуть немало нового.
Вот, например, сюжет о соперничестве русских и французских дипломатов во второй половине XVIII века:
«На придворном балу в Лондоне зимой 1768 года русский посол Иван Чернышёв, приехав первым, занял место сразу рядом с графом Кристианом Августом фон Зайлерном, послом австрийского императора, сидевшим на первой из двух скамей, поставленных в дипломатической ложе.
Французский посол граф дю Шатле-Ломон опоздал и, забравшись спервы на вторую скамью, сумел проскользнуть вперед и сесть между двумя своими коллегами. Последовал оживленный обмен словами, и в возникшей в результате инцидента дуэли русский посол был ранен».
Спор в целом был связан с тем, что и Россия, и Франция воспринимали Австрию как одного из своих важнейших союзников. Кроме того, между французскими и русскими дипломатами в тот момент был нерешенный спор о том, чей статус выше и значимее; этот вопрос был решен только во время подписания Тильзитского мира в 1807 года. В одной из статей договора отдельно говорилось о равном статусе русских и французских дипломатов при дворах европейских монархов.
Более подробное описание стычки оставил Хорас Уолпол, британский писатель, политик — и большой сплетник (он, правда, пишет, что событие произошло летом, в день празднования дня рождения монарха):
«Граф Чернышев сидел в ложе министров иностранных дел рядом с графом Зайлерном, императорским послом. Последний, столь же свирепый, как орел, и столь же жесткий, как подбородок всех Фердинандов, по своему обыкновению находился как можно ближе к Юпитеру. Вошли г-н дю Шатле и принц де Массерано. Шатле подошел к первым, заговорил с ними и прошел за ними, но внезапно поднял ногу и встал между двумя дипломатами. Русский, изумленный и раздосадованный, попытался оттолкнуть его, и началась стычка, смутившая лица и кудри обоих; а русский даже бросил слово „наглец“. Чернышев, однако, покинул место сражения, а принц де Массерано, поддерживая семейный договор, проковылял на место рядом с Шатле».
Русский посол граф Чернышёв в Англию прибыл как раз в начале 1768 года; это было не первое и не последнее его дипломатическое назначение. Но после инцидента с французским послом, Чернышева вскоре отозвали обратно в Россию — императрица Екатерина II назначила его вице-президентом Адмиралтейств-коллегии. На этом посту он занимался перевооружением и воссозданием российского ВМФ, должность он занимал почти три десятилетия — для императрицы он был человеком близким и нужным.
Визави Чернышёва, французский дипломат, граф (и будущий герцог) Луи Мари Флоран дю Шатле, долгое время представлял Францию в Вене, а в Лондон тоже был отправлен в самом начале 1768 года. Дю Шатле — представитель древнего рода из Лотарингии: отец был маркизом дю Шатле, а мать, Эмили де Бретей, была известной писательницей, физиком, математиком — и любовницей Вольтера. Когда писателя стали преследовать за публикацию «Орлеанской девственницы», именно Бретей организовала для него убежище в полуразрушенном замке своего мужа Сире в Шампани.
Послом в Лондоне дю Шатле тоже пробыл недолго — его отозвали на родину в 1770 году. В конце 1780-х годов, когда Людовик XVI созвал провинциальные ассамблеи, герцог дю Шатле возглавил ассамблею Иль-де-Франс, а позже стал главой французской гвардии. Но усмирить гвардейцев ему не удалось, большая часть королевского полка поддержала революцию. Самому дю Шатле пришлось скрываться. После победы революционеров дела его сначала шли ничего, но в итоге все закончилось печально — в 1793 году его гильотинировали на площади Революции (теперь - площадь Согласия).
Про границы, эмигрантские паспорта и вечное возвращение
Многие восточноевропейские страны после Второй мировой столкнулись с тем, что значительная часть их граждан образовала диаспоры в соседних государствах — кто-то был перемещен во время войны, кто-то уехал от коммунистов. И это ставило перед новыми режимами много вопросов — какую паспортную систему создавать, разрешать ли возвращаться гражданам или нет, а также принимать решение о том, можно ли выезжать из страны или нет. В коммунистической Венгрии, например, было разработана весьма хитроумная система паспортов.
«После 1949 года эмигрировавшие на Запад могли вернуться в Венгрию только по специальному разрешению, указывающему на то, что они, вероятно, потеряли венгерское гражданство. Закон о гражданстве 1948 года предписывал венграм, проживающим за границей, регистрироваться в дипломатических миссиях Венгрии. Однако никаких практических действий в этом направлении предпринято не было из соображений государственной безопасности, особенно в случае эмигрантов в западных государствах. Регистрация началась только в 1955 году.
Зарегистрированным лицам выдавали „паспорта для венгерских граждан, проживающих за границей“ с целью заманить их домой и/или сделать объектами политических спецопераций. Такой же паспорт выдавали тем, кто хотел покинуть страну, но желал сохранить венгерское гражданство. Те, кто эмигрировал „навсегда“, получали эмигрантский паспорт нового типа, с логичным выводом, что они потеряли гражданство. Процесс регистрации был остановлен революцией 1956 года и возобновился только в 1961 году, по принципу в согласии с которым, „тем, кто в достаточной степени докажет свое гражданство, будут выданы проездные документы для венгерских граждан, проживающих за границей“.
Паспорт венгерских граждан, проживающих за границей, был переименован в „консульский паспорт“, а в новых секретных постановлениях четко говорилось, что его могут получить только эмигранты в страны Восточного блока, сохраняя свое гражданство. Те, кто уезжал в западные страны, могли получить только эмигрантский паспорт, а потому были вынуждены отказаться от гражданства. Противоречивым, однако, было то, что венгры, проживающие, например, в Канаде (в том числе и те, кто нелегально покинул страну в 1956 году), могли зарегистрироваться и получить консульский паспорт, в то время как новые легальные эмигранты в ту же страну лишались гражданства.
Реальные реформы начались только в 1963 году — опять же, в то же время, что и в Чехословакии, но на этот раз „либерализация поездок за границу не произошла под советским давлением и не копировала советскую модель“. В странах Восточного блока были выданы вкладыши, действительные на несколько поездок, а также расширились возможности путешествовать на запад. Число путешественников значительно возросло в обоих направлениях, что встревожило партийное руководство и привело к сокращению мер по проведению ранее проведенных реформ.
Гражданам разрешалось выезжать на запад не чаще одного раза в два года с целью посещения родственников и только один раз в три года с любой другой целью. Даже поездки в Польшу и Чехословакию ограничивались не более чем тремя поездками в год. За этот период значительно увеличилось количество отклоненных заявлений на получение паспорта. Однако партийное руководство уже не беспокоило увеличение въездного западного туризма. В это же время были подписаны соглашения о безвизовом режиме с Чехословакией (1960 г.), Польшей (1964 г.), Болгарией (1964 г.), Югославией (1966 г.), Румынией (1967 г.), Советским Союзом (1969 г.) и Восточной Германией (1969). Были даже достигнуты соглашения с Финляндией (1969 г.), западной, но не союзной страной, и Австрией (1978 г.), еще одним несоюзным государством, которое также было непосредственным соседом».
Ладно, окей-2.
Выпуски «Городка» за 1993 год, — надеюсь, не из-за того, что пресса и медиа муссировали конфликт Президента с Верховным Советом, — оказались настоящим кладезем белого непримиренчества, монархической контрреволюции и реабилитации жандармских и полицейских служб Царской России.
По поводу последнего, конечно, авторам полностью моё уважение и la goida total.
Опять-таки, вот ещё один скетч на жандармско-революционную тему. У меня выходные, после них сразу же отпуск, так что поездки в ГАРФ и чтение Давыдова с Каменским буду чередовать с изучением образа жандарма в российской телевизионной сатире начала 1990-х годов. Имею право.
В обоих, кстати, случаях, действительно интересна попытка придать бывшему табуретному кавалеристу лазоревого корпуса черты человека, который пережил все социально-экономические кризисы в России ХХ века и вынес оттуда убеждение, что ВОТ ТАК больше делать никогда не надо. В первом случае, жандарм с возрастом превращается в такого саркастичного учителя жизни, который подмечает все фундаментальные социально-экономические изъяны большевистской модели. Собственно, вот эти самые изъяны, — что мы знаем по изучению реформы Либермана-Косыгина, — подмечались ещё советским руководством. Но тут авторы нарратива вводят фигуру, которая символизирует некое прошлое, относительного которого понятна вся (не)нормальность советского опыта. Не удивлюсь, если это ещё и такое постмодернистское продолжение фильма Говорухина «Россия, которую мы потеряли», где у рассказчика появляется лицо и опыт, выступающий подтверждением его правоты.
Ну, а в этом скетче всё просто — тут уже вместо критики активное желание ни за что на свете не допустить повторения того, что было. Опять-таки, антагонист представлен в собирательном образе царского жандармо-полицейского, как представитель той силы, которая не должна была допустить крах предыдущей нормальной модели жизни. Понятно, что к 1990-ым годам не осталось в живых ни одного реального офицера или унтер-офицера ОКЖ, так что здесь просто рессентиментарная надежда на то, что оно всё как-нибудь само собой исправится самым правильным образом, пусть даже и при помощи насилия.
По легенде Егор Гайдар сказал однажды, что есть два способа провести в России рыночные реформы — фантастический и нереалистичный. Фантастический заключается в том, что прилетят инопланетяне и всё сделают за нас, а нереалистичный в том, что мы всё сделаем сами. Ну, сюда можно ещё добавить грёзы о боевых пенсионерах Отдельного корпуса жандармов, которые прячутся по питерским дворам-колодцам, чтобы где меткой критикой и добрым словом, а где пальбой из нагана вернуть страну к потерянной в горниле революции нормальности.
А так да, всех с праздником. Выходной в день труда — это замечательно.
#Жандармы #Революция
Серия плакатов «Этот человек твой друг. Он борется за свободу», изображающие солдат стран-союзников по антигитлеровской коалиции , 1944
Читать полностью…
Для нового печатного номера @weekendunpublished - короткий мемуар о встречах с музыкантом Трики (под выход на русском его мемуаров) и о том, как иногда нас накрывают тени еще не случившихся бед https://www.kommersant.ru/doc/6611193
Читать полностью…
В очередном выпуске цикла Егора Сенникова «Люди и годы» пойдет разговор о вещах эфемерных, но в то же время весьма важных: о встречах на страницах книг с людьми, которых нельзя увидеть.
Важно помнить — этих людей никогда не существовало. Они глядели на меня с глянцевых страниц британских учебников английского, болтали друг с другом, взрослели… И давали пример жизни, которая была столь же фантастическая, сколько и реальная.
Оговорюсь сразу — я не знаю, как обстояло дело с изучением английского не в Петербурге в нулевые годы. Весьма вероятно, что таким же образом, как и в Петербурге: но тут мне просто нечего сказать; мой опыт явно не универсален. Но пользуясь правом на субъективность, поговорю о своих приключениях с английским языком.
Английский я учил еще до школы, но какие там были у меня учебники — не скажу. Не помню. Вспоминается, как в 1998 году выводил на листе бумаги слово «yacht», но совершил ненужные ошибки, и оно у меня превратилось в какое-то английское сверхслово «yachght». Уже тогда слушал разные англоязычные песни — от арий из оперы Эндрю Ллойд Уэббера Jesus Christ Superstar до «Белого альбома» The Beatles. Но понимал ли что-то? Ну так, чуть-чуть.
В школе же первый учебник, который меня встретил, — это знаменитый труд Верещагиной и Притыкиной; желтый учебник с какой-то масонской обложкой: разноцветные полукубы, выставленные в пирамиду. PROSVESHCHENIYE PUBLISHERS, — сообщала обложка.
Hello, my friend from Great Britain!
My name is Ann. I am from Russia. I’ve got mother, a father, and a grandfather. I’ve got a brother and a sister. I’m a pupil. My brother and sister are not pupils. They’ve got many toys. They like to play with the toys. We’ve got a dog. His name is Spot. My brother likes to play with Spot. We’ve got a cat. Her name is Pussy.
В средней школе я учил уже четыре языка, но в память лучше всего врезались британские учебники английского. И дело было не в том, как там подавалась грамматика или вокабуляр: в каждом уроке была небольшая сценка с постоянными героями учебника. Такой комикс-раскадровка, как будто из некоего несуществующего ситкома на СТС: группа из нескольких друзей общается, учится, путешествует, дружит, ссорится — словом, живет и дает жить другим.
И это было гениальной стратегией создателей этого учебника. Да, конечно, интересно было читать тексты на тему того, как правильно выбирать отель (из этих уроков я узнал, что в Англии отель с «central heating» считается чем-то необычным и чуть ли не добавляет звезду на вывеску), выдуманные рецензии на фильм «Семь дней в Тибете» (”Brad Pitt — the Man”, — сообщал заголовок) или выяснять, что у молодых британцев (по крайней мере, в учебнике) есть традиция брать gap year и отправляться в путешествие по миру — этакий аналог Гранд-тура. Это будоражило, удивляло, заставляло сравнивать свою реальность с учебниковой — и мечтать о чем-то. В школе же я прочитаю «Волхва» Фаулза — и узнаю о том, какие фантазии вызывали у некоторых традиция gap year — роман этот навсегда поселится в моей памяти.
Но главное — там были вот эти выдуманные герои. Ты знакомился с ними, следил за их жизнью и, в конечном итоге, начинал себя чувствовать одним из них. Ни в одном из других языковых учебников школьной поры, будь то французский, немецкий или латынь, я не видел такой изобретательности в подаче материала. Герои поселялись у тебя в голове, ты задумывался о том, что с ними будет дальше, и примерял на себя разные роли, которые принимали на себя персонажи. Здесь ты учился мириться с друзьями после ссоры, наблюдал за первыми опытами поисков работы и размышлениями о том, как надо сепарироваться от родителей. И мотал на ус — виртуальный, как и герои учебника.
Этих людей никогда не было. Но они всегда со мной будут. Писал ли я тексты на английском, общался ли с новыми людьми, читал ли новые книги — я всегда вспоминал, что в моем языке есть частица этих выдуманных героев.
И я им признателен.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Накануне 125-летия Набокова поговорили для @weekendunpublished с Александром Долининым — литературоведом и автором «Комментария к «Дару» — о берлинских годах писателя В.Сирина и о том, как Набоков пережил разрыв с Россией
Читать полностью…
Лучшие исторические, краеведческие и культурологические каналы на просторах Telegram! — Древность и современность, война и мир, буквально всё от Адама до Саддама. И на каждый из них решительно рекомендуем подписаться!
Для вашего удобства всех их мы собрали в одну папку, которую достаточно добавить к себе, чтобы всегда оставаться с историей на «ты».
Как это работает:
— Кликаете на ссылку
— Нажимаете "Добавить папку"
— Выбираете интересующие каналы
— Делитесь с друзьями
— Наслаждаетесь подборкой!
АукцЫон — Птица, 1993, 5/5
А война, ну, что война?
Так заведено.
7 и 14 июня 1956 года с полигона Капустин Яр на ракете Р-1Е в космос отправлялись собаки Козявка и Альбина. Полеты были благополучны, животные выжили и вернулись. Врачи оба раза отмечали, что у собак была индивидуальная реакция на стресс. У одной в каждом из полетов был учащенный пульс, а у другой — более редкий. В остальном все было хорошо.
Седьмой, седьмой, отвечай, седьмой, я тебя не слышу,
Почему молчишь?
На стресс и исторические времена все реагируют по-разному. Многие замирают, пораженные трагическими событиями. Или думают лишь о том, как выжить в годину перемен. Или погибают. А на кого-то в этот момент снисходит Божья благодать, и они создают свои самые важные работы. В грозовой первый год Первой мировой и обрушения старого мира Франц Кафка написал «Процесс». Сент-Экзюпери, перебравшись в 1940 году из оккупированной Франции в Нью-Йорк, пишет «Маленького принца». Группа «АукцЫон» в первый день августовского путча в 1991 году начинает создавать то, что позднее составит альбом «Птица», а закончит это делать за несколько дней до путча в октябре 1993 года.
О, зона!
Ожидает напряжённо
Родниковая.
Мир горит. Ну горит и ладно, а жизнь идёт. Такое ощущение от «Птицы» было всегда у меня — и это тот случай, когда оно ничего не стоит. Альбомы «АукцЫона» таковы, что у каждого в голове складывается свой образ и текст. Иногда пристаешь к одному берегу, порой — к другому. Подчас здесь становится страшно, как в конце песни «Глаза». А потом весело.
Прятаться поздно, не прятаться поздно.
С днем рождения!
Но чаще здесь неизъяснимо грустно и больно; печаль светлая. Как будто тебя в детстве поцеловали перед сном в макушку — а ты в этот же момент остро ощутил, что этот момент больше никогда в жизни не повторится. И стало больно.
Что ещё слушать у группы «АукцЫона»:
Как я стал предателем (1989) — 5/5
Девушки поют (2007) — 3/5
Жопа (1990) — 4/5
#альбомы_кенотафа #сенников
С юности — я покинул Россию в 19 лет — мои политические взгляды остаются строгими и неизменными, как старая серая скала. Они классически, почти до банальности. Свобода слова, свобода искусства. Социальный или экономический строй идеального государства меня интересует мало. Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны размером превышать почтовую марку. Никаких пыток, никаких казней.
The fact that since my youth – I was 19 when I left Russia — my political creed has remained as bleak and changeless as an old gray rock. It is classical to the point of triteness. Freedom of speech, freedom of thought, freedom of art. The social or economic structure of the ideal state is of little concern to me. My desires are modest. Portraits of the head of the government should not exceed a postage stamp in size. No torture and no executions.
